Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая

Алла тяжело вздохнула, удивляясь тупости  Эстер. А впрочем, пусть делает что хочет. С нее хватит. И у нее терпение лопнуло.  Все.  Нет больше сил терпеть эту сумасшедшую.

– Ни один киллер не подберется на расстояние выстрела к  его дому. Во – первых мы не знаем где он ее держит. Во – вторых, теперь он будет надежно ее охранять! А в третьих…

–Ты считаешь что он будет так же боготворить ее после того как она целый год спала с Абу?– Бесцеремонно перебила ее молодая женщина, взвившись.

– Не знаю.– Честно призналась Алла. – Он боготворил ее и при более удручающих обстоятельствах. – Скривившись, вспомнила, как подставила свою бывшую подругу и та избежала смерти.–  И потом,  все его дома оснащены, датчиками движения в радиусе  нескольких километров. Ты только потеряешь хорошего киллера.  Надо придумать что-то другое. Кто-то должен втереться к ним в доверие, быть вхожим в их дом.

Эстер, наконец, успокоилась, замерев на месте.  Лицо приняло жесткое, циничное выражение. Очевидно, в ее голове созрел очередной план.

Глава 14

Влад

Заношу ее без сознания в мансарду на последнем этаже,  и со злостью бросаю на кровать. Многочисленные разрезы ее платья оголяю обнаженные бедра и грудь. Сглатываю горький ком в горле, презирая себя за слабость, испытываемую  каждый раз при взгляде на нее.  Провожу взглядом по длинным стройным ногам, цепляя пышную и высокую грудь. Пожалуй, это единственное что в ней изменилось в связи с ее материнством.  Опускаюсь рядом с ней на кровать, продолжая бродить по ней взглядом. Ее красота приковывала взгляд, а мысли о  ребенке причиняли неимоверную боль.  Драли внутренности на ленты, хлестали ими оголенные нервы.  Впервые я не знал, как поступить. Я убил, его отца,  о чем ни мало не сожалею, отнял у него мать. И что дальше, бросить его на произвол судьбы? Наказать этим ее?

Только от этого все внутри взбунтовалось. Черти б ее побрали.  Сколько горя и страданий она принесла мне. Может это мое наказание за все то, что я успел, и еще успею натворить?

Наклоняюсь к ней, вдыхая ее запах. От него  сносит крышу, и я прикрываю  глаза, стараясь взять себя в руки. Я отравлен ею, окончательно и бесповоротно.

Любуюсь  точеной шеей, чуть вздернутым к верху изящным носиком, ямочкой на подбородке. Широкие брови вразлет,  и, конечно же, рот, сводящий с ума всех подряд. Именно он жил на ее лице, казалось бы, своей отдельной жизнь, зажигая светом любого, кому она улыбалась.

Мать его так. Та пошло оно  все!!!

Вскакиваю и бегу отсюда, подальше от нее, от соблазнов,  мороком пробирающихся в его голову. Они уже принялись уговаривать его, нашептывать, подбрасывать яркие картинки обладания вожделенным телом.

Нет!!! Неееееет… Говорю    себе, нежели им в ответ. Прыгаю в свой черный внедорожник и срываюсь с места.  Пролетаю горящие неоновыми огнями проспекты Праги, отгоняя от себя мысли о маленьком ребенке. Черепную коробку взрывают воспоминания о том, как ждал сначала  мать,   потом, впервые озадачившись тем фактом, что у меня, как и у всех, должен быть отец, и его.  Я  долго фантазировал, каким он может быть и почему меня все покинули? Почему мать оставила меня на свалке, и где она сейчас?!? Нигде нет ее следов. Да, да, я искал ее.  Сначала даже себе не мог признаться,  что ее ищу. Затем, оправдывался, что хочу взглянуть в ее глаза…  Потом просто искал,  потому что не мог найти. Ни живой, ни мертвой.

