Ибо не ведают, что творят

Но тут-то и возникло у меня первое сомнение.

Во-первых, я хорошо помнил, что ТОЧНО ТАК ЖЕ воспринимались ДО ОПУБЛИКОВАНИЯ все те вещи, которые вошли в первую книгу «Листья». И СОВСЕМ ИНАЧЕ они стали восприниматься ПОСЛЕ ОПУБЛИКОВАНИЯ в книге.

Восемь лет я точно так же глотал непонимание и неприятие, а потом ЗА ТЕ ЖЕ САМЫЕ рассказы и повести меня приняли в Союз, причем даже вне очереди. А главное – появились рецензии, в которых рассказы и повести были, наконец, оценены ПО СУЩЕСТВУ, и я наконец-то почувствовал себя как писатель ПОНЯТЫМ.

Хотя, конечно же, появись те самые вещи, которые были опубликованы в «Листьях», раньше – тогда, когда они были написаны (середина 60-х годов), – они имели бы гораздо больший резонанс и принесли бы, как мне кажется, больше пользы, ибо гражданственность, за которую мой сборник хвалили, всегда соотносится со временем. И хотя проблемы, которые я поднимал в «Листьях», не потеряли своей актуальности и сейчас, однако ясно же, что произведение, написанное на социальную тему, имеет максимальную остроту и актуальность именно в определенное время.

Пришлось мне, правда, вспомнить и то, что ведь и первая книжка вышла у меня в сущности совершенно случайно – потому только, что на «Семинаре молодых писателей Москвы», куда направил меня по давней памяти (1965 года!) журнал «Новый мир», одним из руководителей семинара оказался Юрий Трифонов. Он-то и рекомендовал меня по одной из повестей («Путешествие» – та самая, которая была напечатана в «Листьях» лишь частично, но составила теперь ядро сборника отданного в «Молодую гвардию») в издательство «Советская Россия», где и вышла, благодаря ему, Юрию Трифонову, первая моя книжка.

Но ведь книжка-то эта получила полное и многократное одобрение, почему же теперь-то картина ТА ЖЕ? Меня приняли в Союз Писателей, меня называли даже «перспективнейшим» (так выразился Ф.Ф.Кузнецов на Пленуме Правления в 1977 году, так же было и напечатано в «Литературной газете»…). Более того: многие рассказы, как я уже говорил, были даже опубликованы в центральных наших журналах («Октябрь», «Юность», «Дружба народов» и др.) и тоже получили одобрение в прессе… Так в чем же дело? Почему же отказ следует за отказом? Ведь со дня выхода первой книжки прошло уже восемь – опять ВОСЕМЬ! – лет…

Вновь и вновь самым внимательным образом читал я последние рецензии и редакторские заключения. И, наконец, возникло у меня второе сомнение.

Дело в том, что в последний вариант сборника, отданного в «Советский писатель», я включил несколько вещей, получивших особенно широкий резонанс в прессе. Они, собственно, входили в сборник «Листья». Именно благодаря им – и только им! – я и стал членом Союза Писателей.

И вот отзывы рецензентов и редакторов ИМЕННО ОБ ЭТИХ вещах были настолько нелестными для меня, настолько удручающими и они настолько РАСХОДИЛИСЬ с тем, что писала о них центральная пресса, что сомнение, которое возникло у меня, было весьма серьезным.

Судите сами.

3

Рассказ «Подкидыш», включенный мною в сборник, представленный в «Советский писатель», был впервые опубликован, как я уже говорил, в журнале «Новый мир», когда главным редактором его был А.Т.Твардовский – № 9 за 1965 год.

С тех пор «Подкидыш» много раз положительно упоминался в прессе.

О нем писал и сам журнал «Новый мир» (статья В.Гейдеко «Горизонты молодой прозы»), и газета «Комсомольская правда», и «Литературная газета», и журналы «Литературное обозрение», «Смена», «Октябрь», и газета «Литературная Россия». Он положительно упоминался в специальных работах, посвященных теме рабочего класса в советской литературе. Писатели и критики – Вл.Гусев, Г.Баженов, В.Гейдеко, В.Оскоцкий, Л.Полухина, Д.Нагаев, Б.Можаев, Ф.Кузнецов и другие – упоминали о нем в разных органах прессы, а некоторые и неоднократно.

