Цветок с коротким стебельком. Рассказы о жизни и любви

Близился вечер, когда она наполнила ванну, смешала пять отобранных масел – каждого по пять капель – в пиале с небольшим количеством молока. Запах был бодрящий и приятный. Несмотря на присутствие молока, на поверхности воды в ванне масляная смесь собралась жирными радужными пятнами. Варя принесла халат и полотенце и с блаженством нырнула в ванну. Как же приятно лежать, прикрыв глаза, и ни о чём не думать. Если чуть шевельнуть ногой или рукой – вода начинает покачиваться и можно представить, что ты в море, можно даже слегка задремать – море никуда от тебя не денется… Как же мало надо человеку для счастья! Варя мысленно клялась полюбить себя настолько, чтобы устраивать подобные релакс-процедуры если не каждый вечер, то хотя бы через один.

Думалось о разном. Например, о том, что жизнь коротка, а некоторые люди живут ожиданием настоящей жизни, откладывая на потом самое лучшее и интересное. Покупают дорогой сервиз – для гостей, и он годами стоит в горке новенький в ожидании тех самых гостей. Которые, конечно, приходят иногда, но хозяевам каждый раз выпендриваться с сервизом как-то недосуг.

Или копят деньги на дорогое путешествие, регулярно отказывая себе в гораздо более доступном отдыхе. А жизнь проносится, мчится твой поезд в направлении последней станции, и ты уже слышишь перестук его вагонных колёс. И столько ещё нереализованного, и от стольких планов ты походя отказываешься, наивно полагая, что времени впереди много, что всё ещё успеется, когда-то, чуть позже. И вдруг – это всегда случается вдруг – становится видно вдалеке обшарпанное здание вокзала той твоей последней станции, а ты даже не успеваешь понять, что это – всё… Поезд обратно не пойдёт, не разработан маршрут, пути не проложены. Мелькнёт мысль: «Что же это я? Как же? Неужели всё? Значит, вот эта бешеная гонка в погоне за счастьем и была самым настоящим счастьем, а я этого так и не понял. И что останется от меня? Какую информацию донесет время обо мне моим дальним потомкам? Хорошо, если они будут знать имя и узнают меня на фото…»

Когда раздался звонок мобильного, Варя почти дремала, погруженная в философские раздумья. Телефон специально был оставлен в комнате на столе. Варя открыла глаза, снова закрыла и, мстительно улыбнувшись, с наслаждением потянулась в ванне. Это Стекляшкин. Даст единственный выходной, так ещё и ворует его у меня. Вот уж дудки, дураков нет. Звони, хоть тресни. Варя добавила горячей воды, теперь ванна была достаточно тёплой, чтобы поваляться в ней ещё минут десять-пятнадцать. Телефон умолк ненадолго, но вскоре снова зазвонил – настойчиво, даже нагло. Нирвана закончилась. Размеренные мысли уплыли куда-то. Варя сфокусировала взгляд на лампочке водонагревателя и попыталась не думать о Стекляшкине.

Проще простого было выключить телефон, но в любой момент могла позвонить мама из другого города. Они созванивались по определённым дням, но иногда она сама звонила, чтобы просто услышать Варькин голос и убедиться, что у неё всё в порядке. Примерно на десятом звонке Варька сломалась – выскочила из ванны, кое-как обернувшись большим банным полотенцем, схватила мобильник:

– Да!

– Здравствуйте, девушка! Меня зовут Александр. Я хотел бы предложить Вам поучаствовать в тестировании нового уникального продукта для женщин. Вам же интересно это?

– О, ещё как! – решила поёрничать Варька.

– Ну, вот, – с воодушевлением продолжил неведомый Александр, – а если товар Вам понравится, мы Вам его ещё и подарим!

– Правда? Вот здорово! – продолжила игру Варька.

– Я предлагаю Вам бедро-тренажёр, – тоном фокусника, вынимающего из шляпы доллары, произнёс мужчина.