Вспоминаю чувство обреченности, холода, дикого страха и голода.  Я тогда, будучи маленьким мальчишкой, впервые нал молиться Богу, отчаянно прося помощи,  уговаривая его вразумить свою мать,  требуя защиты неведомо у кого. Проси до тех пор, пока не понял, что его нет.  Все это не более чем миф. Я отлично помню, как дрожали обессиленные голодом внутренности, как их  сводило в адских судорогах  дикой боли.  Я до сих пор не понимаю, как выжил в тех чудовищных нечеловеческих условиях.  Ведь не смотря ни что, я все же человек.

И сейчас, представив, маленького всеми брошенного ребенка, что – то в моей душе обрывается, и нога крепче жмет педаль газа, а руки  крутят руль.

Оглядываюсь, понимая, что я на месте. Усмехаюсь. Значит, так тому и быть.

Вхожу в здание с черного входа, поднимаюсь на второй этаж. Ноги сами ведут в нужном направлении. В тот момент я еще не понял, что  ведет меня прямёхонько к нему.  Я его еще не видел, но каким-то странным седьмым чувством ощущал интуитивно.  Вдруг слышу громкий надрывный плач ребенка. Какова вероятность того что в этом фешенебельном отеле есть и другие младенцы?  И что этот именно тот уто мне нужен?

Коридор пуст.

Я дрожащей рукой открываю дверь, которая почему-то не заперта, и вхожу  внутрь. Сразу определяю источник  громкого истошного крика.  Сперва, я его попросту не разглядел. Малыш, активно махая крошечными ручками, запутался в покрывале, которое накрыло его с головой.  Оно ходило на нем волнами, сбиваясь все больше и больше.  Сдергиваю  покрывало, уставившись на возмутителя спокойствия верхнего этажа, и меня простреливает чувство узнавания. Малыш, мгновенно замолкнув,  уставился на меня огромными зелеными глазищами с золотыми вкрапинами.  Наклоняюсь ниже и вдыхаю его запах. Ребенок пахнет ею.  Сомнений бить не может, мой внутренний зверь рычит, протягивая к мальцу когти, втягивая дурманящий аромат. Этот запах вскрывал вены по ночам, назойливым маревом проникал в меня, заставляя корчится в агонии, сводил с ума.  Но теперь он был с примесью чего-то еще, чего – то незнакомого и волнительного, чего еще не могу определить. Маленькое покрасневшее личико,  залитое слезами,  замерло, крепко сжав кулачки.  Он с интересом рассматривал меня, сканируя умным, отнюдь не детским взглядом. Так и прошло несколько минут, в созерцании друг друга, пока   нижняя губка малыша подозрительно не задрожала.

– Так, мужик, не вздумай снова разреветься. Сейчас мы с тобой тихонько покинем это место,  и отправимся в другое. Там  тебя переоденут, и накормят. Признавайся, ты, наверное,  голоден? У тебя как у настоящего мужика отменный аппетит?!? Должен признаться и у меня тоже…– Я болтал всякую ерунду, стараясь не испугать ребенка, опасаясь его плача. Я даже в уме не сложу, как успокоить младенца, поэтому  нес  всякую херь, пока он деловито посматривал на меня своими огромными сканерами.

Вскоре мы покинули отель, прихватив лишь покрывало в которое я его укутал. Окинув номер взглядом, так и не смог понять что из всего этого барахла может понадобиться ребенку, махнув рукой, поспешил прочь.

По дороге,  пришлось уложить ребенка себе на колени, придерживая его одной рукой,  потому как проницательный малец, громогласно заявил о своем нежелании лежать одному на переднем сидении.  Я быстро устроил его с удобствами, продолжая свой бессвязный монолог, чем  вызывал у малыша широкую беззубую улыбку. Ее рот, с опозданием отметил я. Такая же светлая и сногшибательная улыбка.

– Да ты будешь всех баб с ног валить  такой-то улыбахой как у тебя! Ты не знал?!?  О, я расскажу тебе как твоя мать, черти бы ее побрали, сводила с ума мужиков. Теперь и им пришла пора отдуваться, да?

