Звериный круг

Звериный круг

Андрей Щупов

© Андрей Щупов, 2019

ISBN 978-5-0050-8827-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

РЕТРОСПЕКТИВА

Она ждала его осенью, но так уж вышло, что встретиться им довелось позже. Почти на полгода.

Оттрещав последними заморозками, февраль успел бесславно скончаться. В город ворвался ребячливый март, по-птичьему шумный, по-южному яркий. Было чему порадоваться, было над чем подосадовать. Мир утопал в лужах и маслянистых разводах. Сошедший снег обнажил мертвый асфальт, горы мусора и жухлую скучную траву на газонах.

Так уж вышло… Фраза, подразумевающая неласковую предысторию, нечто внезапное, ниспосланное обстоятельствами. Однако никаких историй он излагать не собирался. Переступив порог, вялым движением Николай опустил к ногам сестры легонький брезентовый мешок и сипловато пробормотал:

– Вот, значит, вернулся…

Она смотрела на брата и не узнавала. Длинный, с поредевшей шевелюрой и нездоровым огрубевшим лицом, он походил чем-то на тех скуластых, исхудавших солдатиков, возвращавшихся с фронта в сорок пятом. Словно ожила хроника минувших лет, настоящее и прошлое перемешалось. С криком девушка повисла на шее брата, осыпая колючие щеки, подбородок быстрыми поцелуями. И впервые Николай неуверенно улыбнулся. Но лучше бы он этого не делал. Улыбка его выглядела пугающе. Темная подрагивающая полоска рта напоминала прилепившуюся к лицу пиявку. Передних зубов у Николая не было. Все так же он стоял у порога, безвольно опустив руки, даже не пытаясь обнять сестру. Отступив на шаг, Наталья по-новому всмотрелась в него. Страх и жалость холодными щупальцами обволокли сердце. Улыбка на лице брата составляла лишь часть целого. Человек, стоящий перед Натальей, был ей пугающе незнаком. Пустой отрешенный взгляд, мешки под глазами, рубчатый шрам, рассекающий левую щеку. И что-то еще проступало в его чертах… Что-то новое, чего раньше не было. Впрочем, она уже не разглядывала. Выступившие слезы превратили стены прихожей и тощую, застывшую в дверях фигуру в колеблющийся туман.

– Испугалась? Ничего, привыкнешь, – Николай засмеялся. Каркающе и так же сипло. Больно пожав ей плечо, прошел в квартиру…

А позже они пили на кухне чай с клубничным вареньем, и после каждого глотка Николай блаженно постанывал. Наталья ни о чем не расспрашивала. Все тот же страх заставил забыть о вопросах, и она сама рассказывала о новой работе, о засеваемых в саду грядках, о студентике ухажере, стеснительном и беспомощном. Временами ей казалось, что Николай не слышит ее, но она продолжала тараторить, заполняя тишину нехитрыми новостями, заранее страшась его шепелявой речи, того, что он может ей поведать. И только раз горестным возгласом у нее вырвалось:

– Господи! Да ты словно из тюрьмы вернулся!

И снова Николай сипло рассмеялся. Кружка в его руке задрожала, расплескивая чай.

– Тюрьма? Н-н-нет, Ната, это не т-тюрьма, – слова давались ему с трудом, ко всему прочему он еще и заикался. – Чтобы угодить туда, где я был, нужно совершить одно-единственное преступление – дожить до восемнадцати.

Дрожь его прошла, Николай потянул кружку к губам. Кадык на длинной жилистой шее судорожно задвигался. Чаепитие получилось невеселым.

А на второй день он залепил ей оплеуху. Николая взбесили жалостливые глаза сестры. И когда она ударилась в слезы, с ним стало твориться неладное. Руки Николая заходили ходуном, голос сорвался на визг. Он кричал что-то неразборчивое, и с криком, словно воздух из пробитого баллона, силы стремительно покидали его. Бледный, задыхающийся, он рухнул на стул и зарыдал. С ужасом она смотрела, как, обхватив лысеющую голову, он рвет жиденький ежик волос, роняя светлые пучки на колени, как часто вздрагивает его сгорбленная спина.

