Вкус жизни

– Серьезный упрек. Я не способна вызывать ярких чувств. Чем я хуже любовницы? Тем, что порядочнее? – взорвалась Эмма, и лицо ее покрылось малиновыми пятнами. – Надо было иногда намеренно в шутку кем-то увлекаться?

– Тогда бы он ее извел ревностью. И еще не известно, что хуже, – сердито не согласилась Галя.

– Игра – дело тонкое, надо грань чувствовать, – усмехнулась Лера.

– Романтики ему не хватало! Женщина, родившая ребенка, перестает быть романтичной. Она обязана смотреть на жизнь реалистично.

– А мужчина хочет остаться романтиком.

– Будто нам не хочется. Хочется, да не можется.

– Почему только женщина должна, должна, должна?.. А где я? Где мои желания? Я должна его понимать, а он меня нет? – взбрыкнула Эмма. – У меня сил на игры не было. Он же мне ни в чем не помогал. Я была обделена, и я же виновата! Его от моего сладкого на солененькое с перчиком тянуло?.. Он же на той шлюшке не остановился, снова побежал… его же только помани. И все потому, что скромное счастье и добродетель считал трусостью, страхом не добиться большего. Мне надо было флиртовать, доказывать свою востребованность у мужчин? Идиотизм. Я же любила!.. А Федор до безобразия уподобился… кобелю. Как выражался его друг: «он трахает все, что шевелится». Да… не может мой муженек похвалиться стойкостью к искушениям. Слаб. Со стороны могут подумать, что он мужик дикого, необузданного темперамента. Да какой там темперамент, прости господи. И в молодые годы не устраивал… так… только бы лизаться. Мне кажется, страсть и темперамент не из одной «оперы».

Я была нетребовательна к нему и терпелива, а он воспринимал мою мягкость и снисходительность как неопровержимое доказательство того, что я не могу без него, даже такого непутевого? Как необъяснимо и сложно устроен психопатологический мир человека! Ведь это патология, не правда ли?.. Нормальный муж воздавал бы должное верности своей жены, дарил бы ей радость, а этот… – с болью закончила Эмма и сжала виски ладонями. В этот момент она выглядела как человек, который мечтает только об одном – чтобы от него отстали.

– Твой Федор – и не по товару монета. А твое поведение – самое распространенное среди женщин заблуждение. Подобного типа мужчины не ценят таких, как ты, домашних. Страсть и новизна им дороже любой добродетели, – сурово сказала Инна.

– Я не понимаю, как можно лгать тем, кто тебя любит?

– Ложь – основная, фундаментальная черта его характера. Он ее впитал с молоком матери.

– Еще в первые года замужества я слышала сплетни о себе, но последней, о ком я бы тогда подумала в этой связи, была свекровь.

– Веру в тебе порождало желание верить, жить в мире и дружбе с его родней. А твой муж предпочитал сплетни и голословные утверждения.

– Много позже я стала задумываться: не свекровиной ли хитрости я в немалой степени обязана нашим отношениям с мужем?

– …Почему любовниц обхаживают, дарят им подарки, если они сами не против встречаться? – чуть смущаясь, спросила Аня.

– Такие мужья считают, что не́чего им перед женами распинаться. Мол, жены по своему супружескому статусу обязаны быть для мужей – в меру их требований – всем, – объяснила Лиля.

– А они так не обязаны?

– Ну, если только в меру своих сил и желаний, – хохотнула Инна.

– …Любовнице проще любить, добиваться, если у нее нет детей, – тихо сказала Жанна.

– У той дочь была, но она ее не очень волновала. О ней отец заботился. Правда, плохо. Я не знаю отцов, которые бы в одиночку воспитали хороших детей.

– Потому-то та и могла стать любовницей.

– А дочь все равно больше мать, а не отца любила? – уточнила Лера.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Вычислила. Тоже парадокс. Хотя если дочь в ее породу, то ничего удивительного, – промолвила тихо Лера.

Эмма отреагировала на замечание по-своему:

– Все прощать можно только больным и дуракам. Как-то, будто шутя, я спросила мужа, любил ли он меня. Серьезно ответил: любил, но не так, как ты этого заслуживаешь. Наверное, думал, что порадовал.

…И свекровь моей мамы, и моя свекровь были такими. Это рок?! Какая удивительная реинкарнация! Одна женщина в девятнадцатом веке родилась, другая в двадцатом. Глядишь, такие стервы и в двадцать первый век просочатся. Они, по образу и подобию своему, считают всех женщин подлыми… Такая вот оборотная сторона, так сказать, изнанка моей семейной жизни… таков ее вкус.

