Вкус жизни

– …Когда тебе было вникать в тонкости взаимоотношений между мужчинами и женщинами, ты же дальше учебников ничего не видела. У тебя одна цель была: выучиться и защититься, – хмыкнула Инна.

Лена чувствовала, с каким трудом проворачиваются во рту Эммы жестокие слова, с каким трудом они сползают с ее языка. «Прости меня, Господи» говорили усталые, печальные глаза этой мужественной женщины, вырастившей наперекор всему троих прекрасных детей и добровольно взявшей на себя заботу о четырех внуках. «Наверное, впервые раскрылась. Строгая, надежная, все вынесет, все осилит, не отступится, потому что женщина, потому что знает: терпеливый человек – сильный человек. Сколько достоинства в ее лице! И вдруг такое… всю жизнь в унижении… Как, пропустив через себя столько боли, остаться человеком?.. Это трагедия женщины, принесшей себя в жертву детям? В институте ее ценили за четкость, собранность в работе, за требовательность к себе и молодежи. Ректор шутил о ней: «Вы у нас едва ли не единственный настоящий мужчина». (Кира в письмах сообщала.) А в семье оказалась незащищенной. И все потому, что любила? Если бы не любила, была бы жестче, тверже, муж не манипулировал бы ею? На работе она, наверное, чувствовала себя счастливой», – размышляла Лена.

– Насколько я знаю, из четырех семей ближайших родственников Федора только у вас есть внуки. И только благодаря твоему ангельскому характеру. Бог сам обрывает их родословную, а ты ропщешь, – тихо, но зло сказала Инна.

– Может, верна религиозная теория о том, что за грехи родителей отвечают дети? Но это ужасно… несправедливо, – растерянно пробормотала Аня.

Лена снова отвлеклась от разговора с Милой и Галей. Эмма снова заговорила:

– …Вот объясните мне, бестолковой, почему мужчина платит любовнице? Двум людям приятно вместе. Она замужем, он женат. Они в равных условиях. Ну, я понимаю, если она делает от него аборты или растит его ребенка – тут он обязан. А этим женщинам разве не противно, что им приплачивают, как проституткам?.. Жена мужу всю жизнь посвящает, а отношение к ней хуже некуда…

Похоже, вопрос застал женщин врасплох.

– …Настоящая женщина – та, которая заставляет мужчину забыть об идеале. Только как это сделать, не всем дано знать, – сказала Лиля.

– Не всякого можно заставить забыть об идеале, о мечте, – заметила Рита.

– А сами они идеальны? Что-то мне такой не встретился, – зло рассмеялась Инна.

– Девочки, не в той плоскости ведете разговор. Вы на мужчин смо́трите с точки зрения своих женских понятий. А у них все много проще, – усмехнулась Лера. – В семье между мужем и женой существует некоторая моральная дистанция. Муж стесняется попросить жену делать то, что позволяет себе любовница или, допустим, проститутка. Вот от тебя, Эмма, судя по твоему рассказу, Федор уж точно бегает по причине недостаточной раскрепощенности в ваших отношениях.

Как-то неожиданно и на удивление резко прозвучали Лерины слова.

– Твой не бегает! – нервно взвилась Эмма.

– У него другие потребности, – спокойно ответила та.

– Девочки, в «мучительно сладких» темах не переходите на личности, – остановила их Алла. – Супруги должны уметь разговаривать друг с другом на любые темы, интересоваться желаниями партнера. Молчание ведет к краху отношений, к чему и стремилась мать Федора, прекрасно зная это немудреное, но такое важное правило построения крепкой семьи. Мы, женщины, должны стараться, чтобы общение было тактичным, тонким, чтобы мужчина не позволял себе пошлости, грубости. И при всем при том не стоит бояться расширения диапазона откровенности.

– Детей мы сами воспитываем, а мужья и свекрови нам достаются готовенькими, поэтому «поставить их на место» гораздо труднее, – вздохнула Лиля, припоминая свои «вариации» на эту тему.

«Доминирующая нота сегодняшней встречи – траур по несбывшимся мечтам, – сделала печальный вывод Лена. – Поговорить по душам можно один на один, а тут… душевный стриптиз».

«Микроб откровения сегодня посетил мою квартиру! – удивилась Кира. – Я была наперсницей всех девчонок на курсе, знала все их тайны… хотя некоторые из них лучше бы не знать, а иные воспоминания лучше не трогать. Но обычно это происходило с глазу на глаз… Видно, теперь в своих выводах надо делать поправки на возраст, на редкость и краткость встреч».

