Ибо не ведают, что творят

И вот я задаюсь простым и очень серьезным вопросом: ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?

Конечно, есть, наверное, смысл в том, чтобы собрать в очередной – пятый – раз и опять нести в издательство рукопись. Но где гарантия, что рукописи не попадут в руки рецензентов и редактора, подобных Г.Айдинову и Е.Скандовой? Почему в пятый раз будет не так, как в предыдущие четыре?

Но даже если мне сказочно повезет, и рецензенты и редактор на этот раз окажутся другими, согласными не с Г.Айдиновым и Е.Скандовой, а с В.Гусевым, Б.Можаевым, Ю.Трифоновым, Ф.Кузнецовым – то и тогда В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ пройдет еще года 3-4 прежде, чем мой второй сборник повестей и рассказов увидит свет.

Сейчас конец 1982-го года. Первая книга вышла в 1974-м… Неужели лучшее, на что можно рассчитывать – это 10-12 лет между книгами, при том, что произведения УЖЕ НАПИСАНЫ?

Я уже не говорю о том, что «жизнь дается человеку всего один раз», речь даже не о жизни, не о непосредственных ее утехах. Речь о другом. О РАБОТЕ. Писателю необходимо видеть свои произведения в печати, необходимо проверять их читателями – и именно таким путем совершенствоваться. Не рецензенты же, подобные Г.Айдинову, и не редакторы, подобные Е.Скандовой, могут помочь писателю в главном – в его работе!

Только видя свои произведения опубликованными ПРИ ЖИЗНИ, может писатель по-настоящему расти. Опубликованное после смерти тоже, конечно, может в конце концов сыграть свою роль, но неужели стоит приветствовать ТАКОЕ положение вещей?

Разве не должна быть литература подлинным ОТРАЖЕНИЕМ ЖИЗНИ? Разве – хотя бы только поэтому! – не должны вызывать тревогу факты, которые я привел в этом письме?

Абсолютно уверен: они не единичны. Я вовсе не считаю их присущими только моей личной судьбе.

7

В том-то и дело. Я именно не считаю, что смешная и печальная история эта, граничащая с анекдотом, есть факт только моей биографии. Убежден: то, что я рассказал, не есть превратности только моей судьбы. Увы, лишь то, что в рукописи, отданной в уважаемое издательство, оказались рассказы и повести, уже оцененные критикой (с которой, очевидно, или не были знакомы уважаемый рецензент и уважаемая редактор, или не согласны с ней принципиально) – лишь этот случайный факт позволил наглядно СОПОСТАВИТЬ уровень компетентности издательских работников с уровнем современной советской критической мысли. Я мог бы исписать очень много страниц, цитируя совершенно невнятные, полуграмотные – БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ рецензии, которыми полон мой письменный стол – точно так же, как и столы очень многих наших писателей (особенно «молодых»). Некрасивая и – повторяю – БЕЗОТВЕТСТВЕННАЯ эта игра ведется, увы, лишь в одни ворота. Ведь – «путь к сердцу читателя лежит через Издательство»… Но если писатель, вещи которого опубликованы, как и рецензенты в прессе и критики, чьи рецензии тоже опубликованы, ответственны перед читателями, то так называемые «внутренние» рецензенты и сами редакторы, пишущие редакционные заключения, фактически не ответственны ни перед кем – и уж во всяком случае они не отвечают перед читателями. Поэтому я и называю эту «игру» БЕЗОТВЕТСТВЕННОЙ.

Конечно, я не собираюсь «очернять» все. Разумеется, есть очень хорошие рецензенты и прекрасные редакторы в наших издательствах (жаль только, что как-то не принято их поощрять!). И, конечно же, работа их нелегка, потому что присылается в издательство много бездарных, графоманских сочинений. Но парадокс в том, что именно они-то, графоманские, очень часто как раз и получают положительные отзывы, если, во-первых, отвечают нужной издательству ТЕМЕ, во-вторых, подходят под РУБРИКУ, в-третьих, достаточно БЕЗЗУБЫ. В том-то и дело!