– Это не вкус, а привкус жизни, – заметила Алла.

– Нельзя на все сто быть чьей-то судьбой… себе надо что-то оставлять.

«О боже праведный! Опять свекровь», – подняла глаза к потолку Лера.

«Кто или что может вернуть Эмме улыбку?» – вдруг подумала Лена.

– Как можно выносить жизнь, полную страданий? – засвидетельствовала свое непонимание Жанна и подумала: «По сравнению с порабощающей, всепоглощающей ревностью Эммы Лилины обиды не так уж и велики?»

«Почему девчонки не хотят прекратить эту исповедь? Им хочется докопаться до сути, до истины, чтобы и в себе что-то новое понять?» – анализирует беседу Лена.

– Ссоры-раздоры бывают в каждой семье. Они неизбежны. Страдания есть и будут всегда, но хотелось бы их поменьше. Думала, кандидатом технических наук стала и сразу умной сделалась. Может, и зря держалась за свои цепи. Но ведь сынок… – Эмма вздохнула. Глаза ее потускнели. – Да, интегралы было намного проще брать. Говорят, бедами душа растет и развивается. Оказывается, иногда погибает. Душевная усталость берет верх, человек становится безразличным…

Меня мучает извечный вопрос: почему нельзя поговорить, объясниться, достучаться? Конечно, разговор не всё определяет. Что-то поддается только чувствам. Вот вроде нашла я, что нас объединяет, и муж тоже вроде бы осознал, но приходил день, и он опять ничего не понимал. Ему трудно отменить разговором самого себя. И поступал он опять, исходя из самого себя. Может, есть территория души человека, которую нельзя победить словами? Если бы возможно было изменить взрослого человека беседами, он был бы прекрасен. Но природу не обманешь. Воспитывают с пеленок. Тогда еще можно что-то изменить, подкорректировать. И книжки умные он должен читать в детстве, пока еще его душа как пластилин.

– И все-то ты усложняешь. Все очень просто. Врал твой муж, будто бы соглашаясь, чтобы ты прекратила своё воспитание. Вспомни его любимую шутку: «Умение лгать – признак интеллигентности». Он даже не вникал в то, что ты ему внушала. Он хотел того, что хотел, того, что в нем запрограммировали гены и семья. Этим определялись ваши взаимоотношения. Ты вела свою линию поведения, он свою. Счастье в семье, если направления этих линий совпадают. Не по зубам тебе оказалась эта семейка…. Ой, не могу больше! От общения с тобой у меня вылетают все предохранители. Мне требуется психотерапевт! – шуткой разрядила себя Инна.

– Эмма, ты же не можешь сказать, что твоя жизнь, как, между прочим, и моя, была скучной? – усмехнулась Лиля.

– Чего-чего, а скучать нам с тобой не приходилось, – скривила губы Эмма. – И обе мы одиноки, как тот металлический штырь, что торчит у самой крыши глухой стены вон того дома.

И она указала на старое серое строение, высившееся напротив дома их временного пребывания.

– Забудь обиды, живи для себя и внуков, – посоветовала Аня.

– Я быстро забывала плохое, слишком быстро прощала, – вздохнула Эмма.

– Женщины прощают, но не забывают, – категорично возразила Жанна.

– Когда тебе боль каждодневно освежают и усиливают, обиды невольно опять всплывают. Бывало, говорю ему: «Что же ты с такой злостью и раздражением делаешь даже добрые дела? Да еще потом попрекаешь тем, что сделал. После этого не хочется принимать от тебя заботу. Радости нет от нее. А именно она – самое главное во взаимоотношениях людей». Психовал, бесился, мол, ничем тебе не угодишь, мол, ничего больше не стану делать. Право же, как капризный ребенок…

«Муж никогда не понимал ее как до́лжно, как она того заслуживала. Ее душа – кладбище иллюзий и мечтаний», – про себя посочувствовала Жанна Эмме.

– Как-то в припадке небывалой расточительности или в порыве неожиданного благодушия муж переписал на меня машину. Думал, свои грехи этим смоет. Но я так и не познала наслаждения от обладания частной собственностью. Я в ней не нуждалась. Мне нужен был только Федя. Если нет любви, никакими подарками пустоту души не заполнить.

– …Муж одной моей знакомой в тюрьме начитался религиозных книжек и стал порядочным человеком. Бросил пить, курить. Семью боготворит. Он – исключение из правил? – спросила Аня.

