Проект Лумумба

Воспоминания, воспоминания… По любому поводу, отсылаю читателей – к строке поиска браузера А вот, думаю, сам обращусь-ка. Потому, как начал часто упоминать Рустэма Руслановича… Фигура-то, он, неоднозначная! Ну, ладно, вобью Шанаева, в поиск. Всесильный Интернет выдал сразу: «форум на сайте школы №6». И что вижу?? Некоему собеседнику, или shirshov просто пишет о себе: «учился я в школе №3 с 63-го по 71-й, затем перешёл в 18_». Расшифровываю: я-то учился в школе №3, с 64-го по 72-ой. По окончании, перешёл в 160-ю. Невыясненный Shirshov перешёл в 189-ю. Хотя, вместо девятки в тексте Ширшова стоит знак «нижнее подчёркивание» – понятно, куда он подался, окончив восьмилетнюю школу №3. А улица Ширшова перпендикулярна моей Колодезной, улице. И протяжённость этой улицы Ширшова – 3 квартала. То есть этот человек, старше меня на 1 год. Бывший, значит сосед, по району… Начал перебирать в памяти, кто это? Годом старше меня, на Ширшова жил Фима Лившиц. На Ширшова выходил балкон Асифа Бахшиева, но его дом числился по улице Мухтадира. Всё, память исчерпана… Ну бог с ним, с shirshov-ым. А пишет он на сайте 6-ой школы, потому что Шанаев сам-то и перешёл, в шестую школу. Как только выпустил наш класс, так и ушёл из третьей школы. Насколько до меня дошли тогда слухи – его побили ребята, из «Крепости». Это тот район, где Никулин и Миронов падали, поскользнувшись. С возгласом: «Чорт побери!». В «Бриллиантовой руке». До шестой школы – садик перейти. При царе – «Губернаторский», а при совдепии – «Пионерский». И ещё один квартал пройти, к фуникулёру. Там и школа, шестая…

Начал вспоминать про Шанаева – о раздельном обучении мальчиков и девочек, подумалось. Существовало оно при совдепии, в тот период, когда сам Рустэм Русланович был школьником. Что и наложило на него своё, отрицательное воздействие. Но, об этом – чуть позднее… Следуя точной хронологии событий, следующим знаменательным, для меня, событием – оказалась наша экскурсия. В эскадру «малых торпедных катеров». Эта войсковая часть, морского базирования была в районе судоремонтного завода имени «Парижской коммуны», что «на продолжении» городского бульвара. В сторону Баилова. В дальнейшем, после иранской революции 1978 года, подразделение было переведено, из городской черты. Как американцы ушли из Ирана, так и на нашей стороне, что-то поменялось. В связи с изменением иранского уклада жизни. С монархического, шахского – на «исламскую республику». Москва посчитала, что на водных просторах – Иран, уже не противник. Боевых плавсредств, у них, нет… И вправду, военного флота Иран не имел. А зачем он ему, на Каспии? С кем воевать-то? С Советским Союзом, находясь под управлением США? Но о связанных с иранской революцией событиях, из которых, лично я извлёк немалую, материальную выгоду, так о них – позднее… Про то, что мы пойдём с экскурсией, в военную часть – предупреждение было. За неделю, ранее. А ведь, сов. пропаганда, сама выращивала нас на «боевиках», своего разлива. Про шпионов. И доблестную контрразведку, советскую. Вот я и задумал, проверить «боеготовность», на флоте! В назначенный день, в субботу, мы пришли в праздничном настроении. И наряде. В белых сорочках и красных галстуках. Хотя, галстуки пионерские, мы носили в школу, уже – в карманах. В пятом классе. Но, если какое мероприятие, то явиться всем, по полной форме! Фотоаппарат я повесил на штатный шнурок. И на шею. Значит, висел он – «на пузе». Приводить фотик в «боеготовое» состояние, надо было одним лишь рычажком. А не как «Смену» – крутить шкив, переводя кадр. Затем, ещё и затвор взвести. На моей «Чайке», и затвор взводился, и плёнка перематывалась – одним движением. Большого пальца правой руки. Так что фоткать можно было, не поднимая аппарат к глазам. А просто, левой рукой придерживать камеру, правой – взводя затвор. И поворачиваться к фотографируемому объекту – всем корпусом. Затем, указательным пальцем, правой руки – произвести спуск затвора. «Вуаля»! Акт шпионажа произведен. Скрытно…

