Звериный круг

Болтая ногой в кеде, хозяйка мопса с задумчивым видом месила молодыми зубками импортный каучук, изредка и, верно, для порядка дергала поводок. Валентин прищурился. Отчего-то пришло на ум сопоставить ее годы и свои. Наверняка, какое-нибудь ПТУ или школа. Разница – в добрый десяток лет! Кошмар, если вдуматься! И при всем при том – сущий пустяк!.. Услышав очередной вздох, он поинтересовался:

– Неприятности?

– А-а… Ерунда! – она попробовала выдуть пузырь, но он лопнул, едва появившись.

– Ясно. Папа не дал на мороженое?

Собеседница фыркнула, не ответив.

– Может, мопс надоел? Китайский?.. Все-таки выгуливай, купай, расчесывай.

– Не-а!.. – она мотнула головой. – Мопс – теткин. А я с ним только сегодня. Да и спокойный он у меня. Хороший такой мужичок. Верно, Джек?

Мопс показался из-под скамьи, вопросительно глянул на хозяйку, потом на Валентина. Вид у него был, как у автомеханика, которого бестолковым вопросом выманили из-под машины. Умные большие глаза, выражение недоумения на китайской мордашке.

– Замечательный зверь! – с чувством произнес Валентин. Соседка удивленно шевельнула бровями, но промолчала.

– Десятый класс или девятый?

– Ясельки, господин министр, – глаза ее смешливо сверкнули. – Слышали про такое заведение?

– Как же. Сам там бывал. Даже закончил с отличием. Быстрее всех запеканку съедал. Медаль имеется.

Она прыснула и тут же прижала ладошку к губам, возвращая лицу серьезность.

– Давно это было?

– Прилично. Лет этак двадцать с хвостиком. С хорошеньким таким.

– Ого! Возраст почтенный.

– Я бы сказал – солидный.

– Понимаю. Радикулит, ревматические обострения?

– Ни боже мой! Напротив, – самый что ни на есть расцвет сил. Пик всех талантов.

Они враз рассмеялись. Над глупостями всегда смеются охотнее. Соседка оказалась из смешливых, и самое странное – это заражало. Неизвестно откуда возникло ощущение, что с ней можно говорить о чем угодно – о мопсах, о цирке, о полете американцев на Луну. Да и голос у нее был еще не испорчен, хотя что Валентин понимал под «испорченностью», вряд ли можно было так просто объяснить. Возможно, казенные интонации, блатную браваду, убогую односложность… Красиво говорящих людей – вообще немного. Их и в Красной-то книге не сыскать. Комментаторы и те – не говорят, а бормочут – вроде и внятно, но некрасиво. Роботы, не годящиеся в рассказчики.

– Так в чем там у нас дело? Я имею в виду неприятности? Какой-нибудь двоечник не оценил твоего носика?

Она машинально схватилась за нос, словно проверяя, все ли с ним в порядке. Блеснула прищуренным взглядом.

– Нравится?

– Ничего, – Валентин потрогал и свой нос, знакомо ощутив его чужеродность. Интересно, что бы сказала она, узнав, что раньше этот самый нос был несколько иной формы? Впрочем, ей-то до этого какое дело?

Валентин по-новому взглянул на соседку. Теперь она уже казалась ему интересной. Прежде всего – вирусом, что таился в смешливых глазах. Словно от случайного ветерка, в темной глубине роговиц внезапно вспыхивал задорный огонек, и из каштановых глаза враз превращались в рыжевато-агатовые. Чудилось, что в любое мгновение хозяйка мопса готова рассмеяться. Такое иногда бывает. Есть люди хмурые, а есть веселые. Есть такие, из которых выжимаешь улыбку, разжигаешь, словно сырое полено, а есть, кого и разжигать не надо. И сразу стало понятно, отчего крутятся возле подъезда прыщавые молокососы. Девица была обычной, да не совсем. Так же, как прочие, она выдувала из жевательной резинки гулкие пузыри, резала бритвой джинсы на коленках, изо всех сил изображала независимость – и все же в привычные рамки она вписывалась с трудом. Таилось в ней нечто свое, о чем, возможно, она и сама еще не догадывалась, но окружающие-то слепцами не были и потому тянулись к распускающемуся бутону, выстраивались в гомонящую очередь, прозорливо чуя присутствие нектара. Беда всех красивых женщин – выбирать среди первых. Но кто у нас эти первые? Хамовитые прощелыги, бойкие лжецы да сластолюбцы… Может, зря он ее отбрил тогда?