Глаза Варьки округлились.

– Что-о-о-о-о?

– Ну, знаете, это тренажёр, позволяющий вырабатывать походку от бедра. Многие женщины мечтают о такой походке. Поверьте, что такая мелочь, как походка, может в корне изменить жизнь женщины.

– Естественно, – поддакнула Варя.

– Вам же это интересно? – с надеждой поинтересовались на том конце провода.

– Безусловно, – согласилась Варька.

Он долго ещё что-то говорил, но Варьке уже безумно надоел этот театр одного актёра, и она рявкнула:

– Слушайте, Вы, как Вас там? Меня вполне устраивает моя походка. Катитесь Вы подальше со своим тренажёром! И вообще, уважающий себя мужчина никогда не пойдёт на такую работу!

– На какую – такую?

– Впаривателем!

Он ещё отвечал что-то, но Варька уже не слышала – за дверью ванной раздался подозрительный скрежет, а потом страшный грохот, лязг металла, звук осыпающихся мелких осколков. Бросив телефон, Варя с сильно колотящимся сердцем несколько секунд постояла, прижав ладони к вискам. Что это? Взрыв газовой трубы? Так в ванной нет газовых труб. А если оно снова грохнет?.. Очень страшно. Но любопытство сильнее. Осторожно, стараясь не дышать и не колыхать атмосферу, Варя взялась за ручку двери, потянула, заглянула внутрь. На стене, где ещё несколько минут назад висел водонагреватель, зияли две глубокие дыры, в воздухе висела пыль и ощущался запах сухого цемента. Варька чихнула и прикрыла дверь. Потом заглянула снова. На полу стояла вода. В ванне, местами ободрав при падении эмаль до черноты, громоздился нагреватель. Он лежал на том самом месте, где она только недавно философствовала о бренности бытия. Варино сердце забилось сильнее, кровь, казалось, ухала в ушах, и с каждым ударом сердца в висках раздавался стук: «Бом! Бом! Бом!» Это было невыносимо. Варя потихоньку прошла на кухню, налила воды, выпила. Руки мелко тряслись, а в животе возникла тянущая боль. Она прилегла на крохотном кухонном диванчике, но уже через пять минут собралась с силами, встала, собрала воду с пола, позвонила в аварийную службу ЖЭКа, вызвала мастера.

Он пришёл довольно быстро.

– Вы принимали ванну?

Варька молча кивнула.

– Сто литров… – произнёс он, обводя глазами нагреватель. – Вам повезло, девушка! Если бы Вы были в ванне, шансов не было бы. Ни одного.

Мастер возился до темноты, вызвал рабочего на подмогу. Варька сидела в кухне, пила успокоительный чай. Она вспоминала разговор с назойливым Александром, представляя его почему-то плохо одетым худым мужчиной с клетчатой «челночной» сумкой на плече. Ей показалось, что она знает его историю: в его городке работы нет, семью кормить надо, кто-то сказал, что в Москве работы – непочатый край, деньги сами в карманы запрыгивают. Поехал. Никуда без регистрации не берут. Возвращаться с пустыми руками стыдно. Чтобы заработать на обратную дорогу, согласился «впаривать» сомнительного качества товары. Надо постоянно звонить и убеждать, убеждать. И каждый первый тебя посылает подальше, а ты снова звонишь и звонишь…

Варя вскочила, набрала последний входящий.

– Александр! Я Варвара. Не важно, какая. Вы мне звонили сегодня. Я передумала. Я куплю у Вас этот тренажёр для походки от бедра! Он мне очень нужен.

Александр ответил, голос его ликовал. Она продиктовала адрес и живо представила, как он торопливо и радостно делает запись в записной книжке.

– Александр, а ведь Вы были не правы, когда говорили, что ваш тренажёр поможет изменить жизнь женщины. Он способен на большее.