Прошло несколько дней, я распространил следы работы «матёрого шпиона» среди своих одноклассников, присутствовавших на этой экскурсии. Несколько дней, тема обсуждалась нами, во всех подробностях. Затем – интерес, постепенно угас. Другие впечатления, заняли умы подростков. Спустя недельки полторы, я обратил внимание, что валявшиеся дома, на моей полке фотки «как испарились». Вместе с фотоплёнкой-негативом. Я спросил домашних: «никто не перекладывал искомое, куда-нибудь? Но ничего конкретного, в ответ, не услышал. Кроме папиного: «занимайся уроками и забудь про эти фотографии». Аккуратно, поинтересовался у одноклассников: «не заметил ли кто-нибудь чего-то необычного, в последнее время, у себя дома?». Кто-то не обратил внимания на мой вопрос, кто-то пожал плечами… А пару человек сказали, что отметили пропажу фотографий, с экскурсии. Больше, об этом, и ни я, и никто не вспоминали. Каково же было моё удивление, когда одна из этих фоток «всплыла». Не буквально, «из воды». А из других, совершенно, сфер. И произошло это, в бытность мою, «под знамёнами» советской армии. Дойдём и до этого. В порядке хронологической последовательности. «Дотелепаемся» до 1976-го года и всё станет – «на свои места». А пока, вернёмся в мой пятый класс. Школьная стенгазета с фотографиями отличников и двоечников-разгильдяев стала весьма популярным событием. По понедельникам. Вывешивалась она на стенде, либо первого этажа, напротив буфета, либо на втором этаже. Рядом с «учительской» комнатой. Но тогда, учащиеся младших классов, а они базировались на третьем этаже трёхэтажного здания – проскакивали мимо нашего второго этажа. Спускаясь-поднимаясь по лестнице, прямиком. С первого – на третий и обратно. То бишь, они не были охвачены «пропагандой» здорового образа школьной жизни. А это упущение!

А ситуация с фотографированием всех учащихся школы, сложилась такая – папаня узрел, что дело с изготовлением фоток, всех учащихся школы, в анфас и профиль, из материалов фотографа – обременительно и несправедливо. Расходуется время учащегося, не на занятия, а на общественную работу. Ещё и все затрачиваемые компоненты, не являются бесплатными. Так что, условия несуществующего договора, следует пересмотреть. Непременно таким образом, чтобы я не истощал папины запасы проявителей, закрепителей и фотобумаги. Эксплуатация оборудования, то бишь фотоувеличителя, ванночек-кювет и таймера выдержки – допускается. Без ограничений. При условии аккуратного обращения. А вот фотобумагу и химикаты – за счёт заказчика. И не иначе! Требования эти, были Шанаеву изложены. И соответствующее решение, было им принято. Состояло оно в том, что с каждого школьника, кроме начальных четырёх классов, собирают по 20 копеек. По субботам. Ну, если кто не может выделить такую сумму, для родного учебного заведения – так это «совет физкультуры школы» переживёт, конечно. В надежде, что перебои с платежами не будут постоянными. Сдашь, мол, когда деньги будут. Собирали денежки – физорги классов. Каждый, в своём. Касса хранилась у Шанаеа, в кабинете. В спортзале.

