Цветок с коротким стебельком. Рассказы о жизни и любви

– Мама очень расстроилась? – Митя присел на стул у стола, налил себе воды, выпил.

– Не то слово, – отец затушил окурок. – Не столько из-за серёжек, сколько из-за того, что в нашем окружении оказался вор. Она раз пять содержимое мусорного пакета перебрала, всё не могла поверить, что серьги кто-то намеренно увёл.

– Я представляю, пап. Она не может ни на кого подумать.

– Ей завтра рано на работу, я её еле успокоил, валерьянкой пришлось поить. Только уснула.

– Ужасно неприятно, пап. Как людям верить? Кому вообще верить, когда близкие… – Митя вздохнул: – Пойдём спать. Может, найдутся ещё.

– Аэрогриль завтра придумаю, куда поставить. Там провод слишком короткий, – отец поднялся, вымыл пепельницу и пошёл в спальню.

Ночью Митя не спал, ворочался с боку на бок, вспоминал. Полгода назад, весной, в прошлом учебном году, он стал свидетелем приватного разговора двух преподавательниц на кафедре фармакологии. Сидя за столом, листал содержимое толстой папки, пытался выбрать тему курсовой работы и никак не мог остановиться ни на одной. Те, которые ему нравились, были заняты – в списке напротив них стояли фамилии его однокурсниц.

– Представьте себе, – донеслось от преподавательского стола, – я только успела похвастаться девчонкам новой помадой. Дорогущая. И цвет… Давно такую искала. Мне её подруга из Японии привезла, – рассказывала коллеге Вера Ильинична, рыхлая, неопределённого возраста старая дева.

– И что? – оживилась худощавая девица, появившаяся на кафедре совсем недавно, в начале семестра.

Вера Ильинична развела руками:

– Тю-тю помадка-то.

Митя обернулся и увидел, как эта новенькая невольно потянулась к своей сумочке:

– У вас тут воруют?

– До этого случаев не было, – расстроенно вздохнула Вера Ильинична. – Вечно со мной что-нибудь происходит. Мама была права. Я – тридцать три несчастья.

– Ну, погодите, может, Вы сами её куда-то машинально положили и забыли. Давайте поищем хорошо, может, закатилась куда-нибудь. Как она выглядит?

– О, такой помады ни у кого нет. Если я увижу её, сразу узнаю. Футлярчик бордовый, бархатный, и сбоку малюсенькое зеркальце. Два в одном, понимаете? Зеркальце носить не нужно, – она сказала это так значительно, как будто вес среднестатистического зеркальца равнялся по меньшей мере весу чугунной сковороды.

Новенькая сочувственно покачала головой:

– А Вы хорошо смотрели? Везде искали?

– Искала… Что обидно, вышла-то всего на пять минут.

– А кто в кабинете был? – не унималась новенькая.

– Да были тут девчонки. Темы выбирали.

– Вот! – торжествующе воскликнула худощавая. – Это зацепка. Не сто человек же здесь было. Завтра поговорим с девчонками. Это им не шуточки! Скажем, если не вернут, пойдут на ковёр к декану факультета.

– Из-за помады-то? – Вера Ильинична замахала руками.

– Не из-за помады! Из-за принципа! – резко ответила новенькая и потрясла маленьким кулачком. – Зло надо душить в зародыше.

Митя выбрал тему, записал в блокнот, попрощался и вышел. С утра договорились, что после занятий он заскочит в общежитие за Олей, которая освободилась раньше, и они дойдут наконец-таки до библиотеки, чтобы взять книги для написания курсовых.