На следующее утро все и выяснилось. Знакомому врачу, усталому и тусклолицему, не понадобилось много времени, чтобы определить болезнь Николая. Выписав направление в психотерапевтическое отделение, он наговорил Наталье множество непонятных слов. Единственное, что она уяснила, это то, что брат ее сошел с ума. Тихое помешательство с туманным названием, писанным на латыни. В довесок к шрамам на лице и выбитым зубам. Протягивая направление, врач как бы невзначай поинтересовался:

– Он что, вернулся оттуда?

Наталья не поняла, что именно эскулап подразумевает под этим «оттуда» и блеклым голосом сообщила, что Николай демобилизовался из армии.

***

В этот же день за многие сотни километров от города, в котором проживали Николай с Натальей, на глухой лесной поляне стояли двое. Лица их были багровы, на обтянутых солдатским сукном спинах темнели широкие пятна. Чтобы добраться до этого места, им пришлось брести пехом двое суток кряду.

– Похоже, финишировали, а, лейтенант?

Офицер промычал невнятное, поморщившись, потянул носом. Морщиться было от чего. Пятна крови виднелись по всей поляне. Взрытый когтями дерн, поломанные ветки и что-то багрово-лоскутное, размерами никак не похожее на человеческое тело, лежащее как раз посреди поляны.

– Хорошая работенка, верно?

– Черт!.. – Лейтенант наконец-то справился с собой. – А где же… Где остальное?

– Известно где! У Хозяина в брюхе. А скорее всего – уволок куда-нибудь и спрятал. Он – товарищ запасливый. Все равно как хомяк.

Лейтенант приблизился к помятым кустам барбариса, разглядывая землю, нахмурился.

– Следы-то какие!

– Это точно, лапка у Хозяина крупная… – Сержант опустился на кочку, широким платком утер взмокшее лицо. – Это нам еще повезло. Могли и неделю топать.

– Могли, это точно.

– Хорошо, мошкары нет, а то бы совсем припухли.

– Мошкары?.. А этого тебе не достаточно? – Лейтенант кивнул на забрызганные кровью ошметья, сплюнул под ноги. – Сколько возни теперь будет! Объяснения, протоколы…

– Кому-то будет, а кому-то нет, – сержант нагловато улыбнулся. Он был лучшим сыскарем на все ближайшие зоны, и панибратство ему прощалось. Бывший таежник и нынешний срочник слыл незаменимым в подобных охотах. Кроме того – до конца службы ему оставалось немногим более трех месяцев.

– Да и что будет-то? Одежонка чья? Его. Кровушку тоже возьмем на анализ. Всего и делов!

– Делов… – Офицер хмуро покосился на подчиненного и неожиданно ощутил беспричинную зависть. Был сержант тощ и жидковолос, ростиком едва доставал до плеча лейтенанта, – однако вот не потерялся в армии, в люди выбился и чушком не стал.

– Как он брел по воде столько? Вот я чего не пойму!

– Ради свободы и не такое проделывают. Да и не брел он, а плыл.

– Плыл?

– Ну да. Вниз по течению, как я и толковал. Эти ребята – все до единого халявщики.

– Так холодно же!

– А помните те обрывки полиэтилена? И тут – вон пара кусков валяется.

– И что?

– А то, что эти хитрецы «гидрокостюмы» себе сооружают.

– Гидрокостюмы?

– Ага, портняжное дело – нехитрое. Трава, тряпье, стекловата какая-нибудь, а поверх слой полиэтиленовых кульков. И проводом. Удобства, конечно, сомнительные, – зато сутки можно по любым рекам сплавляться.

– Дела-а!.. – лейтенант продолжал описывать круги по поляне. – Похоже, все-таки протек его «гидрокостюмчик». Раз выбрался на берег.

– А может, оголодал.

– Может, и так… – Офицер склонился. – Вон следы какие четкие. Его и медведя. А тело косолапый, должно быть, и впрямь с собой уволок.