Добирались мы всю ночь,  в течении которых «улыбаха» вскоре, под мой бессвязный бред уснул, стоически выдерживая дорожные тяготы. Я боялся ехать быстро, ведя машину одной рукой, опасаясь потревожить  его сон.

Эмма Петровна при виде моей ноши только всплеснула руками,  аккуратно забирая из моих рук ребенка. Малец так и продолжал дрыхнуть без задних ног, то и дело смешно потягиваясь во сне, и забавно морщась.

– Ох, Владислав Генрихович, не может быть!!! Это ваш ребенок и Дианы? Какой милаха!

– Это ребенок ее. И … и…– запнулся, задыхаясь от пронзившей боли.

– Вы посмотрите, как он на вас похож. Те же бровки, подбородок,  манера царская, даже когда подтягивается во сне…

– Эмма Петровна у меня не может быть детей.  И давайте закроем эту тему.

Экономка только укоризненно покачала головой. Дергая за мои оголенные нервы, переворачия все внутри.

– И все же, я уверенна, что это не так.  И вскоре вы в этом убедитесь.

И гордо удалилась, унося ребенка с собой.

Приняв душ, я упал на кровать.

***

-Влад, может, ты мне объяснишь, что это все значит!?

Янкин визгливый голос врывается в мой сон, и мгновенно доводит меня до кипения. Продолжаю лежать с закрытыми глазами, мысленно считая до десяти, прикрывая глаза рукой. Но видно, мой вид ей ни о чем не говорит, и она настырно продолжает.

– Что это за жуткое создание верещит на весь дом?!? Удивительно, что тебя не разбудил его рев!

Ее слова, произвели эффект выдернутой чеки, и все во мне зашумело, со свистом отсчитывая секунды до того как сорваться. Вскакиваю, и наступаю на перепуганную Янку, до нее, наконец, доходит, что пора закрыть рот.

–Это жуткое создание, как ты выразилась, именуется иначе. Давай, Ян, напряги свои извилины, и назови его так, как он того требует,– тихо со свистом выталкиваю из себя слова, сжимая кулаки.

– Пппрости, Влад. – Заикаясь, произносит, побледнев,– но кто – то же может его успокоить, верно? Это же невыносимо, он орет уже битый час.

Прислушиваюсь, и слышу с верхнего этажа приглушенный крик. Срываюсь, и бегу наверх, в одних лишь штанах пижамы на голое тело. Эмма Петровна уговаривает малыша взять бутылочку, очевидно со смесью, но ребенок отчаянно вертит головой в разные стороны, отказываясь ее брать в рот.

– Эмма Петровна, что, черт возьми, здесь происходит?– Ребенок при звуке моего голоса замолкает, с мольбой глядя на меня мокрыми зелеными глазками.

– Владислав Генрихович, я пытаюсь его покормить. Илья уже четвертый раз поехал в магазин. Вт полюбуйтесь,– жестом показала на два стола заваленными различными коробками, пачками, и железными банками с изображением малышей.

–Это смеси?– Взяв в руки первую попавшуюся банку, прочитав название.

–Но он отказывается есть! Я просто не знаю что делать! Ребенка нужно накормить!

–Так дружок, – аккуратно с опаской беру его на руки, забирая с рук экономки бутылку с белой смесью внутри,– я понимаю, что мы предлагаем тебе меню методом тыка, и совсем не знаем, что обычно ты привык кушать, но тебе придется это съесть. – Эмма Петровна лишь покачала головой, со вздохом подавая еще одну бутылку.

– Мы запаслись,– разочарованно добавляет, – почему вы не узнали чем его кормить?

– Эмма Петровна, догадайтесь с трех раз! – Я его мать убить готов, а не разговоры говорить.

Вздохнув, Эмма Петровна, показала, как положить ребенка для кормления. Малыш твердо взглянув сначала на меня, потом на бутылку, и я готов поклясться, что он вскинул подбородок вверх, демонстративно отвернувшись в сторону.