Всё шло по плану. Он наскоро перекусил в институтской столовой, забежал за Олей. Правда, пришлось подождать, пока она высушит волосы. В ванной комнате жужжал фен. Митя сидел в кресле и смотрел какой-то детективный сериал. Телевизор стоял на столике напротив, а над ним висела Олина полка со всякими женскими мелочами. Он никогда не рассматривал детально финтифлюшки на полке. Но в этот раз что-то напрягло его. Митя не сразу понял, что именно. Просто стало неуютно на душе. На экране бандиты грабили банк. Митя подошёл к полке и заметил причину своего беспокойства: между флакончиками с лаком для ногтей стоял футлярчик помады. Бархатный, бордовый, с миниатюрным зеркальцем с торцовой стороны.

Сомнений не было. Митя прекрасно помнил Олину помаду, и это точно не она, а та самая, которую Вера Ильинична сразу узнает, если что…

Митю будто кипятком ошпарили. Он смотрел на экран, ничего не понимая и не слушая. Боже. И этой воровке он собирался сделать предложение, мечтал видеть её матерью своих детей. Как стыдно…

Оля выключила фен, о чём-то спросила. Он не слушал. Она заглянула в комнату:

– Мить, ты что? Ау!

Митя встал с кресла, прошёл к двери, стал молча обуваться.

– Мить, куда ты? Я ещё не готова. Что ты молчишь?

Он сидел на корточках, завязывая шнурки на кроссовках. Поднял голову и тихо сказал:

– Я сейчас тебе задам вопрос. А ты ответишь. Правду. Хорошо? – он поднялся и посмотрел ей в глаза серьёзным, чужим и отстранённым взглядом.

– Да что случилось-то? Ничего не понимаю! – возмутилась Оля.

– Чья это помада?

– Что? – брови Ольги удивлённо приподнялись. – Ты стал интересоваться косметикой? С чего бы это?

– Чья это помада, вон там, на полке, в бархатном футляре?

Губы Ольги слегка дрогнули.

– Только не ври. Скажи правду. Я и так всё знаю. Только хочу услышать твой вариант объяснения, – потребовал Митя.

Ольга вдруг заплакала. Только что нанесённая тушь ручьями потекла по лицу. Плечи её вздрагивали, слова сдавленно прорывались сквозь плач:

– Мить, я не хотела. Я тебе обещаю: это никогда не повторится. Это в последний раз… Митя смотрел на неё и чувствовал, что свирепеет.

– В последний раз? Так это уже не первый раз?

– Митя, я не знаю, почему это случается. Я стараюсь держаться. Но меня как будто кто-то толкает под руку: «Возьми!» Я не хочу, я понимаю, что это гадко, – Оля снова заплакала.

Объясниться им так и не удалось. Пришла соседка по комнате, Ира, первокурсница. Она удивлённо глянула на зарёванную Ольгу, на всклокоченного Митю, поставила пакет с продуктами и вышла. Договорились продолжить разговор на улице. Про библиотеку уже не вспоминали.

Они сидели в сквере на скамейке, Ольга рассказывала, Митя молча слушал. Это была клептомания, впервые проявившаяся в детстве. Оля прикарманивала у подружек по детскому саду всякую ерунду. До поры до времени об этом никто не знал. Но однажды отец сильно избил её за то, что она украла у соседской девочки брошь. Девочки-пятилетки играли в кукольном уголке у Оли дома. Брошь украшала платье соседской куклы. А вечером пришла соседка и устроила скандал. Оказалось, её дочь без спроса взяла брошь у матери из шкатулки. А вещица была с историей. И её как-то сразу хватились.

– Отец меня отлупил. Сказал, что в следующий раз отрубит руки по локоть. Как в древнем Китае. Всё. После того я ничего не брала. Много лет ничего не брала. Ты веришь мне? Я правду говорю! – она снова заплакала.

