Подлинная история жизни и смерти Емельяна Пугачева

Копия паспорта хранится среди документов следствия по делу Пугачева, производившемуся 18 декабря 1772 г. в Малыковской дворцовой управительской канцелярии (ЦГАДА. Ф.6.Д.413.Л.3 и об.).

(Беглый солдат Алексей – это Логачев (Семенов) Алексей Семенович, по происхождению курский купец; в 1770 г. взят в рекруты; служил в Первом гренадерском полку в Киеве, откуда бежал за польский рубеж в слободу Ветку; летом 1772 г. явился на Добрянский пограничный форпост, где, назвавшись польским выходцем-раскольником, получил паспорт для поселения в раскольничьих селениях на р. Иргизе.

В Добрянке Логачев познакомился с Е. И. Пугачевым и вместе с ним отправился в Малыковку, куда они и прибыли в ноябре месяце. Вскоре они расстались. Пугачев уехал в Мечетную слободу на Иргизе, а Логачев, не имея средств к пропитанию, нанялся служить в симбирском гарнизонном батальоне.

 В декабре 1774 г. он был арестован, доставлен в Москву и допрошен в Тайной экспедиции Сената. По определению Сената от января 1775 г. Логачев освобожден от наказания и отправлен к прежнему месту службы – солдатом гарнизонного батальона в Симбирск.)

«Управитель приказал нам несколько дней пообождать, а между тем намерен был отправить в Синбирскую провинциальную канцелярию для записки в назначенное место.

Сие происходило прошлаго 772-го года. А как в то время был рекрутский набор, то объявленной товарищ мой нанялся за малыковского крестьянина в рекруты, который был, как слышно, и принят, и после ево уже не видал.

А я с позволения малыковского управителя, не быв в Синбирске, поехал на Иргиз в Филаретовской монастырь к настоятелю Филарету, у котораго, яко выходец, жил три дни.

(Филарет Семенов, раскольник, настоятель старообрядческого скита Введения Богородицы на Иргизе вблизи Мечетной слободы (ныне гор. Пугачев Саратовской обл.). В ноябре 1772 г. встречался с Е.И. Пугачевым, приезжавшим в Мечетную слободу, который будто бы открыл ему намерение принять имя и титул "Петра III" и поднять яицких казаков на восстание.

Филарет участвовал в аресте Пугачева 18 декабря 1772 г. в Малыковке, а после его побега из казанского острога вновь пытался схватить его при появлении 27 августа 1773 г. в Мечетной слободе.

Тем не менее Филарет, как человек подозрительный, был в конце января 1774 г. арестован в Сызрани, доставлен в Казанскую секретную комиссию, где был допрошен и заключен в тюрьму.

 12 июля 1774 г. при взятии Казани повстанцами Филарет был освобожден из заключения и доставлен в ставку Пугачева, после чего бесследно исчез.)

 И вместе с оным поехали в Малыковку попросить управителя, чтоб позволил, не быв в Синбирске, прожить недели три, ибо лошадь у меня была худа, так не на чем скоро отправиться. Однакож, управитель понуждал всячески, чтоб поскоряе явиться, но, наконец, позволил без объявления прожить недели три. Почему я обратно с тем Филаретом к нему в монастырь приехал.

А на другой день поехал я в Мечетную слободу для житья, ибо в монастыре, хотя я и раскольником уже назывался, жить было неблагопристойно. В Мечетной слободе жил я у крестьянина раскольника Степана Косова с неделю. Сие происходило 772-го года ноября в первых числах.

(Косов Степан Васильевич, крестьянин Мечетной слободы, раскольник, в доме которого останавливался Е.И. Пугачев в ноябре 1772 г. При появлении Пугачева 27 августа 1773 г. в Мечетной слободе поднял тревогу и с группой монахов и жителей слободы пытался арестовать его. В ноябре 1774 г. Косов умер в Казани.)

А 15-го числа того ж месяца той же Мечетной слободы с крестьянином Семеном Филиповым, выпросив у Филарета лошадь и денег, поехали в Яицкой городок для покупки себе и Филарету рыбы.

          (Филиппов (Сытников) Семен, крестьянин Мечетной слободы Малыковской волости, раскольник. В конце ноября – начале декабря 1772 г. Филиппов был спутником Е.И. Пугачева по торговой поездке в Яицкий городок, где тот вел беседы с казаками о возможности побега на вольные земли за Кубань.