– Знамо, с собой. Только я так соображаю: может, оно и к лучшему, что уволок? Нам-то с вами трупак зачем? Его же назад тащить бы пришлось. Вертушка тут близко не сядет, сами видите – лес да вода. Разве что на крюк цеплять или по трапу, но тоже радости мало. Перемазались бы, как черти.

Тут он был прав. Погоню уже трижды дробили по водным протокам. От лагеря отмахали километров сто, если не больше. Жутковатая находка и невеселый финиш устраивали всех. Следы на земле, примятый кустарник, а главное – окровавленное тряпье. И меньше разговоров – про «курорт», про разгильдяйство охранников. Нет беглеца, нет и дела, а вместо трупа – хватит пары лоскутьев. Да вот еще полиэтиленовые ошметья прихватить для доказательности.

– Ну что, будем догонять Хозяина?

– Перебьется, – лейтенант ковырнул сапогом кочку. Под ногой чавкнуло, полосатый бородавчато-коричневый лягушонок испуганно скакнул в сторону, притаился в жухлой траве.

– Заявку егерям дадим, и хватит. Пусть шарят вокруг, если не лень. Мы свое отработали.

– Вот и я так думаю. Чего пятки зря мозолить.

Лейтенант озабоченно потер лоб ладонью.

– А он не мог медведя того? Все-таки у него «Макаров» был.

– Ага, из такой пукалки – и по медведям садить! Тогда уж сразу из рогатки! – сержант гоготнул, и начальнику стало ясно, что вопрос смешон и нелеп. Действительно, – огромный медведь и крохотный «Макаров»! Да и расстрелял, судя по всему, заключенный все свои патрончики. Еще там, возле изолятора.

– Кстати! Он тут близко, случаем, не шастает? В смысле – косолапый?

– Вряд ли. Чего ему шастать? На сытый желудок оно спать завсегда тянет, а не бродить по окрестностям.

– Стало быть, закурим… Заодно и ракету дадим, – лейтенант еще раз настороженно огляделся. Кругом шелестел лес, деревья отбрасывали сумрачную недобрую тень. Видимо, поняв его состояние, сержант поспешил успокоить:

– Нормально, лейтенант! Автомат – тот же карабин. Если знать, куда бить, – все одно не устоит. Хоть сохатый, хоть косолапый. Главное близко не подпускать. Они, медведи-то, быстро умеют бегать, и когти подлиннее наших штык-ножей будут. Взмах – и нет скальпа, еще разок – и хребет пополам.

– Вот и переломил клиента… – Лейтенант с трудом оторвал взгляд от кучи окровавленного тряпья. Над останками беглеца кружили мухи, подходить и вглядываться не хотелось.

– Ну что, даем ракету?

Сержант с легкостью кивнул. Офицер поднял к небу толстый ствол сигнального пистолета. Хлопок с чувствительной отдачей, и гроздья зеленых огней прочертили в высоте крутую дугу.

– Красиво! – сержант задрал голову. Лейтенант тоже проследил за траекторией искусственных звезд.

Как ни крути, дело сделано. По крайней мере, их задача выполнена, пусть теперь ишачат другие. Изучение места происшествия, фотографии, образцы ткани с кровью – это загонщиков уже не интересовало. Лейтенант тяжело опустился на корточки – совсем, как зэк. Оно и понятно, с волками жить, по-волчьи выть. Манеры конвойные войска и впрямь перенимали у урок с удручающей быстротой – к жаргону приучались, к чифирю. Еще и ножи с наборными рукоятями за голенищем таскали, многие и татуировкой зоновской баловались. Начальство, разумеется, обо всем знало, однако смотрело сквозь пальцы, мирилось, как с неизбежным.

Родив невеселый вздох, лейтенант стянул с головы фуражку, закоростевшими за время охоты пальцами сунул в зубы мятую сигарету. Подчиненный с готовностью поднес зажигалку.

