Ибо не ведают, что творят

«В декабре 1977 года писатель Ю.С.Аракчеев обратился на студию с заявкой на сценарий художественного фильма по мотивам своей повести «Переполох». Повесть рассказывала о судьбе инструктора райкома партии Нефедова – человека скромного, честного и принципиального. Войдя в состав комиссии, проверявшей работу треста по озеленению, столкнувшись с очковтирательством, приписками и показухой, в атмосфере протекционизма и попустительства проявил высокие моральные качества партийного работника и коммуниста, опираясь на поддержку и помощь других членов комиссии, сумел вскрыть недостатки в хозяйственных делах треста, установить их причины…

Ныне рассмотренный вариант сценария по содержанию резко отличается от своего первоисточника – повести «Переполох»… Изменилась художественная трактовка образа Нефедова, он пассивен, нечеток в своих поступках и действиях…

…Предлагаем Вам доработать сценарий, приблизив его к повести «Переполох», художественно ярче и полнее показав образ партийного работника Нефедова, чей ТВЕРДЫЙ ХАРАКТЕР, ВЫСОКИЕ КАЧЕСТВА ЧЕЛОВЕКА И КОММУНИСТА ПРОЯВЛЯЮТСЯ В СЛОЖНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ БОРЬБЫ ЗА УСТРАНЕНИЕ СЕРЬЕЗНЫХ НЕДОСТАТКОВ, КОТОРЫЕ ВСЕ ЕЩЕ ИМЕЮТСЯ В РАБОТЕ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ И ТОРМОЗЯТ НАШЕ РАЗВИТИЕ» (Выделено мною).

Ну что с ними делать, со взрослыми людьми, которые НЕ УМЕЮТ ЧИТАТЬ (или упорно ДЕЛАЮТ ВИД, что не умеют)? И, изображая хорошую мину при плохой игре, пытаются убедить меня в том, что я написал не то, что написал, а совсем другое… Никак, ну никак не могли понять взрослые дяди и тети, что главная мысль моей повести не в том, что все мы должны беззаветно следовать установкам больших и малых партийных начальников и вождей. А в том – наоборот! – что людям следует все же говорить правду прежде всего, а в поступках своих соответствовать своей собственной совести. То есть быть не механизмами с заложенной в них «Программой КПСС», а – живыми людьми. Ну никак не могли они такую простейшую мысль осознать, никак… Система наша стала лживой сверху донизу, в том-то и дело. И в моей повести показано, как все к этому привыкли. И только самый как будто бы слабый из них, находит в себе силы сказать правду. Отчего и начался переполох, главным образом среди начальства. Поняв, что убеждать «членов сценарной коллегии» бесполезно, я ответил письмом, где заявил, что они совершенно исказили смысл моей повести, а потому честнее будет расторгнуть наш договор…

Похожая история произошла и на киностудии «Мосфильм», где, правда, честно сказали, что «Переполох» мой им очень нравится, но сценарий надо бы написать «не так остро»… С чем я тоже не согласился.

Я продолжал сочинять «Пациенты», а параллельно и «Постижение», считая, что все еще, конечно же, у меня впереди. «Постижение» я опасался показывать даже родственникам – только двоим-троим из самых близких друзей, – эта вещь, как я был уверен, настолько «подрывала основы», что санкции могли быть самыми крутыми. Конечно, «основы» она подрывала не настоящие, а – ложные, на которых, тем не менее, полностью зиждилось благополучие «специалистов» и лукавых властей.

В житейском же плане дела мои, как это ни странно, были совсем не плохи. Уже и не говорю о том, что, пройдя непростую «сексуальную школу», я не ощущал недостатка в молодых и красивых «фотомоделях». Ясно же, что начав фотографировать красоту Природы, явленную в растениях, насекомых, пейзажах и прочее, я не мог не остановить свое активное внимание на высшем проявлении красоты Природы, то есть на красоте молодых очаровательных девушек. Я восхищался не только их лицами и телами, но и тем, что это не только их не смущало, а вызывало полное доверие к моему искусству фотохудожника. Фактически все, как одна, они соглашались мне позировать в обнаженном виде и в «студийных» условиях моей квартиры, и, тем более, в окружении природных пейзажей! Причем совершенно бесплатно с обеих сторон. Так что в истинных – светлых и чистых праздниках – недостатка в общем-то у меня не было. За что я искренне и трепетно был благодарен Златокудрой и Вечно Юной богине Красоты и Любви – Афродите и, разумеется, очаровательным ее посланницам…