Думаю, не только мне, но и вам – тем, кто читает это письмо, – ясно, ПОЧЕМУ Г.Айдинов и Е.Скандова так упорно не замечали в разобранных рассказах и повести того, что так подробно и художественно пересказал Б.Можаев и что оценено было и другими, весьма уважаемыми мною писателями и критиками. Социальность, острота проблематики, гражданственность позиции по большому счету (а не по принципу «напропалую курит» и «ссорится с женой») – вот что является «камнем преткновения», пугает, очевидно, уважаемых рецензентов и редакторов. «Как бы чего не вышло!» – вот главный их принцип, а потому достаточно лишь «пересказать фабулу», по-своему, конечно, и побыстрее отвергнуть то, что, по их мнению, «посягает на незыблемые принципы». Как бы чего не вышло…

Хороша же «гражданственность позиции» таких редакторов и рецензентов! Тут и действительно легко «Одеон» с Одессой перепутать…

Но что же все-таки делать?

Думаю, не будет слишком самонадеянным, если я поделюсь кое-какими мыслями на этот счет…»

Далее в письме, как уже сказано, шел еще один пункт – конструктивный. Я разбирал вопрос «планирования» художественных произведений, считая невозможным запланировать появление шедевра. И называя совершенно противоестественной практику, когда ГОТОВЫЕ и достойные произведения годами ждут публикации в то время, как редакторы с какой-то странной целью усиленно пытаются «довести до кондиции» графоманские поделки. Высказывал свои дельные КОНСТРУКТИВНЫЕ соображения на этот счет…

И вот самая концовка:

«…Издательства все еще остаются «терра инкогнита». То, что делается в издательствах, по сути закрыто от посторонних глаз, даже от писательских – хотя можно ли назвать писателей «посторонними»? Работа редакторов и рецензентов, как правило, гласности и критике неподвластна. А почему? Ведь всем известно, что «спящий разум рождает чудовищ». Именно в тишине, покое, когда все шито-крыто, рождаются злоупотребления всякого рода. Только гласность может «исправить нравы». «Угрызения совести начинаются там, где кончается безнаказанность» – как сказал Гельвеций. Только в условиях «шито-крыто» и «не выносите сор из избы» могут процветать безответственные рецензенты, редакторы. И писатели.

Лично я не боюсь огласки. Готов отвечать своими произведениями, своей работой. И уверен: то же может сказать каждый писатель да и вообще каждый человек, относящийся к своей работе добросовестно. Так вот пусть точно так же отвечают за свою работу и рецензенты, и редакторы.

Но для этого и нужна ГЛАСНОСТЬ.

И именно поэтому я прошу ОПУБЛИКОВАТЬ это письмо»…

Видите, я не лез в «диссиденты». Мне не нужны были конфликты, мне нужна была элементарная возможность заниматься своим делом! Элементарная справедливость – соответствующая тем декларациям, которые постоянно исходили от «властьимущих». И я хотел быть честным. И того же хотел от них.

И вот теперь, читая забытое это послание, как чужое, думаю: ведь серьезные вещи сказаны и по делу, и нет в письме никакой «антисоветчины», никакого «диссидентства»!

Но как же я был наивен! При всех своих мытарствах, я все же в какой-то степени верил в некоторых наших «руководителей» и думал, что они все же исповедуют в какой-то мере идеи советские, о которых порой так прочувствованно вещают. Некоторые – может быть. Но большинство, увы, ВСЕГДА думали только о своем личном благополучии! И о том, чтобы угодить своему начальству. НИКОГДА не отказывались они от малейшей возможности улучшить свое материальное положение. Именно СВОЕ. Для них всегда было: «Ад – это другие» – так сформулировал их идеологию французский писатель Жан-Поль Сартр.

О литературе если кто и думал у нас, то такие, как А.Т.Твардовский, Юрий Трифонов, А.И.Солженицын, Иван Ефремов («Час быка», «Лезвие бритвы», «Таис Афинская»), Юрий Нагибин, Явдат Ильясов («Заклинатель змей»), Чингиз Айтматов, ну, еще десяток-другой писателей из тех ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ, что составляли численность Союза Советских Писателей. О функционерах партийных высокого уровня, естественно, не приходится и говорить. Литература для подавляющего большинства не только начальников, но и многих «писателей» стала не более как дойная корова, которая дает «материальные блага».

(Что ж удивляться тому положению, в котором мы все оказались теперь, в начале Третьего тысячелетия. У власти ведь ТЕ ЖЕ, а то и хуже, а настоящих писателей почти не осталось…)

Ну, в общем первый машинописный экземпляр Письма я принес в Правление Московского отделения Союза Писателей и отдал его Первому секретарю, Ф.Кузнецову. Для начала.