Валентин продолжал разглядывать собеседницу. Буйные, напоминающую шевелюру Горгоны волосы, чистая кожа, глаза деревенской хохотушки. Впрочем, на селянку она совсем не походила. Смуглый овал лица, нос с горбинкой, подвижные губы, охотно подыгрывающие смешливой мимике, а в общем… Обычная симпатичная мордашка. Главным в ней была постоянная готовность смеяться – и не только голосом, – глазами, ртом, ямочками на щеках, может быть, даже руками и ногами. А еще проглядывал в ней незабытый ребенок – тот самый ясельно-песочный, способный задавать миллионы наивных вопросов и также наивно разрешать их. И кто сказал, что это минус? Может, даже совсем наоборот?

Наклонившись, Валентин заглянул под лавку. Вольготно разлегшись среди окурков, конфетных фантиков и пыли, китайский мопс благодушно прислушивался к разговору двуногих. Раскосые глаза его довольно жмурились, на морде была написана покровительственная лень.

– Слышь, Джек! Как думаешь, пойдет твоя воспитательница ко мне в гости?

Джеку не пришлось напрягаться. За него ответила «воспитательница».

– Ого! Меня приглашают?

– Вроде того.

– И что мы будем в твоих гостях делать?

– Ничего, – Валентин пожал плечами. – Тут скамейка и солнце, там диван с торшером. Вот и вся разница. Будем сидеть, чесать языками.

– Это ты называешь гостями?

– Увы, мороженого у меня нет, конфет тоже.

– Но что-то ведь есть?!

Валентин вспомнил о недоеденном торте, о сегодняшней авоське деда. Несколько воодушевившись, бегло принялся перечислять:

– Кефир есть, холодец, хлеб черный за восемнадцать копеек… Еще чай – грузинский напополам с турецким. Сорт такой… Кажется, осталась половинка торта с пивом.

– Какой торт? – деловито осведомилась она.

– Ну, во-первых, – позавчерашний, а во-вторых, если, конечно, не ошибаюсь, – безе. Так это вроде называется?

– Нормалек! – она энергично потерла ладони, в миг превратившись в маленькую сладкоежку. – Торт безе я люблю. И пиво, кстати, тоже!

– На пиво очень-то не рассчитывай. Напиток сугубо алкогольный, и угощать им детей…

– Спокойно, господин министр! – она остановила его движением ладони. – Паспорт имеется, детей здесь нет!

Смешливый огонек в ее глазах вновь заплясал, провоцируя на ответное веселье, заражая вирусом, о существовании которого часом раньше Валентин даже не подозревал.

– Тогда пошли, совершеннолетнее дитя.

– Ага! Только зверя своего домой доставлю. Нечего ему в гостях делать.

– Почему? Вполне воспитанный пес. Заберется под диван, будет философствовать.

– Обойдется! – движение могущественной ладошки повторилось. – Философствовать можно и дома.

***

– Кто посадил Мозыря на перо?! Люмик? Да это туфта голимая! – Сулик нервно хрустел пальцами. – На кой ляд ему это понадобилось?

Дрофа почтительно склонил голову.

– На бутылке его отпечатки пальцев. Уже проверено. Версия органов такова: они встретились, чтобы обсудить ситуацию, выпили…

– И с пьяных глаз подрались – как же!

– Менты так и решили. У них там, правда, нестыковка с анализами.

– Ну-ка, ну-ка! Что еще за нестыковка?

– Да странность одна. Люмик из бутылки пил точно, а вот Мозырь, похоже, нет. Но вникать в это все равно не будут. Дело, как пить дать, прикроют. Два трупа – один убийца, чего проще.

Сулик помотал головой.

– Следаки поганые! Ведь нитками белыми шито! Им-то, понятно, чихать, кто тут кого режет, рады, наверное… – он тяжело уставился на подчиненного. – Сам-то ты веришь, что Люмик, этот тихушник, грохнул своего помощника, а после застрелился?

– Люмик мог подозревать помощника, – осторожно предположил Дрофа. – А по запарке чего не сделаешь. Как ни крути, арестовали несколько вагонов. Люди нужные полетели. Вместо дешевой фурнитуры нашли водку и финскую обувь. Отвечал за все Мозырь.