– …Не принимай свою свекровь близко к сердцу. Не стоит она того. Смири гордыню, без гнева прости ее. Прошлое принимай простодушно. «Идя через болото, ступай, где твердо»… Вспомни философскую картину великого Рембрандта «Возвращение блудного сына». В ней он поднял вопрос греха и милосердия. Сын ушел из дому, истратил весь запас своих средств и сил, но когда вернулся, отец простил его.

– Всё-то ты в одну кучу валишь, Жанна. Не пудри мне мозги. Я еще не выжила из ума, чтобы не понять, что в картине сын по недомыслию испортил свою жизнь, и осознал это, только оставшись ни с чем, испытав массу страданий. Простить мне свекровь за то, что она умышленно воспитывала сына подонком, издевалась надо мной, требовала избавиться от ребенка… и за многое другое? И это при том, что она до сих пор настроена далеко не благодушно и совершенно не раскаивается в своих деяниях? За оскорбление и унижение человеческого достоинства надо наказывать! И до тех пор, пока мы этого не поймем, в наших семьях будет процветать жестокость и насилие. Своим безразличием я с лихвой отплачу свекрови за ее издевательства. И пусть теперь не приберегает для меня самые сильные «эпитеты». Они не дойдут до меня.

– Ты в опасном плену у заблуждений. Спасать тебе себя надо от ненависти, иначе душу погубишь, – осторожно сказала Жанна. – Добро – это прежде всего прощение, помощь, умение видеть в людях хорошее. Смилостивись. Зло надо останавливать. Пусть эта цепочка зла прервется на тебе. Это как дедовщина в армии. Меня били, и я буду бить.

– Это разные вещи. Я безразличием наказываю свою обидчицу. И ненависть тут ни при чем, это праведный гнев. Нельзя потворствовать злу и тем способствовать его распространению. Я свою невестку не обижаю и с зятьями дружу.

– Милосердие выше справедливости.

– Тебя бы с твоим благонравием в мой котел. Посмотрела бы я, как ты запела бы… Наверное, сразу бы вспомнила все подводные чисто русские изречения – маты. Тебе легко говорить, выглядывая из-за пазухи заботливого мужа. Не по плечу тебе задача такой тяжести… – резко вспылила Эмма и добавила:

– Я могла бы смириться с ее агрессией, но только не с ложью и подлостью.

«Только ее страдания подлинны, а страдание других не в счет. Вот оно, высокомерие несчастливых, обиженных мужьями. Ненависть обычно небескорыстна. Может, и у них там было сомнительное, даже грязное дело? Что-нибудь с наследством… С чего бы ей пытаться умасливать свекровь?» – насупилась Жанна. Но внутри нее что-то стало комом и не позволяло дальше развивать обидчивые предположения. Она только тихо недовольно пробурчала: «Быстро перечеркнула нашу студенческую дружбу».

– Девочки, девочки, хватит бодаться. Мы же договаривались с вами убирать, вымарывать из речи грубые выражения, – обеспокоилась Аня.

Но ее слова потонули в общем гуле разговоров, их просто не заметили. Не до церемониальных взаимных поклонов было в пылу вспоминания обид.

– …Многое я прощала Федору, но вот чего я никогда не забуду и не прощу, так это один случай с дочерью. Замуж Лиза выходила. Ее будущий муж внимательно приглядывался к взаимоотношениям в нашей семье (мой муж тогда по просьбе Лизоньки играл роль примерного папочки), будто учился или примеривался, что можно позволять с женой, а чего нельзя. И вдруг слышу из кухни, как Федор говорит снисходительно-пренебрежительно про нашу дочь зятю: «Что с нее взять? Одно слово – женщина!»

Я взбеленилась, чуть по физиономии мужу не съездила. Хотелось всю дурь из него вытрясти… Но взяла себя в руки и потребовала выслушать меня. «Ты хоть иногда задумывайся над тем, что говоришь! – прошипела я. – Этой фразой ты сегодня дал зятю разрешение неуважать твою дочь, делать с ней все что угодно. Ты испортил дочери жизнь. Я с тобой радости не видела, и ее ты обрек на такое же «счастье». Гордись своей глупостью!» А с него как с гуся вода. И ухом не повел! Не дошло… Он не умел слушать других, потому что был слишком уверен в своем мнении. Он во всем самый-самый… даже когда нос сует в приготовление еды.