Всё по плану

Выйдя из метро, Саша решила выпить кофе, зашла в кафе. Официантка узнала её (здесь помнят постоянных клиентов), приветливо улыбнулась, приняла заказ и испарилась. Саша от нечего делать вынула из сумочки зеркальце, поправила медно-рыжие волосы, подкрасила губы, сразу спохватилась: зачем? Логичнее было бы сделать это после кофе.

Так же неслышно возникла официантка, поставила на столик чашку капучино с затейливым рисунком поверх пенки.

– Что-нибудь ещё? Может быть, десерт?

– Нет, спасибо!

– Приятного аппетита.

Саша часто бывала здесь по вечерам, по пути с работы – кафе находилось в удобном месте.

Она микроскопическими глоточками пила кофе, думала о том, что завтра с утра нужно собрать на пятиминутку сотрудников отдела и что уложиться в дежурные пять минут у неё категорически не получится.

Если бы Саша не витала в облаках, то сразу бы его заметила, как только он появился у входа – загорелый, подтянутый, в светлом, слегка помятом льняном костюме, с элегантным портфелем в руке. А когда Саша подняла глаза, мужчина уже стоял прямо у её столика и улыбался так, как умел только он. Она любила когда-то его улыбку, шутила, что все женщины мира не устояли бы перед ней. «Ситуация», – смятенно подумала Саша. Не входило в её планы сегодня встречать кого-либо, тем более старых знакомых. Тем более таких старых.

– Саша, ты? Ну и встреча! – мужчина по-доброму улыбался.

«Так улыбаются другу детства, с которым сто лет назад строили крепость в песочнице», – отчего-то нервно подумала Саша.

– Я. А ты не видишь? – улыбнулась она в ответ.

– Вижу, конечно, – он помолчал, пожал плечами. – Просто не ожидал.

– Я тоже не ожидала.

– Ты кого-нибудь ждёшь, наверное? Не буду мешать, – он поискал глазами свободный столик.

– Нет, никого не жду. Шла мимо, захотелось кофе, забрела сюда. Вить, ты садись, чего уж там. Кто старое помянет…

Он нерешительно глянул на неё, пристроил на свободный стул портфель, сел напротив.

– Сколько же мы не виделись? Лет пять? Шесть? – он наморщил лоб, вспоминая.

«Шесть лет и четыре месяца», – подумала Саша и, стараясь бесстрастно улыбнуться, выдала:

– Да, примерно так.

– Идёт время, – он вздохнул и обернулся, ища взглядом официантку.

Та не замедлила появиться и с преувеличенным вниманием обслужила Виктора. Он заказал кофе и штрудель. Саша от предложенного десерта отказалась, но сочла глупым отказываться от второй чашки капучино.

«Официантка-то прямо сразу на него запала, – Саша проводила девушку долгим взглядом. – Точно. Все женщины мира – его».

– Ну, как дела? Что нового? – спросил Виктор.

– Что рассказывать? Всё по плану, – Саша взяла салфетку и стала медленно складывать её веером.

– Расскажешь?

– Почему нет? Стала начальником отдела продаж, тридцать два человека в подчинении.

– Ого! Молодец. А семья?

Или ей показалось, или он и в самом деле немного напрягся, спрашивая об этом.

– Естественно, семья. Муж, дочь, собака, – ответила Саша и быстро сложила салфеточный веер вдвое.

– Вон как. Полный комплект! Я так и думал.

Девушка принесла заказ Виктора. Он поблагодарил, отпил глоток кофе, поставил чашку и молча посмотрел Саше прямо в глаза.

Она кивнула вопросительно: что?

– А я помню. Про собаку. Ты всегда хотела собаку. Говорила, что они лучше некоторых людей. Эрдельтерьера ты хотела. Они казались тебе забавными.

– Они очень умные.

– Да.

– «Да», – передразнила Саша, теребя в руках салфетку. – Откуда тебе знать? Ты ж не любишь животных. Они же время у тебя отнимают. Гулять с ними надо.