Реакция была вполне понятная: Феликс Феодосьевич меня убедительно попросил больше никуда письмо не посылать и заверил, что сам передаст, куда надо, примет меры и т.д. Естественно, я в это не очень-то верил, но он предложил мне немедленно отнести в издательство «Советский Писатель» рукописи для сборника снова.

(Перечитывая это свое письмо теперь, в 2019-м, вспоминая подробности, ПОНИМАЮ, какое действие произвело оно на Феликса Кузнецова и на тех, кому он мое письмо показывал. Ведь я посягнул на самые-самые основы их безоблачного благополучия! И представляю, каким ЖИРНЫМ шрифтом вписали они мою фамилию в Черный список своих заклятых врагов. Многие из тех, бывших, как, в частности, и Кузнецов, покинули этот мир, но кое-кто и остался. Остался наверняка и Список. А те, что остались, по-прежнему наверху Пирамиды, как и новые, которых Пирамида очень даже устраивает. Девяностые, может быть, слегка ее пошатнули, а вот «нулевые» и последующие только укрепляли ее. Что теперь и наблюдаем. Но если в период моего «Хода конем» какие-то представления о честности, благородстве еще оставались, оставался и страх у кое-кого «в верхах», то теперь, похоже, и страха нет никакого, а уж о честности и благородстве несерьезно даже и говорить. «Ты, что, пацан, с дуба рухнул? Что за словечки ты лепишь, блин? Иди, работай, лошара, и скажи спасибо, что пока цел…»)

Принял меня аж сам директор Издательства… Сейчас уже не помню, что конкретно он говорил, но то, что я у них на особом положении, уже тогда было ясно. И смотрел он на меня явно с подозрением. По-моему, они так и не понимали того, о чем я пишу, но это, тем более, вызывало у них подсознательный страх.

Сделал ли я ошибку, не послав письмо во все перечисленные инстанции, начиная с главной – ЦК КПСС? Но ведь для этого надо было размножить его и послать не только по пяти заявленным адресам, но и нормальным людям – в частности хотя бы, упомянутым в письме авторам опубликованных рецензий. Компьютера у меня не было, а посылать «слепые» машинописные экземпляры неэтично, печатать же вновь и вновь первые экземпляры слишком накладно да и унизительно как-то. Я и так сидел над этим письмом неоправданно много…

Во-вторых же – и это главное, – я вовсе не хотел из писателя превращаться в «диссидента» или в какого-то «деятеля»! Мне важно было высказать наболевшее прежде всего тем, с кем дело имел непосредственно – «литературным начальникам», от которых, как я тогда думал, может быть, хоть что-то зависит. И еще: я ведь продолжал писать свой роман «Пациенты», упорно работал над «Постижением»… Не говоря уже о тех двух книгах («о бабочках»), на которые были заключены договоры – «В Стране Синих Махаонов» и «В поисках Аполлона». А еще именно тогда впервые возникла идея написать эту книгу – рассказать людям о том, что у нас происходит! Поведать «Историю моего писательства в Советской стране», которая, как я понимал, далеко не только мое личное дело…

Так что я решил остановиться на Кузнецове и больше никуда письмо свое не посылать.

Но мой «Ход конем» сработал! Сборник поставили в план, назначив, естественно, других рецензентов (в частности, Вл.Гусева) и другого редактора…

Ну, скажите, можно в ЭТОЙ стране быть писателем – в том смысле, что не «тусоваться», не заискивать перед властями и писать не челобитные-жалобы, а – нормальные художественные произведения? Дорогой Джек, ей-богу я тебя понимаю с твоим «Мартином»! Но ты вряд ли мог представить тогда, в каком дерьме будем жить мы, «дети Страны Советов»! Во что превратится у нас СВЯТОЕ ДЕЛО – «СОВЕСТЬ НАЦИИ», «ДУШИ ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ»! И это – в стране Чехова, Достоевского, Тургенева, Толстого, Пушкина, Некрасова, Лермонтова, Бунина, Николая Островского, Шолохова, Есенина и многих, многих других…

Ну, в общем, все яснее я понимал: ДЬЯВОЛЫ – НА ФУАТИНО! Есть такой рассказ у Джека Лондона: «Дьяволы на Фуатино». О том, как некий капитан Гриф (торговец копрой) приплывает на своем корабле на знакомый ему тропический остров Фуатино. Это прекрасный остров, капитан Гриф помнит его, это воистину Остров Любви. Островитяне жили там счастливо среди прекрасной природы и занимались в основном любовью. В прошлом плаванье один из матросов даже так влюбился в прекрасную островитянку, что остался на острове жить. Но теперь…

