Вкус жизни

– Боится?! Вместо того чтобы сказать, что не прав, исправлюсь, сделаю лучше, он заявлял, что раз мне не нравится, он больше не будет мне помогать. И не помогал. Мое малейшее замечание он использовал как повод разругаться и отказаться от домашних дел. Но не могла же я молчать, поощряя его безответственность?

Я спрашивала мужа: почему он на добро отвечает злом, почему он мое желание сблизиться с ним считает дерзким вторжением в его жизненное пространство? Молчал. Не мог ответить на вопрос. Его поведение на уровне интуиции, он так запрограммирован? Не задумывался? Не хотел? Он не утруждал себя самостоятельным анализом своего поведения? Его лозунг: «Я всегда во всем прав». Он просто игнорировал вопросы, на которые не хотел отвечать. Не привык, чтобы его мнение оспаривали. Я прекрасно осознавала нецелесообразность ведения наших споров, в которых не могла переспорить или убедить мужа в чем-то, что противоречило моему мнению, но промолчать у меня не всегда получалось.

Меня с детства учили, что долг каждого человека совершенствоваться, преодолевать себя, свои слабости, что тот, кто не признает свои ошибки и недостатки, никогда не изменится к лучшему. Вот я и пыталась как-то воздействовать.

– Федор не отвечал на твои вопросы, потому что опять-таки считал, что самораскрытие перед другим человеком ведет к закабалению.

– Но это при условии, если бы я к этому стремилась.

– Но ты же хотела сделать его себе понятным? – напомнила Лера.

– Но не подчинить… Он же грубо обвинял меня в глупости, в том, что я выдумываю сюжеты его измен, а я ничего не могла ему доказать, хотя помнила все до мельчайших подробностей. Он нагло врал, глядя мне в глаза. Я не могла этого понять и не хотела терпеть подобного положения дел в нашей семье, – растерянно и зло проговорила Эмма.

– Он, наверное, полагал, что все в семьях любым способом стремятся к власти. Над ним, видно, всегда довлела собственная мотивация поведения. Для Федора она главная, преобладающая, даже если с твоей точки зрения совершенно неверная. Для него крайне важно держать ситуацию под контролем и чувствовать себя победителем. А ты давила, давила его своей правильностью, порядочностью. Ты была права, и он ненавидел тебя за то, что ты заставляла его почувствовать унижение. Вот он и противоречил, да еще и гулял, доказывая тебе, что «на хрен ты нужна такая-разэтакая», – поставила жесткий диагноз «болезни» Федора Инна.

– Но это нелогично, даже глупо. В этом отличие мужчины и женщины? Любым путем, ложью, даже подлостью заставить петь под свою дудку? И они еще хвалятся своей мужской логикой!

– Не обобщай, – предупредила Лера.

– Получается, нормальный контакт, взаимодействие с таким человеком невозможно?..

– Если только льстить, лицемерить, пускать в ход все хитрости и уловки, свойственные женщинам, подлаживаться… Тебе это нужно?

– Но я никогда не повышаю голоса, не командую, мягко прошу или предлагаю. Федор как параноик: всегда ожидает от меня плохого, капризничает как избалованный ребенок, умеет только мучить, тешить свое якобы оскорбленное тщеславие. Ему бы только теснить, подавлять, затмевать. Сам-то он любит поддевать, а его «не моги». Как бы он повел себя, если бы я не уступала ему в дерзости?

– К этому вопросу мы вернемся как-нибудь позже. Он слишком сложный, – улыбнулась Лера. – Пойми, именно твоя честность, непоколебимость, твоя правота внушали ему опасения и неуверенность в его власти над тобой.

– Невольно возникает вопрос: как мне защитить мужа от самого себя, от страха оказаться ведомым?

– Да никак! С другими женщинами он тоже был ведомым… Черного кобеля не отмоешь добела. Человек, не признающий своих ошибок, никогда не изменится к лучшему, – негодующе возроптала Жанна, продолжая слушать Эмму с неослабевающим интересом.

– Надо было для удовольствия мужа прикидываться дурочкой, – предположила Аня.

– Нелепая и предательская идея! Он и так меня в ничто́ превратил, так мне еще и саму себя принижать?

Эмма недоговорила. Инна спросила ее с внешне безразличным видом:

– А темперамент, а страсть Федора? Куда их денешь?

– Темпераменту всегда можно найти полезное применение. Только не стоит его путать с несдержанностью и распущенностью.