Кроме того, «за отчетный период» удалось побывать в нескольких экспедициях, не говоря о десятке командировок по стране – на целину, в Латвию, в Карелию, в Казахстан (Щучинские озера), во Львов, в Якутию (Якутск, Лена, Нерюнгри), на Кавказ (Грузия, Азербайджан), в Туву и даже на Дальний Восток. А рассказы об экспедициях на Памиро-Алай, на Тянь-Шань, в Таджикистан и в Южное Приморье (Дальний Восток) потом вошли в новые книги… Главным образом, все это были «творческие командировки» с оплатой или Союзом Писателей (дай Бог здоровья Валентине Михайловне, уговорившей меня подать в Союз…), или журналами и газетами, которые меня посылали и которым я потом честно «предоставлял материал» (очерки, статьи). То есть «мое дерево» росло, ветвилось и почти процветало, игнорируя жесткое излучение Советского баобаба.

Хотя я постоянно ощущал, конечно, свою отдельность – прелести «преторианской» благополучной жизни меня не касались: каждая публикация была как прорыв, гонорары платили по низшей ставке, ни в какие престижные «тусовки» и загранпоездки (весьма распространенные среди «коллег») меня не приглашали, да я в них и не рвался, главные рукописи из журналов и издательств по-прежнему возвращали. Я не участвовал в писательских тусовках – вот в чем одна из причин! А это у нас наказуемо… Я был «не свой». Меня интересовали не взаимовыгодные отношения типа «баш – на баш», меня интересовало главное: КТО мы? ЗАЧЕМ мы? И ПОЧЕМУ происходит то, что происходит?

И все же в «Детской литературе», и в «Мысли» заключили со мной договоры и «поставили в план» книги, которые я должен был только еще написать. Для «Мысли» – книгу «В поисках Аполлона» (Аполлон – бог Искусства и Света в древнегреческой мифологии, а также исчезающая, занесенная в Красную Книгу бабочка, которую я мечтал сфотографировать в естественных условиях, искал, и об этом нужно теперь сочинить книгу, чтобы она отражала тему «охраны окружающей среды»…). Для «Детской литературы» – книгу «В Стране Синих Махаонов» (об экспедиции на Дальний Восток).

А еще меня начали довольно часто приглашать на выступления по линии «Бюро пропаганды» Союза Советских писателей – со слайдами и рассказом о чудесном мире природы. За это, хотя и немного, но – платили, что и поддерживало меня в финансовом отношении.

Но, черт побери, я же не только о фотографии природы и бабочках пишу! Я же «социальный» писатель! Самое главное из того, что написано, не опубликовано до сих пор! Джека Лондона в моем возрасте уже не было в живых! Да, понимаю, что у нас не Америка, пусть даже начала века. Но мы же все-таки считаем себя цивилизованной страной! Короче говоря, я в очередной раз собрал свои рукописи, сформировал два сборника и отнес один в главное наше издательство – «Советский писатель» (в третий раз за последние несколько лет), а другой – в издательство «Молодая гвардия».

Ход конем

И, несмотря на то, что мое имя было теперь в «обойме», несмотря на достаточное количество положительных рецензий в прессе (одна из них, как уже сказано, называлась даже так: «Изготовление душ хорошего качества»), несмотря на то, что я уже несколько лет был как-никак полноправным членом Союза Писателей – оба сборника из обоих издательств мне спокойно вернули…

И этот последний возврат сразу из двух издательств и, в частности, из нашего «законного» для меня как для члена СП (с 1976-го года!) «Совписа», причем с дикими рецензиями и «Редакторским заключением», подписанным фамилией «редактора Издательства» Скандовой, можно сказать, переполнил чашу. Я читал, и все во мне клокотало… До каких же пор?… Ну, ладно раньше, когда я был наивный, «фиалковый» мальчик и представления не имел об этом свинарнике. Так до каких же…

Дорогой читатель! Дорогой, многоуважаемый Джек! Соотечественники и соотечественницы! Дойдя до этого места в своем сочинении, я захотел все вспомнить точно и стал искать те рецензии и Редакторское заключение из «СовПиса». А также именно то, что и решил назвать так: «Ход конем». То есть Письмо. Да, именно Открытое письмо, которое я, потеряв терпение, сочинял два месяца с лишним, словно какой-нибудь большой рассказ или повесть, переделывал несколько раз, перепечатывал заново, добиваясь, чтобы ИМ – тем, кому я собирался письмо направить, – БЫЛО ПОНЯТНО. ИМ! То есть я решил направить свое Письмо сразу в несколько высших инстанций, как писательских, так даже и в ЦК КПСС! Да-да, в ИХ главный Орган. Сколько же можно терпеть?