– Это значит, он и до этого был порядочным, просто его судьба сделала зигзаг, из которого он сумел с честью выйти.

– Почему человек не учится на чужих ошибках, а проходит свой путь, набивая шишки? – снова спросила Аня.

– Это не вопрос диалога или книг. Это вопрос целой жизни для каждого. Человек ищет не рецепт, как жить, а смысл своей жизни. Сравнивать свою и чужую жизнь – занятие полезное, но крайне неблагодарное. Особенно если у всей семьи, как у родственников мужа Эммы, общий недуг – отсутствие любви, и они это находят совершенно нормальным и естественным, – усмехнулась Лера. – В принципе, все можно оценить. Цены нет только у любви.

А Эмма все продолжала свой разговор с Жанной.

– …К чести сына сказать, все эти годы он поддерживал и как мог защищал меня, осаживая отца в его гадких нападках и издевках. Дочек муж и слышать не хотел, за людей не считал, хотя одна теперь профессор, в вузе преподает химию, другая – предприниматель. «Они женщины, и этим все сказано!» – продолжал пренебрежительно говорить он.

– Может, напрасно ты так с мужем категорична, может, лишку берешь? Я понимаю, когда любишь, обиды быстро забываются, а если разлюбил, они всплывают из глубины памяти и выплескиваются во всех подробностях.

– Тебе пример его «любви и порядочности» привести? Да сколько угодно. Попросила я его свозить меня с внуками в лес, на природу, мол, ты каждый выходной на рыбалке, а мы в городе паримся. Так он привез нас в тридцатиградусную жару на песчаную косу, где ни кустика, ни травинки, оставил в раскаленной машине, а сам уплыл. Мне дурно от духоты, малыши плачут… Еще хочешь примеров?

– Мне ближе позиция отвлечения на что-либо более серьезное, – растерянно пробормотала Жанна.

– Все испробовала, не помогает. Отношения с мужем – моя самая серьезная проблема. С остальными я прекрасно справляюсь… Любовь проходит, а горечь остается и терзает, превращая жизнь в беспросветный мрак тоски, затягивая в трясину безысходных обид. И стереть из памяти их никак не удается, – резко закончила Эмма, нервно стискивая руки. И вдруг тоскливо добавила:

– Вот ведь как бывает: за всю юность не случалось, чтобы меня оставляли. Влюблялась, разочаровывалась и первая уходила. Не было проколов, как говорили девчонки. А в замужестве не повезло. Можно подумать, я подряжалась исполнять только его желания… Что тут говорить? Давно разведен мост между нашими сердцами…

На этой грустной ноте рассказ Эммы иссяк окончательно. Глаза ее померкли и укрылись под защиту полуприкрытых век.

– Равнодушие, которым окутал себя твой Федор, пока ты страдала, теперь обернулось для него… мучением твоих нападок? Заставляешь его чувствовать себя виноватым? – насмешливо спросила Инна.

Ответа не последовало.

А она продолжила:

– Вот и пусть на себя пеняет.

«Вот откуда в ее взгляде эта тоска поздней осени и изморозь в волосах, – поймав изменившийся взгляд Эммы, подумала Лена. – Вот откуда эти плотно сжатые губы, молчаливость, твердая волевая хватка в любых делах. Бывает, что один гадкий поступок может заслонить или даже перечеркнуть все хорошее, что было до этого, а тут многолетняя боль. Чей вариант лучше – мой, Эммин? Она силы мужу отдавала, а он смеялся над ее любовью. Ей обидней… Судьба у всех нас неповторимая. И жизнь у каждой одна-единственная… А что с душой? У нее огрубела, у меня очерствела?.. Нет, мы ее детям отдали».

– Эмма, что лучше: верить или знать? – тихо спросила Жанна.

– Много раз убеждалась, что лучше жить с закрытыми ушами и глазами, – ответила та.