– Я предполагаю, – улыбнулся он одними губами, глаза его остались серьёзными.

– Если бы ты любил собак, ты бы подарил мне эрделя, как обещал.

– Я хотел. Я не успел просто, – он отхлебнул ещё кофе.

– Кстати, – Саша тоже пригубила чашку, – ты прости меня за то, что я тебе тогда наговорила. По-дурацки как-то всё получилось.

– Да что теперь вспоминать! А хочешь, я поделюсь с тобой этим чудесным штруделем? – Виктор попытался увести разговор в безопасное русло.

– Нет-нет, это лишнее. Я мучного не ем, – отказалась Саша.

Виктор отрезал кусочек, попробовал. Судя по блаженному выражению его лица, десерт и впрямь был выше всяких похвал. Саша почувствовала, как будто железный кулак сжал её желудок.

– А сам как? Только расспрашиваешь, а о себе помалкиваешь.

Виктор развёл руками:

– Тоже всё по плану. Создал маленький бизнес. Вот такой, – он засмеялся, прищурился, отмеряя двумя пальцами масштаб бизнеса. Вышло сантиметра четыре.

– А семья?

– Ну, конечно, семья: жена и мальчики-близнецы. Похожи друг на друга, отличить невозможно.

– Поздравляю, – неискренне сказала Саша и скомкала истерзанную салфетку. – Жену-то любишь?

– Сашенька, не то слово. Боготворю! Вот в сентябре в Испанию поедем все вместе отдыхать.

– Прекрасно! – Саша отодвинула чашку, махнула рукой официантке, чтобы рассчитаться.

– Ну, мне пора, – попрощалась она, когда официантка отошла. – Привет семье. В общем, не обижайся на меня. Видишь, жизнь доказала, что я была не права. Ты, оказывается, всего добился.

– Может, тебя подвезти? Я на машине, – Виктор отодвинул стул, привстал.

– Нет, я рядом живу.

– Ну, тогда до свидания, Саша, приятно было увидеться.

По пути домой Саша зашла в магазин, купила пару яблок, грушу и киви. Она вошла в свою просторную квартиру, где её никто никогда не ждал, включила свет, сняла узкие туфли, влезла в мягкие шлёпанцы. Помыла руки, переоделась в пижаму, обдала горячей водой фрукты и уселась в кресло с книгой, поставив на журнальный столик рядом с собой фруктовую вазу.

Попав в самый пик пробок, Виктор не скоро добрался до своего небольшого особнячка в Подмосковье. Уже стемнело, когда он въехал во двор и заглушил двигатель.

Вошёл с веранды в дом, и здесь ему навстречу, восторженно скуля, бросился эрдельтерьер – крупный породистый пёс, с чёрной спиной и шеей, рыжей головой и такими же лапами.

После покупки щенка Виктор не прислушался к рекомендации заводчика непременно купировать собаке хвост, посчитав эту процедуру унижением и чуть ли не живодёрством, и ни разу не пожалел о принятом решении. Вон какой красавец вымахал – стоя на задних лапах, свободно кладёт передние хозяину на плечи. А хвост… Ну что хвост? Он даже необходим – для удержания равновесия.

– Сашка! Вот кто всегда мне рад! Соскучился, хороший мой! Ну что? Гулять?

Пёс радостно залаял.

Виктор поставил портфель на пуфик в прихожей, выпустил собаку, присел на верхнюю ступеньку крыльца и с улыбкой смотрел, как по лужайке перед домом, дурашливо виляя хвостом, носится эрдельтерьер Сашка.

Рецепт грузинской свекрови

Отца Таня не помнила – он рано умер. Иногда ей даже казалось, что его не было вовсе и мать выдумала сам факт его существования, чтобы скрыть грех молодости. Но с комода в детской на Таню смотрел большой плюшевый мишка – тёмно-коричневый, с умными глазами-маслинами. Одно круглое ухо было горестно опущено, и укоризненный взгляд его как бы говорил: «Папа был. Именно он купил меня в ГУМе и подарил тебе на день рождения. Стыдно этого не помнить!» Но Таня не помнила. Было ей всего три с половиной года, когда они остались с мамой одни в трёхкомнатной малогабаритной квартире на Ленинском проспекте.