Юрий Трифонов в предисловии к сборнику «Листья» назвал этот рассказ «образцовым на тему столь же важную, сколь и невероятно трудную – тему рабочего класса» (см. сборник «Листья», стр.3).

Писатель и критик Владимир Гусев в статье «Надежность поиска», посвященной критическому разбору моей книги «Листья»:

«…в его повествовании и особенно именно в «Подкидыше», много прямой теплоты, человечности, задушевности; груда железа – старый мотор – воспринимается сквозь призму мягкого человеческого сердца. Рассказ трогает»… (журнал «Литературное обозрение» № 12, 1974 г., стр.30).

Борис Можаев в статье «Запах мяты и хлеб насущный» так же подвергает книгу подробному и доброжелательному критическому разбору. С сокращениями привожу место, где он говорит о рассказе «Подкидыш»:

«Мне нравится этот рассказ. В нем ярко и точно написана заводская среда – не только шум и грохот моторов, скрежет конвейера, запах подгоревшего масла, теплые и упругие волны нагретого работой воздуха, но и те короткие общения между мастеровыми за конвейером или в курилке – эти полуфразы, полужесты, сразу выражающие смысл и желание каждого, эти шутки, шлепки мокрых ковриков и мочалок в душевой, эти перебрехивания за «козлом» во дворе, стреляние целковых и трешек, выпивка после работы, душевные откровения в забегаловке у инвалида-сапожника, домашняя маета и неполадки с женами… Все это написано умело, рукой уверенной и, главное, правдиво до последней степени… Эта, казалось бы, непонятная радость, это чувство бескорыстной симпатии к мотору-«подкидышу» и есть та рабочая совесть, которая движет поступками истинно мастерового человека. Она, эта совесть, в столкновении с производственными и бытовыми неполадками и заставляет Фрола Федоровича поступать так, а не иначе, она и есть внутренний стержень конфликта. Пока жива эта совесть, прочно стоит на земле человек. И мы, ощутив эту жизнь, всю, как она есть, можем не только скорбеть, но и радоваться, потому что знаем: при всех неурядицах бок о бок с нами живет и трудится рабочий человек Фрол Федорович, трудится не из корысти, не за страх, а за совесть… Нас волнует встреча с произведением искусства, наполненным живым и достоверным описанием наших современников, близких и понятных нам по их жизни…» (журнал «Литературное обозрение» № 7, 1976, стр. 11).

Феликс Кузнецов в докладе на Пленуме Правления Московской писательской организации, опубликованном затем в «Литературной газете» под названием «Гражданственность позиции», а также в книге «Живой источник»:

«…Тот же (гражданский, судя по контексту статьи, – Ю.А.) пафос – и в рассказе «Подкидыш» Юрия Аракчеева, который Юрию Трифонову показался, как он пишет в предисловии к книге, «образцовым на тему столь же важную, сколь и невероятно трудную для воплощения – тему рабочего класса» («Литературная газета» от 23 марта 1977 года, а также книга «Живой источник», стр. 151).

Но что же пишут о «Подкидыше» рецензенты и редактор издательства «Советский писатель»?

А вот что.

«Рассказ – как рассказ. Дни из жизни обычного «работяги», доброго по своей сути, порядочного человека, хорошего товарища и ужасно одинокого в этой серой жизни, где властвуют формализм и показуха (смотри митинг в конце рассказа, где принимаются социалистические обязательства)» – такова оценка «Подкидыша» одним из рецензентов, Г.Айдиновым (стр. 3 рецензии). И это – все, если не считать коротенького и столь же унылого «пересказа фабулы» да еще одного упоминания, где рассказ «Подкидыш» квалифицируется рецензентом как «сугубо газетный очерк» (стр.1).

А вот из Редакторского заключения Е.Скандовой:

«Рассказы в сборнике не спасают положения. Рабочий Фрол из «Подкидыша», взявшийся за доделку брошенного двигателя, наделен отрицательными чертами: бывший фронтовик, он «соображает на двоих», напропалую курит, «забивает козла», ссорится с женой. Его совершенно не интересует митинг, видимо, антивоенный. Наверное, автор хотел показать, что даже у неразвитого рабочего может появиться увлечение, но цель эта не достигнута» (стр. 5 Редакторского заключения).