– Именно это я и имела ввиду.

–Нет, друг, – решил взять мальца авторитетом, – тебе придется это все съесть. До последней капли, – добавляю, вновь прикладывая бутылочку к его губам.

Те в свою очередь подозрительно задрожали. Стоило только отвести бутылку со злополучной смесью подальше, как на его лицо возвращалось недовольно, и крайне обиженное выражение лица, но, Слава Богу, без признаков истерики.

– И что же нам делать? – Сдался я, прижимая ребенка к себе. Тот в свою очередь широко открыв ротик потянулся к обнаженной груди, а именно к соску. Я едва его с рук не выпустил, смачно выругавшись!

– О, Господи, Влад Генрихович…

– Эмма Петровна, спасибо конечно, так меня еще никто не называл, но…

–Нет нет, малыш вероятно грудной! – Произнесла она, ни мало не прояснив для меня ситуацию. Видя мое непонимающее лицо, добавляет со смехом.– Очевидно, он берет только материнскую грудь, от того и противиться искусственной соске.

– И что это значит? Не говорите загадками, я измучен не меньше вашего!

– Нужно привезти его мать, что здесь не понятного!

Нет.

Одно короткое слово срывается с губ, но Эмма Петровна, осеклась, с укором качая головой. Что это ее сегодня заклинило, что ли?

– Илья куда умчался?

– Он вычитал в интернете о супер смеси западных производителей, и поклялся, что таки сможет его накормить.

– Вот и отлично. Раз поклялся, значит накормит. Будем его ждать.

Но стоило только передать ребенка в руки и скрыться с поля зрения маленького террориста, как с верхнего этажа снова послышался душераздирающий крик.

Он преследовал меня в душе, когда брился и одевался. Даже в кабинете на первом этаже. Янка забилась где-то, не смела высовываться после утреннего инцидента, опасаясь быть отправленной восвояси.

Вернувшись Илья поднялся на второй этаж, а я, наматывая нервы на кулак, расхаживал взад вперед по кабинету, с силой захлопнув крышку ноутбука. Сейчас в голове было пусто как в церковном колоколе, в котором эхом звенел детский плач.

Маленький манипулятор! И в кого он такой? У Абу кишка тонка была в общем, не говоря уже о том чтобы так манипулировать в его то возрасте!

А этот надменный взгляд? Он мог поспорить разве что с моим собственным…

И тут я мысленно сам себе отвесил оплеуху. Эк куда меня понесло. Проклятые инстинкты, как разбушевавшиеся гормоны, плясали на нервах, уводя в своем неизменном танце туда, откуда потом вернуться будет практически невозможно.

Запрещаю себе думать, питать надежды и иллюзии, которые лезут, нет бьют фонтаном, ложась на изболевшее сердце, целебным бальзамом.

Крик наверху, стал еще громче и яростней, и я снова громко выругавшись, потянулся к телефону, приказывая готовить самолет. Придется ее доставить сюда.

Глава 15

Диана

 Я вспоминаю,  какой  беззаботной я была когда – то. Еще тогда Влада не было в моей жизни, и она не была омрачена  тяжелым будущим, караулящим меня за углом, словно голодная кошка свой улов.  Я, разбросив руки в стороны, бегу по ромашковому полю за дачей у бабушки, заливисто хохоча, и только глубокое синее небо над головою  повисло, с завистью наблюдая за беспечной девчонкой.  Крохотный домик, притаившийся на окраине  густого леса, не поражал своей изысканностью и масштабами. Зато  он запомнился теплом и любовью, пропитавшей каждый кирпичик простого маленького домика. Это время бесценное. И пусть я не познала материнской любви, но нельзя сказать, что я была несчастна. Наоборот.  Понимаю, что воспоминания о матери хоть и вносили тоску в детское сердце, но не смогли его исковеркать и очернить.

