Забота о себе

Практиковать рефлексию непросто, потому что для этого нужно остановиться, нарушить обычный способ бытия в мире, когда субъект задерживает взгляд на окружающих предметах, и сосредоточить внимание на нематериальном объекте, выстроенном собственной мыслью; рефлексия действительно берет начало с изменения собственной позиции по отношению к миру. Однако именно это осознанное решение – решение трудное, поскольку кажется, что оно идет в противоположном направлении свободного потока бытия – дает субъекту осознанный взгляд, которым можно воспринять собственное состояние.

Трудно не только решиться приступить к рефлексии, остановиться и задуматься, но непросто и удержаться в этом решении – по причине последствий, которые оно за собой влечет, поскольку рефлексия всегда вызывает изменение состояния сознания (mente; ivi, р. 188)[55], при котором «страдает свобода когнитивного процесса», поскольку мы чувствуем себя связанными требованиями рефлексивного акта (ibid., р. 186)[56]. Действительно, под рефлексивным взглядом качество фрагментов сознательного опыта меняется; когда, например, радость становится объектом внутреннего взгляда, собственное качество этой положительной эмоции меняется, в том смысле, что опыт «затухает под взглядом рефлексии» (ibid.)[57]. В некоторых случаях эта модификация качества опыта может быть воспринята как проблематичная, поскольку, так же как в случае в радостью, положительная эмоция теряет свою остроту; в других случаях аналитический взгляд, делая опыт объектом рефлексивного акта, устанавливает определенную дистанцию между собой и собственным чувством, что приводит к расслаблению ткани сознания. В любом случае, когда углубляешься в рефлексивную практику, не давая себе задержаться на первых впечатлениях, замечаешь преимущества той ясности, которую производит рефлексия.

То, что предстает взгляду в рефлексивном действии – это поток фрагментов опыта, и каждый из этих фрагментов, если их удается ухватить рефлексивному взгляду, обладает собственной сущностью (ibid., р. 80)[58]; именно сущностное качество этого опыта должен установить и идентифицировать рефлексивный анализ, чтобы суметь составить адекватное понимание ментальной жизни. Чтобы уловить сущностное качество опыта, нужно привести в действие когнитивную технику описания, которое не только тщательно детализирует объект, чтобы уловить как можно больше признаков феномена сознания, но – и это главное – базируется на методическом принципе, состоящем в как можно более точном описании внутреннего феномена в способах данности, в которых он предстает перед мысленным взором. Описывать максимально точно, то есть придерживаться того, что поддается ведению, и тех способов, которые подсказывает эта данность, – первый и обязательный эпистемологический принцип.

Однако в этом и кроется сложность, поскольку наблюдающее «я» всегда полно: богато опытом, знаниями, мнениями, верованиями, навязчивыми идеями, метафизическими предположениями, эпистемологическими убеждениями, ожиданиями, чувствами и страстями. Это та полнота, которая делает трудным, если не невозможным, достоверное знание себя самих. Потому что всегда то описание, которое должно точно соответствовать контуру феномена до того, чтобы стать абсолютно прозрачным когнитивным действием, без искажений проявляющим сущность объекта, на самом деле преломляется в этой полноте нашего «я».

Если придерживаться феноменологической эпистемологии, оказывается, что можно согласиться с достаточно строгим и точным знанием себя, при условии, что в процессе самоанализа применяются две стратегии: а) воспринимать описание как технику анализа, которая модулируется в зависимости от объекта, в соответствии с его свойствами постольку, поскольку метод исследования должен не привноситься в изучаемую область извне, а приспосабливаться к качествам исследуемого феномена (ibid., р. 183)[59]; и б) работать над собой, стараясь заглушить чрезмерную полноту своего «я» так, чтобы запустить акт описания, даже если ментальный объект незначителен, насколько это только возможно. Вторая стратегия предполагает ввод в действие эпохэ – когнитивного акта, в котором субъект заключает в скобки полноту сознания.