Вот так и наладилось производство фотографий. Для общественных нужд. Паренёк я был, уже достаточно наблюдательный. Стало мне понятно, что расходование собранных средств – контролируется слабо. Просто контролёры эти – из числа «актива» Шанаевского, физкультурного. Ни бухгалтеры они, и не фотографы. И даже, не товароведы фотомагазина. А это означало, что между полученной, из «закромов» суммой и затраченной реально – может быть некоторая, никому не подконтрольная «дельта». Главное – «не борзеть»! Аккуратно и неспешно… По тем временам, моим малолетним – хоть какая-то прибавка, к карманному бюджету. Фотографии постоянно исчезали из школьного «банка данных». Хранились фотки в Шанаевском кабинете, в спортзале. В не запираемом ящике письменного стола, канцелярского образца. Ребята, из числа «любимчиков-активистов», которым физрук доверял заниматься, в своём кабинете, общественной работой – потихоньку «тырили» свои фотки из «банка данных». Который был простой коробкой, от конфет. Шоколадных, с начинкой. О чём было на коробочке, без утайки и написано. А также, близкие друзья «доверенных лиц» – живо «интересовались» своими фото. Короче, приходилось вновь «допечатывать» недостающие фотки. Газета выходила исправно, без перебоев. Таким образом, ещё на самых первых шагах своей фото-деятельности – я стал, достаточно, популярным, у всей школы, «общественником». Уроками дома, я не занимался. Ни к чему это было – ведь всё и так известно. Бабушкины занятия со мной, на тему «дошкольной подготовки» – дали возможность жить безбедно, до седьмого класса.

Эким образом, я попал в число школьных активистов. Тем временем, ни шатко, ни валко приблизились мы к окончанию первого полугодия, пятого класса. Погода, в том году – задалась, на редкость, непривычная бакинцам. Термометр показывал целых минус два градуса! Или один… В нашем понимании, общественная жизнь должна начинать замирать, при таких температурах. Обычно, зимой, ниже трёх-четырёх градусов, плюсовой шкалы – холодов не бывает. И то, не каждый год. Зато, ветрогон случается нещадный! Всё-таки побережье, где ничто не тормозит массы воздушные. Вот они и перемещаются, с высокой скоростью. Когда это сочетается с минусами на градуснике, то становится зябко. Да ещё и влажность, всегда выше нормы. Странно и непонятно – если «минус», то, казалось бы, влага должна вся выпасть, в виде снега. Но не факт! Каково объяснение этому есть – знают лишь специалисты. Рядовому человеку, сие недоступно… Но попадались отдельные сограждане, которые рассказывали, как они переживали и 10, и 20, и даже 30 градусов! В дальних краях и весях. На такие страсти-мордасти атмосферные, жители нашего тёплого города, нарывались либо на военной службе, либо поехав в гости, или командировку. По возвращении, из чужих пенатов – они становились объектами повышенного внимания. Со стороны родичей, друзей и сослуживцев. С какой загадочностью во взоре, порой – эти «амудсены» повествовали, как им, невообразимо загадочным образом, удалось не превратиться ни в снеговиков, ни в белых медведей. Находясь на чужбине. Вдали, от всего родного и привычного. Ну и климата, в том числе… Но продержаться в центре внимания, свыше пары-тройки деньков, эксплуатируя только тему температурного ненастья – не удавалось. Аудитория жаждала других новостей и развлечений. Более свежих.