И это – тоже все, что досталось рассказу «Подкидыш». Сначала я даже не поверил своим глазам. Неужели редактор самого престижного нашего издательства увидел в рассказе и образе Фрола только это: «напропалую курит» и «забивает козла»? Увы, ничего другого в Редакторском заключении не было. Приведенные строчки – все, что сказано Е.Скандовой о рассказе «Подкидыш».

Но может быть столь печальную оценку Е.Скандовой и Г.Айдинова получил только рассказ «Подкидыш», только именно к нему отнеслись рецензент и редактор так невнимательно и, не разобравшись, тотчас отвергли его?

4

О повести «Переполох», также включенной мною в сборник, рецензент и редактор написали следующее:

Рецензент Г.Айдинов:

«…Особенно противоречит правде жизни поведение ее (комиссии – Ю.А.) председателя, старого партийца, персонального пенсионера Нестеренко. Он ни от кого не зависит, никто ему уже теперь соли на хвост не насыпет, зачем же ему топтать свою совесть старого коммуниста, зачем выступать в роли прислужника разным делягам и высокопоставленным чиновникам?

Вызывает удивление и другое. Несколько лет подряд у всех на глазах, в СУ-17 орудовали наглые жулики, занимавшиеся приписками, очковтирательством, самопремированием, плевали на качество работ и все эти несколько лет неизменно, из квартала в квартал… получали Красное знамя. И, если бы не анонимка, вполне вероятно, с горечью подсказывает автор, и продолжалось бы все в том же духе. Да и концовка не слишком обнадеживает, в протоколе заседания ревизионной комиссии сказано лишь, что ее председатель – Нестеренко – должен представить «подробный и полный отчет с тем, чтобы обсудить его на ближайшем заседании бюро».

Нет, переполох, по всей видимости, ничего не изменит. В таких условиях ловчилы своих друзей в обиду не дадут. Вот к какому выводу подводит нас автор. Есть, конечно, в этом прекрасном и яростном мире и хорошие люди, но где им бороться против нахрапистых и всесильных деятелей, поставленных на руководящие посты («Нет страшнее беды, нежели маленький человек на большом посту», как гласит французская поговорка)». (стр.5).

Редактор Е.Скандова:

«…Конечно, тема борьбы с очковтирательством важна, но не менее важно, как она решается. Вот состав комиссии: председатель – персональный пенсионер, старый партиец, бывший начальник участка Нестеренко, члены – участник войны, а ныне инспектор-неудачник Нефедов, главный инженер параллельного управления Гец, бухгалтер Сыпчук, видимо инженер Старицын и участник «Прожектора» студент Успенский. Как видим, все достойные, уважаемые люди, но ни один из них не выступил нелицеприятно по делу стройуправления. Ведь нельзя же считать принципиальным вымученное выступление Нефедова в конце повести! А на протяжении всего действия он и Нестеренко идут на поводу у Хазарова, остальным вроде бы все безразлично. Неоднократно упоминается бюро (?), инкогнито Мазаев, много непонятного в соподчинении персонажей.

В повести нет ни одного положительного героя…, и нет уверенности, что очковтиратели будут разоблачены». (стр.2)

Это все, что досталось «Переполоху».

Что может вынести из таких отзывов о своем детище писатель? Наверное, только одно: повесть бездарна, безыдейна, никому не нужна, грешит «очернительством» и вредна. Как и рассказ «Подкидыш». И ничего больше не остается, как бросить это безнадежное дело – писательство. ИМЕННО ЭТО, видимо, и выносят из подобных «рецензий» и «заключений» те, кому не удалось опубликовать свои вещи – то есть те самые «молодые», к которым и проявил заботу Центральный Комитет КПСС, принимавший Постановление «О работе с молодыми» в 1976 году. Жаль только, что и рецензия, и заключение написаны не ДО Постановления, а ПОСЛЕ него, много после – в 1981-м (рецензия) и в 1982-м (редзаключение). Значит, как это ни грустно признавать, не очень-то оно повлияло на некоторых товарищей. Значит, положение «молодых» не очень-то сладко еще и сейчас…

Наверное – повторюсь, – такой же печальный вывод сделал бы для себя и я. Но только дело-то в том, что повесть «Переполох», как и рассказ «Подкидыш», тоже БЫЛА ОПУБЛИКОВАНА и тоже получила кое-какие оценки в прессе.

Не буду перечислять все, их достаточно много. Приведу только три.