Эпохэ состоит в «заключении в скобки», «выведении из цепочки действий», «выключении» того содержания сознания и тех способов познания, которые мешают внутреннему взгляду постигать изначальную очевидность анализируемого феномена (ivi, р. 69)[60]. Работа эпохэ состоит в стремлении разрушить перформативную власть тех ментальных конструкций, которые удерживают сознание в мире предрассудков, мешающих ухватить объект анализа, то есть – в данном случае – ментальный опыт, данный «во всей его чистоте», «целиком и полностью, каков он вообще сам по себе, в самом себе» (ibid., р. 163)[61]. Ментальная жизнь (vita della mente) базируется на теориях, моделях, схемах, которые, однажды став частью нашего набора когнитивных инструментов, нередко применяются автоматически, вынуждая объект нашего внимания приспосабливаться к инструменту исследования. В результате мы не просто получаем искаженное или ограниченное ведение феноменов: когда объект не сообразуется со схемой, он вообще не распознается (Scheler, 1999, р. 125), и, как следствие, в процессе познания теряются многие из существенных свойств объекта. Можно понять, почему этот риск – отсутствие доступа к изначальной данности феноменов – касается, в первую очередь, того неосязаемого объекта познания, который произведен из материала ментальной жизни, которая из-за своей нематериальности лишена твердой консистенции, свойственной вещам и явлениям внешнего мира и облегчающей доступность феномена для очевидности сознания (evidenza della coscienza) согласно его изначальным способам данности. Производить эпохэ, чтобы избавиться от чрезмерной полноты, мешающей постичь феномен в его сущностном качестве, – это условие формирования интуитивного внутреннего взгляда, способного постичь внутреннюю жизнь.

Однако, для поиска подлинного понимания ментального опыта, необходимо заключить в скобки не только интеллектуальное содержание, но и желания, ожидания, устремления, толкающие душу (anima) к чему-либо, все волевые акты, которые, если оставить их без контроля, легко нарушают процесс прояснения. Когда Эпиктет утверждает, что подлинное знание о вещах возможно получить «в ситуациях, когда нами не руководят личные интересы» (Руководство/Эихтридиои, 26)[62], на самом деле он думает привлечь внимание к необходимости работать над собой, чтобы искать внутреннее равновесие прежде чем приступить к поиску знания.

Мало добиться состояния «бедности» знаний: необходимо также искать легкости волевых усилий, ослабляя определенные страсти и естественные желания, чтобы добиться некоторого отчуждения от собственного существа. Речь идет о духовной практике, направленной на достижение «нищеты духа и чистоты сердца» (Zambrano, 1992, р. 13). Нищета духа означает стремление освободиться от определенных убеждений, препятствующих поиску истины, а чистота сердца указывает на такое состояние расслабленности сознания, которое подготавливает к принятию реальности в ее изначальной данности. Чистое сердце, способное к поиску истины, не знает иной страсти, кроме стремления к истине.

Не принимая феноменологический тезис, предполагающий возможность достичь «чистого описания» феноменов, исследуемых мышлением (Husserl, 2002, р. 183)[63], и осознавая действительную трудность реализации эпохэ, в терминах эмпирической очевидности утверждается тот факт, что техника описания и усилия, направленные на отчуждение от «я», представляют собой две духовные практики, с помощью которых субъект учится все более интенсивному и плодотворному сосредоточению на себе самом.

Рефлексирующий взгляд, в котором достигает концентрации сознание (mente) фрагментов своего опыта, можно применять к ментальному содержимому уже произошедшему и исчезнувшему, приводя в действие некую форму припоминающей интуиции, воскрешающей перед рефлексивным вниманием нечто из прежнего опыта. Однако рефлексивный акт в наибольшей мере проявляет свою познавательную способность, когда обращается к опыту, присутствующему в настоящее время, то есть когда внимание концентрируется на сознательном опыте в момент его осуществления. Рефлексия, сосредоточенная на протекании опыта в настоящий момент, может стать источником живой интуиции, способной уловить сущностное ядро этого опыта.