Такой рассказ – услышал я, но лишь однажды. От папани своего. Как в минус 10, без головного убора, на Тверской, в Москве – он ел мороженое! Безрассудность своего поступка, он объяснил всё той же жаждой экстрима. По окончании поглощения порции лакомства, он надел шапку. И проанализировал свои ощущения. Оказалось, что эксперимент, изначально казавшийся чрезвычайно опасным – при внимательном исследовании подробностей, был совершенно рядовым действом. В реале. Да, уж… «Не так страшен чёрт, как его малюют», воистину. Постновогодние каникулы мои, в тот учебный год, в пятом-то классе – прошли в экзотических катаниях на санках и игре «в снежки». Повезло нам, детворе. Что эта снежная радость, приключилась именно «на каникулах». Но, как и всё хорошее, каникулы закончились. Равно, как и снегопады. Начались занятия. Но ведь – неохота! После таких веселых деньков, вновь садиться за парту. А помещение школьное наше отапливалось, как сейчас трактуется – «форсунками газовыми». Смонтированными в переделанном печном отоплении. Которое работало на традиционных дровах, наверное. Изначально. Так вот, прохладно нам было. Здание в каникулярный период не топили, оно и остыло. Непривычные, тогдашние холода – сделали своё дело. О возникшем дополнительном школьном дискомфорте, я рассказал дома. Бабушка, памятуя своё учительское прошлое в школах «Чёрного города» – поведала, что при температуре ниже предписанной городским отделом народного образования нормы, занятия прерываются. Вплоть до устранения недостатков. Но сколько именно градусов в помещении, было обозначено в качестве нижнего порога – бабушка не знала. Или не помнила.

На следующий день, я притащил в школу наш комнатный, обычный, настольный термометр. Возбуждённый коварным своим замыслом – объявился в классе, ранее всех. Занятия начинались у нас, в 8.20 утра. Нет, официально в 8.00, но в течение 20-ти минут, была гимнастика. Для разминки. Все стояли в школьном коридоре зимой, а весной и осенью – во дворе. На гимнастику можно было и опоздать. Не особо-то и возбранялось. Но к началу урока, следовало быть за партой. Во всеоружии, так сказать! Однако, я объявился в 7.50, в тот, памятный мне, день. Установил термометр, впритык к окну. Поближе к щели, между рамой и подоконником. Сел за первую парту и жду. Часов нет. Думаю, какое же время следует считать «нормативным»? Для точного-то измерения? Когда интересовала температура моего тела, в сомнительных, с маминой точки зрения случаях – меня выдерживали, с градусником «подмышкой», ровно 10 минут. По будильнику. Считалось, что более точных показаний, уже не будет. Прибор, сильнее не нагреется. Следуя этой аналогии, но преследуя цель достичь наиболее максимального охлаждения градусника – я вытерпел эти 10 мин. Но раза три, контролировал процесс. Убедившись, что красный столбик не желает опускаться ниже 13-ти, эксперимент был остановлен. Спрятав термометр в карман, вышел в коридор, где уже все классы нашего второго этажа – махали руками и приседали под команды Шанаева. Портфели было принято бросать «в кучу». У дверей классной комнаты. Покрутив руками и попрыгав, я не переставал размышлять над текстом, ещё на написанного документа. Зарядка завершилась и все, похватав свои портфели, вошли в класс. Сели за парты. Следом, зашёл препод и начался урок. Какой? Не помню…

Не до урока мне было. Решил всё-таки написать на бумаге, насколько нам, учащимся – не нравится сидеть за партами, в пальто. Что было разрешено. Справедливости ради, надо отметить. Преподаватели и сами в пальто приходили в класс, далее, вели урок – не раздеваясь. А что делать-то? Холодрыга… Вот сижу за партой, вполуха слушаю препода и пишу: «В связи с тем, что температура в классной комнате, ниже установленных норм – просим отпустить нас по домам. Возобновить занятия можно, только когда, температура в помещении, достигнет плюс 20 градусов Цельсия». Написал это вверху двойного листа в клеточку, вырванного из тетрадки. Из середины, где скрепки. Лист повернув на 90 градусов. Вот, в самом верху, и написал этот текст. Урок закончился. Следующий – физкультура. В отдельно стоящем здании спортзала. Не припомню уже, как была там устроена система отопления, но дискомфорта температурного – мы не ощущали. Скорее всего, согреваясь за счёт интенсивного движения. И руками, и ногами. Ну так и вот, в раздевалке, пока мы переодевались и переобувались – я дал ребяткам заветный листок бумаги и ручку. И сказал, со смехом: «Все если подпишемся – нас отпустят домой». Народ воодушевился и начали подписывать. Потом, кто-то, постучавшись в дверь девчоночьей раздевалки – переправил петицию туда. Процесс подписывания проходил бурно и не шибко осмысленно. С хохотом и шутками. В чьих, там руках оказался подписанный всеми 40-ка учениками листочек, к концу процедуры – неизвестно. Но получилось так, что зачем-то пожаловавший в спортзал Миша Аршинов, учившийся двумя годами старше нас, завладел этим манускриптом и смылся из спортзала. Никто, и я в том числе, особого значения этому не придали. Проделанную работу, по написанию и подписанию этой заявы, не иначе, как прикольную шутку – никто и не расценивал. Но, судьба распорядилась иначе!