– И что дальше? – спросила Аня.

– Развелась дочь через три года. Очень страдала, первое время чувствовала себя неполноценной, неудачницей. Потом поняла, что бывший муж ее недостоин. Он не мог, как и ее отец, оценить ни добра, ни заботы. И у младшей дочки есть трудности.

«Свои дети всегда правы», – подумала Инна.

– Иногда проблемы не стоит решать, если их можно обойти, – сказала Лера. – А у сына как дела?

– Нормально. Он руководитель небольшой фирмы. Пока процветает, а дальше что Бог даст. Мы любим друг друга, но часто спорим. Иногда приходится объяснять ему самые простые вещи. Только в отличие от отца, он задумывается над моими словами. Как-то ругаться в доме при мне начал. Я ему говорю, мол, когда произносишь матерные слова, ты выказываешь неуважение не только ко мне, но прежде всего к себе. Ты даешь понять самому себе, что слаб, не можешь сдержаться. А если просто не хочешь держать себя в руках, это еще хуже. Значит, ты жестокосерден, не жалеешь моих чувств.

А раз даже поссорились. Помирились, конечно, но осадок остался… Уехал Федор без нас с друзьями. Погода как назло была чудная. Он на природе, а я с внуками в городе, в жарище-пылище. Конечно, обиделась. Я без него с учетом любых обстоятельств одна никогда никуда надолго не отлучалась… А сынок тут как тут со своим советом: мол, если не можешь изменить ситуацию, меняй отношение к ней. Ну, я и завелась. Говорю ему: «Нет чтобы сказать отцу – задумайся над своим поведением, а ты… Он гадко ведет себя в семье, а я должна что-то в себе менять, чтобы спокойно смотреть на подобные факты? А почему бы ему не измениться, не стать добрее, порядочнее? Если всегда защищать подлецов, мир никогда не станет лучше».

Тут он занервничал, голос повысил. Я вздохнула и говорю: «Тебя убило, что мать из кожи лезла, чтобы накормить семью, а твой папочка в трудные годы начала перестройки оплачивал обучение дочери своей любовницы, этой хитрой шлюшки. Тебя до крови в сердце задело, что он променял тебя на чужого ребенка…»

– Так она не шлюха, а проститутка! – непререкаемо заявила Инна.

– Зря, конечно, напомнила. Не сдержалась. Закричала: «А ты, я знаю, простил его!..» А в семьи своих детей я не лезу. Мне же не нравилось, как перекраивали и коверкали мою собственную. Дети сами выбрали себе дорогу, спутника жизни. Если просили совета – советовала, просили помощи – помогала.

Эмма устало откинулась на спинку дивана.

– …Подруга говорила: «Если тебя муж не любит, люби себя». Не получалось. Не приучена о себе думать. Я даже когда разлюбила Федора, продолжала с ним нянчиться. Сходила с ума от раздвоения, от эмоционального опустошения и обиды, а все равно не могла, чтобы не накормить, не погладить ему костюм. Правда, без прежнего энтузиазма… Была головокружительная любовь, теперь осталась болезненная привязанность. Я так и не сумела разорвать порочный круг…

Просто я постепенно стала отвоевывать себе право иметь свободное время и возможность распоряжаться им по своему усмотрению. Мне не надо было задумываться, чем бы я хотела заняться на досуге. Я всегда мечтала научиться профессионально шить самые современные, красивые вещи, но не могла себе этого позволить и тем обворовывала себя. Я даже не осмеливалась на это претендовать, меня терзало угрызение совести, мол, я могла бы потратить это время на мужа. Он меня в чувствах обворовывал, даря себя другим, я себя – еще и в хобби. Одни минусы… Но позволила я себе осуществить это увлечение много лет спустя, уже после болезни.

И в словах я стала более жесткой, не щажу, как раньше, его самолюбия. Как-то он, собственно, как всегда и везде, разошелся в излишнем внимании к одной женщине. А я ему говорю: «Обрати внимание, как ведут себя другие мужчины: степенно, с чувством собственного достоинства или скромно, сдержанно. А ты напоминаешь мне кобелька в поисках очередной сучки. Обнюхиваешь всех женщин подряд, под хвосты… то бишь в глаза заглядываешь, заигрываешь, вьюном крутишься, чтобы привлечь к себе внимание… И вроде бы умным считаешься. Да, видно, ум и воспитанность у тебя в разных файлах лежат. Представь себе, что я так же стала вести себя с мужчинами. Наверное, сказал бы, что я чокнулась от переизбытка гормонов».