Не оставляла надежд на лучшие времена беспросветная бедность. Все попытки матери свести концы с концами были безуспешными. Она работала лаборанткой в одном из московских научно-исследовательских институтов, а вечерами подрабатывала там же уборщицей. Мать постоянно брала в долг деньги: Танечке на пальто, ей же на сапожки. Редко покупала что-то себе, а ведь была ещё не старой и могла бы, по выражению соседки Зинаиды Артемьевны, составить кому-то чудесную партию. Танечка (для матери дочь всегда была Танечкой) с сомнением смотрела на мать: какую партию она может составить и кому? Одевается, как серая мышка, за причёской не следит, наскоро сооружает небогатый пучок на затылке – и готово! Маникюр и тот не делает. Мать смущённо оправдывалась, дескать, на работе она в халате, а кроме работы, нигде не бывает, стоит ли тратиться на приличную одежду… Да и маникюр при её возне с пробирками – слишком недолговечная роскошь. Дочь рукой махала – бесполезно ей говорить…

Сама Танечка успехами в школе не блистала. Будущее представлялось ей туманным. Одно сознавала ясно: никогда, ни при каких обстоятельствах, она не хочет быть похожей на свою мать. Та твердила: только средняя школа, потом институт. Танечка слушала-слушала, да решила иначе. После восьмого класса за компанию с подружкой поступила в медицинское училище.

Рвения в учёбе и здесь не проявила, зато к окончанию училища сделалась настоящей красавицей: ладная фигурка – гитара, и только, длинные, до талии, каштановые волосы, серо-голубые глаза, смотревшие на мир чаще весело, чем грустно. Да и о чём грустить девушке в девятнадцать лет, которая знает, что редкий мужчина не смотрит ей вслед восхищённым взглядом?

На практике в инфекционном отделении госпиталя некий капитан Григоров, черноглазый жгучий брюнет, похожий на болгарина, всякий раз демонстративно смывавший в раковину принесённые Татьяной таблетки и порошки, млея и закатывая глаза, говорил с пафосом: «Какая девушка! Галатея!» И неизменно жаловался на повышенное давление. Татьяна вздыхала и отправлялась в ординаторскую. Она не знала, кто такая Галатея, но давно поняла, что его гипертония – миф, а новоявленный сказочник пользуется своим якобы беспомощным положением больного, чью просьбу нельзя проигнорировать, только для того, чтобы лишний раз прикоснуться к ней похотливой ручищей. Девушка возвращалась в палату, неся допотопный громоздкий аппарат для измерения давления – в пластмассовом футляре, в откидывающейся крышке которого была шкала с делениями и стеклянная трубка с ртутью. Танечка старалась провести процедуру как можно скорее, капитан же, наоборот, всеми способами затягивал её.

– Когда я смотрю на Вас, у меня повышается давление и пульс, – вкрадчиво произносил Григоров, буравя Таню смоляными глазами.

– Пожалуйста, помолчите, – останавливала его Таня, – иначе показания будут неточные.

Она жала на резиновую грушу, внимательно следя за столбиком ртути. Вот чуть видно завибрировала ртуть на отметке 120, и фонендоскоп подтвердил: «Тук-тук» – верхняя граница в норме. Таня не сводила глаз со столбика, чтобы зафиксировать нижнюю границу. В самый ответственный момент Григоров запустил холодную влажную ладонь под её короткий медицинский халат, коснулся ноги. Таня вскрикнула, отскочила, чуть не свернув с тумбочки футляр с прибором.

– Что Вы делаете? А если разобьёте? – она стояла, раскрасневшаяся, и гневно смотрела на него. – Вы понимаете, что там ртуть?