В этой книге я собирался лишь привести отдельные места из того Письма, чтобы не удлинять теперешнее свое повествование…

И вот, найдя его, начал читать, чтобы выбрать места…

Господи! Я же забыл его! Оказывается, я гораздо больше ходил по издательствам и журналам, пытаясь «пробить» свои сочинения, «пристроить своих детей», гораздо больше действовал, чем помнил теперь… При всем при всем я, оказывается, был тогда совсем не «фиалковый» – хотя они так все равно считали. Так считать позволяло им то, что я действительно не лез на рожон – не из трусости вовсе, а из УВАЖЕНИЯ к ним, людям же все-таки… Неустанно и терпеливо надеялся, что вот-вот они все же ПОЙМУТ… И потом я ведь РАБОТАЛ. Считая, что в конечном счете именно произведениями своими я должен делать дело свое, исполнять высший долг. Растить свое дерево… Не дело писателя ввязываться в сиюминутные свары! Не дело писателя искать револьвер и призывать к революции (хотя очень и очень хотелось)…

Читая же теперь свое Открытое Письмо, я был потрясен. Если бы его тогда опубликовали!…

Теперь-то я понимаю, что тогда это было нереально абсолютно. Им действительно было НА ВСЕ НАПЛЕВАТЬ. Кроме своего тухлого благополучия, разумеется. Они только и могли, что производить всяческие «постановления» и «решения», которые и не думали выполнять. Это – «высшие власти». А «низшие», то есть «специалисты» – тем более. Как рвались к «материальной обеспеченности» члены Союза Писателей, как хватались они за малейшую возможность «улучшить свое материальное положение» – бесконечные оплачиваемые бюллетени, дачные участки, квартиры, «секретарские» оклады, заграничные командировки и прочая, прочая!… Какая литература? Какая «совесть нации»? О чем вы?

Это потом, позже, ТЕПЕРЬ, я прочитал изданный «Дневник» одного из уважаемых мною «советских» писателей Юрия Нагибина, жившего и творившего в то же время. Это потом – теперь! – я увидел в этой посмертной Книге его такие строки:

«…Мне даже известности перестает хотеться. Зачем надо, чтобы меня знало большее число тупых изолгавшихся сволочей? (1968 г.)

…Преторианцы (здесь он имеет в виду руководство Союза Писателей и их любимцев – Ю.А.) обнаглели и охамели до последней степени. Они забрали себе всю бумагу, весь шрифт, всю типографскую краску и весь ледерин, забрали все зарубежные поездки, все санаторные путевки, все автомобили, все похвалы, все премии и все должности. Литературные Безбородки грозно резвятся на фоне всеобщей подавленности и оскудения. Мотаются с блядями по Европе, к перу прикасаются только для того, чтобы подписать чужие рукописи, на работу (руководящую) не являются, переложив все свои обязанности на крепкие плечи наглых помощников и консультантов, устраивают какие-то сокрушительные пикники, называя их выездными пленумами Секретариата СП, где вино льется рекой и режут на шашлыки последних баранов; путешествуют на самолетах, машинах, пароходах, поездах, аэросанях, вертолетах, лошадях, ослах, мулах, верблюдах и слонах. Объедаются и опиваются, а после отлеживаются в привилегированных госпиталях и отрезвителях. И снова пиры, юбилеи, тосты, все новые и новые наспех придуманные должности, награды. Вакханалия, Валтасаров пир, и никто не боится, что запылают пророческие огненные письмена, предвещающие конец этому распаду. Нет, они уверены, что это навсегда… Отчетливо формируется новый класс… (1973 г.)