Разговаривая с Жанной, Эмма перешла на тихий шепот:

– …Еще обидно… получалось, в начале перестройки, когда у нас были большие материальные трудности, Федор, как говорится, пас чужую корову в нашем огороде… Муж этой проститутки зарабатывал большие деньги, но ей всё было мало. Ей надо было еще ощипывать таких «умников», как мой Федор. Один звоночек сделает – она была из тех, кто в то время начальствовал – и половину заработанного Федором себе забирает. Наверняка не одного его грабила. Видно, чувствовала глубочайшее удовольствие от своей власти над мужчинами. А внешне ни кожи, ни рожи. И чем только брала? Хитростью, наглостью, лестью? Наверное, всем сразу. На лицо я была не из последних, и фигура как у артистки Гурченко. Талия сорок пять. Ноги, правда, могли быть и длиннее, но каблуки делали свое дело. В сорок лет, как девчонка, стройна. Больше двадцати пяти не давали. Косметики ни грамма, свои краски не поблекли. Я на юбилей себе впервые помаду купила.

Инна взглянула на Лену, на ее усталые, отяжелевшие плечи, на руки, неподвижно лежащие на подлокотниках кресла. И ей вдруг вспомнилась университетская база отдыха, совместные танцы детей и взрослых. Им с Леной по сорок пять. Они еще худенькие, стройные и подвижные, как девчонки. В гости из соседнего лагеря пришли преподаватели технологического института. Была прекрасная дружеская атмосфера. Веселились от души. Еще не было перестройки.

На следующий день, просматривая видеокадры, один преподаватель спросил у Лены: «Вы в детстве занимались балетом?» «Почему вы так думаете?» – удивилась она. «Вы прекрасно двигаетесь, пожалуй, лучше всех из нашей компании. У вас какая-то особенная, неподражаемая грация», – ответил гость. «Ну, если считать перетаскивание на плечах мешков с зерном, с картошкой или с цементом в течение нескольких лет хорошей балетной тренировкой, то «да», – рассмеялась Лена. «Тяжелая работа не испортила то, что заложила в вас природа!» – сказал профессор потрясенно. Лена была искренне удивлена и смущена такой оценкой ее внешних данных. Помнится, пошутила: «А что я еще лет так через десять услышу!» В ее голосе звучала самоирония.

Эмма заговорила еще тише:

– …А как-то ее увидела. Не знала, что это она… та самая, на которую вдруг запал Федор, – я боялась на нее нечаянно наткнуться: кто бы знал, как я болезненно самолюбива! – но почему-то обратила внимание на эту женщину. На вид совсем старушка лет за шестьдесят. Шла, подавшись вперед, точно привыкла опираться на клюку. Тонкие ступни ног все время выворачивались наружу из туфлей на низком толстом каблуке. Живот как у женщины на восьмом месяце. Пальцы на руках красные, тонкие, как крючки. (С собой невольно сравнивала, хотя не знала, что мы ровесницы.) Глаза цепкие, острые, хищные. Я еще подумала тогда, что в молодости она, наверное, если кого зацепляла, то уже не выпускала из своих коготков. Такая ни перед чем не остановится… И она на секунду блеснула в мою сторону жадным любопытствующим взглядом… Наверное, знала, кто я. Эта женщина выглядела лет на двадцать старше моего мужа. Мне и в голову не могло прийти, что он с этой старухой…

– У меня есть знакомая. Внешние данные ниже среднего. Но она постоянно говорит, какая она умная и красивая. Держится уверенно, будто и правда она самая-самая. И все привыкают к ее словам… Видно, та женщина расхваливала себя, а твой Федор верил ей, как верил своей матери, – предположила Жанна.

– Как ей это удавалось?

– Возможно, она сначала хвалила его, а потом себя.

Эмма на миг засомневалась, стоит ли продолжать разговор, и все же решилась.

– Это была самая длительная связь Федора. Хочешь – верь, хочешь – не верь, и с ней он валандался, не забывая о других… Не он, она его выбрала и увлекла. Сам бы он не решился. Зазвала его домой будто бы срочные бумаги подписать, напоила и в постель затащила. Именно она обучила его тонкостям лжи и манипуляциям с людьми. И что самое обидное, мой муж защищал ее, когда я обзывала ее словами, которых она заслуживала, называл ее порядочной женщиной. «С каких это пор гулять при живом муже считается порядочностью? – спрашивала я. – Где же твоя логика?» Но доказывать элементарные вещи человеку, находящемуся под гипнозом, бесполезно… Раз он кидался на ее защиту, значит, она или память о ней дорога ему.