«Я могу простить воровство только в одном случае. Если я, как врач, буду понимать, что воровство объясняется болезнью», – явственно услышал Митя голос деда. Он тряхнул головой и посмотрел на Олю по-другому: с щемящей жалостью. Он представил её, маленькую пятилетнюю девочку, ощутил её страх всей кожей. Митя почувствовал нервную дрожь в руках и коленях, привлёк девушку к себе и стал целовать мокрые солёные щёки, дымчатые глаза:

– Не плачь, не плачь. Я куплю тебе сто помад. Самых лучших! Только не делай так больше! Никогда, слышишь? Никогда! – шептал Митя. – Человек может ошибиться, но никто за него не исправит ошибку. Понимаешь? Он сам должен исправлять…

Она кивала, соглашалась и снова плакала.

Мите хоть и было жаль Ольгу, но он сказал твёрдо, что прощает он её только один раз. И в случае повторения им придётся расстаться:

– Мою фамилию не может носить вор!

Ольга кивала, глотая слёзы.

Когда оба успокоились, у Мити созрел план. Он пойдёт на кафедру. Завтра же. И подложит в карман Ильиничне эту злосчастную помаду. Надо только успеть, пока не раздули скандал, не стали выяснять, кто украл.

Самым сложным из задуманного было проникновение на кафедру. Дверь ведь может быть заперта – тогда весь его дерзкий план сорвётся. Митя испытал душевный трепет, на миг замерев перед дверью. Он взялся за шарообразную никелированную ручку. Холод металла неприятно обжёг пальцы. Немного нажав на ручку, Митя лёгким движением повернул её вправо. Встроенный замок слегка щёлкнул. Митя потянул дверь на себя, вытер лоб рукавом джинсовой куртки. Дверь была просто притворена, не закрыта на ключ. Митя вошёл, на всякий случай тихо кашлянул, осмотрелся.

Кафедра фармакологии, в пику гордому названию, представляла собой довольно скромно обставленный кабинет, где, помимо стеллажей с книгами и толстыми папками для бумаг, было три разновозрастных и разномастных письменных стола, на которых стопками громоздились студенческие работы в цветных пластиковых обложках, стояли стаканчики с ручками и карандашами. На подоконнике по-домашнему уютно примостились электрический чайник, вазочка с сушками и печеньем и три чайные пары. По прозрачной полоске на боку чайника было видно, что он полон. Значит, сейчас придут чай пить. Митя воровато оглянулся на дверь, в несколько шагов пересёк комнату и скрылся за шкафом, наполовину перегораживающим помещение. В полумраке Митя увидел в зеркале облупленного трельяжа своё бледное лицо и вешалку в углу и обернулся. На вешалке висели женские пальто: одно стёганое, бежевое, с капюшоном, другое чёрное, мохнатое, из альпаки, с опушкой из крашеной норки по обшлагам рукавов и воротнику, и третье – коричневое, кожаное, с массивным пристежным лисьим воротником и прорезными карманами в рамочку.

За дверью послышались шаги, щёлкнул замок, кто-то вошёл. Митя замер. Сердце его колотилось. Ему на мгновение показалось, что этот звук слышен на весь кабинет. Он прижал к груди руку, сжатую в кулак, будто стараясь утихомирить сердечный стук. По ту сторону шкафа послышалось шуршание пакета, потом снова щёлкнул замок притворяемой двери. Нельзя было терять ни секунды. Митя сжал вспотевшими пальцами продолговатый бархатный футлярчик, быстро сунул руку в узкий карман кожаного пальто и уже через полминуты стремительно вышел из кабинета.

Всё прошло на редкость удачно. Он легко сбежал вниз по лестнице, распахнул дверь на улицу и полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. И всё-таки невозможно было отделаться от неприятного чувства. Хотелось вымыть руки, возможно даже с мылом…

Оля ждала его на крыльце. Она смотрела на него своими удивительными глазами и молчала. Они брели по городу, говоря о чём-то постороннем. И она боялась задавать свой неудобный вопрос… «Всё нормально, – говорил его взгляд. – Я ведь здесь. Значит, всё нормально».