«Получается, что неудачная семья – это кучка людей, притворяющихся счастливыми и хотя бы на время пытающихся обуздать в себе злых духов неудовлетворенности, обид и противоречий, – усмехнулась Инна. – А завтра Эмма будет вспоминать только самые счастливые моменты своей жизни, восторгаться детьми, внуками. Ни одного стона из ее уст не услышат наши друзья-товарищи и, возможно, позавидуют ей… Правда, завтра в основном будут говорить наши обожаемые старенькие преподаватели и наши милые седеющие мальчишки. И проблемы они станут поднимать только глобальные. Будет парад звезд и интеллектов. Девочки тоже будут на высоте, эрудицией станут блистать не менее ярко, чем улыбками, забудут все свои беды и обиды, начнут бисер комплиментов рассыпать сильному полу… А всеми нами обожаемый Игорь Васильевич, наверное, как и прежде, будет умен, строен и красив. Ему в те годы было немногим больше, чем многим из нас. Хоть бы пришел на встречу, порадовал. И Антон, наверное, не применет осчастливить своим появлением…

Но ведь если разобраться, все мы в большей или меньшей степени можем гордиться не зря прожитыми годами: кто успехами в работе, кто детьми, а кто и тем, и другим вместе взятым».

«Да что же это такое сегодня происходит? Все будто сговорились, как документальные фильмы, прокручивать назад свои сценарии жизни и посвящать друг друга в тайны неудачных браков! Откровение Лили раскрепостило остальных?» – поежилась Лера. – А, собственно, что я хотела услышать? Наша жизнь теперь вращается вокруг двух столпов: прошлое да перестройка.

– …Еще в далеком детстве я как-то услышала сдавленный плач нянечки. Она бормотала: «Если бы я не знала об измене, может, и умерла бы счастливой». Меня тогда потрясли ее слова… Видно, и правда есть такая подлая порода людей. Они как животные по весне: их ведёт только тупой инстинкт. И ничто их не может отрезвить, – сказала Аня.

– Экклезиаст ты наш доморощенный, – без тени ехидства рассмеялась Инна. – Все, к сожалению, банально и заурядно.

Разговор опять становился общим.

– …Когда я развелась со вторым мужем, явился к нам первый «блудный папа» после многолетнего отсутствия – беспечный, веселый. Думал, что придется кстати. Мол, начнем все сначала. Мама у него умерла… Сын даже не глянул в его сторону. «Нянька тебе потребовалась?.. Ты сделал мне одолжение, придя к сыну? Не нуждаемся…» – отрезала я, – в подтверждение чьих-то размышлений добавила свой факт Лиля.

– Признавая мудрость твоих слов, возражу. Ты говоришь серьезно или, как всегда, шутишь? Предлагаешь побеждать зло жестокостью и непорядочностью? Но это же грязная война, – удивилась Мила. – Ничего хорошего из этого не может выйти. Писатель Юрий Трифонов говорил, что нельзя человека на всю жизнь приколачивать к его ошибкам.

– Это он нам, женщинам, такой совет давал. Сами-то мужчины не очень-то способны прощать. За одну ошибку со света сживут, – осадила подругу Галя.

– А если этих «ошибок» бесконечное число? А если они близким людям всю жизнь изгадили?.. Вот и подставляй то одну, то другую щеку! – рассерженно взбрыкнула Эмма. – С меня хватит пережитого. Спроси мнения на этот счет у Риты. Она тоже ранена жизнью и объяснит тебе, что любовь не всегда соединяет и возвышает в человеке его положительные качества. Мой муж со своей матерью испортили мою жизнь. А она у меня одна. Другого шанса прожить заново природа не дает. Я благодарить их за это должна? Я тебя шокировала своей безжалостностью к их порокам? Может, это заставит их и других им подобных задуматься над своим поведением!

– Жди, заставит! Разлобастилась, – бросила реплику Инна, окатив Эмму мрачно-горячим взглядом.

– Кажется, Толстой сказал что-то вроде того: «Счастье – это хорошее здоровье, чистая совесть и плохая память на мучительные события», – сказала Лера.

– С последним пунктом я не согласна, – сказала Рита. – Простить можно один раз. Забывая плохое и прощая, мы не только позволяем, но и способствуем обидчикам продолжать свое черное дело. Хорошую себе отмазку придумали мужчины! Недавно встретила в магазине знакомого. Тридцать лет не виделись. Так он тоже мне сказал, что старается забыть, как три раза уходил от жены, как из-за него она не раз в больницу попадала… Какая была девчонка! Красивая, гордая, умная. Отец министром в какой-то из республик работал. В университете особняком от всех держалась. И что с ней стало?..

– Дожил до таких лет, а ума не нажил, до сих пор ветер в голове. Такие за ум не берутся, пока самих болезни не придавят. Не догадываются, что и им могут боком выйти их фортели. На два шага вперед не видят… – обреченно махнула рукой Лиля.