По возвращении в Мечетную слободу, Филиппов подал донос на Пугачева, в результате чего он и был арестован 18 декабря 1772 г. в Малыковке. По определению Сената от 10 января 1775 г. Филиппову, как первому доносителю на Пугачева, было выдано в награду 200 рублей.)

Приехав туда, пристали к казаку яицкому Денису Пьянову и жили у него неделю.

(Пьянов Денис Степанович (1724 – 1774), яицкий казак, участник восстания на Яике в 1772 г. В конце ноября того же года в его доме жил Е. И. Пугачев, который и раскрыл Пьянову намерение увести яицких казаков на вольные земли за Кубань, а также признался в том, что он, Пугачев, будто бы не кто иной, как "Петр III". В январе 1773 г. Пьянов бежал из дома, узнав о намерении властей арестовать его, и до глубокой осени укрывался на хуторах в прияицкой степи, а возвратился в Яицкий городок накануне взятия его повстанцами.

В середине апреля 1774 г., сразу же по вступлении в Яицкий городок карательных войск, Пьянов был арестован, доставлен в Оренбург, был допрошен в секретной комиссии, а потом заключен в тюремный острог, где и умер 12 августа 1774 г.)

« А как в ту бытность с казаком Пьяновым познакомились и обедали за одним столом, то в одно время не стало за обедом хлеба.

 И хозяин, Денис Пьянов, сожалея о сем говорил: «Вот де до чего мы дошли, что уже и хлеба на обед не достало».

А как я спросил сему причины, то Пьянов говорил: «У нас де было в Яицком городке убивство.

Войсковой руки казаки, в том числе и я, хотя недрался, однакож при той свалке был, убили генерала фон-Траубенберга и многих ево команды, также и старшинской руки казаков и чиновных людей немало. А как де дошло сие убивство до сведения ея величества, то прислан был для усмирения генерал Фрейман. И когда де он шел, то войсковыя казаки выехали было против ево на сражение, и не хотели впустить в Яицкой городок.

(Фрейман Федор Юрьевич (1725 – 1796), генерал-майор, в мае-июне 1772 г. командовал карательным корпусом, нанесшим поражение яицким казакам-повстанцам в битве под Яицким городком у реки Ембулатовки (3. – 4.VI.1772). С октября 1773 г. до лета 1775 г. Фрейман командовал соединениями карательных войск в Закамье и на Южном Урале.)

Однакож Фрейман осилил. И войско, кое против его выезжало, возвратись в городок, увидя свою беду неминучу, согласились все бежать за море в Золотую Мечеть. И многий де разбежались, в том числе и я шатался по степи, и на Узенях был в укрывательстве».

(По легендарным представлениям яицких казаков, на берегу Каспийского моря была область по имени Золотая Мечеть, где будто бы издревле существовала вольная казачья община, свободная от притеснений царской администрации)

Напротив, чего я говорил:

«Так вы де хотели видно тоже самое зделать, как наши Некрасов, зделав измену, подговоря многих, и бежали за Кубань, на реку Лобу, а перед выходом де обещал каждому казаку по двенадцаты рублей на человека, а как вывел в поле, то ни по полушке и не дал».

На то Денис Пьянов говорил:

 «Да как де быть та? Великое гонение! Вот де я и ты теперь в бегах. Того и смотрю, как придут и возьмут под караул».

А я отвечал: «Да как же быть? Хотя по поимке тебя и поколотят, да может и простят.

А когда пойдете за границу, так почтут вас изменниками и получите величайшей от государыни гнев».

Более сих разговоров я с казаком Пьяновым никаких не имел.

Тут надо сказать, что Е.И. Пугачев не сообщил следователю, что беседуя с Д.С. Пьяновым, впервые объявил ему себя "императором Петром Третьим"; скрыл этот факт и Пьянов на допросе 10 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии.

«И купя в Яицком городке рыбы, с тем же Мечетной слободы мужиком Семеном Филиповым (с коим приехал) и возвратились в дом в Мечетную слободу.

Потом я, согласясь с хозяином своим, Косовым, купили еще в Мечетной слободе у приезжих мужиков в долг 4 воза рыбы. И поехал я для продажи оной рыбы в Малыковку.

 Бывшей же со мною в Яицком городке крестьянин Семен Филипов, по уезде моем в Малыковку, расказал Мечетной слободы жителям, что, по бытности на Яике, подговаривал я всех яицких казаков на Лобу реку и давал на выход войску на каждую семью людей до двенадцати рублей.