– Подумаешь, раскричалась. Из-за какой-то бандуры, – капитан презрительно скривил губы.

– Это не бандура! – Таня резким движением сдернула манжету с его руки, стала торопливо укладывать её в футляр. От волнения руки дрожали, потрескавшиеся резиновые трубки не слушались, никак не хотели укладываться в гнездо футляра.

– Натурально: бандура! – повторил капитан, явно недовольный неудачной попыткой тактильного контакта.

– Это аппарат Рива-Роччи, если хотите знать! – с вызовом объявила Таня, сомкнув наконец створки футляра. Раздался щелчок, крышка закрылась. Таня пошла к выходу.

– Так какое у меня давление? Не скажете?

– Хоть завтра в космос. Мне вообще непонятно, зачем Вы здесь лежите. Занимаете койку только зря. Таблетки выбрасываете и даже не скрываете этого. И ещё руки распускаете. Я больше никогда не стану измерять Вам давление. Можете жаловаться. Но я молчать не буду, если меня спросят почему.

Она вышла в коридор, громко хлопнув дверью. На душе было мерзко. И несколько дней ей всё казалось, что она чувствует прикосновение чужой руки. Это было отвратительно. К счастью, Григорова вскоре выписали.

А Таня стала замечать, что к ней всё чаще проявляют интерес южные мужчины. Мать всегда опасалась кавказцев и цыган. «Ты этих нерусских на пушечный выстрел не подпускай, – предостерегала она дочь. – Никто не знает, что у них на уме. В Москве они холостяки, а у себя в ауле – жена и куча детей».

К слову, цыганки Таню тоже не пропускали. Однажды у трёх вокзалов привязалась одна, в аляповатом платье с букетами по чёрному полю, такой же кричаще-яркой шали, с карими глазами и проседью в небрежно сколотых на затылке волосах: «Красавица, дай погадаю!» Таня отрезала: «Денег нет!» Но старая цыганка и без денег сказала: «Большая любовь у тебя будет. Но через чьё-то горе. Богато жить будешь. Всё у тебя будет». Девушка сначала не придала значения этим словам, рассказала подружке Ирке, посмеялись и забыли.

После училища Таню направили в Боткинскую больницу. Работала она медсестрой, сутки через двое. Однажды, когда в девять вечера она неторопливо шла к остановке автобуса, рядом с тротуаром притормозил заляпанный апрельской грязью жигулёнок. Мужчина, по виду грузин, приоткрыл дверцу, предложил подвезти. Таня заколебалась, посмотрела в темноту улицы, туда, откуда должен был появиться автобус. Водитель понял её по-своему:

– Да Вы не бойтесь. Я не маньяк. У меня здесь маленький бизнес, – он кивнул на цветочный киоск.

И когда осмелевшая Таня села в машину, сказал с улыбкой:

– Я Вас уже видел здесь. Вы медсестра?

– Да, я недавно здесь. После училища. А Вы давно в Москве?

Оказалось, что он в столице четыре года, приехал с семьёй из Тбилиси, снимает квартиру и пытается зарабатывать. Когда подъехали к Таниному дому, мужчина спохватился: «Вот я кретин! Я остановил машину, чтобы спросить, как Вас зовут, и вот всю дорогу болтаю о чем попало и до сих пор не спросил, как Ваше имя. Меня зовут Вано. А Вас?»

…Таня и не заметила, как пролетела весна, а за ней лето. Вано каждый раз встречал её с работы, подвозил домой. О своей семье он больше ничего не рассказывал, а она не спрашивала. Иногда ходили в кино, или гуляли по парку, или сидели в машине и разговаривали. Он был на удивление деликатным человеком и приятным собеседником. Как Татьяна убедилась позже, этому существовало вполне понятное объяснение: родился в интеллигентной семье, окончил Тбилисский университет. Острый ум, чувство юмора, исключительно тонкое обхождение довершили дело. Таня поняла, что влюбилась без памяти.