– Бог с ними, с чужими мужьями и свекровями. Мы уже сами тещи и свекрови. От ревнивой свекрови никто не застрахован, особенно если сыночек у нее один-единственный. А вот что касается наших мужей, осаживать их, я думаю, надо женской хитростью. Мы должны управлять ими, применяя «тиранию» слабого пола над сильным, – с простодушной и неизменно доброжелательной улыбкой сказала Жанна. – Я своим верчу, как хочу, а он только радуется.

– Умная женщина не поставит талантливого мужа к плите, а хитрая – пожалуйста, в любой момент. Есть у меня такие примеры. К сожалению, хитрость и наглость, как правило, побеждают талант, – как бы между прочим заметила Лера.

– Я в другом смысле, – обиженно поджала губы Жанна.

– Если муж неталантлив и не великий труженик на производстве, пусть вкалывает в семье наравне с женой и не увиливает, – высказалась Лиля.

– Дельный совет для того, у кого муж есть, – глухо, каким-то чужим голосом, будто с трудом выдавила из себя Инна.

Эмма продолжала начатый разговор уже шепотом, наедине с Жанной. Нашла благодатного слушателя.

– …В дом к нам стал ее приводить, мол, записывать будет за ним. Маленькая, полная, чуть моложе меня. На меня смотрит с наглым пренебрежением. Как-то я пришла с работы раньше обычного. Слышу, муж с восторгом рассказывает о перспективах фирмы. А ей скучно было. Она тайком зевала в ладони, лениво склонившись на спинку кресла.

А он красовался уже не перед ней, перед самим собой! Он восхищался собой, своим умением умно выражать свои мысли. Он даже не обращался к этой женщине, сонно сидевшей перед ним. Мой герой принимал позу то Наполеона, то артиста, читающего восхитительный монолог и гордо вышагивающего по сцене перед публикой с высоко поднятой головой и картинно разбросанными руками. Он бесстыдно себя восхвалял. «У него приступ мании величия?» – думала я растерянно.

– Нарцисс – не лучший претендент на руку и сердце, – заметила Лиля.

– Постоянная влюбленность в себя не оставляла ему времени для мрачных мыслей, и он всегда чувствовал себя счастливым. А ты и даже те женщины вовсе были ни при чем. Вы посредники, – рассмеялась Инна.

– Это уж совсем из области психики, – отмахнулась Эмма. – Ну так вот, слушай дальше. Я оторопело стояла на пороге комнаты, но он, находясь в состоянии эйфории, не замечал меня и продолжал петь себе хвалу. Я слушала и поражалась, не веря ушам своим и тому, что видела. «Это происходит на самом деле? Ему нужна любая, лишь бы слушала и верила в его гениальность? Патологическое тщеславие гонит его к женщинам? Оно само является страстью и уже не подвластно ему? Оно занимает все его мысли? Вот откуда такая неразборчивость… Он понимал, что я не гожусь для этого. Я слишком хорошо знаю многие его слабости и по определению не могу им искренне восхищаться», – растерянно думала я, пораженная своим открытием. Я не могла ни понять, ни принять подобных проявлений.

И тут вспомнила его мать, ее дифирамбы сыну. Так вот в чем причина его непостоянства. Вот что значит завышенная самооценка, внушенная и взращенная матерью. Вот откуда самолюбование и эта странная любовь к себе, горячо любимому. Было бы к чему… Я даже в среде много более умных и интересных людей не встречала подобного «феномена». И брат свекрови сгубил своих детей непомерным восхвалением. У всех троих хоть и по-разному, но не сложились семьи и судьбы.

– Вот ты говоришь: страсть. Чтобы справиться с одной страстью, надо заменить ее другой, более сильной, но более полезной и безопасной. Только вот чем? – спросила Лера. Но Эмма ее не слышала.

– Я тоже уверенно делала карьеру, еще до замужества защитилась сразу после окончания аспирантуры, в двадцать четыре стала заведовать кафедрой в единственном в нашем городе институте, командовала тремя лабораториями. Но мне и в голову не приходило восхищаться собой. Работала деловито, буднично, нормально. Так и должно быть. Мое трудолюбие дало свои плоды. Врачи к знающему физику относились с уважением и почтением. Это естественно. Заслужила. И я к ним с таким же пиететом. Мы получали удовольствие от взаимной стимуляции, которую дарит общение разноплановых интеллектов. А как же иначе?