Почему те жители и репортовали о сем малыковскому управителю.

   А как я в то время был в Малыковке для продажи рыбы, то управитель велел меня взять под караул и потом распрашивал по показанию мечетных жителей, якобы я точно вызывал Яицкое войско на Лобу реку, и задаться вечно турецкому султану, и на выход войску давал по двенадцати рублев на человека, а на границе де оставлено у меня до двухсот тысяч рублей, да на 70 тысяч рублей товару, из которой суммы якобы я то бежавшее войско и коштовать хотел, и ежели понадобиться войску денег на проход далее, то паша даст еще до пяти милионов рублей.

Смотритель в Малыковке – Позняков Алексей Степанович, титулярный советник; в 1761 – 1773 г г. управитель Малыковской дворцовой волости. 18 декабря 1772 г. вел дознание по делу арестованного в Малыковке Е.И. Пугачева. В ноябре 1774 г. Позняков был арестован по "сумнительству" обстоятельств допроса Пугачева в Малыковке и в декабре доставлен в Москву, в Тайную экспедицию Сената, где был допрошен, полностью оправдан и освобожден.

«В сходствие того на меня доносу, показанной управитель меня и спрашивал.

 А как я таковых речей, по бытности в Яицком городке у казака Пьянова, не говорил, и сказывал точно те, как выше сказано, то есть, про Некрасова, то управитель щол, что я учинил запирательство.

И хотя я ему и сказался точным своим названием из-под побоев, однакож он, щитая меня подозрительным человеком, мучил.

И под пристрастным распросом, дабы признался в том, в чем Мечетной слободы крестьянин Филипов доказывал, и выспрашивал: не солдат ли, не казак ли, не барской ли я беглой человек, а между тем всё-таки секут [Так в тексте; правильно: секли] немилосердно батоги.

Но я утвердился на прежнем своем показании.

Протокол показаний Е. И. Пугачева на допросе в управительской канцелярии Малыковской дворцовой волости 18 декабря 1772 г.

 По резолюции дворцовых Малыковских управительских дел, а по репорту определеннаго в Малыковской волости смотрителя Ивана Расторгуева, вышедшей из-за польской границы раскольник сыскан и, по осмотру, оказался подозрителен: видно – бит кнутом, а в допросе сказал.

Емельяном ево зовут Иванов сын Пугачев, от роду имеет сорак лет 2, природою он войска Донскаго Зимовейской станицы служилой казак.

 Ис которой станицы сего 772 года в Великой пост (Великий пост в 1772г. приходился на время с 26 февраля по 14 апреля) бежал за границу, в слободу Ветку , в коей жил недель пятнатцеть.

А оттуда сошед, явился на пограничном Добрянском фарпосте, где показался вышедшим ис Польши, и был тут в карантине шесть недель. С коего фарпоста с данным в августе месяце пашпортом вышел в Россию и был в городе Яике .

А в бытность ево в том городе Яицкаго войска казаку Денису Степанову сыну Пьянову (у коего на квартире стоял с неделю) проговаривал, чтоб яицкие казаки с их семействы бежали из России в Турецкую область, на реку Лобу.

 И естли-де казаки бежать согласятся, то он, Пугачев, даст им на каждаго человека денег, по двенатцети рублев. Да у него ж, Пугачева, на границе оставлено денег до дву сот тысяч рублев, да товару на семдесят тысяч рублев, ис которых он, Пугачев, то бежавшее Яицкое войско и коштовать обещался.

А в Яик-де из Москвы идут два полка. И около Рожества (Рождество – 25 декабря) или Крещения (Крещение – 6 января) с яицкими казаками будет бунт. И как-де Яицкое войско уйдет в Турецкую область, то-де и донские казаки уйдут же в Турецкую область.

А все-де оное проговаривал он, Пугачев, тому казаку, смеючись, пьяной.

А шпионства он, Пугачев, никакого не имеет, и ни от кого в город Яик подговаривать подсыпан не был. А чтоб задаться в вечное подданство турецкому салтану, а по приходе за границею встретит их турецкой паша и, ежели понадобитца войску денег на проход, то паша даст еще денег до пяти милионов, – таковых слов он, Пугачев, нигде никому не проговаривал.

А из Яика ехал он с бывшим там для продажи хлеба Мечетной слабоды жителем Семеном Филиповым до слободы Мечетной, а оттуда приехал в село Малыковку.