– А как же без страсти в любви? В ней есть что-то животное, сумасшедшее, неконтролируемое… по-своему очень даже привлекательное.

– Настоящая любовь – не страсть. Моя любовь – спокойная мощная глубокая река, а его – кратковременный бурный, мутный горный поток после весеннего ливня… Или ты о самом акте?..

– «Течет река Волга…» – пропела Инна, уходя от ответа. – Мой первый тоже считал, что любовь только на короткое время сливает мужчину и женщину в единое существо, живущее одинаковыми мыслями и чувствами. Он лишь влюбляться был способен. Пенки снимал… Мол, я дитя страсти, а ты – рассудочности. И нам не по пути.

«Быть подругами не значит вместе барахтаться в одной грязи, – вздохнула Лера. – Интересно, как Инка отреагировала на мой вздох? Наверное, превратно».

– Отчасти мне даже жаль Федора. Он никогда не получал ни удовольствия, ни удовлетворения от семьи, и ему уже не испытать этих благотворных, дающих смысл существования человека чувств, которые могут длиться до конца жизни, не ослабевая, а только укрепляясь. Искаженный взгляд на семью, сформированный его матерью, лишил его этой возможности. Он обкрадывал себя… Чего греха таить, он хотел свободно жить, вольно дышать, а тут я со своими заботами и желаниями, с детьми и внуками. Все мы небезупречны. У всех нас по мелочам рыльце в пушку: там не сдержались, там не так поняли. И нечего себя в грудь кулаком бить, – сказала Эмма мягко, печально, будто совсем другая женщина.

Последняя фраза поразила всех своим несоответствием всему ранее сказанному.

– В рай на чужом горбу твой Федор хотел въехать, – запальчиво сказала Галя и озадаченно замолчала. Не понимала она последних слов Эммы. И это ее злило.

«Кто не подчиняется себе, тем управляют другие. Надо же и себя понимать, уважать и любить. Конечно, подчиняться легче, но и вреднее», – сердилась она на Эмму.

– Не о том печалишься, – начала было Лиля.

– Беда в том, что я слишком много понимаю, просчитываю… и ужасаюсь подлости некоторых из окружающих меня людей… А что мне остается? Молча признать горькую правду и стоически ее сносить… Знаешь, когда сталкиваешься с собственным ничтожеством, в которое тебя превратили… по причине твоей любви, когда ощущаешь непредсказуемость, быстротечность и бессмысленность всего происходящего… Меня будто разжевали и выплюнули «железные челюсти» этого семейства. Как очистить сознание от всех этих убивающих меня мыслей?.. Он любил всех их или был только одержим ими?

«Эмма не нуждается в моих мыслях. Она говорит сама и слушает только себя. Ей необходимо выговориться», – подумала Лиля без обиды.

– Страсть не умеет рассуждать, она желает, жаждет, требует. Люди все разные. Одних поглощает страсть к науке, других – секс, третьи зациклены на своем здоровье, четвертых власть прельщает и деньги. Взрослых не переделать. Что заложено природой и воспитанием, не перешибешь. Таких, как твой муж, надо просто избегать. А если уж не повезло, то оставлять или отодвигать в сторону. Перестань с ним бороться. Найди в себе смелость сказать: «Это был мой выбор ради сына» и успокойся. Я тоже когда-то стояла перед выбором.

– Но ты не разочаровалась.

– Как знать… Все мы держим самые неприятные и тайные мысли при себе, – ответила Жанна тихим и каким-то безнадежно усталым голосом, будто выпав из повседневной реальности.

Сказала? А может быть, только хотела сказать…

«Какая-то неуклюжая попытка помочь Эмме… Чем же меня действительно раздражает Жанна? Своей напыщенностью, что ли… Я-то очень даже хорошо представляю, каково это – находиться рядом с человеком, которого любишь и ненавидишь… Хотя иногда кажется, я так до сих пор и не разобралась в хаосе своей души», – подумала Рита и, чтобы не окунаться в омут своей и чужой печали, быстро переключила внимание на Аллу с Лерой.

– Борьба за власть является важной частью отношений между людьми в обществе. И надо быть к ней готовой.

– В обществе, но не в семье. Для борьбы вне семьи требуются силы поосновательней, погрубей. Может, поэтому политика – дорога немногих женщин. Теперь такие попытки предпринимаются достаточно большим количеством женщин. Не всегда у них получается. У мужчин многовековой опыт.