На седьмое ноября у неё выпали выходные, и Вано предложил съездить в Ленинград. Таня соврала матери, что едет с Иркой, и рванула без раздумий. Встретились, как резиденты разведки, в купе «Красной стрелы». Это было первое место, где вокруг них не сновали люди.

– Я очень люблю принимать гостей, – сказал Вано, – давай представим, что сегодня ты у меня в гостях.

Таня улыбнулась:

– Давай… те.

– Кстати, давно хотел сказать, что можно перейти на «ты». Если ты не против, – он взглянул на Таню вопросительно.

– Нет, я не против, – она согласно кивнула.

На столике появились фрукты: виноград, хурма, апельсины – и бутылка шампанского. Вано принёс стаканы от проводницы, разлил шампанское.

– Любишь полусладкое?

Таня пила шампанское всего два или три раза и не считала себя знатоком, но признаваться в этом было неловко, и она кивнула. После первых глотков по телу разлилась приятная истома, она уже не думала ни о чем, только о том, что она одна в купе с человеком, которого любит, а он ничего не знает об этом. С другой стороны, ведь он именно ее пригласил в эту поездку, значит, догадывается о ее чувствах.

– Таня, я давно собирался тебе сказать…

Она молча смотрела на него, ждала, что скажет, и сердце часто стучало, ей даже казалось, что ему слышен этот стук.

– Я долго думал о нас. Я старше тебя на четырнадцать лет и не имею права ломать твою жизнь. Как ты решишь, так и будет. Я тебя люблю и хочу быть с тобой всегда.

Они сидели за вагонным столиком напротив друг друга. Таня не могла произнести ни слова, настолько волнующим было для неё это признание. Вано прикоснулся ладонями к её щекам и поцеловал – горячо и страстно. От него пахло апельсином и дорогим французским одеколоном. Таня почувствовала дрожь в коленках, закрыла глаза. Вокруг уже ничего не было, кроме них двоих. Вагон покачнулся на стыках рельсов, звякнули стоящие рядом стаканы. Стучали колёса вагона, стучали в такт сердца. Таня не уловила момента, когда они выбрались из-за столика. Сознание зафиксировало: они стоят посреди купе. Затяжной поцелуй волновал, хотелось, чтобы он не кончался. А дрожь никуда не исчезла. В какой-то момент Таня подумала, что дрожь у них хоть и обоюдная, но разной природы: она трясётся от неизвестности перед новыми ощущениями, а этот взрослый мужчина дрожит от страсти к ней, неопытной девчонке. На мгновение она даже загордилась собой: чаровница! Вот оно – счастье! И тут же вспомнила слова цыганки: «Но через чьё-то горе!»

Она высвободилась из объятий, отпрянула от Вано, провела пальцем по его щеке, хрипло спросила:

– А как же твоя жена?

Он помолчал, потом ответил:

– Я всё решу. Может быть, не сразу, но решу… Сейчас я только знаю, что хочу быть с тобой. Ты будешь моей женой?

Конечно. Я буду твоей женой. Любовницей. Твоим светом. Твоей тенью. Только люби меня. Не бросай меня.

Нет, это ты не бросай меня. Не бросишь?

Нет! Разве можно бросить того, кого любишь? Я твоя часть. Ты моя часть. Как можно бросить часть себя?

Абсолютно пьяные от счастья, вышли они утром на перрон Московского вокзала. Ленинградский пейзаж придавал особое очарование так долго скрываемой страсти, и их любовь, только прошедшей ночью вырвавшаяся на свободу и заявившая о себе вслух, была созвучна коням Клодта, вздыбившимся на Аничковом приснопамятном мосту. По возвращении в Москву встречи стали не просто регулярными – постоянными. Встречались где придётся: в квартире друга Вано, на даче у друзей, на съемных квартирах. Таня похудела, под глазами легли синие круги. Мать заметила перемену в дочери, спросила: «У тебя кто-то есть?» Таня увильнула от ответа.