– Но откуда они узнали про вагоны! Откуда?! – Сулик рубанул ребром ладони. – Ты говорил с Папиком?

– Вчера вечером. Мы даже наехали на него слегонца, для устрашения мальчика покалеченного продемонстрировали. Но Папик, похоже, не врет. Кто-то и впрямь капнул ему про левый товар Малютина.

– И тоже вагоны, – ты обратил внимание?

Дрофа кивнул.

– Китайские спортивные костюмы, аудио— и видеоаппаратура. Целых четыре неоформленных вагона. Малютин прокатил их по всей Польше и на таможне хорошо, видать, подмазал ребят, а здесь задержал из-за всей этой неразберихи. В общем, если бы Папик захотел, он бы увел это барахло без шума и пыли.

– Значит, следует его отблагодарить. – Сулик рухнул в кресло. – А с железной дорогой пора разбираться – и самым крутым образом. Ты слышал меня, Дрофа? Задействуй Яшиных ребят, кого угодно, но чтобы результат был! – Сулик грохнул кулаком по столу. – Кто-то в непонятное нас втаптывает. соображаешь? И стучит, падла, на сторону. Выясни – кто!

– Я уже намекнул нашему офицеру. Он вроде из самостоятельных, обещал разузнать.

– Долго копается!

– Зато надежно. Оно и понятно, он не транспортник, к ОБХСС отношения не имеет, а светиться ему нет резона. Тем более, что вся эта железнодорожная круговерть – на контроле областного начальства. Но думаю, в течение недели ответ мы получим.

– Ладно, – Сулик мрачно огладил на голове жиденькие волосы. – Подождем…

Утренний телефонный звонок по-прежнему не выходил у него из головы. Мелочь, а завела капитально. Знать бы, кто осмелился на такое! Пополам бы порвал!.. Он хмуро взглянул на Дрофу.

– Теперь у нас Алоис там заправляет, понимаешь?

Дрофа, мелколицый и вдумчивый человечек, рассеянно потер челюсть.

– Слышал. Но вы ведь сами так решили.

– Решили, верно. Потому что вариантов иных не было.

– Что-то мне подсказывает, что долго он на этом месте не задержится.

Сулик криво улыбнулся.

– Верно подсказывалка твоя работает! Этот тип широко шагает. Так и штаны порвать недолго.

– Так, может, он и подставил Люмика?

Улыбка Сулика стала жесткой.

– А вот это я и хочу от тебя услышать.

– Я понял.

– И еще… Кто-то у ребят тянет машины. Вчера со стоянки ушло «Вольво». Машина из моего автопарка, понимаешь?

– Я уже занимаюсь этим вопросом.

– Не заниматься надо, а землю рыть! Всеми четырьмя копытами! Ты в курсе, что этот ублюдок звонил мне?

– Вы говорили, шеф. Не беспокойтесь, накроем этого ворона. Сам нарвется рано или поздно.

– Есть какие-нибудь наметки?

– Появятся. Думаю, очень скоро.

– Смотри… Если что, подключу Ароныча.

– Не надо. Попробую обойтись своими силами.

***

Крупный мужчина в черной ковбойской шляпе щелчком отключил приемник. Того, что он услышал, было вполне достаточно, чтобы отрезать ему уши, а оставшееся насадить на вертел и подвесить над жарким костром. Грузно поднявшись, он приблизился к двери и выглянул наружу. Вернувшись к приемнику, некоторое время хмуро его разглядывал. Сумрачно скрутив из газеты кулечек, сплюнул в бумажную глубь и скомкал в кулаке. Глаза с расширенными зрачками продолжали взирать на старенький аппаратик. Заслышав шаги в коридоре, мужчина торопливым движением спрятал приемник в тумбочку.

– Ну, Валек! Ну, Кулибин хренов… – Он матерно выругался. – Поговорим мы с тобой!..

Однако в каморку никто не заглянул, люди прошли мимо. Вновь опустившись в кресло, мужчина выдвинул столешницу, из потрепанной книги вытащил таблеточную упаковку. Услышанное следовало запить и заесть. Бросив в рот пару таблеток, мужчина жадно глотнул из бутыли. Коньяк прокатился, как вода, и лишь в желудке, спустя минуту, стал обращаться в животворное солнечное тепло. Предвкушая забвение, мужчина скупо улыбнулся. Солнечное сплетение оттого и зовется солнечным. Именно там после приема волшебной химии, пульсируя, всходило его внутреннее солнце, зарождалась жизнь – жизнь, которую вне тела он уже не видел и не воспринимал.