…На этом паршивом приеме стало до конца видно: наше общество четко поделилось на две части – начальство и все остальные. Последним отказано даже в той видимости уважения, какое в послесталинские времена – по первому испугу – считалось обязательной принадлежностью восстановленной демократии… (1975 г.)

…Официальное непризнание усугубляется завистью частных лиц, считающих, что краду из их кармана. Любопытно, что тем, кто признан властью, не завидуют. Ими восхищаются, рассказывают восторженные анекдоты об их богатстве и всех видах преуспевания… Но в отношении меня иное – а кто, собственно, позволил?… А никто не позволял. Все добыто не «в силу», а «вопреки». Это непорядок. Куда смотрят власти?… Мол, дурной пример: не доносит, не подлит, не горлопанит с трибун, не распинается в любви и преданности, а живет так, что самому дипломированному стукачу завидно. Кто же тогда стучать захочет, подличать, жопу лизать?… (1975 г.)

…Господи, что же Ты так извел русских людей, ведь они были ближе всего к Твоему замыслу? Неужели Ты американцев любишь?… (1979 г.)

…До чего же испорченный, безнадежно испорченный народ!…»

Последние слова написаны в 1986-м году. Ими заканчивается «Дневник» Юрия Нагибина, изданный в 1996-м.

А ведь Юрий Нагибин, в отличие от меня, был раскручен, он был одним из столпов тогдашней литературы! Но он был – не ИХ!… И этим все сказано. Я вспомнил и то, что говорил мне как-то Юрий Трифонов, когда я однажды пришел к нему домой, чтобы подарить свою книгу. Он тогда был уже Лауреатом Государственной премии, одним из известнейших и самых уважаемых писателей, но он поделился со мной, «начинающим», что, мол, редактор и цензура безжалостно уродуют его очередную книгу, причем редакторша, недоучившаяся молодая женщина, позволяет себе вести себя с ним по-хамски…

Да, все дело в том, что ни Юрий Нагибин, ни Юрий Трифонов (как, разумеется, и ни я, ни другие, кто думал не о банкетах и премиях, а «всего лишь» о литературе…) не были ИХ людьми, не были «преторианцами»… Так все просто оказывается. Но спрашиваю я теперь:

– ДО КАКИХ ЖЕ ПОР, ГРАЖДАНЕ?

Или мы не граждане вовсе?… Впрочем, об этом потом, потом…

Уважаемые читатели, уважаемые соотечественники! Понимаю, что мое Письмо длинное. Но тем, кто действительно хочет понять, что делалось в нашей стране тогда – и по сути, увы, продолжает делаться и теперь, а может быть даже и хуже, чем тогда, – прочитать, ей-богу, стоит. Ведь надо же научиться анализировать то, что происходит (и происходило) со всеми нами, надо же, наконец, стряхнуть многолетнюю лапшу с ушей, надо попытаться лишить ИХ – властителей, «преторианцев» и прочую братию, которая, пользуясь нашим доверием, сосет наши соки, не дает нам нормально, по-человечески жить – надо лишить их главного их оружия – ЛЖИ! «Не надо вспоминать прошлого, надо вперед смотреть! – кричат они нам, делая невинный, «раскаявшийся» вид. – Время революций и переворотов кончилось! Давайте не будем ворошить прошлого, давайте не выносить сора из избы, лучше – вперед смотреть, а не назад!» А мы и верим. Забывая о том, что если сора не выносить, то мы в нем утонем. И если не извлекать опыта из прежних ошибок, они будут повторяться, причем в самом худшем виде – что и глотаем теперь. Надо анализировать прошлое! Надо определять виновных! Надо судить и наказывать – вор должен сидеть в тюрьме, а не продолжать воровать, как ни в чем не бывало! Либо он должен раскаяться. Но раскаяться не на словах – на деле. «Угрызения совести начинаются там, где кончается безнаказанность» – Гельвеций.

Привожу свое Письмо почти полностью и без всякой редактуры – перескажу коротко только самую последнюю часть, где «конструктивные предложения». Естественно, что написано письмо в определенном стиле – не «диссиденствующем», а именно КОНСТРУКТИВНОМ – и на том языке, который понятен тем, кому я это письмо направляю. Мне не нужен был эффектный конфликт с властями. Мне важно было ДЕЛО. Я ведь, несмотря ни на что, надеялся… Возможно, это письмо даже сохранилось где-то в анналах Союза Писателей, хотя не уверен: плевать им было на «крики души» тех, кто пытался хотя бы чуть-чуть посягнуть на их благополучное существование. Итак…

В Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза

В Госкомиздат СССР

В Правление Союза Писателей СССР

В Секретариат Правления Московского отделения Союза Писателей РСФСР

В редакцию «Литературной газеты»

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ?