И намерение имел явиться – для определения к жительству на реку Иргиз – в Синбирскую правинциальную канцелярию. И в том селе Малыковке от управительских дел присланными взят и объявлен к управительским делам.

А будучи в бегах, на татьбах и разбоях нигде не бывал; воров, разбойников и таковых же беглых нигде не знает.

И в сем допросе сказал самую правду.

К сему допросу села Малыковки священник Афанасей Михайлов вместо означеннаго бежавшаго донскаго казака Емельяна Иванова сына Пугачева, по ево прозьбе, руку приложил.

При сем допросе при увещании был и свидетелем того ж села Малыковки поп Егор Иванов, и руку приложил.

Продолжение допоса Е.Пугачева:

«А с чего неговоренные мною слова, якобы подговаривал казаков на Лобу реку, давал деньги и протчая неправда показана на меня, – не знал.

Потом управитель начал меня отправлять в Синбирскую канцелярию. При отправлении читали мне допрос, в котором написано было, якобы я во всем показуемом на меня признался, то я управителю говорил:

«На что де то взводить на меня напрасно, чего я не говорил, и в чем я не признаюсь, а дайте мне с показателем Семеном Филиповым очную ставку, так я ево изобличу во лживом на меня показании».

Однакож, тот Филипов представлен из слободы не был, а допрос управитель не переписал. Кто ж вместо меня, по неумению грамоте, приложил к допросу руку, – не знаю, да и я никого не просил. И так в Синбирск в путь отправлен. Деньги ж, кои у меня были, равным образом и рыбу, в Малыковке растащили, но кто имянно, – не знаю.

В Синбирской канцелярии допрашиван я не был, а послан в Казань, где и содержали меня сперва в губернской скованаго в ручных и ножных кандалах.

 (Дознание над Е.И. Пугачевым в Симбирске не производилось. Симбирская провинциальная канцелярия, рассмотрев документы, касавшиеся Пугачева, приняла решение: так как Пугачев обвиняется по "немаловажному делу", то его вместе со всеми документами, "не входя в подробность", следует отослать в Казань к губернатору Я. Л. Бранту.

Конвой с арестованным Е.И. Пугачевым, выехав из Симбирска 31 декабря 1772 г., прибыл в Казань 4 января 1773 г.)

"И тот день спрашивай был: «Что за человек?» А как сказал, что Донскаго войска казак, то и велено было посадить в губернскую же.

Не помню же, в какое точно время, только долго спустя, призвали меня к секретарю, как ево зовут, – не знаю, которой и велел читать малыковской допрос.

Как же в том допросе написано было то самое показание, в чем Мечетной слободы жители на меня доносили, и чего я точно не знаю, и отнюдь в том в Малыковке не признавался, то я и тут говорил, что в оный управитель не признавался, а для чего на меня тот в самом деле неправильной допрос управитель отважился в Казань прислать, – не знаю, и настоял крепко в произнесенных мною точных словах.

Секретарь же, не чиня мне никакого письмяннаго допроса, а только плюнул, и приказал с рук збить железа, а потом он же, призвав к себе лекаря, велел осмотреть: не был ли я чем прежде наказан.

Когда же лекарь раздел донага и увидел, что был сечен, а не узнал, – чем, и спрашивал: «Конечно де ты, Пугачев, кнутом был наказан, что спина в знаках?»

На то я говорил:

«Нет де, не кнутом, а сечен только вовремя прускаго похода по приказанию полковника Денисова езжалою плетью, а потом через малыковского управителя терпел пристрастной распрос под батогами».

И так послали меня опять в свое место, где содержался.

Аврамов Андреян Пантелеевич, секретарь Казанской губернской канцелярии, в январе 1773 г. вел следствие по делу Е.И. Пугачева, а после его побега из Казани сам он, Аврамов, был привлечен к ответственности.

Он обвинялся в том, что поверхностно вел розыск над Пугачевым, самовольно будто бы приказал снять с него ручные кандалы и промедлил с донесением в Сенат о побеге Пугачева.

По некоторым из этих обвинений Аврамов не смог дать оправдывающих его ответов. Это было учтено в определении Тайной экспедиции Сената (от 3.IV.1775), которая, хотя и освободила Абрамова из заключения, но предписала исключить его из службы и впредь "ни к каким делам не определять".

 Как уже сказано, что допроса мне тут письмяннаго зделано не было, то я никакой нужды и не имел кого просить, чтобы вместо меня руку к допросу прикладывал.