Оказывается, этот Миша, проживавший в одном доме со мной, но он на первом этаже, а я на втором – отнёс эту шуточную петицию, прямиком, к нашему классному руководителю Шанаеву. Значит, идёт у нас урок – следующий, после физкультуры. Вдруг, влетает взъерошенный Рустэм Русланович и с места в карьер, начинает агрессивные разговоры разговаривать. Да не разговаривать, а орать! Оказывается, эту бумажонку Миша ему передал в учительской. В присутствии ещё кого-то, из преподов. Передал и свалил. А у Рустэма начались эмоции. Покипел он покипел в учительской и прибежал к нам, в класс – выяснениями дальнейшими заниматься. По советскими временам, такая письменная выходка целого класса – это бунт! Это расшатывание всех существующих устоев! Вместо того чтобы стойко переносить тяготы и лишения своего ученичества – толпа выступила за свои права! Это не коллектив, а именно бунтарская толпа вольнодумцев! Как они могли, как посмели! Кто писал текст, кто это придумал, кто организатор этого безобразия?? Самое интересное, что подписантов было 100 %, от числа учащихся. То бишь «единогласно»! Выстрел-то был «в десяточку» … Всем хотелось продолжения каникул! Но идеология данного коллективного поступка, это несогласие с властями. А представители власти – такого не любят! Вот Рустама и переклинило! Выяснив, что идейным зачинателем «бунта на корабле» был его «любимец-фотограф», он понёс откровенную ахинею. Потащил меня по всем классам, прерывая идущий урок. Ставил меня перед аудиторией и начинал свои обличительные речи, не объясняя в чём суть происшествия. Гневно указывая на меня, он говорил: «вот из таких, как он – во время войны, фашисты делали старост в захваченных деревнях и сёлах!». Какие деревни, блин какие сёла, какие, на фиг, фашисты, не понятно – но надо терпеть! Терпеть этот поход, по всем классам. К чести наших преподов и учащихся, никто не проронил ни звука. Потому как никто ни черта не понял, о чём речь-то идёт. Во, как…

Вот так и состоялось, одно из моих, школьных приключений. Ещё, в пятом классе, произошло одно, знаменательное для меня, «нечто». Не событие, не происшествие, ни явление. Просто случаем, вроде бы не назвать. Ну, обозначим как – «нечто». В том году, у нас началось раздельное преподавание предметов. И вот что состоялось у меня, с предметом «литература». Нам очень повезло, что русский язык и литературу вела Клавдия Ивановна Донцова-Гуссейнова. Этот человек, в литературу был просто влюблён. На её уроках никто звука лишнего и не ронял, все внимательно слушали преподавателя. Настолько она была увлечена, тем что пытается до нас донести. То бишь, посеять в наших пустых головушках интерес к литературе. Как к одному, и может быть, даже – основному инструменту. Для изучения жизни. Клавдия Ивановна сразу сказала, что её задача – научить нас мыслить. И уметь эти мысли, изложить. На бумаге. Без ошибок, желательно. Поэтому, мы будем писать много сочинений. Не только программных, входящих в обязательный курс. Но и на «свободные» темы. Поэтому, тема нашего, первого сочинения будет, о сезонах года. Опишите ребята, все четыре. Что и как вы видите в окно, и вне помещения, непосредственно. Срок для написания – неделя. Объём не лимитирован. У кого, сколько получится. Дерзайте, ребята! Как отметил выше, заниматься уроками, вне школьных стен – мне как-то было непривычно. Я-же и так всё знаю. В пределах, того что преподаётся. А тут, что-то непонятное, с сочинением-то… Бабушка – сочинений, мне писать не задавала. Во время нашей, дошкольной подготовки. Получилось, что столкнулся с ситуацией, ответ на которую, для меня не очевиден. С наскока… Но, мысли мои, «скакуны» – уже подготовили ответ. Ещё несколько дней, я бездельничал по поводу написания сочинения. А потом – принял решение.