Митя поверил ей тогда. А что теперь? Неужели Оля могла его обмануть? Она так клялась, что больше никогда… Выходит, могла. И у кого!!! Теперь он должен с ней расстаться, как и обещал. Потому что ничего путного с ней у него не выйдет. Сердце ныло, было тоскливо и, как в детстве, хотелось плакать. За время их знакомства Митя так привязался к Ольге, что не представлял жизни без неё. И она. Она ведь тоже… Митя сел на постели. Он ложился и вставал, ходил в кухню пить воду и курить, снова ложился. Уснуть так и не смог. Только перед рассветом забылся тяжёлым сном.

В восемь утра его разбудил отец – тронул за плечо:

– Мить, тебе ко скольки в институт?

Митя еле открыл глаза:

– К третьей паре. А сейчас сколько?

– Восемь. Ты поспи ещё. Разбужу позже. Мама уже уехала на работу, – отец вышел, прикрыл дверь.

Митя простонал «угу», перевернулся на другой бок, укрылся с головой одеялом.

В десять часов, взъерошенный и решительный, он мчался в сторону общежития. Может, и хорошо, что две первые пары отменили. Как раз Ольга будет в комнате одна, можно будет объясниться без свидетелей. Как она могла? Только эта фраза сидела в мозгу. Никаких слов придумать он так и не успел.

Оставив на вахте студенческий билет, Митя прошёл мимо лифта, пешком стал подниматься на восьмой этаж. Сердце ухало гулко, как молот по наковальне. Митя остановился между этажами, стараясь успокоиться. Бесполезно. Руки тряслись, его бил озноб. Он снова пошёл вверх, уже не так быстро. Между шестым и седьмым этажами в кармане затрезвонил телефон. Митя глянул на дисплей: «Папа».

– Да, пап, – устало сказал Митя.

– Мить, сынок! Серьги нашлись!

У Мити перехватило дыхание:

– Па, правда?

– Да! – голос отца ликовал. – Я сразу маме позвонил, а теперь вот тебе.

– Где они были, па?

– Угадай! – засмеялся отец.

– Пап, ну скажи.

– Я поднимаю аэрогриль, а они лежат себе.

– То есть на подоконнике?

– Ну да! – отец засмеялся. – Слышал бы ты, как мама радовалась!

– Пап, это просто отличная новость! Ладно, не могу говорить! Буду вечером часов в пять.

Митя сбросил звонок и припустил вверх по лестнице. Перед дверью Олиной комнаты остановился, перевёл дух, постучал. Дверь открыла Оля. Она была в коротком халатике и с чалмой из полотенца на голове.

– Ой, а что так рано? Мы же в одиннадцать договаривались, – удивилась Оля.

– А я уже соскучился, – Митя притянул девушку к себе, поцеловал.

– Вон оно что! – улыбнулась Оля. – Тогда прошу! – шутливым жестом пригласила она Митю в комнату.

Пока Оля одевалась и варила кофе, он уселся на диване.

– Оль, ты правда меня любишь?

– А ты не знаешь? – спросила Оля.

– Знаю. Но всё равно скажи! – улыбнулся Митя.

– Конечно, правда.

Митя улыбался. Бывает же. День, начавшийся так ужасно, превратился в самый что ни на есть замечательный и чудесный…

Отец в свои выходные любил готовить. На ужин было нежное картофельное пюре, по части приготовления которого он был мастером, и салат из кальмара, оставшийся от вчерашнего торжества. Конечно же, отец в подробностях рассказывал историю обретения пропавших серёжек.

После ужина, когда Митя переоделся, чтобы идти с Ольгой в кино, мама выглянула в прихожую:

– Мить, когда Оля вчера вернулась за своей курсовой, она перчатки забыла. Захвати с собой.

Митя оторопело посмотрел на маму:

– А она возвращалась?

– Ну да. Папа разве тебе не сказал?

– Да вчера не до того было, – сказал из кухни отец.

– А, понятно. Это я сам виноват. Распечатал ей курсовую и листы оставил в принтере.