Мыслить собственное мышление – этот процесс, как бы мы ни пытались добиться точной концентрации на настоящем, где движение рефлексивного акта совпадает с потоком анализируемого опыта без какого-либо временного разрыва, на самом деле всегда предполагает воспоминание, в том смысле, в котором «самонаблюдение фрагментов опыта происходит только при их новом возрождении в следующий момент времени» (Scheler, 1999, р. 148); однако даже в случае с мышлением, сосредоточенном на настоящем моменте, речь идет всего лишь о сокращенной временной дистанции, поскольку полное совпадение времени мысли с временем потока ее осмысления невозможно. И все же попытка сосредоточиться на настоящем моменте дает более явственное знание, способное как проникнуть в глубины феномена, так и уловить его оттенки, которые в воспоминании становятся почти или вовсе неощутимыми.

Метод рефлексивной дисциплины

Осознание потока ментальной жизни сохраняется в форме его осознанного удержания, даже когда событие ментального опыта завершилось; поэтому у сознания остается возможность рефлексивных «возвращений», способных не только углубить, но кроме того изменить качество процесса самопонимания. Рефлексивное мышление позволяет зажечь «внутренний свет, освещающий поток жизни» (Stein, 2001, р. 152), и этот процесс самопрояснения заставляет нас интенсивно присутствовать во времени. Только при включении рефлексивного взгляда сознание обретает форму, и такое живое сознание проясняет сам поток жизни.

Эдит Штайн, которая интерпретирует процесс самоанализа в феноменологических терминах, говорит о «знании сущности», чтобы показать, что процесс анализа ментальной жизни должен уловить свое сущностное качество. С феноменологической точки зрения это значит: а) описывать ментальный опыт; такое описательное действие можно понимать как попытку зажечь внутренний свет, в той мере, в какой соблюдается гуссерлевский принцип верности описания, требующий придерживаться очевидности того, что явствует взгляду; б) знакомиться с собственными описаниями, то есть мысленно (рефлексивно) останавливаться на выявленных данных, потому что только продолжительная концентрация рефлексивного взгляда позволяет постичь качество ментального опыта; в) стремиться к тому, чтобы результатом познания не стало распыленное видение ментальной жизни, то есть, чтобы рефлексивному сознанию не предстало множество оторванных друг от друга когнитивных результатов; далее необходимо заняться исследованием того, что в феноменологических терминах определяется как структурные инварианты феномена – того, что указывает на сущностные качества феномена (в данном случае – ноэтического). Этот путь феноменологического самоанализа позволяет получить «опыт себя» (esperienza di se), который рождается, только когда мы мыслим сами себя и чувствуем, как мы мыслим и чувствуем. Именно в процессе этих рефлексивных переходов оформляется так называемая «феноменология внутренней жизни», которая позволяет достичь глубокого «духовного знания» (De Monticelli, 2000, р. XXIII).

Очерченная здесь процессуальная развёртка рефлексивных действий не должна создавать иллюзию возможности научного познания ментальной жизни. Этого не допускает сама природа когнитивного опыта: его можно было бы подвергнуть глубокому анализу, если бы он по своим свойствам мог продолжительное время оставаться доступным рефлексивному взгляду. Однако такой опыт не есть «нечто длительное»: едва завершившись, он ослабевает (Stein, 2001, рр. 152–153), и потому его познание является трудным делом. По мнению Штайн, чтобы воспрепятствовать, хотя бы частично, этой проблеме, следует выполнить удержание, сохраняющее опыт неизменным. Я же считаю, что речь не идет лишь о воспоминании фрагментов ментального опыта, но и о культивировании самомышления в то время как мышление происходит, то есть о внимании к ментальной жизни в ее протекании – о том, что называется «полным осознанным присутствием» или «самоприсутствием»[64]. В то время как в естественном состоянии нашу мысль увлекают внешние предметы и явления, техника самоприсутствия развивает особые диспозиции, позволяющие сохранять сосредоточенность на процессе ментальной жизни в ее протекании.