***

Поднимаясь по лестнице, она успела узнать его имя, в свою очередь доходчиво объяснив, что зовут ее Виктория и что пиво, если не «Светлое» и не разбавленное, она вполне уважает, что торты «безе» и «птичье молоко» – лучшие в мире и что самое главное – это не попасться на глаза соседским бабулям, которые немедленно наябедничают родителям, хотя на этой неделе последних можно не опасаться по причине пребывания на далекой фазенде, которую дачей не назовешь, но где имеется вполне замечательная банька и протекает не загаженная вконец речушка «вот с такими вот полосатыми рыбками». Слушая все эти подробности, мопс в ее руках жалобно потявкивал. Он словно предчувствовал, какой лучшей в мире сладости его намереваются лишить.

Отворив дверь квартиры, Валентин дождался, когда Виктория освободится от четвероногого друга и спустится вниз. А затем произошло невероятное. Он и глазом не успел моргнуть, как короткий коридорчик с двумя комнатами оказался исследованным юной гостьей вдоль и поперек. Виктория перемещалась стремительно, не упуская из виду ни единой мелочи.

– Класс! – оценила она. – И люстра обломная, и торшер! Ковер у вас клевый – йогой заниматься. Не отказалась бы от такой квартирки.

– Я тоже, – пробормотал он. – Хотя замечу, что для дискотек здесь все-таки тесновато.

– Нормалек! – она решительно сдвинула брови. – Стол сдвигаем к окну, кресла – к стене, и порядок, господин министр!

Округлив щеки, Виктория выдула развеселый резиновый пузырь и розовым язычком переправила обратно в рот. Валентин вздохнул.

– Между нами говоря, господин министр уважает хорошие манеры.

– Нет проблем, – она выплюнула в ладонь белый комочек и прилепила к ручке кресла. – Чего еще желает господин министр?

– Ничего, – Валентин присел на диван, потер нос. Смотреть на нее было горько и приятно. В сущности, не случись Валентину маяться от похмелья, верно, не задержался бы он рядом с ней ни на минуту. Кто знает, возможно, так оно было бы лучше и правильнее. А теперь вот надо сидеть, вспоминать и вздыхать о безвозвратно погубленной молодости…

Крутанувшись посреди комнаты, Виктория изумленно уставилась на него.

– Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?

– А в чем дело? – вежливо поинтересовался Валентин.

– Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?

– Нормалек! – успокоил ее Валентин. – Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.

– Ага… – она озадаченно замолчала. – Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!

– Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? – он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье и прочие сопутствующие радости.

– Ладно! – лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. – Может, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?

– Нет уж. Давай обойдемся без лишних звуков.

– Будем сидеть и наслаждаться тишиной?

– Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и наконец…

Но ее уже не было. С удивлением Валентин прислушался к близкому позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению он потер нос, решив, что угнаться за ней – не самое простое дело. Или действительно – возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, – и тот был только актером. Актером категорийным, однако не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора происходит, а может быть, и с самими фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что они способны, это две-три скучноватые маски, в которые они и сами-то не очень верят.

Виктория вошла в комнату семенящим шагом ребенка, с опаской взирая на перегруженный поднос. Она умудрилась взгромоздить на него все, что обнаружила на кухне. Все, кроме кефира и черного хлеба. Подобная разборчивость наверняка возмутила бы деда. И кефир, и «черняшку» он ставил превыше всего. У Виктории, как видно, были иные приоритеты.

– Однако, бардачок у вас, господин министр! В прихожей на полу кепка, в раковине тарелки немытые, ножи, ложки.

– Я называю это мужским уютом, – возразил Валентин.

– Хорошенький уют! Пыль да тараканы, – она поставила поднос на журнальный столик. Не глядя на него, кротко спросила: – И что теперь? Будем трескать?

Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. Валентин невольно улыбнулся. Это и впрямь заражало. А он-то полагал, что давным-давно обзавелся иммунитетом против веселья. Выходит, нет. Чертова смешинка прокралась и в него. Виктория подняла голову, и Валентин разглядел, что глаза у нее рыжеватые. Оттого, верно, и рождалась иллюзия огня. Впрочем, почему иллюзия? Что-то в глубине этих глаз действительно тлело и разгоралось. Какие-то неясные всполохи, брызги крохотных бенгальских свечей и что-то там еще. Чертики, что прикуривали и прикуривали от спичек. Подобные глаза – подарок судьбы. Может, на сотню один раз и встретишь.