Сколько воды утекло с тех пор. Сколько боли мне приготовило мне то самое  бездонное голубое небо. Сейчас я почему – то вижу своего сына, бегущим по тому же ромашковому полю, только небо над его головой не такое синее и понимающее. Оно словно скинуло надоевшую маску безмятежности,  решив, что достаточно претворялось, обнажая себя до неприличия, показывая свою мощь в жизни простых мелких людишек.  Именно  его вид глумливо давал понять, что  жизнь и судьба моего сына будут  крайне тяжелыми.  И я до рези в глазах всматриваюсь черные клубы его облаков, пытаясь  высмотреть все повороты и превратности судьбы, чтобы отвести от него беду.

Вид маленького мальчика, бегущего высоко поднимая ножки, сквозь белые маленькие цветочки бескрайнего поля, заставляет мое материнское нутро зашевелиться, и ощетиниться. Оно утробно рычит,  всматриваясь за белый цветочный горизонт, выискивая угрозу для малыша. Оно готово рвать зубами и когтями любого кто причинит ему боль.

Вскрикиваю, и слезы привычно орошают бледные щеки. Если бы сейчас Влад предстал передо мной, я убила бы его голыми руками. Жалкий подлец. Злость и отчаяние вдохнули  в  меня силы ледяным дыханием.

Поднимаюсь,  и устало плетусь в ванную, всматриваюсь в свое отражение. Волосы немытые и не чесанные  сбились в огромную соломенную паклю, под глазами черные круги от бессонных ночей. Стягиваю с себя одежду и встаю под горячие обжигающие  струи, смывая с себя собственную жалость, и  апатию.

Вымывшись и расчесав до золотого блеска волосы, я уставилась в одно единственное малюсенькое окошко в ванной комнате. Оно позволяло увидеть лишь темное серое небо затянутое темно лиловыми тучами и отвесную крышу.  И хоть весна уже обозначила свои права, но вероятно, что пойдет снег. С крыши висела огромная затейливая сосулька,  всем своим видом  обозначая право своего пребывания на отведенном месте.

Усмехнувшись, разглядываю ее неровные, узорчатые края, которые еще днем под весенним солнцем  омывали ласковые потоки воды. И я как эта единственная и одинокая сосулька,  которая то тает, то леденеет, под напором  судьбоносных ударов. Но ничего. Я найду выход, даже если мне придется протиснуться в это крохотное окошко,  но, черт возьми, я покину это место.

В замке повернулся ключ, и поспешила в комнату, радостно встречая молчаливую горничную.

– Влад не появлялся? Мне нужно с ним поговорить. Прошу тебя.– Добавляю, видя ее колебание.

– Вижу вам уже лучше.– Впервые заговорила она, – но я не могу  ничем помочь. Хозяин отдал лишь оно распоряжение, – не спускать с вас глаз. Он вылетел отсюда как ошпаренный, и больше не появлялся.

Ее слова едва не заставили меня жалобно застонать. Они швырнули меня обратно в то состояние, из которого я  с трудом выбралась.

– Пожалуйста, помоги мне. Мой сын. Он совсем один, ему только три месяца от роду, он очень нуждается во мне. Дай позвонить! Тебе требуется лишь дать мне телефон!

– Простите, но я не могу. Хозяин дал четкие указания на этот счет.

– Черт возьми, ты же женщина! И у тебя наверняка будут дети! Поставь себя на мое место! Мне нужно знать, где мой малыш, – заголосила я, падая на ковер, хватая ее за подол. Сердце снова пронзила тягучая боль, заставляя задохнуться.

Она в ужасе отскочила в сторону, зацепив поставленный на журнальный столик поднос. Он с грохотом упал на пол, расплескав бульон на светлый ворсистый  ковер.

Сквозь  бурю одолевающих чувств не замечаю мужчину в дверном проеме, прислонившегося  плечом  к стене, и лишь когда он отрывисто засмеялся, вскочила в ужасе, замерев на месте.

– О, Ди, ты как всегда, в очередной лаже. Приятно, что ты все же не изменяешь своим привычкам попадать в разное дерьмо.