Выясняется, что остров захвачен «дьяволами», белыми бандитами с норвежского корабля – они превратили островитян в рабов… И капитан Гриф в конце концов с помощью самих островитян освобождает остров Фуатино от «дьяволов»…

Все чаще и чаще я вспоминал этот рассказ. Не знаю, подлинная ли история положена в основу Джеком Лондоном, но то, что для нашей страны рассказ оказался пророческим, я думал (и думаю) все с большей уверенностью. Конечно, Россия вряд ли была «островом любви» раньше. Но то, что теперь власть в ней захвачена дьяволами – определенно. Вот только появится ли у нас капитан Гриф? И в состоянии ли будут наши «островитяне» помочь ему? Не вымрет ли к тому времени все порядочное и достойное в людях?

(А как сегодня, в 2019-м, в РФ? Как вы считаете?)

«Удачный год»

«Солнце удачи взошло для Мартина» – так начинается одна из глав моего любимого романа. Разумеется, я не сравниваю себя с героем романа Джека Лондона, но сколько же удивительных аналогий! Солнце удачи взошло тогда для Мартина, но он и не предполагал, чем все закончится. Так же и я…

В 1985-м, после моего «хода конем», у меня вышло сразу три книги: «В Стране Синих Махаонов», «В поисках Аполлона» и сборник «Зажечь свечу», в который вошла давшая заглавие повесть, а также почти весь сборник «Листья» (без «Праздника», но с «Путешествием» целиком) и несколько рассказов. А также «Высшая мера». И в издательстве «Малыш» вышла еще одна книжка «для самых маленьких»

Разумеется, это была победа. «Переполох» удалось опубликовать во второй раз, «Подкидыш» в третий. Но главное, главное – «Высшая мера»! Пусть в сборнике, с огромным опозданием – что почти убийственно для повести документальной: 9 лет! – но удалось! И это доставило мне все же некую радость. Правда, не очень большую.

В связи с «Высшей мерой», кстати, были ведь и еще события – раньше – и в частности первый (и последний) в жизни вызов в КГБ. Вернее, не в само здание на Лубянке, но – по соседству, на улице, мне назначил встречу по телефону некий товарищ «из Комитета Государственной безопасности». Эта встреча уже описана в одной из моих книг (повесть «Пирамида»), не буду повторяться. Скажу только, что для того, чтобы реабилитировать главного героя «Высшей меры», я дал лейтенанту экземпляр тогда еще неопубликованной рукописи. И он, прочитав, сказал по телефону (больше мы с ним лично не встречались), что повесть ему понравилась, но что «такие вещи будут у нас печатать через пятьдесят лет, не раньше». А ее вот напечатали всего-навсего через 7 лет после нашего с ним разговора! Тем не менее, подлянку издательство «Советский писатель» мне все же кинуло: тираж сборника дали по тем временам минимальный – 30 тысяч. Но хоть обложка твердая, и то ладно.

Итак, три книги, не считая маленькой «малышовой» («По Уссурийской тайге») и статей в двух журналах. А еще меня пригласили на радио, и выступал я то ли два, то ли три раза. Правда, лишь на «экологическую» тему…

Разумеется, две из трех книг вышли вовсе не «как по маслу» – «Зажечь свечу» без «хода конем» вообще бы не вышла, а «В поисках Аполлона» была напечатана на жуткой бумаге: получив авторские экземпляры, я несколько дней приходил в себя. Потом дошли сведения, что печатники очень старались, но – плохая бумага (издательство опять пожалело – вот тебе и «советский Гржимек»…) и плохая краска… В издательство потом приходили возмущенные письма с упреками в том, что, мол, «изуродовали плохой печатью отличную книгу, угробили прекрасные фотографии»…

Единственное, с чем повезло почти полностью – «В Стране Синих…». Редактором опять была Инна Борисовна Шустова, дай ей Бог здоровья. Книга была хорошо напечатана на меловой бумаге и продавалась, как мне сказали, почти исключительно в валютных магазинах «Березка» и за рубежом. Правда, в процессе печати, когда дело дошло до слайдов, возник конфликт с главным художником. Я ведь сам монтировал цветные вкладки в книгу, но главный художник, назначенный совсем недавно и получивший какую-то премию во Франции, выразил свое несогласие с тем, что монтировал вкладки я сам, а не художественная редакция издательства. Я к этому очередному выпаду отнесся спокойно и сказал, что не возражаю, если за это дело возьмутся они. Они поручили это дело молодому парню, почти мальчишке, но он, в сущности, почти ничего не изменил в моем монтаже.