Глава 1

В некоторых широтах иллюзия праздничности, увы, – привилегия темного времени. Тусклое переходит в спектр невидимого, унылое исчезает, и даже казармы перестают быть казармами. Лампочки, бра, фасонистое сверкание люстр способны превратить любой загаженный город в очаровательную картинку. Человеческий мозг тянется к тайнам и он же по собственному бессилию не переносит изобилия цвета. Ночь одинаково отвечает и первому и второму требованию. И когда томный кавалер-вечер обволакивает землю широкими объятиями, ей Богу, людям стоит на пяток-другой минут выбраться на улицу. Мир в тихие ночные часы воистину преображается…

Ветер налетел издалека, пригнул черные верхушки, зашелестел листвой. Поежившись, часовой сонно огляделся. Из деревьев, обступивших помещение склада, внимание привлекло то, что росло ближе к окнам. Чем-то оно напоминало выпрашивающего подаяние нищего. Ветви тянулись к электрическому свету, загибаясь чуть вверх, совсем как человеческие ладони, согбенный ствол взывал о милости. Подивившись столь неожиданному сравнению, часовой заворочался на мешках, устраиваясь поудобнее. Глаза привычно пробежались по стенам склада, задержались на красочном плакате. Губы рядового расползлись в ухмылке. Плакат изображал классическую троицу: бородатого детину в шлеме времен Святослава, юного комсомольца в буденовке и человека в звездной зеленой каске. Все три воина хмурились, глядя в загадочную даль, и никто из них не подозревал, что проказливый карандаш успел поработать над ними, надписав на груди каждого, кто есть кто. Командир полка находился справа, старшина Курамисов слева, прапорщик Дудашкин, хозяин склада, если верить надписи, располагался в центре, подменяя собой юного комсомольца в буденовке. Для верности образа тот же карандаш прогулялся по лицу буденовца, прибавив щетины и подрумянив нос. Не удовольствовавшись этим, неизвестный художник пошел дальше. К уголку рта сурового комсомольца хлебным мякишем был приклеен потемневший чинарик. Именно такие чинарики видели в зубах Дудашкина присылаемые на развод наряды. Сходство, таким образом, становилось полным, не вызывая ни малейших сомнений. Если поработать еще над глазами, да подузить буденовскую стать… Часовой не успел довести мысль до конца. Обитая железом дверь распахнулась под ударом бравого прапора.

– Пар-рашу!..

Смеющаяся женщина, суетливо оправляя юбку, выскользнула наружу. Покачиваясь неустойчивым фрегатом, следом выплыл помятый прапорщик.

– Не волнуйся, Ленок, армия тебя проводит и доведет. А то хрен их знает, кто там сегодня на проходной, – Дудашкин пьяно повертел головой. – Васька! Где ты, ядрена-матрена?!

С пилоткой в одной руке, с автоматом в другой, часовой выскочил из-под навеса, споткнувшись о мешки, не удержался и растянулся на бетоне. Прапорщик громко фыркнул.

– Ты-то когда успел, японский городовой! Спал, небось?

– Как можно? – часовой торопливо напяливал пилотку на голову. – Только что сделал обход, а тут как раз вы…

– Потрепись мне! Я таких обходчиков – насквозь видел и на пальцах вертел! – Дедушкин приобнял свою подругу. – Вот, проводишь товарища, как положено. И чтоб никаких мне! Чтоб все тип-топ, ясно?

– Обижаете, гражданин фельдмаршал, – глаза часового смешливо заморгали. – Как скажете, так и будет.

– Действуй. И чтоб все чисто и тихо!

– Еще увидимся, а? – Ленок потрепала прапора по багровой физиономии. Улыбнувшись, двинулась неровной походкой по асфальтовой дорожке. Козырнув левой рукой, часовой поспешил следом. Дорожка была узкой для двоих, и он запетлял растерянным зайчонком, не зная с какой стороны пристроиться. Сунув руки в карманы, Дудашкин наблюдал, как удаляющиеся фигуры неспешно огибают залитый светом плац, скрываясь за неряшливо стриженной акацией. Неожиданно вспомнилось, что, ласкаясь, женщина называла его сизокрылым. Тогда в пылу борцовского азарта он не обратил на это внимания, а сейчас стало отчего-то обидно.