Владимир Гусев:

«…Большая повесть «Переполох» по-своему интересна, откровенно социальна, проблемна; взаимоотношения характеров тут выявлены четко (порой даже слишком), сюжет крут и прям… Проблемная, чисто содержательная сторона произведений Аракчеева ясна: они основательны, круто социальны, гуманистичны, в них много душевной меткости и умной, простой улыбки…» («Литературное обозрение» № 12, 1974 г., стр.31).

Борис Можаев:

«Самая крупная вещь сборника – повесть «Переполох», чем-то напоминающая кинофильм «Премия». Правда, появилась она на год раньше «Премии». И «Переполох», и «Премия» построены на одном и том же конфликте…

В «Переполохе» для расследования назначается специальная комиссия; в «Премии» роль этой комиссии взял на себя партком. Как здесь, так и там выясняется, что премии начислялись незаконно. Но развитие конфликта в этих разных вещах идет по-разному…

…В «Переполохе» Юрию Аракчееву удается решить чуть ли не самую трудную задачу – создать групповой портрет, философски целостный и чрезвычайно оригинальный в отдельных гранях своих.

Решающую роль сыграла здесь точно продуманная и сработанная механика подлинных конфликтов». («Литературное обозрение» № 7, 1976, стр.11-12, приведено с сокращениями).

Феликс Кузнецов:

«…Эту повесть Борис Можаев в статье «Запах мяты и хлеб насущный» справедливо соотнес с кинофильмом «Премия» – и повесть, и фильм построены на одном и том же конфликте: строительное управление (или трест) получает премии за перевыполнение плана, а план занижен или попросту не выполнен. И хотя развитие конфликта в повести идет несколько иным путем, повесть воспитывает, формирует у читателя чувства гражданские, общественную активность, социальную ответственность.

Если повесть «Переполох» соотносится с кинофильмом «Премия», а по художественному уровню (здесь я согласен с Можаевым) превосходит его…» (далее речь идет о романе Юрия Скопа «Техника безопасности» – Ю.А.). («Литературная газета» от 23 марта 1977 года и книга «Живой источник»).

Были еще – аналогичные этим – упоминания в прессе о повести «Переполох». Она, кстати, переведена на эстонский язык и вышла отдельным изданием в серии «Лооминг» в 1980 году.

Итак, кто же прав в оценке этой повести, как и в оценке рассказа «Подкидыш»? Г.Айдинов и Е.Скандова, с одной стороны, или Вл.Гусев, Б.Можаев, Ф.Кузнецов, Ю.Трифонов и другие рецензенты в центральной прессе, с другой?

И – учитывая столь странные расхождения – можно ли с достаточным уважением относиться к оценке рецензентом и редактором издательства «Советский писатель» других повестей и рассказов сборника?

Кстати, расхождения на этом не кончаются. Они – и в оценке Г.Айдиновым и Е.Скандовой, с одной стороны, и уже упомянутыми писателями и критиками, с другой – еще одного рассказа, «Праздник». Этот рассказ, кстати, переведен на чешский язык и напечатан в журнале «Светова литература», издаваемым издательством «Одеон» (№ 4, 1981).

Та же картина и с рассказами «Сверкающая гора окуней», «Зимняя фантазия», «Запах берез», «Бегство», «Бабочка», которые были опубликованы в журналах: «Юность», «Октябрь», «Дружба народов», а рассказ «Сверкающая гора окуней» еще и в сборнике «Рассказ-77». Рассказы же «Бегство» и «Бабочка» переведены на чешский язык и напечатаны в журнале «Советская литература», выходящем в Чехословакии (№ 6, 1979 г). И все они тоже получили положительные оценки в прессе (статья Р.Киреева в «Октябре» № 6, 1981, рецензия А.Василенко в «Литературном обозрении» № 8, 1982, книжка М.Синельникова «Проза-1978» и т.д.).

Но ни от Г.Айдинова, ни от Е.Скандовой не досталось и доброго слова в адрес этих рассказов, они по сути тоже квалифицированы как никудышные.

5

Рецензия Г.Айдинова написана на 14 страницах. Разумеется, я читал ее самым внимательным образом. Ведь это – отзыв рецензента самого престижного из наших издательств. Оценка моего многолетнего труда. Сам Г.Айдинов пишет на странице 2:

«Чтобы не быть голословным перескажу фабулу всех рассказов и повестей. А комментарии к ним постараюсь сжать до возможного предела. Понимаю, что и при этих условиях рецензия, очевидно, получится достаточно пространной. Но речь идет об отклонении сложной весьма объемной рукописи (24 печатных листа), которая является итогом многолетнего труда писателя и свои выводы рецензент обязан подкрепить самым тщательным образом» (в неприкосновенности сохраняю как стиль, так и пунктуацию рецензента – Ю.А.).