Сознание, предельно внимательное к своему становлению, к течению своих мыслей и своего чувства – это сознание, способное на открытое и непрерывное внимание на себе самом. Открытое внимание – это внимание, не нацеленное предварительно на поиск чего-либо определенного; оно предполагает соответствующую восприимчивость, которая позволяет феномену, порожденному внутренним опытом, предстать перед внутренним взором в своем сущностном качестве. Действовать открытым, ничего не предсказывающим вниманием – значит держать ум насколько возможно отдельно от действия, выполняемого некоторыми концептуальными и процедурными инструментами, которые удерживают рефлексию в заранее данных рамках и в итогене позволяют достичь подлинного знания себя, к которому мы стремимся. Сознание, таким образом, должно освободиться от всего, что затуманивает взгляд, очиститься от всех предзаданных идей, не боясь пустоты знания. Если, концентрируя внимание на этом хрупком материале – потоке внутренней жизни, – мы «проецируем на него наши знания, суждения, образы, получается своего рода плотный покров, не позволяющий этой реальности проявиться» (Zambrano, 2008, р. 52). Открытое внимание питается продуктами сознания, которые заглушают знания и воображение, чтобы сделать взгляд как можно прозрачнее, подобно эфемерному свету, который не воздействует на вещи, но который почти проходит сквозь фрагменты жизненного опыта, так что и сами они становятся прозрачными.

Внимание можно назвать непрерывным, когда субъект старается как можно дольше удерживать взгляд сосредоточенным на себе самом. Это непросто, поскольку обычно наше внимание постоянно отвлекается как на внешние стимулы, так и на внутренние «помехи» когнитивного потока; ведь, когда субъект погружается в процесс самоанализа, ничто не мешает фантазиям, желаниям, навязчивым идеям и т. п. проникать внутрь когнитивного акта наблюдения, отвлекая субъекта от его занятия. Но, поскольку акт познания, стремящийся к точному и полному знанию, требует сосредоточения на феномене – сосредоточения, которое предполагает непрерывную концентрацию взгляда, – необходимо добиваться «того недремлющего внимания, которое символизируют глаза совы, спутницы Афины» (Zambrano, 2003а, р. 50). Текучая, постоянно изменяющаяся реальность, которую представляет собой поток сознания, требует беспредельного внимания и сосредоточенного, ни на что не отвлекающегося взгляда. Чем устойчивее внимание, тем выше вероятность в результате рефлексии получить адекватное представление о внутренней жизни. Если внимание – это расположенность к пониманию жизни в ее протекании, то экзистенциальный эффект самопознания будет пропорционален количеству внимания, которое человек способен приберечь для своего опыта.

Можно сказать, что насыщенность жизни прямо пропорциональна силе света, которым мышление пытается озарить и прояснить опыт. Мыслить самого себя – значит привести в действие внутренний свет. Мы не всегда имеем возможность рефлексировать, и, следовательно, не всегда живем в ясности; случаются минуты слабого света, когда мы слишком захвачены жизнью, чтобы остановиться для рефлексии; этих мрачных моментов не избежать, но главное – стремиться к поиску моментов ясности. Деятельность заботы – это то, что призывает нас к ясности, пробуждает и оставляет бодрствующими, выводит из тени к свету; а забота о себе, в частности, зовет сознание к свету мысли, тому, что толкает нас к осознанности, заставляет нас быть внимательными к собственному становлению. Дисциплина рефлексии отвечает нашей насущной потребности – потребности искать смысл того, что предстает перед нами, и этот поиск открывает нам пространство свободы, покуда «рациональный поиск смысла – это свободный акт» (Stein, 1999b, р. 108).