– Получится.

– Даже несмотря на многовековое принижение?

– Вопреки ему…

– Влюбленность, любовь, страсть, одержимость. В чем их природа, в чем их смысл? Как-то вспомнила свою детскую любовь. Маленький, конопатый, ничего из себя не представляющий. Может, под рукой лучшего не было? И ведь с ума сходила… Но это была не любовь, а потребность выплеснуть на кого-нибудь переизбыток своих чувств. Я была влюблена в иллюзию, не имеющую ровным счетом никакого отношения к выбранному мной объекту.

Те, в кого мы влюбляемся, кого боготворим, на самом деле обыкновенные, подчас ничем не выделяющиеся из толпы люди. Сдается мне, что мы приписываем мужчинам то, что значимо для нас, но оно не имеет ничего общего с тем, каковы они на самом деле. Источник влюбленности находится в том, кто влюблен. А объект – дело случая. И степень моей любви зависела только от силы моих чувств… Хорошо, если чувства объекта и субъекта складываются. А Федор не умел любить кого-то. Вспышки страсти, даримые ему природой, он направлял на удовлетворение жажды собственного восхваления. Может, я и ошибаюсь…

– Федор относил себя к тем мужчинам, которые считали, что на страсти мужчины основано могущество женщины. Страсть кратко-временна, власть женщины тоже. А у тебя получается, что сила его власти над тобой зависела только от силы твоей любви? Это что-то новенькое. Я считаю, она в твоей излишней мягкости, в неумении дать отпор. Она в его наглости и непорядочности, – заявила Инна со злостью.

– Эмма, если не можешь разжевать и проглотить обиду, выплюнь ее, – посоветовала Жанна. – Сдерживание гнева обессиливает, изматывает. Этим ты приносишь себе вред.

– Так было принято в нашей семье, – вздохнула Эмма. – …А теперь муж никак не может смириться с тем, что я часто ужинаю одна, что не спрашиваясь – как это делал он всегда – ухожу в магазин, не докладывая, когда вернусь. Занимаюсь любимым делом, хотя оно его дико раздражает. Не вскакиваю по первому зову, не спешу выполнять его просьбы. Нет, я, конечно, делаю все, что мне по силам, но совсем не так, как раньше, без души. И это его задевает, заставляет задуматься о своем поведении. Но… все равно его характер не переделать.

На людях он демонстрирует свое ко мне внимание. Одна знакомая позавидовала: «Какой у вас прекрасный муж!» Я промолчала, глаза опустила. А когда женщина скрылась за углам, он так искренне хохотал… А я думала: «У него даже собственные душевные изъяны служат поводом для веселья… Хоть бы раз представил себя на моем месте».

– Когда человек истинно добр, это накладывает на его лицо отпечаток. А у твоего лицо надменное, желчное, часто злое, – заметила Инна.

– Притча из Библии мне припомнилась, – сказала Лера. – Послушайте, в чем ее суть: «Идут Христос и его ученики лесом, лугом. Дорогу ищут. Тут им навстречу милая девушка бежит. Объяснила толково, куда и как им добираться, на холм взобралась ради них, проводила немного и по своим делам пошла торопливо. Идут путники дальше. Опять заблудились. Видят, в канаве пьяный лежит. Попросили его помочь. Тот буркнул что-то невразумительное. Ушли ни с чем путешественники. Тут Петр и говорит Павлу: «До чего же хороша была та девушка: и пригожа, и умна, и добра! Какой же у нее жених?» А Христос отвечает ему: «А вон тот, что в канаве».

Последовало грустное молчание, которое обидчиво нарушила Инна:

– Нельзя хорошее с плохим разъединять? Единство и борьба противоположностей. Как же, учили в вузе. Только что-то эта философия больше по нам, по женщинам бьет…

«И чего это Эмма застряла на рассмотрении одной стороны своей жизни? Это ее поздняя попытка разобраться в себе привлечением жизненного опыта подруг?.. Как она понимает свою несложившуюся семейную жизнь: как конфликт между отдельными личностями, как столкновение с неудачной судьбой, или она видит в своих проблемах социальные корни, глобальные причины? Промолчу. Не выдержать мне масштабного диспута. Да и не хочется взламывать замки на душах присутствующих. Мне бы, не вдаваясь в тонкости и подробности, успеть расспросить обо всех однокурсниках», – подумала Лена.