Илья вольготно прошествовал в комнату, переступив через перевернутую посуду и пятно от бульона, уселся в кресло. Весь его вид кричал о достатке. Темно бордовая рубашка – поло оттеняла его тонкую красоту. Темные брюки ладно сидели на крепких бедрах, на руках блестели дорогие золотые часы.

– Материнство пошло тебе на пользу, Ди. Прекрасно выглядишь.

– Я могла бы сказать, что рада встречи, только прости, не буду врать.

– За что я всегда тебя любил, так это за твою неспособность лгать, милая.

Жестом приказал горничной удалиться, что та сделала с огромным удовольствием.

– Ты здесь. Зачем пожаловал? Влад послал посмотреть,  не сдохла ли я тут от отчаяния?

– Фу, как грубо, Ди. Тебе не идет выражаться.– Он скривил чувственные губы, продолжая блуждать по мне взглядом.

За неимением одежды, я вынуждена была носить футболки и рубашки Влада, доходившие до середины бедра. Белья у меня не было, и сейчас Илья уставился на затвердевшие от холода после ванной соски.

Я равнодушно встретила его взгляд, поражаясь собственной реакции. Мысленно поблагодарила  Абу за тот стержень, который образовался внутри благодаря ему.

– Насмотрелся?–  Спрашиваю, сжимая кулаки. Его вольность не осталось без внимания.

–Как сказать. Я порою завидую сам себе, что не встретил тебя до Влада, – прошептал он, скорее себе, нежели мне.  Его глаза замерли на моих губах,  отчего я непроизвольно их облизнула. Илья спрятал взгляд, тут же натянув маску  известного мне балагура.– Но ты права лишь в одном.  Влад действительно отправил меня сюда. Вернее за тобой.

– Я не уеду без своего сына.– Закричала я, закипая еще больше. – Как Влад посмел бросить его, заперев меня здесь! Я клянусь, что вырву его  черное сердце!– Разъяренной фурией металась по комнате,  бросая пылающие взгляды на замершего Илью.

– Видимо, и Влад пожалел свое черное сердце, поскольку твой сын уже в России. Он забрал его, прохрипел мужчина, расстегивая верхнюю пуговицу.

Я остановилась, замерев, боясь,  что ослышалась. Облегчение  затопило каждый кусочек моего тела, омыло растревоженное  сердце.

– Как он? С ним все  в порядке?– засыпала вопросами Илью, продолжавшего  заторможено следить за моими метаниями.

– Твой сын в полном порядке. Кстати кремень, малой, подозреваю весь в отца. Отказывается, есть с  чужих рук. Как видишь, забота о его здоровье и самочувствии заставили Влада сбавить обороты и вернуть тебя, так сказать в лоно семьи.

– О, Боже, Артем все это время не ел? – Я  снова заметалась,  кастеря на чем свет стоит упрямого Влада, не замечая перемены Ильи. Его глаза пожирали каждый кусочек  обнаженного тела, царапали высокую упругую грудь, все еще полную материнского молока. Слава Богу, когда пришел второй прилив после длительного отсутствия, я догадалась его сцедить. Прогнала от себя воспоминания дикой боли, которую принесла мне вся процедура, вперив взгляд в подозрительно притихшего Илью.

– Он за все ответит.– Пообещала я.

– Не сомневаюсь, Ди, –  глухо проговорил Илья, – поскольку мы пришли к обоюдному согласию, предлагаю, поторопиться. Твой Артем, тертый калач, орет так, что охрана на улице содрогается от зубовного скрежета. Полетим как короли, на личном самолете его величества.

– Я готова. – Бросила через плечо, направляясь к выходу.– Я думаю, ты потерпишь мой вид, потому что я не вернусь в отель в таком наряде.

И поспешила прочь из ненавистной комнаты. Илья,  ослабив еще одну пуговицу рубашки, вытерев пот со лба, последовал следом, улыбаясь своим невеселым мыслям.