– Сизокрылый… – Проворчал он. – Сама-то! Груди, как уши у спаниэля.

Дохнув кислым богатырским духом, прапорщик покосился на свою тень. Богатырь – не богатырь, но на великана он немного смахивал. Тень раскачивалась могучей грот-мачтой, угрожая земной тверди рухнуть, ударив головой, грудью, коленями.

Рявкнуть бы, – неожиданно подумал он. Чтоб обосрались и тревогу боевую подняли. С перепугу… Только ведь не перепугаются. Сунется какой-нибудь бдительный в форточку, а после настучит-доложит по начальству. И тот же Курамисов зайдет с по утру и, отослав посторонних, засадит не по-уставному в зубы. Это он, стервец, умеет! Костяшки набил на своих тренировках. Мог даже и сломать что-нибудь… И тогда… Ох, что же тогда будет!.. Сжав кулаки, Дудашкин застыл, напряженно созерцая разыгравшуюся в воображении картину. Джэб левой, как у Мохаммеда Али и тут же полновесный апперкот. Курамисов с воплем летит на пол, в дверь заглядывают нечаянные свидетели, по части ползут слухи о жуткой силище хитреца-прапора…

Рыхлое, усеянное красными пятнами лицо Дудашкина сморщилось. Вот если бы все это в жизнь да в явь! Вот почему во сне одно, а на работе другое? Почему все наши фантазии по боку? Кто, черт подери, так распорядился?

Сплюнув горестным плевком, прапорщик приблизился к стриженному под полубокс кустику и помочился в звенящий комарами сумрак. Путаясь пальцами в мокрых пуговицах и насвистывая сквозь зубы, повернул обратно. То есть – попытался повернуть. На деле подобные вещи оказываются порой невыполнимыми. Приплясывающие фонари, окна – все вокруг сплотилось против Дудашкина. Даже Луна, – он это явственно видел, – начинала вращаться, мелькая все быстрее своими мутными континентами, вспухая и опадая, словно задыхаясь от собственной скорости. Земля превратилась в палубу корабля, и палуба эта, игриво качнувшись, встала на дыбы, сделав попытку опрокинуть человека, поправ гордость и силу гомо-новуса. Новуса, поскольку сапиенсом там и не пахло. Растопырив руки, прапорщик с трудом удержался на ногах. Приступ злобы сменился неясным торжеством. А спустя мгновение, хозяин склада ощутил горечь от того, что все его бросили, оставив в полном одиночестве. Трагедия сердца и пьяная кутерьма чувств тушились одним-единственным способом, и, вспомнив о недопитой водке, Дудашкин немедленно тронулся в путь.

Увы, дорога до дверей, прямая и близкая, перекрутилась змеиным выводком, и чтобы добраться до склада, ему пришлось сначала углубиться в кустарник, ломая ветви, вывернуть на цветочную клумбу и лишь после этого, опустившись на четвереньки, взять курс на освещенный прямоугольник окна. Спустя минуту он ткнулся носом в плакат и с изумлением обнаружил, что здесь написана его фамилия. Боец на плакате, кого-то удивительно напоминавший, смотрел неприязненно и строго. А беломорина в его зубах наполнила прапорщика смутными подозрениями. Отвернувшись от плаката, Дудашкин с усилием поднялся, выпачканными в земле ладонями принялся отряхивать китель. Перебирая стену руками, добрался до двери и движением утопающего ухватился за ускользающую стальную ручку.

– Я вас всех!.. Как Курамисова!.. – пошатываясь, он вошел в складское помещение и замер.

За столом сидели люди. Двое. Покупатель, с которым прапорщик встречался на пару недель назад, и какой-то худой тип, с неприятным угрюмым лицом. Готовое сорваться с губ ругательство умерло, не родившись. Прапорщик Дудашкин лишь безмолвно открыл и закрыл рот. Пальцы его машинально поползли по медным округлым пуговицам, проверяя степень беспорядка. Впрочем, если не блевал, значит, порядок. Дудашкин несколько взбодрился.