– Мы так и поняли, – улыбнулась мама. – А Оле рано утром её надо было перечитать. Так она ещё мне и посуду помогла вымыть. И знаешь, что я тебе скажу, Мить?

Митя испуганно уставился на маму.

– Я тебе скажу вот что: меня такая невестка вполне устроит. Мы с ней минут за двадцать всё перемыли. Шустрая, чистоплотная. И сына моего любит. Ведь любит же?

– Любит-любит, – пробормотал Митя и вышел на площадку.

– Так это самое главное, Мить, – смеясь, сказала в раскрытую дверь мама.

Бабочки летят на огонь

Звонок раздался воскресным июньским утром. Кому-то явно не спалось. Я взяла телефон: номер был незнакомый.

Звонивший не представился, зато моментально направил беседу в нужное ему русло. Не дав опомниться, незнакомец назвал меня по имени-отчеству и, удостоверившись, что не ошибся, сразу взял быка за рога:

– Скажите, это правда, что о Вас говорят?

Я насторожилась:

– А что говорят?

Мужчина продолжал всё с тем же напором:

– …что Вы хороший преподаватель русского языка?

Честно сказать, меня всегда коробит это «преподаватель», сказанное в мой адрес. Я ощущаю себя поварихой советской столовки, выдающей себя за шеф-повара крутого ресторана. Я не работала в вузе, только в школе. Ну да, опыт. Но не преподаватель. Нет.

– Я учитель. Средней школы, – сделала я попытку охладить пыл собеседника.

Судя по всему, его это не смутило.

– Учитель так учитель. Разницы никакой. Мне как раз нужен учитель, чтобы подготовить мою девушку к поступлению в МГУ. Подготовка к ЕГЭ.

– Ваша дочь собирается поступать в МГУ?

– Ну, не дочь. Девушка.

– Понятно, – соврала я, хотя ничего не было понятно.

Я не идеал и вру иногда. Был в этом разговоре какой-то диссонанс, что-то не сходилось, и от этого складывалось ощущение ирреальности происходящего. Что именно не сходилось, я с ходу не поняла. Но мне показался знакомым его голос.

– Дело в том, что она училась не в Москве, окончила два курса вуза. А теперь я ее хочу поступить в МГУ, – и он хохотнул своим хорошо поставленным голосом.

«Ничего себе, – подумала я, – поступить он её хочет».

Ну и дела. «Папики» гламурные ко мне ещё не обращались. Но где я голос его слышала? Удастся ли мне вставить хоть слово в этот неконтролируемый поток? Я кашлянула и сказала:

– Вряд ли смогу быть Вам полезной. Найдите преподавателя из МГУ, – я уже собралась попрощаться и отключить телефон.

– Подождите, я же сказал, нет никакой разницы, откуда будет преподаватель. Из школы даже лучше. Когда она окончила школу, ЕГЭ ещё не был обязательным. То есть у неё нет сертификата. Поэтому и надо сейчас ЕГЭ сдавать.

Он помолчал, ожидая, когда я обдумаю предложение.

– Она сама собирается ездить на занятия?

– Нет, мы за городом живём, поэтому лучше к нам. Вы готовы ездить?

– Ну, смотря как добираться и сколько по времени занимает дорога.

– От метро Вас будет забирать мой водитель. И обратно доставлять к метро. Это километрах в тридцати от Москвы.

Если бы у меня был подобный опыт, то я бы протяжно свистнула. Опыта не было, поэтому я только выдохнула и отказалась:

– Нет, что Вы, это очень далеко.

Он ещё говорил и говорил, и я в конце концов согласилась попробовать.

И только в самом конце интрига разрешилась: он назвал себя. Глаза у меня полезли на лоб, потому что это была достаточно известная мне по телепередачам персона.

Водитель, худощавый шатен с тощими усиками, ждал меня у метро. Пока ехали, он много чего рассказал о хозяине и девушке. Тот был разведён, и после развода девушка у него явно не первая. И каждую он «поступал» в вузы. Так. Очень занимательно.