Сколько я ни изучал рецензию, я, право же, не нашел никакого подкрепления «самым тщательным образом». Из 14-ти страниц ровно 12 занято именно «пересказом фабулы», а уровень этого пересказа именно таков, как я уже цитировал. Приведу еще только один пример.

Повесть «Высшая мера», включенная в сборник, пока нигде не опубликована. Речь в ней идет об очень длительном и чрезвычайно интересном судебном процессе, длившемся в течение нескольких лет и закончившемся ПОБЕДОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ. Благородную роль в этом деле сыграла, в частности, редакция «Литературной газеты». Все в повести документально. Чем заинтересовал меня этот долгий и весьма драматичный судебный процесс? Да тем именно, что он выявил не только темные, но и СВЕТЛЫЕ стороны человеческой личности. Герои повести – я имею в виду, разумеется, «положительных» – это настоящие герои нашего времени, которые боролись не с придуманными, а истинными трудностями. Какой смысл в искусственном «облегчении» ситуации? По-моему, никакого! И я старался быть объективным и правдивым в изображении, ничего не смягчая и не уходя от естественной остроты жизни. Какова главная мысль повести? Думаю, она выражена в самой же рукописи буквально. А именно – в «Послесловии автора»:

«Так закончилось это действительно сложное дело – Дело Кузьменкина, приговоренного на Первом процессе к высшей, исключительной мере наказания. Дело, известное многим в судебной системе Советского Союза, ставшее пробным камнем для людей, так или иначе причастных к нему; дело, требовавшее от всех участников внимательности, ответственности, компетентности, человечности. Трудной и долгой была борьба, но окончилась победой тех, кто обладал поистине высшей мерой перечисленных качеств. Это – в который раз уже! – доказывает: добро побеждает зло, но конечно в том случае, если добро не пасует раньше времени, если оно упорно и активно».

Уверен: любой беспристрастный суд подтвердит, что ВСЕ СОДЕРЖАНИЕ повести СООТВЕТСТВУЕТ этому «авторскому заключению». И как писатель, как гражданин своей страны я глубочайшим образом убежден: воспитывать нужно только на правдивых, не облегченных примерах. Смягчая ситуацию, хоть в какой-то степени допуская в свои сочинения ложь, мы оказываем плохую услугу читателям. Эта повесть, кстати, читалась в Верховном Суде СССР: с ней ознакомился бывший тогда Заместителем Председателя Верховного Суда Н.Банников, а также член Военной Коллегии Верховного Суда В.Треплин. Оба они внесли свои замечания, которые я учел в окончательном варианте, и оба дали в целом положительную оценку повести.

Как же оценил и «квалифицировал» эту повесть рецензент Г.Айдинов?

Пересказав «фабулу» на полутора страницах, он подытоживает:

«Может такое быть? Всякое случается. Но надо ли во всей неблаговидности показывать подобную «взаимовыручку» национальных судебно-следственных работников, их аморальный облик и профессиональную несостоятельность? Нужно ли подвергать сомнению незыблемые принципы, свойственные советскому законодательству, советскому праву, советскому суду?» (стр. 7).

Таков «приговор» рецензента повести «Высшая мера».

К слову: одним из самых ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ героев повести является как раз представитель «национальных судебно-следственных работников» – туркмен Гылыч Атдаков, – а еще одним положительным – тоже туркмен Сапаргельды Аннасахатов… Еще положительные – судебный заседатель в Туркмении В.Касыев, следователь В.Багдасаров, зампред Верховного суда Н.Банников, член Военной Коллегии В.Треплин, адвокат Р.Беднорц и т.д.

Да и вся история – повторяю – закончилась победой справедливости. Так где же рецензент нашел сомнения в «незыблемых принципах»? Сам я так и не понял, а рецензент именно этого – главного! – не пояснил.

Так неужели приведенные слова рецензента Г.Айдинова – это и есть «подкрепление самым тщательным образом»?