\из опыта взаимоотношений писателя и издательств\

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

1

Как члену Союза Писателей СССР (с 1976 г.), живущему писательским трудом, в какой-то степени участвующему в литературном процессе и следящему за ним, как внимательному читателю и литературы, и прессы, да в конце концов просто как гражданину своей страны мне – как и многим, конечно, – известно, что в работе наших издательств наряду с несомненными достижениями есть и существенные недостатки, которые сказываются, к сожалению, на общем уровне нашей современной литературы.

На Пленумах, совещаниях, собраниях устно, а также в прессе письменно неоднократно говорилось и говорится о том, что работа нашего редакционно-издательского аппарата пока оставляет желать лучшего, что слишком нередки еще серые произведения, которые унылым потоком заполняют страницы официальных изданий.

Мне самому довелось выступать по этому поводу на Пленуме Правления Московской писательской организации в марте 1977 года, в связи с Постановлением ЦК КПСС «О работе с творческой молодежью». Насколько мне известно, это выступление было встречено сочувственно в писательской среде, а еще одно выступление, аналогичное тому и имевшее место на «Круглом столе» журнала «Литературное обозрение», было даже частично опубликовано в этом самом журнале (№ 11, 1977).

С подобными заявлениями выступали и многие другие представители как моего – сравнительно молодого, – так и старшего поколения. В основном упреки выступавших сводились к тому, что слишком несовершенен пока еще наш редакционно-издательский аппарат, что не всегда достаточно квалифицированы редакторы и рецензенты, что слишком долго идет к читателю произведение писателя, особенно если оно написано молодым и недостаточно известным, что много, слишком много издается серых, необязательных произведений, что существует, увы, местничество в нашей литературе, частенько господствует принцип «ты мне – я тебе» среди тех, причастных к литературе лиц, которые волею судеб оказались у кормила, что порой в издательствах подходят формально к выпуску произведений, относящихся к той или иной «рубрике» и не обращают должного внимания на ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ произведения, если оно, по мнению редактора, отвечает «теме»… Что – главное! – происходит, увы, инфляция понятия художественности… И, наконец, что издательства – это подчас «государство в государстве», этакая «терра инкогнита», неведомая земля, закрытая для гласности и неподвластная действенному контролю. Мне самому довелось быть в составе Комиссии по связи писателей с издательствами при МО СП РСФСР, а сейчас я, к тому же, и член Ревизионной комиссии Московской писательской организации. Но, увы, все это чисто формально и при существующем положении вещей не может быть по-другому, ибо издательства все еще остаются «терра инкогнита» и по-прежнему они недоступны для гласности.

Писатель целиком и полностью зависит не от читателей – для которых он ведь в сущности только и работает, – а именно от издательств, то есть от работников редакционно-издательского аппарата и рецензентов. Как удачно выразилась однажды «Литературная газета»: «Путь к сердцу читателя лежит через Издательство»… Но так как ни гласности, ни контролю читателей издательства не подвластны, то положение писателя становится несколько своеобразным: он поневоле склоняется сплошь да рядом к тому, что работать нужно не на читателя, а на Издательство. Ясно, что ни к чему хорошему это привести не может, ибо сколько существует литература – истинная литература, а не конъюнктурные поделки, – писатели работают именно на читателя. То есть на народ, а не на тех конкретных людей, которые в данный момент занимают посты в издательстве.

Все это мысли не новые. О них неоднократно говорили. Противоестественное положение пытались исправить. Насущными и необходимыми, продиктованными, как это говорится, самой жизнью, были Постановления ЦК КПСС – «О литературно-художественной критике», «О работе с творческой молодежью», «О связи литературно-художественных журналов с практикой коммунистического строительства». Было проведено много перестроек в издательствах, в некоторых журналах. На Пленумах и совещаниях в самих писательских организациях говорилось и говорится обо всем этом и сейчас. Большое это беспокойство и большая работа не могли, разумеется, пройти даром. Есть определенные и несомненные успехи.