Но задать свой вопрос «о мальчишках» она не успела. Поддавшись атмосфере общей откровенности, опять заговорила Рита:

– Человек, не способный на низость и коварство, не ожидает таковых проявлений от других и не может разобраться в них, пока его не стукнут по лбу. Когда я вышла замуж, то была счастлива уже тем, что впервые ощутила себя в кругу семьи. Я считала своего первого мужа непогрешимым и оставила его, потому что он, оказывается, желал «наследить» везде, где только получится. Он не думал о детях, которых зарождал, не желая их «возделывать и взращивать». Он гордился своей самостью, своим самомнением и все шутил, что чуть-чуть беременной нельзя быть, а вот чуть-чуть женатым – можно. Его похоть сильнее любых моральных принципов. И с мужской силой она не связана. У него напрочь отсутствует чувство стыда перед семьей. А я считала, что устоять перед соблазном куда более достойно, чем гоняться за каждой юбкой. Но он в этом видел кайф всей жизни. Семья для него – он сам, а все остальные – сбоку припека. Вот и творилась в нашей семье чехарда…

Он говорил, что в нем вечно присутствует жажда нового, что не может противиться женщинам и ему достаточно их просящего взгляда, малейшего намека. Ему интересно раскрывать очарование каждой женщины: немолодой, не очень красивой, даже невзрачной. Он их коллекционирует, ведет им счет. Похвалялся, что уже за сто пятьдесят… Гордится своим размахом, возможностями, наслаждается собственным умением. Невелико геройство стать суперменом на одну ночь… Утверждает, что женщины его формируют, прибавляют ему какие-то новые черты, учат наслаждению жизни. Я могу это понять. Но зачем жениться, детей заводить? Ведь отцовство не его стихия. Пусть бы жил, как хотел, лишь бы безотцовщину не разводил. Вот что меня всегда больше всего волновало. Именно этому я не могу найти рационального оправдания. Ходил бы к одиноким, гулял бы в свое удовольствие. Так нет же, ему уют подавай. А сам называл любовь верной женщины мелкой, без полета, мол, она не устраивает его. Я любила его по-матерински, а ему нужна была временная любовница, и не одна. Его бесила моя некоторая зажатость. Тогда я этого не понимала. Возможно, он поначалу сам не осознавал своей сути или не признавался себе. Ему просто хотелось «оторваться по полной».

– Теперь, когда доказать отцовство не составляет большого труда, я думаю, многие мужчины задумаются над тем, что творят, – усмехнулась Инна.

– Семья требует жертв. И самая главная высшая и насущная из жертв – потеря свободы. Ее-то он и не готов был отдать. Жертвовать упоением свободы, наслаждениями? Да никогда! Семья для него была рабством, тяготившим его подчас до невыносимости. Он не хотел подчиняться ее устоям. И тогда всё его подавляемое своенравие, строптивость, вся ущемленная сила его необузданной натуры устремлялась на меня, выливалась в злости…

– Ярко выраженный шизоидный тип, – мрачно буркнула Инна.

Аня пробормотала, ни к кому не обращаясь:

– Кто-то из писателей сказал: «Женщина больше человек, чем мужчина. У женщин прекрасная совмещенность инстинктивного с чисто духовным». В некоторых семьях я наблюдала удачное примирение глубочайших противоположностей.

Мила задумчиво заговорила:

– Говорят, курица неосознанно выводит цыплят. Но вы бы видели, как она колготится вокруг яиц, когда высиживает, как остроглазо изучает свое гнездо после того, как сбегала поесть и попить, будто пересчитывает яйца. Как настороженно оглядывает сарай, если ее испугали какие-то посторонние звуки… А в чем же заключалась осознанность поведения твоего мужа, Рита? Я вправе усомниться…

– Со Стасом я не знала слова «хочу», только «надо, надо». Никогда не капризничала, ничего не требовала… Таким, как он, не надо жениться. Только как же они без няньки хвост станут распушать?

– Некоторые мужчины любят, когда их о чем-то просят. Им тоже иногда хочется быть щедрыми. Они при этом чувствуют свою значимость… Если им не потакать в этом, они другим женщинам начинают угождать, чтобы возвыситься в их глазах, – тихо заметила Лера.

– Мой муж был жадным, – отвергла ее слова Рита.

– Вот беда, если не беден, так жаден! – рассмеялась Инна.