– Не суетись, – сказал тот, что сидел ближе. – Закрой дверь и присаживайся.

Послушно выполнив указание, прапорщик приблизился к столу, косо окинув взглядом следы недавнего пиршества, рухнул на скрипнувший табурет. Хмель стремительно улетучивался.

– Как вы сюда это… Пробрались? Тут же заборы, охрана!

– Охрана твоя в карты режется. На вышке пусто.

– Твари! Ох, доберусь до них… – Дудашкин мутно посмотрел на угрюмолицего. – А это кто? Где-то я его видел. Или нет?.. Погоди мы же без посторонних договаривались! Ты кого, едрит твою, привел?

– Он не помешает. Наоборот. Ты приготовил то, о чем тебя просили?

– Я? – прапорщик лихорадочно соображал, пинками выгоняя из черепной коробки остатки хмельного угара. – А ты? Ты вроде тоже кое-что обещал.

– Помню, генерал, помню. Пятнадцать штук со мной, как договаривались.

На стол поверх хлебного крошева плюхнулось три пачки. Рука Дудашкина сама собой поползла к деньгам.

– Бери, бери… Где машина?

Прапорщик словно не услышал вопроса. Скрючившись на стуле, шевелил губами, пересчитывая купюры. Нет ничего хуже, чем вести дела на пьяную голову. Разум подсказывал выставить гостей вон, но они принесли живую капусту, и это все меняло. Выдернув наугад несколько пятидесятирублевок, он помял их в опытных пальцах, прищурившись, поглядел на просвет.

– Так что у нас с машиной?

– С машиной? – Дудашкин нахмурился. – С машиной – нормалек. Вот только…

– Что еще? – в голосе покупателя прозвучали недобрые нотки. Покосившись на своего приятеля, он пояснил: – Этот хитрец пытался мне всучить сперва старенький ГАЗ-69.

– Да это ж когда было! – прапорщик прокашлялся, напуская на себя бодрость и ум, натужно изобразил улыбку опытного менялы.

– Теперь все чин-чинарем. «УАЗ-469», настоящая фирма! Только тут другое.

– Что другое?

– Ты, главное, не кипятись, екалэмэнэ. Я же не виноват. Я тебе, как другу, хотел. Но этот новый начштаба!.. Такой жлобяра, понимаешь! Пару дней назад начал шерстить бухгалтерию. По складам со своими гидами прошелся. В каждую дыру заглядывал…

– Углядел что-нибудь?

– Ну так… Ангелов тут нет. Нарыл, конечно, штрафов навыписывал… А я тебе не списанное барахло предлагаю, – настоящий ульяновский джип. Один из последних с полностью син-хра… хранизированной коробкой передач, с подвесными педалями. Наши механики замки туда врезали, дверцы уплотнили, – прапорщик издал причмокивающий звук. – Покрышки, мотор – все экстра-люкс! И то, что в кузове, тоже точно по списку.

– Сколько ты хочешь? – глухо осведомился гость.

– Еще десять, – прапорщик на секунду опустил глаза. – Это чтобы штрафы, значит, и все такое…

– Стало быть, двадцать пять – аванс, пятнадцать ты получил только что, и еще десять?

– Этот начштаба… – Начал было Дудашкин и смолк. Собравшись с духом, все-таки договорил: – Меньше никак не выходит. Одних надо подмазать, другим презент преподнести. А тут полное новье, я ж толкую…

В помещении повисло тягостное молчание. Нарушил его обладатель землистого неприятного лица.

– Не плати этой шкуре.

Говорил он нечленораздельно, с пугающим сипом.

– А это уж как хотите, – прапорщик издал нервный смешок. – Машина заправлена, ключи здесь, – он похлопал себя по нагрудному карману. – Хоть сейчас можно баб катать.

– Ладно… Пять тысяч добавлю.