– И до сих пор защищает?

– Теперь поостыл.

– Такие хлысты и черта, и ведьму готовы причислить к лику святых, лишь бы получать хвалу либо телесные удовольствия.

– Он получал комплименты – то, что его больше всего возбуждало, она – деньги, и оба были довольны. Она сама добивалась его, сама поддерживала эту связь, если она слабела. Изводила мою семью телефонными звонками. Женщины всегда сами завоевывали его, командовали им… Даже когда муж и жена любят друг друга, ежедневное бытовое общение – большое испытание. Не всем оно по силам. А если нет привязанности, стремления к разумному…

– Может, она обаятельная?

– О чем ты говоришь! Льстивая, скользкая, навязчивая, хитрая.

– Важны даже не сами поступки, а истинные намерения, то, ради чего они совершаются, – начала было Аня.

– А ты, Эммочка, тоже залучила бы себе приличного мужичка, – прервав Аню, дерзко посоветовала Инна и тем самым не дала развиться ее, как она считала, примитивным философствованиям.

Эмма сделала вид, что не вникла в прямой намек. Поняла, конечно, и подумала: «Это Федор может с легкостью переходить границы условностей брака».

– Видно, когда-то твой муж сделал открытие, что представляет некоторую материальную привлекательность для женщин, и понял, что жена не является для него всем на свете. Потом возомнил себя чуть ли не секс-машиной или чем-то близким к этому понятию, и покатилось. Он ведь воспринимал комплименты женщин слишком серьезно и буквально? – предположила Лера.

– Увлекаясь очередной пассией, он вновь обрастал панцирем цинизма и черствости к семье, ничего не видел, не слышал и не понимал, кроме своих желаний. Ему было безразлично, что он больно ранит мое сердце. А я только удивлялась: «Какой же надо быть сволочью, чтобы, изменяя на стороне, дома вести себя с близкими как тиран. С какими бессовестными лживыми глазами можно принимать заботу о себе, да еще и привередничать? Вся его жизнь – сплошная ложь и полное подчинение своим страстям. Он так и не понял, что ничего дороже семьи для порядочного человека нет. И чего бы он ни достигал в своей жизни, все это прежде всего для семьи и во имя семьи… Разве ему понять, что человек счастлив, когда ему хочется отдавать без причины. Он же общался с другими…

– Да уж, не обременен Федор сильно выраженным чувством вины перед тобой. А бессознательное покаяние немногого стоит. Романы он тоже заканчивал без особых угрызений совести? Ха! Какая может быть совесть, когда сперма на глаза давит, – расхохоталась Инна.

– Городок наш небольшой, всего около ста тысяч жителей. Сплетни быстро разлетаются… Знаешь, как это – ходить с опущенной от стыда головой… Как-то случилось мне оказаться возле дома той любовницы. Федор тогда уже развязался с ней. Разговариваю я со своей знакомой о нынешних начальниках и вдруг слышу, рядом неприметный на вид мужчина рассказывает, как что-то чинил в ее квартире. С такой неожиданно кокетливой, хитрой улыбочкой это преподносил! И физиономия у него при этом была такая довольная. Осторожные, но скабрезные намеки делал… А недавно я услышала, что родственница осмелилась упрекнуть ее в поведении, не соответствующем возрасту, так она объявила ее сумасшедшей и отобрала дочку. Связи у нее… Жестокая женщина.

– Зачем ей девочка?

– Старость ее холить. Домработницей при ней служить. Она же о себе в первую очередь думает, – предположила Лиля.

– Может, врут люди. Но я не удивлюсь, если это правда, – неуверенно сказала Эмма и снова заговорила о самом для себя больном:

– Обычно, я слышала, если мужья ходят на сторону, то, чувствуя свою вину, они как-то пытаются ее загладить подарками, заботой. Может, поэтому я долго не верила в его измены. Мой муж и тут оказался «уникальным». Не задыхался в железных тисках совести. Полноводная река нашего семейного благополучия оказалась давно пересохшим ручьем, – горько усмехнулась Эмма. – «Жизнь – это сон. Нас убивает пробуждение». Так сказала Вирджиния Вульф. Не помню, что она под этим имела в виду, но мою жизнь эти слова характеризуют как нельзя точно.