Рита продолжила:

– Раньше я думала: как все просто – семья, работа, и везде я на максимуме. В этом видела свое счастье. А когда узнала о художествах мужа – ко мне пришли сразу две женщины на сносях с разницей в два месяца, – я чуть с ума не сошла. Оглушила черная пустота ужаса. Все исчезло перед глазами. Мне казалось, что я нахожусь за гранью своих возможностей. Во мне все взорвалось. Я даже не пыталась усмирить в себе зверя ревности. Потом подумала, что ревность – порок, вторжение в чужую жизнь, в чужую свободу. Все равно теперь наш дом не дом, а мусорная свалка. «Ты – животное», – сказала я мужу. И одним днем раз и навсегда разлюбила… Вот и полюбуйтесь. Женихом был не очень завидным. Откуда что в нем взялось? Обаятельный, привлекательный…

А он смеялся: «Не устраивай балаган… Добродетельная жизнь тянется как панихида. Порочная схожа с веселой песней. Ты не представляешь, как сладко тупо и бездарно тратить свою жизнь! Тебе не понять, как прекрасны в своей неопытности и боязливой пылкости молоденькие девушки, с каким наслаждением они пьют терпкое вино моей любви. Чудные встречи наедине, торопливо-жадные объяснения… и природа в нас, и наши сердца звучат в унисон…». А раньше мне говорил, что задержался на совещании. Поэт! Он был искренним в пороке и лживым в добродетели. Жил без надрыва и лишних душевных затрат, в свое удовольствие… А я вызывающе молчала. Что мне оставалось делать с моим выжженным сердцем? Я чувствовала себя ненужной до такой степени, что выть хотелось. Хорошо, что быстро с ним развязалась.

Он из тех, о ком Клара Новикова в своей юмореске сказала: «Любовь – это история в жизни женщины и момент в жизни мужчины». Его поведение сделало меня невосприимчивой к ласковым словам. Я им уже никогда не верила… А позже – я слышала – он совсем распоясался, за вдовушек принялся, шутил, что, «по правде сказать, не лучший вариант, но и я уже не тот… далеко не орел. Меня даже иногда начинает тянуть в родные палестины».

Рита жестко свела к переносице начинающие седеть брови, все еще переживая только что рассказанное. Морщинки мелкими веерами заскользили по ее лицу и скрылись где-то в корнях чуть подкрашенных волос.

«Что это сегодня девчонок так «штормит»? – в который раз удивляется Кира. Ей захотелось отвлечься от чужих воспоминаний. Свои мысли нахлынули, завертели-закружили…

– Отсутствие ярких моментов в жизни ведет к изменам? Но смотря что считать яркими моментами. Меня не прельщает сомнительная ценность развлечений твоего мужа. Он не имеет понятия о нежности, чуткости, неослабевающей любви и признает только кратковременную страсть. Разве это настоящий мужчина? Разве не иссушается, не растрачивается, не истончается сердце любвеобильного мужчины? Разве не распыляет он себя, не обедняет свою душу? – возмутилась Жанна.

– Да есть ли у него душа?.. У таких только орган… Чуткость, нежность? Такого за моим сроду не водилось. Ну, разве что до замужества, когда завоевывал. Ни дна ему, ни покрышки! – взбрыкнула Эмма.

– У мужей и жен часто возникает конфликт интересов, – попыталась нащупать тропинку к истине Аня. – Все мы неодинаковые, неповторимые, хотя в детстве у нас было много чего общего, похожего, даже одинакового: трудности, простые радости. А мыслим мы все равно по-разному, желаем разного. Из нетипичных переживаний, из исключений собирается личность. В нас интересно не общее, а личное, глубинное, может быть, генетическое; положительное, конечно.

– И какого рожна не хватало Федору? Попалась бы такая, чтобы наперегонки с ним по мужикам бегала. Интересно, как бы он тогда запел? – засмеялась Жанна, ярко представив предложенную комично-трагичную ситуацию.

Инна опять навострила уши и мгновенно отреагировала:

– Такие особи не уживаются вместе. Они себе в пару тюфяков выбирают, которые только словами умеют наставлять на путь истинный… Ох добралась бы я до Федора, показала бы, где раки зимуют! Напомнила бы о том жутком случае… Все гулящие мужики, наверное, содрогнулись, когда измученная изменами жена, застав мужа в своей постели с очередной пассией, в состоянии аффекта лишила его кое-чего… Кормящая была. Тигрица защищала свое логово от посягательств извне. Ее можно понять… – в какой-то напряженной задумчивости закончила Инна свою жестокую угрозу.