Но можно ли, положа руку на сердце, сказать, что дела у нас теперь обстоят безоблачно и благополучно?

Разумеется, я не берусь делать категорические и безапелляционные заявления. Слишком много людей обеспокоено этим и заинтересовано в лучшем положении вещей. Однако, думаю, будет вполне оправдано, если я – в интересах нашего общего дела – поделюсь кое-каким своим опытом взаимоотношений с издательствами, ибо это именно то, за что я могу ручаться и что известно мне, так сказать, «из первых рук».

2

Не буду подробно вспоминать историю появления моей первой книги – «Листья», – вышедшей в 1974 г. в издательстве «Советская Россия». Хотя скажу все-таки, что вошедшие в эту книжку рассказы и повести были написаны не позднее, чем ЗА ВОСЕМЬ ЛЕТ до появления книги. То есть ВОСЕМЬ лет странствовали по редакциям журналов и издательств ГОТОВЫЕ рассказы и повести и везде (кроме журнала «Новый мир», где в № 9 за 1965 год был опубликован рассказ «Подкидыш») получали отказ. Хотя ИМЕННО ОНИ, опубликованные наконец, получили много положительных откликов в прессе и стали причиной внеочередного приема их автора в Союз Писателей СССР (об этом даже писала «Литературная газета» – 13 октября 1976 г.). И только благодаря этой единственной небольшой книжке (11 п.л.) мне даже доверили выступить на упомянутом Пленуме Правления МО СП РСФСР в марте 1977 г.

Но что же дальше?

За восемь лет, прошедших со времени написания рассказов и повестей, которые были опубликованы в «Листьях», я, разумеется, продолжал работать как писатель. Продолжаю работать и после выхода своей первой книги. Как-никак с 1966-го года – времени написания последней из повестей, вошедших в «Листья», прошло уже ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ.

Кое-что из написанного удалось опубликовать в журналах. Естественно было бы, кажется, появиться и второму сборнику повестей и рассказов. Но…

Моя первая попытка издать сборник в издательстве «Советский писатель» состоялась в 1977-м году. Я предложил Издательству рукопись объемом 26 авторских листов, состоящую целиком из новых, не вошедших в первую книгу, рассказов и повестей. И получил отказ, причем вместе с коротеньким Редакторским заключением (0,5 стр. на машинке) была прислана только одна рецензия.

В декабре 1979 года я вновь собрал рукописи и представил в издательство «Советский писатель» новый вариант сборника объемом 25 а.л., причем некоторые из представленных рассказов были опубликованы в центральных журналах. И вновь я получил отказ, хотя на этот раз вместе с редакторским заключением было прислано две рецензии.

Наконец, – в третий раз – я собрал рукописи (25 а.л.) в новом варианте и отнес в отдел прозы издательства «Советский писатель» в июле 1981 года.

И, кроме того, еще один сборник, поменьше (17 а.л.) предложил в издательство «Молодая гвардия».

Процент опубликованных в периодике рассказов и повестей был теперь гораздо выше – почти все рассказы, отданные в «Молодую гвардию», были напечатаны в центральных журналах.

В середине 1982 года я получил сразу два отказа, из обоих издательств.

«Молодая гвардия», продержав рукопись БОЛЬШЕ ГОДА, вернула ее мне даже БЕЗ РЕЦЕНЗИЙ, с одним только редакторским заключением.

Один из рецензентов издательства «Советский писатель» рекомендовал мою рукопись для издания, однако это никак не повлияло на резко отрицательное Редакторское заключение, написанное редактором Е.Скандовой, которая целиком солидаризировалась со вторым рецензентом, Г.Айдиновым.

Если мыслить обыкновенными житейскими категориями, то, испытав ЧЕТЫРЕ отказа в течение ШЕСТИ ЛЕТ, можно было бы, наверное, поставить на себе крест как на писателе, ибо какой же смысл соваться со своими творениями в солидные государственные учреждения, если они так спокойно и неизменно дают тебе от ворот поворот, да еще и пишут в рецензиях и редакторских заключениях такое, что ты видишь: твоя боль, твои мысли, твои самые лучшие побуждения до рецензентов и редакторов не дошли, а значит, видимо, они не дойдут и до читателя, а потому какой же смысл…