Редакторское заключение Е.Скандовой занимает 5 с половиной страниц на машинке. Почти 5 из них – это тоже пересказ (на этот раз «сюжета»), подобный тому, какой я уже процитировал («Подкидыш», «Переполох»). Заканчивается Редакторское заключение так:

«У меня создалось впечатление, что Ю.Аракчеев, представляя сборник, вовсе не рассчитывал на его прочтение другими людьми: так пишут только для себя» (стр. 6).

Что это значит? Я долго ломал голову, но так и не понял. Что значит «только для себя»? И «Подкидыш», «Переполох», «Праздник», «Сверкающая гора окуней» и другие ОПУБЛИКОВАННЫЕ в сотнях тысяч, миллионах экземпляров – это что «только для себя»? Ничего не понятно.

И еще по одному поводу мне пришлось ломать голову. Уделив в этом письме столь пристальное внимание Г.Айдинову и Е.Скандовой, я совсем ничего не сказал о второй рецензии, написанной членом Правления издательства «Советский писатель» В.Сытиным. Как я уже упоминал, В.Сытин, хотя и с оговорками, но все же РЕКОМЕНДОВАЛ сборник издательству, что, правда, никак не повлияло на отрицательное редакторское заключение Е.Скандовой. Вот как заканчивается рецензия В.Сытина:

«Остальные основные произведения при условии, конечно, если автор еще приложит к ним руку, проведет над ними известную работу, чтобы прояснить высказанные выше сомнения по содержанию, я думаю, можно публиковать и я рекомендую их издательству».

Хотя в целом рецензия В.Сытина все же не совсем удовлетворила меня (разбор «Подкидыша», «Праздника», повести «Переполох» и некоторых других, уже упомянутых рассказов не слишком отличается от разбора Г.Айдинова и Е.Скандовой), однако написана она с позиций доброжелательных:

«Я надеюсь, что Юрий Аракчеев не примет мои замечания «в штыки» и тем более не воспримет их, как директивы. Они лишь советы, данные на основе полного доброжелательства автору, но и требовательности к нему» (стр. 12).

Хотя, повторяю, не во всем я могу согласиться с рецензентом В.Сытиным, однако его советы и пожелания я, конечно же, принимаю к сведению с благодарностью и, разумеется, их учту, но все же и в связи с этой рецензией мне пришлось поломать голову.

И вот по какому поводу. На странице 6-й я прочитал: «После «Высшей меры» в сборнике автор поставил рассказ «Праздник». Он был опубликован в сборнике «Листья» в Одессе».

В Одессе? Откуда взялась Одесса? Сборник «Листья» вышел в издательстве «Советская Россия», о чем я честно информировал издательство «Советский писатель» в заявке. В Одессе же, этом прекрасном южном городе, у меня как будто бы ничего не было опубликовано…

И наконец я понял. Рассказ «Праздник» я сопроводил сообщением, что он, в частности, издан в чешском журнале в издательстве «Одеон». Так неужели?… Неужели «Одеон» перепутали с «Одессой»?… Похоже, что именно так.

Да, внимательно же читают рецензенты рукопись…

А ведь они читали рукопись как-никак члена Союза Писателей. Г.Айдинов в начале своей рецензии даже назвал меня «одним из заметных представителей плеяды молодых прозаиков, что явились в нашу литературу в 60-х и 70-х годах». Очевидно, это и «обязывало» рецензента «подкрепить самым тщательным образом» свои выводы.

Остается только гадать, КАК «подкрепляются выводы» и КАК вообще оцениваются рукописи не членов Союза Писателей и не «заметных представителей»…

6

Каков же вывод?

Не буду столь же подробно разбирать остальные три отказа (два из «Советского писателя» и один из «Молодой гвардии»), скажу только, что они по существу мало отличаются от уже разобранных. Как автору посланных и отвергнутых рукописей они не дают мне практически ничего и вовсе не потому только, что рукописи не приняты к публикации. А потому, что нет в них серьезной попытки ПОНЯТЬ автора и если судить его, то судить именно по той шкале, какую сам автор для себя наметил. Пусть суд будет строгим, но он ДОЛЖЕН быть СПРАВЕДЛИВЫМ. Читая же присланные рецензии и редакторские заключения, как правило, испытываешь странное чувство: рецензенты и редакторы пишут как будто бы не о твоих произведениях. Ты пишешь об одном, а они – о другом. Ощущение такое, что у них есть некая «сверхзадача»: во что бы то ни стало рукопись отклонить. А каким образом – это уже не столь и важно.