– Говори, да не заговаривайся, – ахнула Лиля, – завяжи язычок в узелок.

– До сих пор осталась склонной к бурным реакциям, – недовольно пробурчала Лера.

В комнате воцарилась осуждающая тишина.

– …И это пакостливое ничтожество, неспособное любить, не понимающее элементарных житейских истин и заветов, еще и унижало тебя, издевалось над твоей порядочностью и жертвенностью?! – снова возмутилась Жанна и замолкла, ожидая возражений.

– Над моей глупостью измывался…

– Раздариваем мы себя недостойным. Как нескоро мы умнеем… Любить и нравиться – разные вещи. Нравится человек за какие-то положительные качества, а любим непонятно за что. Просто любим, и все, души в них не чаем, а потом страдаем. Как поздно мы начинаем хоть что-то понимать в этом гробящем наши души мире. Нам остается только осознание своего бессилия перед прошлым, перед невозможностью все или хотя бы что-то частично изменить, вернуть назад, – печально усмехнулась Рита.

А Лена подумала: «Все прощают женщины, только не измены».

– Ох уж эта наша вечная, неиссякаемая женская сострадательность! – вздохнула Аня.

– Вот ты ка-ка-я! – тоном артиста Хазанова из известной интермедии протянула Инна.

Она не уточнила, к кому относила свое удивление. Наверное, просто хотела немного разрядить обстановку печальных откровений.

От монотонности и однообразия разговоров подруг Лену неудержимо клонило в сон. Она запустила пальцы рук в свою густую шевелюру, закрыв тем самым свое лицо, уперлась локтями в стол и прикрыла глаза. Сказывалась усталость. Как-никак четыре часа в пути провела и тут уж часа три, не меньше. И это при ее-то больном позвоночнике.

– …Теперь в моем возрасте мне нечего стесняться своих прошлых ошибок. Да, все мы не́когда мечтали. Наша беда в том, что, испытывая необходимость в привязанности к мужчине, мы предполагаем обратную связь, – усмехнулась Рита. – Мое замужество было огромной мукой, черной полосой, не без счастливых коротких моментов, конечно. Но их было так мало! Они не стоили того, чтобы терпеть унижения. Невелико счастье делить кров с таким мужчиной. Хлебнула я с ним. Все, связанное с физической болью – допустим, тяжелые роды или операция, – быстро забывается, а вот душевная боль – никак. Как ни старалась, не получалось. Хоть голову отсеки. Обидно, когда за добро расплачиваются злом.

И за что мне такая «божья милость»? За что столь несоразмерное наказание? За нелюбовь с самых первых дней рождения, за жизнь без ласки, за отверженность? Очень хочется верить, что Бог здесь ни при чем. Я мечтала полюбить такого, который способен понять мою боль и чья боль заставила бы меня забыть о себе самой. Чтобы я могла утешиться в его объятьях, а он в моих. Наверное, поэтому искала себе слабых. И находила. Один оказался эгоистом, лгуном и гуленой, другой был сумеречным, скучным… ни глотка свежего воздуха, ни грамма живительной силы… не тем будь помянут. Их слабости оборачивались моим несчастьем. Что это: случайность, совпадение, закономерность? Неисповедимы пути Господни и непонятны тропинки, по которым один человек находит другого человека.

– Хорошо, что не рискнула третий раз «сходить» замуж, – сказала Лиля. – Здоровье хоть немного сберегла.

– Судьба, наверное, оставила меня в покое, потому что у меня больше нечего было отнимать.

Лиля поняла ее намек.

– Ласки продляют жизнь, – не к месту хихикнула Инна, не вникнув в слова Риты. Она одновременно прислушивалась к беседе Гали с Милой. Лиля осуждающе нахмурилась:

– Я, например, сама не лгала и в других не представляла себе существования такой всеобъемлющей способности к лжи. Потом хотела до конца дней своих быть рядом с тем, кто пусть и не умел любить, как я, но кто был необходим мне больше меня самой, потому что считала: главное в жизни быть рядом с тем, кого любишь. Любовь была моим светом. Но и этого не случилось… Самопожертвование у мужчин возможно только в высоком состоянии духа. У женщин оно в крови. А с третьим мужем уступила своей натуре, женской сути. Не умеем мы, детдомовцы, жить только для себя. Видно, трудно учиться самим тому, чему хорошая семья учит своим примером.