Рассеять внутренний мрак

Каким бы эффективным ни оказался феноменологический метод, все же нельзя поддаваться искушению и возлагать на него слишком большие ожидания, поскольку даже при самом строгом его применении лишь малая часть феномена оказывается доступна очевидности рефлексивного внимания; нередко то, что открывается взгляду, оказывается окружено ореолом тени. Никакой ментальный опыт не попадает целиком «в светлый круг чистой данности» (Husserl, 2002, р. 167)[65], и не только потому, что рефлексивный взгляд не есть луч чистого света, но и потому, что он с самого начала затуманен дымкой мыслей и кишением эмоций, неизбежно застилающих взор. Дело еще и в том, что каждый феномен представляет собой неиссякаемый источник информации. Чтобы уловить сущность феномена, нужно придерживаться очевидности (принцип очевидности), то есть формы его изначальной данности, которая открывается посредством рефлексивного взгляда; но при этом необходимо считаться и с тем фактом, что не все сущностно важное открывается взгляду, и каким бы упорным и хорошо систематизированным ни было усилие выйти за пределы очевидного и проникнуть в область тени, окружающей любую данность (принцип трансценденции), всегда останется что-то неучтенное. Никакая когнитивная техника, даже точное наблюдение в сочетании с принципом эпохэ, не дает полного и чистого ведения психической жизни. Наконец и сам человеческий разум, сущность которого в его конечности, не может вынести всю полноту реальности. Может быть поэтому скрытая структура вещей неизбежно оказывается сильнее явной (Гераклит, фрагм. 123)[66]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Апология Сократа» Платона здесь и далее цит. по материалам, размещенным в электронной библиотеке Платоновского философского общества: http://www. plato.spbu.ru/TEXTS/index7.htm – прим. пер.

2

«Лахет» цит. по: http://www.nsu.ru/classics/bibliotheca/plato01/plato01/lahet.htm. -прим. пер.

3

Цит. по.: Эпиктет. Беседы. М.: Ладомир, 1997. С. 67

4

Там же. С. 51.

5

Цит. по: Тит Лукреций Кар. О природе вещей. М., 1983

6

Цит. по: Фуко М. История сексуальности-III: Забота о себе / Пер, с фр. Т. Н. Титовой и О. И. Хомы под общ. ред. А. Б. Мокроусова. Киев: Дух и литера; Грунт; М.: Рефлбук, 1998.

7

«Нравственные письма к Луцилию» цит. по электронному изданию: http:// ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=l 346570001.

8

Фуко М. Герменевтика субъекта. СПб: Наука, 2007. С. 75.

9

Итальянское «mente» (в отличие от «anima») обозначает одновременно и мышление, и внимание, и сознание; в переводе используются все значения, в зависимости от контекста, однако следует иметь в виду, что ни одно из этих понятий полностью не соответствует сложной семантике слова «mente». – прим. пер.

10

Здесь и далее «Алкивиад I» цит. по электронному изданию: http://www.plato.spbu. ru/TEXTS/index7.htm.

11

Фуко М. Герменевтика субъекта, цит. С. 46

12

Здесь и далее «Апология» Платона цит. по: http://www.plato.spbu.ru/TEXTS/ index7.htm.

13

Здесь и далее цит. по: http://www.nsu.ru/classics/bibliotheca/plato01/plato01/lahet.htm.

14

Здесь и далее цит. по: http://www.plato.spbu.ru/TEXTS/index7.htm.

15

Здесь и далее цит. по: http://www.plato.spbu.ru/TEXTS/index7.htm.

16

Здесь и далее цит. по: http://www.plato.spbu.ru/TEXTS/index7.htm.

17

Этот фрагмент из «Протагора» ((ἐπιμελοῦνται πᾶσαν ἐπιμέλειαν) буквально переводится как «заботиться со всей возможной заботой» о добродетели: это говорит не только о центральной роли добродетели в человеческой жизни, но и об огромной значимости заботы. Здесь и далее текстовые примечания, отмеченные «[17]», принадлежат Л. Мортари.