Дома была книжка, для детей дошкольного и младшего школьного возрастов. Как раз «в тему». Книжка, в мягкой обложке. Страниц 12-15. Крупный шрифт, с картинками лубочного стиля. Площадью – со стандартный канцелярский лист. Вот я этот текст, тупо и переписал. С купюрами. Равномерными, по всем четырём временам года. Получился у меня, рукописный один двойной лист. Из тетрадки. Это действо, сейчас можно назвать одним словом – «плагиат». А можно, и название, и автора, и издательство с годом издания указать «в хвосте» книги. Разместив эту инфу в рубрике «Использованная литература». Тогда, это уже не плагиат. А упоминание автора и издательства – есть так называемый «научный аппарат». Насчёт «авторских прав», по тем временам – особых "заморочек" не было. Авторские свидетельства были на изобретения, с этим было понятно. Ну а право собственности на литературные тексты, не было юридический описано. И оставалась эта тема, некоей «терра инкогнито». Для большинства непосвящённых. Короче, не заморачиваясь этими глубинами юриспруденции, в назначенный срок – я притащил этот опус, на урок литературы. Начался урок. Авторы приступили к демонстрации своих текстов. Выходя к доске и зачитывая таковые. При чём, тактичная Клавдия Ивановна, понимая, что момент сей волнителен есть – предложила нам участвовать «по желанию». Для начала. Треть класса что-то изобразила, в своих тетрадках, за неделю. Остальные, вежливо воздержались. То есть, к уроку «не подготовились». Но «двоек» никому поставлено не было, было предложено – ещё подумать. И написать, за следующую неделю. Вот и я решился обнародовать «свой труд». Не упомянул ранее, как ещё в шестилетнем возрасте, я в микрофон, под магнитофонную запись – зачитал детскую книжку. Под папиным руководством. Дело в том, что папаня сам собрал магнитофон, из деталей. Ну и развлекался «пуско-наладкой». Вот и предложил мне прочесть под запись, что-нибудь. Я и зачитал про какого-то зайца Трусохвостика, который боялся летать на самолёте. Сюжетную линию, в подробностях, уже не помню. То есть, первые опыты, по части декламации – уже были совершены.

Запись на магнитофонной ленте Тип-2, на бобине 550 метров – долго хранилась среди папиных прибамбасов. Не с первой попытки далось разместить весь текст «Трусохвостика», пришлось сделать пару-тройку «дублей». В процессе нашего с папой творчества, он осуществлял «режиссуру» процесса записи. Помню, как он меня напутствовал, прежде чем нажать кнопку «запись»: «Представь, что перед тобой сидит целый зал слушателей. Читай так, чтобы им было интересно». Когда во взрослом возрасте, я прослушал эту запись – было забавно, конечно… Ну, воспоминания об этом эксперименте, тоже сыграли свою роль, когда я нагло выдал чужой текст – за свой. Наша Клавдия Ивановна была в полном восторге! Она взяла у меня этот исписанный, двойной, тетрадный лист. И, бережно его забрала. Никого в тонкости проделанной литературной работы, я не посвящал. Ни одноклассников, ни родителей. Не знаю, как долго и что именно Донцова думала, по этому поводу, но писать сочинения, в дальнейшем – мне сложности не представляло. Спасибо ей огромное! Из прочих уроков школьной программы, пожалуй, ещё только уроки труда, были предметом, не вызывавшим скуки. В те суровые времена, почти уже «развитого социализма», было общепринятым, среди школьников – посещать какие-либо кружки «по интересам». Тем и направлений, была уйма. Не было только одной тематики. Она была запрещена законом. Любое, даже самое малое обращение к этой сфере, вызывало крайне негативную реакцию государства. Порой, вплоть до мер, «несовместимых с жизнью». Начиная от невеликих сроков «на шконке». И, вплоть – до расстрела. Эта тема называлась «делать деньги».

