Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Всю эту замечательную ауру портили работники морга. Казалось бы, находясь всё время в точке пересечения жизни и смерти, они-то уж точно должны были стать Просветлёнными. А они, тем временем, определённо являлись Просинёнными и внешне, и внутренне. И патологоанатомы, и лаборантка морга были горькими пьяницами. Не говоря уже о санитарах.

Сгрузив труп в морге, Стас не спеша возвращался в «приёмник». Знал бы он, какой сюрприз его ожидает! Но знание – сила, а незнание – счастье.

В приёмник поступили сразу три пациента с черепно-мозговой травмой. У всех троих были сломаны челюсти и носы, а один до сих пор был без сознания.

– Этот в коме, – сообщил Стасу Михаил, медбрат смены. – Будем отправлять в областную, наверное. А этих – сейчас ЛОР посмотрит… Хотя, тут и без ЛОР всё понятно, – подмигнул Михаил.

Стасу показалось, что весь сегодняшний день ему приснился. И сон этот затянулся, стал весьма и весьма неприятным, и не желал заканчиваться. Толкая перед собой каталку с очередным пациентом, ужиная с персоналом, перенося анализы в лабораторию или забирая снимки из «рентгена», Стас не мог отделаться от нехороших мыслей.

«А что, если он – загнётся? Интересно, в ментовку заявили? Запомнили они меня? Видел ли меня там кто-нибудь?»

Конечно, случись такое с кем-то ещё, Стас мигом бы нашёл нужные слова: «С какой радости им на тебя заявлять? Типа, вот, мы хотели его избить, а он сам нас побил? Да таких случаев – каждый день десяток, в каждом районе. В подъезде темно было, никаких шансов, что тебя запомнили».

Стасу казалось, что те двое, со сломанными челюстями и носами, смотрят на него слишком пристально. Он старался не встречаться с ними взглядом. Третьего, того что в коме, увезли в нейрохирургию областной больницы. Двое дружков его куда-то исчезли, пока Стас сопровождал больного с почечной коликой на рентгенограмму. Ночью Стас почти не спал, а когда задремал, то поверхностный сон его был полон страшных сцен, с участием сотрудников уголовного розыска.

Шли дни, никто не спешил арестовывать Стаса или казнить. Ему перестали мерещиться сыщики на трамвайных остановках. Неприятные мысли о судебном процессе и о тюрьме приходили всё реже. Стас вернулся к тренировкам в секции бокса. А вот курить бросил. И в посёлок «Солнечный» больше не ездил. Никогда.

Глава 48. Продолжение «Весёлых картинок»: о маленьких радостях

Я – санитар приёмного отделения. Поступления к терапевтам, чаще всего, довольно просты. Астма, инфаркт, гипертония, алкогольная интоксикация. У урологов и проктологов больше перцу, всё острей. Острый уретрит. Почечная колика. То девицу с градусником в мочевом пузыре доставят. То мужика с бутылкой в прямой кишке. Уролог Вадик – весельчак. Под мрачными кафельными сводами, смущая ожидающих, жаждущих урологической помощи, гремит его молодой бас:

– Да я еба-а-аться хочу!

Мой коллега Михаил уверяет, что на прошлой неделе к нам в «приёмник» привезли невесту. Прямо со свадьбы, в коматозном состоянии. Заливая своё счастье алкоголем, новобрачная перестаралась чуток.

– Ну, мы с Гришей всю ночь её лечили, – мефистофельски хихикает Михаил. Его физиономия недвусмысленно выражает вожделение и порок. И я понимаю, что подход к лечению был далеко не формальным.

– Всю ночь её «пялили», – продолжает он. – А на следующий день, когда её уже выписали и забрали, жених нам коньяк привез!