За окнами машины пролетали охраняемые посёлки с особняками, похожими на дворцы. Я с интересом крутила головой. Водитель (звали его Миша) комментировал: «Это дом…» Дальше следовали имена известных певцов, артистов, политиков. По всё более подробным комментариям можно было догадаться, что наше путешествие подходит к финишу.

По обеим сторонам от дороги высился старый сосновый бор, и в открытое окно веяло запахом сосен.

– Красотища какая! Как в сказке! – восхищённо ахнула я.

– Ага. Вот и «наши» владения, – отозвался Миша. – Между прочим, несколько гектаров соснового леса. Мы грибы собираем прямо на участке.

Машина свернула на узкую дорожку, ведущую к воротам, и вскоре остановилась. Миша посигналил. Через минуту ворота автоматически открылись и автомобиль, шурша шинами, плавно вкатился на ограждённую высоченным забором территорию.

Я обалдело озиралась вокруг:

– Ну и забор!

– Три метра, – пояснил Миша. – Чтобы снаружи ничего не разглядеть.

Он заглушил двигатель, вышел из машины, галантно открыл мне дверцу:

– Милости просим. Я сейчас передам Вас управляющему. Он проводит. Подождите у входа в дом.

Миша растворился в пространстве, а я медленно пошла к крыльцу по выложенной плиткой аллее, обсаженной туями.

Дом, а точнее – трёхэтажный дворец, стоял в глубине двора. Сосны были чуть дальше. Перед домом привольно разросся ухоженный сад с газонами, цветниками и редкими видами кустарников. Садовники, которых, как позже оказалось, было двое, не зря ели свой хлеб. По двору можно было долго прогуливаться, рассматривая цветы и декоративные травы.

– Ну, что? – послышался где-то неподалёку мужской голос. – Кто к Георгию сегодня идёт? Слышь, Паша, ты не филонь. Твоя очередь. Я и так два раза подряд ходил.

– Без тебя знаю, – ответил другой голос, помоложе.

Я притаилась за кустом туи. Вскоре от флигеля отделилась фигура коренастого мужчины лет тридцати пяти в камуфляжном костюме. В руках он нёс миску с мясом и огромную палку.

Видимо, Георгий – это собака. Но лая собачьего совсем не было слышно.

Я медленно дошла до высокого крыльца, крытого черепицей, подняла глаза на входную дверь и замерла: рядом с ней, расчехлённый, стоял пулемёт «максим». Что ж, гостеприимненько. Я поднялась на крыльцо. Потрогала рукой орудие. Пулемёт был настоящий, не макет. Сзади послышались шаги. Это был управляющий – солидный мужчина с массивной шеей и бицепсами, внешностью напоминавший мясника. Не хватало фартука. Одет он был не по погоде – в костюм и рубашку с галстуком.

– Доброе утро! – поприветствовал он меня. – Рекомендую руками ничего не трогать. В доме много раритетных вещей и везде натыканы камеры видеонаблюдения.

Я почувствовала, что краснею, кивнула.

– Настя Вас ждёт. Пойдёмте, – мужчина открыл тяжёлую инкрустированную цветным шпоном дверь.

Он провёл меня через веранду, вдоль стен которой стояло полторы дюжины изящных босоножек, через холл и галерею, ведущую в оранжерею, и, остановившись перед какой-то дверью, велел подождать, а сам вошёл в комнату.

Через минуту он вышел оттуда вместе с девушкой лет двадцати пяти, как мне показалось.

– Это Настя, – представил мне девушку управляющий.

Когда мужчина молча удалился, я отрекомендовалась своей ученице, и она пригласила меня войти. Я огляделась. Кабинет представлял собой средних размеров комнату, стены которой были увешаны картинами. Однако рассмотреть их я не смогла – все полотна были прикрыты плотной серой тканью. Девушка заметила мой взгляд и сказала:

– Это голландцы. Семнадцатый век. Для них нужна особая температура и солнечный свет вреден.