А с редакторшей книги «В поисках Аполлона» произошел эпизод, который в очередной раз доставил мне грустные переживания. В период нашей работы над рукописью она так ею восхищалась (как, впрочем, и предыдущей моей книгой, «Джунгли во дворе», которую я ей, естественно, подарил)! Но тут в московских магазинах появилась переводная книга английского фотографа, отпечатанная очень качественно, на отличной меловой бумаге. Она, как и три моих первых книжки о путешествиях в «джунглях» трав, была посвящена фотографированию главным образом мелких существ живой природы. Но упор в ней был главным образом на технические особенности «макросъемки», причем с фотовспышкой, то есть с нарушением естественности путешествий, как я считаю. Неплохая книга, с фотографиями вполне профессиональными, но… Не было в ней и попытки действительно познать, ощутить «великолепный пестрый мир», окружающий нас, маловато уважения к «мелким тварям», все как-то слишком технично, внешне, чисто западный, довольно-таки бездушный подход.

Однако, именно эта английская книжка подвигла мужа редакторши, по ее словам, на занятия макросъемкой. Не моя, а эта. Западная, чужая. Во-первых, заграница (не нам, россиянам, чета!), во-вторых, отпечатана ведь так четко, бумага такая качественная… Не то, что, к примеру, мои рассыпающиеся, в тонкой обложке и на газетной бумаге «Джунгли» или с мутными фотками «Поиски…»! Грустно было не от того, что муж редакторши «запал» на чисто внешнюю привлекательность английской книжки, а то, что сама редакторша, так восхищавшаяся и текстами моими, и слайдами, восприняла порыв своего мужа как нечто естественное. А ведь она работала в том самом издательстве, где хотели «делать из меня» «советского Гржимека». Увлечение ее мужа макросъемкой, к слову, продлилось совсем недолго…

И опять совпали события моей жизни с событиями в стране! Знаменитый Апрельский Пленум ЦК КПСС и приход к власти М.С.Горбачева совпали с моим «удачным годом». Официально была объявлена «гласность» и «перестройка». Это вселяло надежды…

А в следующем году была опубликована «Ростовская элегия», зарубленная 11 лет назад Рецензентом. Мне повезло: старая моя знакомая, Эля Мороз, пришла на работу в журнал «Знамя» редактором в отдел прозы. Она позвонила мне и спросила, нет ли чего для их журнала. Я и дал «Элегию». Ей понравилось. Вот и все дела: так, оказывается, просто… Тираж, как уже говорил, – 280 тысяч экземпляров.

В конце года в журнал пришел главным редактором Григорий Бакланов, хороший писатель, фронтовик, автор «Горячего снега». Он собрал, как выразился, «лучших молодых писателей» в редакции «на чай». Я был приглашен на «чаепитие» именно благодаря «Ростовской элегии». Когда Бакланов задал вопрос на тему «у кого что есть для журнала», я сказал, что у меня есть – только что закончена – повесть «Пирамида». Острая, документально-художественная…

«Пирамида»

Идея, возникшая вообще-то давно, однако начавшая конкретно формироваться в период Открытого письма («ход конем»), сначала приобрела вот какую форму: написать обо всех тех мытарствах и приключениях, что пришлось перенести мне в связи с повестью «Высшая мера». «Эксклюзивный» заказ редакции Литгазеты, посыл в командировку, написание мною солидной документальной повести (для чего, естественно, пришлось встретиться со множеством людей, пересмотреть кучу документов, самостоятельно, как бы экстерном, приобрести юридические знания – так, что в повести не было допущено юридических ошибок, что подтвердили специалисты высокого уровня: Н.Банников, В.Треплин да и сам А.Ваксберг, между прочим…), полное одобрение этой повести «заказчиком» З.Румером и членами редколлегии «Литературной газеты»… И – отказ от публикации по весьма сомнительным причинам. Разве все это не есть по сути то же самое, о чем рассказано в «Высшей мере»?