Посидя я в губернской, переведен потом был в острог скованой же в ножных кандалах. И употреблялся с протчими колодниками во всякия казеныя работы, а большою частию на Арском поле около дворца.

Во время того моего содержания под караулом короткую приязнь я имел с одним колодником, Парфеном Дружининым, которой содержался за прочот казенных денег, и приговаривал мне, что:

  «Быть де мне за прочот мой сечену кнутом, отчего я и бежал бы де, куда ни есть, только не знаю, где скрыться будет».

На то я говорил: «Естьли бы де можно было отсель уйти, так бы я тебя вывел на Дон, и там бы верно нашли место, где прожить». И так оной разговор согласием к побегу скончался.

(Дружинин Парфен Петрович, купец пригорода Алаты под Казанью, в 1771 – 1772 г г. целовальник соляной продажи в селе Сретенском; в январе 1773 г. осужден Казанским магистратом за недостачу 220 руб. казенной суммы и заключен в тюремный острог, где познакомился с Е.И. Пугачевым и, не зная о его деле, сговорился с ним о совместном побеге.

Бежав из казанского острога (29.V.1773) с Пугачевым, Дружинин взял с собой жену Домну Степановну, сыновей Филимона и Максима и дочь Мавру, и все вместе они поехали к реке Вятке.

Расставшись вскоре с Пугачевым, Дружинины более полутора лет скитались по Заволжью.

В середине февраля 1775 г. Дружинины были арестованы и доставлены в Казань, а в начале марта Парфен и Филимон Дружинины отправлены в Москву, в Тайную экспедицию, которая, допросив их, определением от 9 марта 1775 г. освободила обоих от наказания, как не участвовавших в замыслах и деяниях Пугачева.)

А как в остроге из караульных приметили мы в одном солдате малороссиянине наклонность и неудовольствие в его жизни, то при случае сказали ему о нашем намерении, а солдат и согласился.

И все трое вообще начали изыскивать удобной случай дабы из острога бежать.

Между тем пропало у меня не помню сколько денег, а как многия о сем узнали и хотели отыскивать, однакож, я об них не тужил, а сказал протчим: «Я де щитаю сие за милостыню, кто взял, – бог с ним».

Вина же я тогда не пил, и временем молился богу, почему протчия колодники, также и солдаты почитали меня добрым человеком.

«Беглый солдат И.В. Мамаев, находившийся весной 1773 г. среди заключенных в казанском остроге, рассказывал на одном из допросов, что в соседней тюремной казарме содержался "донской казак Емельян Пугачев с протчими острожными колодниками, в числе около ста человек, которого тогда многая колодники из почтения называли Емельяном Иванычем, потому что он, будучи раскольник, казался всем набожным человеком и маливался, сказывают, много по ночам.

И хотя оной Пугачев со мною тут с небольшим месяц или около того содержался, однакож я знал его, потому што он игрывал на острожном дворе с колодниками и со мною в карты" (ЦГАДА. Ф.6.Д.460.Л. 131 – 131об.).»

Однакож, в то время отнюдь еще не помышлял, чтоб назваться государем, и сия жизнь не была тому причиною, чтоб вкрасться людем и после, как назовусь государем, чтоб можно было и на сию благочестивую жизнь ссылаться.

В оное же содержание под караулом, по порядочной моей жизни, от подаяния собрал я, сверх пропадших у меня денег, около или больше тридцати рублей.

Что много у меня сих денег было, то ни от чего другова, как, по хорошей моей тогда жизни, многия на имя подавали; некоторые вдруг по рублю и больше, и спрашивали при подаче имянно: «Кто де здесь Емельян Пугачев? Вот де ему рубль».

В одно время купец Дружинин говорил мне:

«Что ж, Емельян, мы можем бежать». А как я сказал, что хорошо, да и солдат то одобрил, тогда Дружинин дал своему сыну денег, коему, невидимому, было лет 15, как зовут, – не знаю, и велел купить лошадь и телегу.

Когда же оная была готова, и сын Дружинина, пришед, о сем объявил, то он, Дружинин, сыну своему говорил: «Когда де мы отпросимся у караульных к попу (как его зовут, – я не знаю, ибо он знаком Дружинину) и ты де тут с кибиткою поблизку подъезжай, но с тем, чтоб никто тебя не видал, где мы будем».

Сие произходило прошлаго 1773-го года в майе месяце, и в последних числах.

Согласясь с тем Дружининым и с показанным малороссийской нации солдатом, умыслясь, поутру стали проситься у караульного офицера с тем, чтоб отпустил для испрошения милостыни к попу.