Помню, в детстве меня до глубины души потряс рассказ «Старуха». В нем говорилось о простой женщине, которая всю жизнь отдавала работе и заботе о семье. Муж не замечал, не ценил ее. Он не видел, как росли их дети, сколько сил и здоровья жена вкладывала в их скромный быт. Когда она умерла, он снова женился и теперь уже сам заботился, по сути дела, о чужой больной женщине. Я до боли в сердце сочувствовала первой жене. Я рыдала и думала: «Бедная! Что хорошего видела она в жизни? Неужели бывают такие мужчины?»

«Попурри все на ту же тему, что и у предыдущих ораторов, – вздохнула Лена. – Почему я очень редко раскрываюсь? Наверное, не желаю навлекать на себя долговые обязательства взаимных откровений».

– Поражаюсь, в каких муках ты принуждала себя жить! Ведь не пятнадцатый век, – покачала головой Жанна. – Откуда здесь взяться платоновскому спокойствию и сократовской мудрости?

– Даже со своей болезненной щепетильностью я не нашла в себе сил оставить мужа… Знаешь, я очень часто слышала, как он будто бы вслух думал. Скажешь, странно? Нет. Я консультировалась. Это результат обостренного восприятия объекта при постоянном стрессовом состоянии. Иногда, когда я совсем не думала о нем, в моем мозгу неожиданно проносились мысли-предупреждения о том, что он идет не на работу. И они всегда подтверждались. От постоянной вынужденной «тренировки» чутье у меня развилось, как принято говорить, до степени абсолютного слуха.

– Тонкая натура, – определила Жанна.

– И теперь не потеряла бдительности? – окончательно добила Эмму Инна.

– Шутки в сторону! – обиделась Эмма. – Я читала, что наш мозг может излучать информацию, а некоторым людям дано ее воспринимать.

– Ну-ну, – недоверчиво хмыкнула Инна

– …Федору Всевышний определит местом страданий самые что ни на есть задворки ада, – сказала Аня.

– Если такая беда с одним человеком – это трагедия, а если с тысячами, то это уже статистика, – горько усмехнулась Лера.

– Серьезные разночтения! – прокомментировала их слова Инна.

– …Помню, Федор сказал восхищенно: «Как она любит свое имя!» «О, этот ореол непоколебимой уверенности в себе!.. Себя она больше всех любит. И ты такой же. Вы нашли друг друга, как рыбак рыбака… У нее дочь непутевой растет, а ей дела до этого мало. Знает, что на чужие деньги ее выучит. На бесплатном ей не потянуть», – ответила я брезгливо.

– На самом деле оплачивал?..

– А свои дети на скромном пайке?

– Сволота.

– А потом такие вот б… своих отпрысков-недоучек ставят командовать нами, – зло бросила Мила.

Женщины заговорили о чем-то другом, но Эмму уже невозможно было унять.

– …Была бы я занудной, вредной, требовательной. Так нет же, все Федя, Феденька, милый, дорогой. И все заботы на мне. Я не считала его лучшим на всем белом свете, но я любила его, старалась, боялась его разочаровать. Если любишь и любима – быт не в тягость, думала я, искренне веря в свое счастье. А он все делал, только чтобы угодить матери и сделать приятное себе. И счастье отцовства ему так и не открылось. Дети не затронули ни одной струны его души. Друг детства Федора, побывав у нас в гостях, неодобрительно заметил, что мужчина должен иметь помимо работы определенные обязанности в семье, а я защитила мужа, мол, хороший он у меня…

– И застряла твоя жизнь на кухне, как таракан за плинтусом, – пошутила Жанна.

Эмма сразу обернулась к ней и возбужденно зашептала:

– Я вот думала: «Может, в постели та лучше?.. Он хотел изощренности?» Была в нашем доме семья. Он – внешне неяркий, правда, высокий. Она – красавица, умница, ласковая. Сынок у них прекрасный. Так этот мужчина еще до армии познал одну проститутку. А когда его сыну было десять лет, они опять встретились, и он оставил семью. Там все ясно – секс для него был превыше всего. А тут… не думаю. Хвалиться мужу особенно нечем было, но я хвалила. Не знаю, верил ли он мне. Наверное, верил, как и другим… Я всякое пробовала. Не вытравить в нем этого… Видно, когда-то сбросил с себя совесть как одежду и забыл надеть. Насколько я поняла из пьяных излияний мужа, он у нее и у тех… очень старался, боялся опозориться. Жена-то все простит.