Но ведь и это не все. В связи с тем, что повесть так и не опубликовали, а судебные власти в Туркмении были крайне восстановлены против главных (положительных!) героев истории, одного из них (самого храброго) они таки подловили на какой-то ерунде и… «пришили» ему ВОСЕМЬ лет тюрьмы якобы за взятку размером 200 рублей… До ареста он, понимая, с кем имеет дело, пытался скрыться, приезжал за помощью в Москву, был у меня – в связи с чем меня в КГБ и вызывали На него был, оказывается, объявлен всесоюзный розыск! Благодаря порядочному «кагебисту», с которым я встречался и, думаю, моей повести, которую я ему дал почитать, героя удалось освободить… А потом вот «Высшая мера» все же вышла. С опозданием в 9 лет, не в газете, а в сборнике, тиражом всего-навсего 30 тысяч…

Ведь получалось что? Клименкина походя, без убедительных доказательств, обвинили в убийстве и приговорили к «высшей мере». Так и расстреляли бы, если бы не вмешался тот, кто видел: совершается беззаконие. Причем не помогли письма граждан в защиту осужденного – помогла лишь самоотверженная позиция ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, который на свой страх и риск аж поехал в Москву и добился приема в Верховном Суде СССР! Только тогда и начался «обратный ход».

А что получилось с повестью об этом? То же самое! Без достаточных на то оснований ее приговорили к «гражданской казни», то есть: не печатать! Пострадал главный герой, а также и я, автор повести. Меня ведь тоже как бы приговорили, отвергнув мою добросовестную многомесячную работу. Да и в сборнике «Высшая мера» не вышла бы, если бы не мой «ход конем».

К тому же, в «Высшей мере» не было описано, как я ездил в командировку в Туркмению, встречался с участниками всех четырех судебных процессов, знакомился с «Делом»… Не было истории с «Литгазетой», Ваксбергом, потом с Багдасаровым, на которого объявили «всесоюзный розыск», моей встречи с сотрудником КГБ, мытарства со сборником и так далее…

То есть получалось, что происшедшее когда-то в Туркмении (в то время она была Республикой Советского Союза) выявило ОБЩИЕ для всех нас пороки жизни в Советской стране! То есть показало СИСТЕМУ ВЛАСТИ – остроконечное построение: наверху Властитель или кучка властителей, а ниже и ниже по ступеням все более подчиненные люди… В основании же – народ. Фактически совершенно бесправный, потому что Пирамида обладает свойством «анизотропии»: вниз сигналы-приказы проходят, а вверх возражения или сомнения – нет. То есть почти полная бесконтрольность властей. То есть «с начальством спорить – все равно, что против ветра…» Сами понимаете, что. То есть «я начальник – ты дурак». Будь ты хоть семи пядей, не важно… То есть настоящее самодержавие – остроконечная «вертикаль» – ПИРАМИДА ВЛАСТИ!

И тогда же, после «хода конем» – я и взялся за «Пирамиду».

Для меня важно было написать так, как было на самом деле – с моей точки зрения, разумеется. Уже говорил не раз, а сейчас повторю опять: жизнь – прежде литературы! Тем более в нашей стране. Литература у нас всегда была СВЯТЫМ ДЕЛОМ. Потому что иначе как получить ЯСНОСТЬ КАРТИНЫ? Как справиться с этими монстрами из правительства, с лукавыми «специалистами», думающими не о деле, а о себе и лебезящими перед начальством, как ПОНЯТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ и перестать быть РАБАМИ? Мне уже не интересны «беллетристические» сочинения наркотического характера, хотя я уверен, что в своих фантазиях почище многих мог бы оторваться! Мне интересна ЖИЗНЬ! Как было и что есть НА САМОМ ДЕЛЕ! Пусть лишь с моей точки зрения, но – честно! Зарабатывать деньги литературой в принципе можно, но при одном жестком условии: нельзя лицемерно врать, нельзя из холуйства потакать литературному начальству и властям, ибо это – подлая проституция.

Конечно, наши «хозяева жизни» заинтересованы совершенно в другом – они, их подручные и пристроившиеся к кормушке «специалисты» любят с умным видом рассуждать о всяких «художественных принципах», о том, что «художественно», а что «слишком публицистично», а с некоторых пор – теперь! – с умным видом вещают, что, мол, «литература не должна заниматься несвойственным ей делом – философией, просветительством, воспитанием, пророчеством… – она должна развлекать и только». Еще хозяева, разумеется, уверены, что писатели должны писать не о том, что есть, а что считает правильным начальство. Главное же – что в основе наших бед, лжи, затопившей все вокруг, несправедливых судов, в основе всего этого – остроконечная, самодержавная Пирамида власти. И ей необходимо противостоять. То есть добиваться справедливости во всем.