Перелет занял  несколько часов, и уже вскоре, я выходила из черного внедорожника  в одной  черной шелковой рубахе Влада, и в комнатных тапочках возле внушительного трех этажного особняка отделанного белым мрамором. Весь его вид внушал чувство благоговения и душевного трепета,

Широкие белые ступеньки вели к просторному белому крыльцу, увитому диковинными алыми и черными розами.

Они  яркими темными пятнами алели на  белоснежной отделке дома, словно порочные связи на репутации благопристойной девицы. Идеальные балконы, подсвеченные неоновыми огоньками, отнюдь не портили общего впечатления  всего дома, лишь добавляли легкий налет  таинственности и изысканности. Где –то за его стенами находился Влад, мой мучитель и мужчина который подарил мне сына. Вздрагиваю, прислушиваясь к внутренним чувствам, отчетливо выделяя страх, который поднимался из самых глубин моей души.

 Илья,  деликатно кашлянув, оторвал меня от созерцания дома, и, положив руку мне на спину, подтолкнул к крыльцу. Я взлетела по широким мощеным ступеням, и уже вскоре оказалась в объятиях  Эммы Петровны.

–Ох, девочка моя, как же хорошо, что ты жива и здорова! Я молилась за тебя, столько ночей не спала…

– Эмма Петровна,  спасибо… – замерла я не находя слов,– возможно именно ваши молитвы предавали мне сил. – Тихо проговорила я, бросая взгляды по сторонам, опасаясь увидеть Влада.

–Он уехал по делам,– замелила экономка, лукаво подмигивая.–  Пойдем наверх, твой сынишка нас совсем измотал.

Стоило ей только проговорить  эти слова, как откуда – то сверху послышался отчаянный детский крик. Малыш как – будто почувствовал присутствие матери, требуя немедленно ее к себе.

Ворвавшись в комнату, я замерла на пороге,  быстро отыскав его взглядом и уже через секунду, вдохнула его аромат, крепко прижав сына к себе. Артем замолчал, радостно встречая меня взглядом зеленый глазок, семеня кулачками, выпятив нижнюю губку, разыскивая свой источник питания.

– Ах, ты, мой малыш,  проголодался? Мама твоя уже здесь, рядом с тобой,– аккуратно опустилась в белое  плетеное кресло – качалку, устраивая сына на груди.  Через секунду малыш уже громко причмокивал, спешно глотая  бьющие струи молока.

Какое же облегчение. Мысленно поблагодарила  Господа, любуясь  наморщенным носиком, и ямочкой на пухлой щечке, появляющейся каждый раз, когда малыш глубоко втягивал в себя сосок.

Насытившись,  Тёма потянулся, поулыбавшись матери,  с чувством выполненного сыновьего долга, вскоре засопел, уткнувшись в материнскую грудь. Переложив ребенка на широкую кровать, осмотрелась по сторонам. Отделка комнаты выполнена в бело голубых тонах, и  удачно гармонировала с  голубой мебелью и молочными широкими портьерами.  Поверхность столика и тумбочек завалена пачками смеси, которую Артем без сомнения не оценил.  Тут же были памперсы, различные присыпки,  ворох одежды, великоватой немного, но, тем не менее, отличного качества.

Разложив все по полочкам, убрав ненужные смеси,  и наведя порядок в комнате, я убедившись, что сын крепко спит, засобиралась вниз, в надежде что Эмма Петровна поможет найти хоть какую – то одежду. Вид рубашки Влада сейчас казался неуместным и чрезвычайно порочным.

Но спустившись в холл, я замерла на последней ступени, натолкнувшись на Влада, передававшего пальто горничной, и повернувшегося, чтобы помочь раздеться блондинке. Той самой. Она томно повела точеным плечиком, скидывая соболью шубу, что то тихо говорившая моему бывшему мужу. Собственническим жестом, поправила  вечно падающую на лоб прядь волос, скользнув ладонью по чувственному капризному изгибу губ.