18

Таким образом, забота о себе предстает как деятельность в основе своей ноэтическая, то есть совершаемая при помощи мышления. Фуко (2003, p. 13) пишет, что «забота о себе предполагает некий способ слежения за тем, о чем ты думаешь, что делается у тебя в душе» [Герменевтика субъекта, с. 23]. Ноэтическую сущность практики заботы о себе можно выделить и при этимологическом анализе слова, которое в древнегреческом означает «заботиться» – ἐπιμελέομαι. В нем отчетливо прослеживается родство с μελέτη, что означает не только заботу, попечение, но и мысль, думу. Кроме того, у других древнегреческих терминов, обозначающих заботу, среди возможных значений обнаруживается также мыслительная деятельность, раздумье. Так обстоит дело с термином πϱόνοια, который обозначает как внимание, так и заботу, и с глаголом πϱονοεῖν – посвящать свои мысли чему-либо; φϱοντίζδειν, который Сократ использует в «Апологии» (29 e-d), говоря о верном направлении воспитательной заботы, означает как думать, размышлять, так и заботиться, печься. В «Облаках», где описывается Сократ в процессе раздумий, Аристофан использует термины φϱοντίζδειν и ἐχφϱοντίζδειν; Ксенофонт в «Пире» (VI, 6), чтобы показать, что размышление – отличительная черта Сократа, прибегает к термину φϱοντιστής. Если вспомнить, что φϱοντίς обозначает не только акт мышления, но и заботу, можно сказать, что тот, кто размышляет, то есть φϱοντιστής, – это тот, кто способен уйти от всеобъемлющего влияния практических дел и посвятить себя размышлению, и именно размышляя, заботится о себе.

19

Здесь и далее «Никомахова этика» Аристоттеля цит. по электронному изданию: http://www.lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/nikomah.txt.

20

Эпиктет. Беседы. Цит. соч., с. 76.

21

Хотя платонизм отводит самопознанию крайне важное место (Foucault, 2003, рр. 58–59) [Герменевтика субъекта, цит. соч., с. 83], все же едва ли можно отождествлять эту практику с заботой о себе, поскольку, если проанализировать всю совокупность сократических диалогов, обнаруживается, что для реализации заботы о себе рекомендуется прибегать и к другим духовным практикам (сосредоточение мысли на самой себе, собирание души на своей оси, отступление в себя), не уподобляемым самопознанию. Несмотря на «тесное переплетение» (Foucault, 2003, р. 60) [Герменевтика субъекта, цит. соч., с. 85] заботы о себе и самопознания, именно забота о себе является целью, которой подчинены все эти многочисленные практики; поэтому, хотя можно утверждать, что самопознание играет ключевую роль, все-таки представляется неверным делать вывод о тождественности этой практики и заботы о себе.

22

Герменевтика субъекта, цит. соч., с. 23.

23

Там же, с. 384–385.

24

Там же, с. 61.

25

Там же, с. 23.

26

Там же, с. 62–64.

27

Там же, с. 65.

28

Герменевтика субъекта, цит. соч., с. 27.

29

Там же, с. 28.

30

Там же, с. 29.

31

Цит. по: Эпиктет. Руководство / Пер. с древнегр. А. Я. Тыжова // МНЕМОН. Исследования и публикации по истории античного мира / Под ред. проф. Э. Д. Фролова. Выпуск 6. Санкт-Петербург, 2007. С. 524.

32

Прагматическое применение термина «духовный» ввел Пьер Адо: пытаясь обозначить качество упражнений мысли, предлагаемых античной философией, он говорит о духовных упражнениях, понимаемых как когнитивные практики, в которых душа (mente) превращает себя в материю, которую необходимо понять и преобразовать, чтобы изменить свое бытие (Hadot, 2005, р. 30) [Адо П. Духовные упражнения и античная философия. М., СПб.: Степной ветер, Коло, 2005. С. 22]. Речь идет именно об упражнениях, поскольку в основе рассуждений лежит аналогия между физической деятельностью по формированию тела и духовной деятельностью по развитию внутренней жизни: так же как физические упражнения при регулярном повторении позволяют добиться хорошей физической формы и развить определенные способности, духовные упражнения преобразуют качество внутренней жизни, а вместе с ним и бытие субъекта.