– Разумеется, будем! И трескать, и шамать – и все остальное. Тем более, что подобного я сам не ожидал, – он кивнул на поднос. – Скажи на милость, где ты отыскала колбасу? Распотрошила какой-нибудь дедовский тайник?

– Ничего не знаю ни про какие тайники, – скороговоркой выпалила она. – Знаю только, что пиво тортом не закусывают.

– Э-э, нет! Так у нас не пойдет. Про пиво я сразу сказал: напиток алкогольный, не для детей! – Валентин потянулся к подносу и тотчас получил шлепок по руке.

– Это ведь «Жигулевское», мое любимое! – соседка плаксиво скривила губы. – Я обязательно должна его попробовать.

В течение следующих минут Валентину пришлось убедиться, что в пиве она и впрямь разбирается. Как, впрочем, и в тортах с конфетами, в женских прическах, импортных шампунях и многом-многом другом.

Развалившись на диване, они похрустывали рассыпающимися кусочками торта, прихлебывали остывающий чай. Необходимости в телевизоре не возникло. Опустошая поднос, Виктория успевала тараторить и за телевизор, и за радио одновременно, вещая о своих любимых книжках, о кино, о Маликове и мальчиках из «Ласкового мая», о душечке-Михалкове и десятках прочих вещей. К моменту, когда они насытились, Валентин знал о ней практически все. Похлопав себя по животу, он удовлетворенно констатировал:

– На пиво нас, пожалуй, уже не хватит.

– Еще чего! – она хищным движением схватила бутылку.

– До чего прожорливая девчонка!

– И вовсе нет! Я ведь еще расту. И потом смотри, какие у меня волосы! Знаешь, сколько калорий на них уходит! – Пластмассовые заколки очутились у нее в руке. Она энергично мотнула головой, разбросав по плечам густую вьющуюся гриву. – Видал-миндал?

– Видал…

– То-то! Знал бы ты, как я с ними мучусь. Мыть приходится чуть ли не каждый день! Бутыль шампуня в неделю!

– Зачем же так часто?

Виктория удивилась.

– Ты хочешь, чтобы они были сальными и грязными?

– Да нет, но если это стоит таких мук… – он шевельнул пальцами, имитируя движение ножниц.

– Остричь? Ну нет! Пусть уж будут при мне. Как-никак – главное богатство, – она вновь крутанула головой, отчего волосы опутали ее непроницаемой золотистой пеленой.

– Еще чуток длины, – пробормотал Валентин, – и твоими волосами запросто можно будет душить мужчин.

Виктория довольно усмехнулась. Запрокинув голову назад, вновь заколола волосы.

– Надо будет попробовать.

– Да нет, я пошутил.

– Слушай! – она встрепенулась. – А давай погоняем на твоей машине!

– Моей? Разве у меня есть машина?

– Конечно, есть. Я видела! Вчера вечером, ты на какой-то иномарке приехал. Я только-только вышла погулять с мопсом.

Валентину пришлось признать, что Виктория застала его врасплох. Юная соседка оказалась приметливой.

– Увы, машина чужая. Приятель попросил перегнать на автостоянку. Пришлось помочь.

– Ну и что? Подумаешь, приятель! Он же ничего не узнает. Мы покатаемся и поставим обратно…

В прихожей пронзительно зазвенел телефон.

– Кто бы это мог быть? – Виктория заерзала на диване. Ей было любопытно.

– А это мы сейчас выясним, – Валентин напряженно улыбнулся. – Сделай одолжение, возьми трубку и постарайся узнать, кто звонит. Если что, скажи, что меня нет.

– Ага, значит, я уже и секретарша?

– Посуду вымою сам, честное слово.

– Договорились, – Виктория отправилась в прихожую. Откинувшись на спинку дивана, Валентин прикрыл глаза. Долетевший до него голос соседки звучал вполне уверенно. Виктория не терялась и здесь.

– ..А его нет. Полчаса, как ушел… Ну да, прокатиться на машине. Он тут купил на днях… Да, конечно, у него все нормалек… Я? Я его секретарь-референт…

Секретарь, да еще референт!.. Хмыкнув, Валентин отрезал себе еще кусок торта, принялся меланхолично жевать. Вся его бодрость враз улетучилась. Звонок неизвестного, напоминание о машине… Бог его знает, как быстро все меняется. Только что было весело – и вот уже нет.