В качестве моего хобби, папаней был избран кружок автомоделирования во Дворце пионеров им. Гагарина. Хотя был предложен, как альтернатива – кружок «авиа». Но исходя из постулата «рождённый ползать летать не может», остановились на колёсном хобби. Отложив извечную, человеческую мечту о крыльях, за пределы рассмотрения. Исходя из того, что увлечение – может стать профессией. Но предел допустимого риска, следует заложить изначально. Колёса-то, понадёжнее крыльев! Начались занятия с изготовления архипростейшего устройства, на четырёх колёсах. С двигателем, из резинки типа «венгерка». Сей «пипилац» был построен, даже соревнования состоялись. Фоток не осталось… Следующим образцом пионерского автостроения, оказалась тележка, с «аэро» приводом. Движимая всё той же резинкой. Но «резино-мотор» вращал не колёса, а вполне авиционный пропеллер. А если бы вместо колёс, в конструкции были установлены лыжи, то мы получили бы "аэросани". Фотографии итогового соревнования приведены ниже. Вот так, ругаемый, не без оснований, совок работал с детворой. Как бы, бесплатно… Хотя, по сути, цена этих воспитательных технологий, была оплачена заниженными зарплатами старшего поколения. Но, в общем, оставалось ощущение «заботы» государства. На фоне скудного содержимого магазинов. Единственные магазы, полки которых были переполнены – это торговые точки, по распространению политической и пропагандистской литературы. При условии полного отсутствия туалетной бумаги. Вот тома трудов Маркса, Ленина и Брежнева есть, в избытке. А рулонных салфеток – нет. Совковый социализм…

Что-то не глянулось мне, такое хобби. Скучновато… А то, что вызывало интерес – было напрочь отвергнуто папахеном. Занятия этим, драйвовым способом подросткового становления – было признано, как преждевременное. По возрасту. Проходя на второй этаж здания, где размещался автомодельный кружок, неминуемо сталкивался, во дворе – с тем, что было желанным. Но, запретным. Это были участники секции картинга. И объекты приложения их талантов. То бишь четырёхколёсные аппараты, с мотоциклетными двигателями. Взаправдашним рулём, педалями газа и тормоза. Отец считал, что нужно пройти всю эволюционную последовательность усложнения колёсного транспорта, не перепрыгивая через этапы такового. Последовательно. Без рывков. Начало, в раннем детстве – было положено. По стеснённому, внутриквартирному пространству, первые попытки передвигаться на колёсном транспорте – осуществлялись на аппарате собственного, папаниного, с его другом изготовления. Внешние формы этого чуда, несомненно, были навеяны стилем американского автопрома. Эту конструкцию, для детишек младшего дошкольного возраста, отцы произвели на работе отцова друга – дяди Вити Авакяна. Который напрягался в одной организации, с моей маманей. На Локбатанских промыслах. Нефтяных. Инструментально-станочная база предприятия, позволила двум друзьям соорудить этот подарок, своим сыновьям. Работы производились во внеурочное время, естественно. Сын дяди Вити был постарше меня. Толи года на полтора, толи на два. Таким образом, в мои руки, этот шедевр попал уже «не новым».