  (Речь идет об Иване Ефимове, священнике Благовещенского собора в Казани. Ефимов – свойственник алатского купца П.П. Дружинина (их жены были двоюродными сестрами). 29 мая 1773 г. в дом к Ефимову явились из острога Дружинин с Е.И. Пугачевым "для испрошения милостыни", сопровождаемые конвойными солдатами г.А. Мищенковым и Д. г. Рыбаковым. Допьяна напоив Рыбакова (непосвященного, как и Ефимов, в замысел побега Дружинина и Пугачева), колодники и солдаты уехали из Казани.

Спустя 10 дней после их побега, Ефимов был взят под стражу и допрошен в Казанской духовной консистории. По приказанию казанского архиепископа Вениамина, священник Ефимов "за поение" колодников и конвойных солдат "вином и прочим пойлом" был заключен в монастырскую тюрьму, где содержался в кандалах, получая в пищу лишь хлеб и воду.

По приговору Тайной экспедиции Сената от 31 марта 1775 г. Ефимов, как не принимавший соучастия и согласия в побеге Пугачева и Дружинина, был освобожден из заключения.)

А офицер нас и отпустил. А солдат – согласник к побегу и другой, которой того заговору не знал, к попу канвойными за нами пошли.

(Мищенков Григорий Алексеевич, солдат, уроженец Украины, солдат III Казанского батальона, был в карауле тюремного острога и 29 мая 1773 г. бежал с Е.И. Пугачевым и П.П. Дружининым из Казани, в конце лета 1773 г. поселился в Черкасской слободе (на реке Кинель). Последующая судьба Мищенкова не известна.)

Пришед к попу, не застали его дома. И Дружинин говорил, что «Надобно де возвратиться назад в острог, ибо де, по небытности попа дома, не с кем напиться и напоить допьяна другова солдата, которой не был к побегу согласен, а с попадьею де пить нехорошо, да она же и пить не согласиться, а без хозяина чинить сие дурно». И так в острог возвратились.

А того ж де дни через два часа, сие было в обед, а [по] спросу же караулнаго офицера с теми же солдатами к тому попу пошли. А между тем телега от сына Дружинина приготовлена. Пришед к попу, Дружинин договорился с попом, чтоб сходил тот поп в питейной дом и на данныя Дружининым деньги купил вина и меду. Поп на то согласился, вина и меду купил.

А как сие, окроме ево, Пугачева, выпили и показалось мало, то Дружинин послал попа еще за вином, дав также из своего кошелька деньги. А поп и еще хмельнова принес. И так напились допьяна.

А более старались подпоить несогласнаго к побегу другова солдата. Поп же со всем своим домом о умысле нашем к побегу отнюдь не знал.

И так, простясь с ним, и сказав, что идут в острог, из дома попа вышли. А поп, проводя за двор свой, возвратился назад и хлопнул калиткою. Как же скоро вышли, то сын Дружинина

Которому Дружинин, хотя и знал, что сын ево едет, но чтоб отвесть в смотрителях подозрение, закричал: «Ямщик! Что возьмешь довесть до острога?»

 А сын ему сказал: «Много ли вас?» А как ему сказано, что четверо, то запросил 5 копеек. За которую плату все четверо, а сын Дружинина – пятой, и сели.

А сей мнимой для других извощик накрыл их привязанною на кибитке рогожкою. И так поехали, говоря несогласному солдату к побегу, что едут в острог.

         Как же закрытый все рогожкою ехали уже долго, то солдат спрашивал: «Что де мы так долго едем?»

А я на то ему отвечал: «Видно де не в ту дорогу поехали». Когда ж выехали на Арское поле, то рогожку открыли и солдат удивился:

«Что за чудо?» и спрашивал: «Зачем выехали из Казани?» – «Оставайся де с благополучием»

А сами в путь поскакали.

Онаго солдата отнюдь мы не били, и естьли де он прежде так показывал, то солгал.

Скакали мы мимо Царицынскаго села и далее, не кормя лошадь целыя сутки, и приехали в одну деревню, где живут татара, как называется, – я не знаю.

Тут Дружинин взял свою жену, которая жила в укрывательстве от поисков губернской канцелярии.

И у того же татарина, у коего жила Дружинина жена, купил он, Дружинин, лошадь за 4 рубли, подпрегли к первой, сели все и поехали в тот городок, где Дружинина жительство.