…Дикая сцена вспомнилась. Отдыхали мы на институтской базе отдыха. Были танцы. Муж на глазах у всей компании вспрыгнул на одну красивую разведенную женщину (она была в поиске), обхватил ее руками и ногами, чуть не свалил на землю… Потом продолжил танцевать с другой, страшно гордый своим поступком. А я стояла изумленная, растерянная. И потом, в домике ничего не могла ему доказать, а он даже не хотел обернуть инцидент в шутку. Видно, никто в детстве не объяснял ему правил поведения…

«Я сочувствую Эмме, но приходится – к моему стыду – признаться, что я так измучена своими проблемами, что уже не могу искренне и ярко радоваться хорошим моментам в жизни своих подруг и сильно печалиться от их грустных событий. Наверное, виной тому мои отнимающие много сил болезни. (Организм таким образом сам сохраняет остатки моих сил?) Может, именно поэтому я лучше других понимаю Инну», – с некоторой грустью думала Лена.

Теперь Эмма в запале говорила чуть громче, и ее слышали другие сокурсницы.

– …С клиентами, бывало, по телефону уважительно разговаривает. Ведь умеет же, когда хочет быть галантным, обходительным, а дома не считает нужным быть даже просто вежливым. Со мной нервный, резкий. Я его выслушиваю до конца, а он меня обрывает на полуслове, мол, все ясно, а потом выясняется, что ничего не ясно. И тогда он злится и кричит, что я плохо объясняю. Но ты же знаешь, как мы, педагоги-физики, умеем четко и кратко выражать свои мысли. Я не начинаю говорить, пока всесторонне не обдумаю то, что собираюсь довести до слушателя. Это он, прежде чем сказать что-то существенное, будет рассусоливать полчаса, так что не сразу сообразишь, куда он ведет основную линию.

Если он незнаком, допустим, с какой-то проблемой, то его идеи – пустые химеры. А он начинал творить совершенно нелепые вещи, но не признавался, что несведущий, не извинялся… Командуй там, где ты классный специалист, и не заглядывай, как хозяйка борщ готовит.

– Извинение – это факт чего-то истинно человеческого, даже интеллигентного… – усмехнулась Лера.

– Раньше, когда он делал глупости, я за ним их исправляла.

– А почему не он сам?

– Скажешь ему бывало, что он не прав, так такой ор поднимал, «мертвые из гроба вставали». Я замолкала, жалея детей. В первые годы совместной жизни я еще старалась что-то растолковать мужу, но он, не желая признавать ошибок, начинал кричать, грубо меня обзывать, нести невнятную, бессмысленную ахинею. Если я пыталась защититься, он кричал еще громче, хамил еще злей. Когда же, разнервничавшись, я переставала спорить, он спокойно заявлял, что я упрямая, и всю вину на меня перекладывал. Сценарий был один и тот же. А заканчивал он его фразой, применяемой им на все случаи нашей жизни: не нравится, ну и не буду ничего делать. А теперь сам исправляет свои ошибки. Сопит, злится, но молчит. Может, начнет хоть чуть-чуть ценить мой труд… Да вряд ли. Посмотрим…

– Федор наголову разбивал твои аргументы или его злило, что ты часто оказываешься права? – спросила Лера.

– Он отторгал их грубостью, которая выбивала меня из колеи и не позволяла идти по пути выражения своего мнения. Он уводил разговор в область нелогичного, и я уже пыталась обосновать бессмысленность его фраз и уходила от сути дела. Но мне никак не удавалось сформулировать рациональные возражения, потому что он перебивал меня, осыпал, как из хобота комбайна, горами словесного «мусора», и я запутывалась в них окончательно, уже понимая, что мои попытки доказать свою правоту изначально обречены на провал. Я замолкала. А ему только это и надо было. А когда я старалась вернуться к поднятой в начале разговора теме, он утверждал, что я снова затеваю ссору. А как-то в бешенстве заорал на меня, мол, только идиот бывает всегда прав. А все дело в том, что я никогда не отстаиваю необдуманных решений.

– Все ясно. Он любит только себя, а ты, пытаясь доказать свою правоту, ущемляла его самолюбие. Еще он не хочет принимать твое мнение в расчет, потому что боится подчинения. И даже если ваши мнения совпали, но предложение первой сделала ты, он все равно откажется от него из страха быть порабощенным. Власть, пусть даже мнимое превосходство для него важнее истины, уважения и даже любви. Не только твои просьбы, но даже проявление положительных чувств с твоей стороны он воспринимает как покушение на его превосходство, как на требование подчиниться. А кричит он потому, что не уверен в себе, боится тебя.