Четвертая пачка легла на стол. Прапорщик разомкнул губы, чтобы сказать «нет», но вместо этого согласно кивнул. Черт его знает, как это вышло. Оттого-то и не любил он пьяных сделок.

– Итак, где машина?

Дудашкин неловким движением придвинул деньги к себе. Жирная рука с третьей или четвертой попытки выцепила из кармана связку звонко колыхнувшихся ключей, уронила на скатерть.

– На стоянке перед Домом профсоюзов. Это тот, что с белыми колоннами и завитушками.

– Они все с белыми колоннами. Какой у нее номер?

– Да узнаешь. Много их, что ли, – с брезентовым верхом? Да и номер все равно липовый. – Прапорщик фыркнул, но тут же замахал руками. – Только с этим сами потом разбирайтесь, ваши дела – ваши заботы. На переднем стекле техник-дурила малиновую нашлепку с Микки-Маусом приклеил. По ней и определишь.

– Ясно, – человек напротив него нервно потеребил кончик носа. Поднявшись, гибко перегнулся через стол, накрыл ладонью увязанные тесьмой пачки.

– Эй, ребятки! Вы чего?! – в судорожном порыве прапорщик потянулся к деньгам. Видимо, покупатель только того и ждал. Свободной рукой он без замаха коротко и сильно ударил военного. Стены, потолок, штабеля ящиков пестрым вихрем пронеслись перед глазами падающего Дудашкина. Хрипло ругаясь, он попробовал подняться, но рядом уже стоял землистолицый. Прапорщик даже не успел прикрыться. Удары градом обрушились на него, погасив сознание, опрокинув на пол.

– Хватит! – человек, рассовывающий по карманам деньги, кивнул на лежащего. – Усади его за стол, Колюнь. И морду оботри. Пусть думают, что спит. А завтра он сам не вспомнит, что произошло.

– Г-гадина, – заикаясь, произнес напарник. Потирая разбитые костяшки о собственные брюки, сумрачно спросил: – К-кому УАЗ-то? Алоису?

– Зачем? Себе, конечно. Машина и впрямь добрая, а о себе, Колюнь, тоже иногда нужно беспокоиться.

..Чуть позже они стояли среди деревьев, наблюдая, как спотыкающимся шагом возвращается к складу часовой. Приблизившись к порогу и чуть помешкав, солдат заглянул в помещение. Хмыкнув, аккуратно прикрыл дверь и поплелся к мешкам под навес.

А через час с небольшим, взревев двигателем, от Дома профсоюзов отъехал защитного цвета «УАЗ». Сгустившаяся тьма заставила зажечь фары. Они ехали, не торопясь, зная, что погони не ожидается. Город спал, власти дремали. Успев перебраться чуть выше, все тем же бледным и печальным оком луна взирала на черные кубы домов, на черные лабиринты улиц, на черных, оживающих с окончанием дня людей.

Глава 2

А началось это так. Оба – и Герек, и Туз давно маячили на мушке сметливого Алоиса. И тот, и другой имели ахиллесову пяту – любили выпить – и выпить крепко. В один из летних вечеров их умело подставили. Требовалось сдать незадачливую парочку ментам, их и сдали, предварительно, упаковав в карманы нужные бумажки. Было продумано все – даже возможность использовать карманника Пынжу, незаметно всучившего выпивохам компромат, – не учли только самой малости. Наряд, приехавший по вызову, пожурил двух татуированных кабанов, но ни обыскивать, ни увозить с собой не стал. То ли почувствовали масть, то ли просто лень было связываться. И потому пришлось прибегать к повторному звонку – с угрозами и криками негодования, с требованием немедленно вернуться и забрать «нехристей». Для надежности разнесли одну из витрин, задействовав сигнализацию магазина. Терпение и труд все перетрут. На этот раз ошеломленных и ничего не понимающих «кабанов» повязали по-настоящему. И всех своих наблюдателей Алоис тотчас перетасовал, услав к главному объекту вожделения – железнодорожному вокзалу.