Скрипнула дверь, Виктория вернулась в комнату, со вздохом опустилась на диван.

– Уф! Давно так не ела. А голосок у него ничего. Как это самое. Ие… иерехон. Правильно сказала?

– Наверное. Он назвал себя.

– Какой-то Шура. По-моему, малость под шафе.

– Ах, вон кто, – Валентин перевел дух, вспомнив о вчерашнем сержанте. От сердца отлегло. Вот только про телефон, к собственному стыду, он ничего не помнил. Неужели выболтал спьяну?

– Про машину зачем сочинила?

– Ну… Чтобы завидно было. Он ведь там, а я-то здесь.

– Болтуша, – Валентин продолжал жевать, не замечая ни вкуса, ни того, что сахарные крошки сыплются на пол и на колени.

– Хотела ему еще про торт сказать да чего-то постеснялась.

– Постеснялась? Ты?

– Конечно! Я что, не человек, что ли?

– Ты человек. Ты очень даже интересный человек… – Валентин вытер ладонью губы, взглянул на часы. – Прошу прощения, интересный человек, но если мы поели, то по-моему, тебе пора.

Глаза Виктории, два хитрющих фонарика, негодующе сверкнули ему в лицо.

– А вот и нет! Это по-твоему!

– Да нет, подружка, – Валентин поднялся, – тебе определенно пора. Папа, мама, бабушки, мопс.

– Ты что, обиделся? – она нехотя поднялась. – Сам же сказал, что тебя нет.

– Не в этом дело. Просто вспомнил об одном дельце.

– Ага, как же! Дельце…

Чуть упираясь, Виктория все же позволила себя выпроводить в прихожую.

– Спасибо за компанию и счастливо! – он отворил дверь и, развернув девушку, деликатно вытеснил на лестничную площадку. – Действительно, было приятно тобой посидеть… Ну, и передавай привет подружкам!

– Соскучишься, забегай! – отреагировала она. – Я не злопамятная. Или звони.

– Ага, – он сделал попытку закрыть дверь.

– Что «ага»? Ты ни телефона, ни квартиры не знаешь! Записывай!.. Квартира шестьдесят пять, телефон… – она скороговоркой выпалила номер. – Ну? Где твой блокнот? Или запомнил?

– Нет, – Валентин слегка разозлился. – Все, пока!

С обидой за хозяина дверь возмущенно щелкнула замком, и тут же Виктория заполошно заверещала:

– Ой, палец, палец!..

Валентин испуганно рванул дверь на себя и увидел сияющее лицо гостьи.

– Здорово я тебя? – она продемонстрировала ему ладони. – А пальчики-то вот они – все на месте! Красивые да румяные!

Валентину пришлось улыбнуться.

– Ладно, телефон я запомнил, как-нибудь позвоню.

– То-то же! – она изобразила на лице свирепость и показала ему кулак. – Пока!

– Бывай, – он повторно и крайне осторожно прикрыл дверь. Отступив на шаг, прислушался. И не зря. В замочную скважину замогильным голосом забубнили:

– И не забудь в следующий раз про торт. Чтоб снова «Безе» или «Птичье молоко»!..

Глава 5

Кое-что Виктория ему все же подсказала. Менее чем через час он уже подъезжал на бежевом «Вольво» к заднему двору исполкома. У решетчатых ворот взрыкивала чья-то «Волга, и ему пришлось немного подождать. Кучерявый водитель о чем-то сердито переговаривался с охранником. Нервничая, страж высунулся из своей будки чуть ли не по пояс. Казалось, еще немного, и он кувыркнется через низенькие перильца вниз, на исчерченный шинами асфальт.

Двое ребятишек неспешно приблизились к «Вольво». Валентин скосил глаза в зеркальце заднего обзора. Опустившись на корточки, юные любители выхлопных газов внимательно изучали оранжевые мигалки. Поднявшись, один из них пнул кедиком по скату и загадочно произнес:

– Волга-Волга, жди меня долго.

Малолетний приятель тут же откликнулся.

– Камаз-камаз, жди меня один час.

Сказано это было с задумчивой серьезностью, чуть ли не торжественно. Дети разглядывали машину с такими лицами, как если бы перед ними рухнул с небес диковинный механизм. Упрямый кедик еще раз ударил по рифленому скату.