Я кивнула, осторожно обошла лежащую на полу краснокнижную звериную шкуру и приблизилась к письменному столу. Он, конечно же, тоже был раритетным. Хотя внешне ничего особенного, стол как стол: деревянный, двухтумбовый, со столешницей, обитой зелёным сукном. Мы расселись на антикварные стулья. Я боялась дышать, как будто воздух здесь тоже был раритетным и предназначался для дыхания далеко не каждому.

– Это стол Александра Третьего, – тихо сообщила девушка. – Ну, что, начнём?

– Можно на «ты»? – бесцеремонно поинтересовалась я.

Она кивнула. Я рассказывала об особенностях ЕГЭ и попутно исподволь разглядывала её. Худая, очень худая, кожа да кости. Тонкие руки с голубыми венами. Серые глаза с насторожённым взглядом, как будто ожидающим подвоха. Причёска её состояла из пушистой гривы волос, нещадно выкрашенных пепельной краской. Теперь я увидела, что лет ей куда меньше, чем мне сначала показалось. Разительным было несоответствие этого вульгарного цвета волос и лица, почти детского.

Она была вовсе не глупа, хотя правил почти не помнила, но то, в чём однажды ошиблась и что было разъяснено на занятии, в дальнейшем писала правильно.

После занятия она спросила:

– А хотите, я Вам дом покажу? Пока его нет.

Я замялась. С одной стороны, любопытно, конечно, увидеть, как живут во дворцах. С другой – не слишком ли большое нахальство – бродить по дому в отсутствие хозяина?

– А он не может внезапно приехать? Вдруг он приедет, а ты мне экскурсию устроила. Я-то убегу через забор, а тебе достанется, – засмеялась я.

– Он за границей. Будет только через пару дней. Пойдёмте!

Мы шли по галерее, ведущей к холлу. С обеих сторон, вдоль окон – застеклённые витрины, как в музеях. Там – коллекция личных вещей знаменитостей, когда-то подаренных хозяину. Впрочем, возраст некоторых экспонатов таков, что наталкивал на догадку об их приобретении за деньги. Позолоченная десертная ложечка – подарок известного писателя, балетные туфельки легенды русского балета, записная книжка генерала белой армии и прочее, и прочее. Награды, монеты, записки, украшения, фотографии. Здесь можно часами бродить в восхищении, читая пояснительные надписи на табличках.

Мы прошли через холл в гостиную, где Настя тоном экскурсовода объявила:

– Обратите внимание на этот шкаф. Старинная работа. Красное дерево, инкрустированное перламутром. Это подарок. Она назвала фамилию главы одного из восточных государств. Шкаф был необыкновенно хорош. Мозаика из перламутровых раковин почти сплошь покрывала его поверхность.

– Вот это подарок! Царский! – восхищённо прошептала я.

– Посуда внутри шкафа – тоже большая редкость, – объяснила Настя. – Там есть предметы с вензелями царской семьи.

Когда осмотрели гостиную, поднялись на второй этаж. Вполне объяснимая сила удержала меня на пороге хозяйского кабинета, потому что, стоило мне войти в эту комнату, от пола до потолка уставленную книжными шкафами со старинными книгами, – и осмотр мог существенно затянуться. Так, как книги, меня ничто не притягивает. Поэтому я ограничилась беглым взглядом на кабинет из дверного проёма.

Потом мы пили кофе в столовой. В это время зазвонил её мобильный телефон.

– Это он, – шепнула Настя и ответила: «Алло».

Они беседовали долго, хозяин подробно расспрашивал девушку обо всём, что происходит в доме и на участке. Я стала подозревать, что разговор затянется на неопределённое время, поэтому поднялась, махнула на прощание Насте рукой и направилась к выходу.