Михаил в восторге от невероятного, замечательного стечения обстоятельств. На моих дежурствах такого не случалось. Самым ярким событием было, когда мои друзья навестили меня с бутылкой домашнего вина, и мы выдули его потихоньку, присев прямо на бордюр у «приёмника». Когда я вошёл в комнату персонала, мне было очень хорошо и тепло внутри. По радио транслировали какую-то композицию Генделя. Мы с медсестрой слушали молча и вдруг одновременно, растроганные прекрасной музыкой, пустили слезу. В этот момент в комнату заглянул дежурный терапевт. Увидев наши заплаканные лица он ужаснулся:

– Вы чё, ебанулись оба?!

Старшая сестра наливает мне спирт в мензурку.

– 100 грамм, как положено. Да ты водичкой-то разведи.

Старшей сестре уже за 50, мне только что исполнилось 18. Спирт отдаёт резиновой пробкой, добавление воды из крана вкусовых качеств существенно не улучшает. Я санитар, и делаю всё, что положено санитару. Отвожу пациентов из «приёмника» в отделения, потом из отделений отвожу в морг покойников, получаю причитающийся за посещение морга спирт и старательно выпиваю его. Как положено.

Когда я ещё не работал, а только подрабатывал санитаром в школьные каникулы, из приёмника убежал пациент. Убежал совсем недалеко, однако. Моросил лёгкий «грибной» дождик. Беглец стоял под навесом, в дверях соседнего корпуса, и играл брючным ремнём – сворачивал в рулет и разворачивал, время от времени резко, рывком, натягивая ремень в жилистых кулаках, как бы испытывая кожаное изделие на прочность. В приёмном фэн-шуй был совсем никудышным, и мужик понял, что если не убежит – ЦРУшники накроют его, и ему уже не спастись. Дежурный терапевт, субтильная веснушчатая дама, повелела мне беглеца вернуть. Без вопросов и размышлений, я направился выполнять поручение. А поразмыслить было над чем. 16-летнему подростку, вознамерившемуся изловить беглого параноика, стоило бы прежде призадуматься. Но, как я уже говорил, у меня было выработано автоматическое послушание.

Беглец был крепким мужиком, лет сорока, одетым по последней парижской моде – в расстёгнутый пиджак на белую майку и плавки. Рубашкой и штанами он пренебрёг.

– Ты галстук забыл, – пошутил я. Тут я заметил, что он дрожит от напряжения и крупный пот покрыл его лицо. Ремень щёлкнул, натянувшись в его руках. Взгляд его был мутным, и мне казалось, что он смотрит куда-то мимо меня. Мне стало не по себе.

– Пойдём, дорогой, – я аккуратно взял его под локоть и мы медленно и осторожно, как по льду, вернулись в «приёмник».

Что было дальше с беглецом, я не знаю. Возможно, он получил «реланиум» в вену и отбыл в соответствующее его состоянию учреждение. Возможно, он задушил ремнём врачиху, изнасиловал сестру-хозяйку и сбежал в лес. Также не исключено, что стоило двери «процедурки» закрыться за его спиной, как из-под кушетки вылезли ЦРУшники и пристрелили несчастного из коротких штурмовых автоматов с глушителями.

Ночь. Старшая медсестра наливает спирт в мензурку. Я только что выполнил особое задание, за которое, по мнению старшей, мне положено 100 грамм спирта. Она даже не интересуется моим мнением по этому поводу. И хорошо, что не интересуется, потому как никакого такого мнения у меня нет. В «урологии», на операции, умер пациент. Уролог Кидалин вызвал санитара для транспортировки тела в холодильник. Быстрыми движениями Кидалин выдёргивал из своего неудачливого пациента какие-то трубки. Из оставшихся дырок сочилась тёмная кровь, вяло растекаясь вишнёвыми пятнами на казённых простынях. Было около 12 ночи, когда я, толкая перед собой каталку с покойником, въехал в морг. На столах с правой стороны лежали вскрытые клиенты, с длинным, от лобка до шеи, размашистым швом. С левой стороны – ещё не вскрытые. Мне было немножко не по себе. Ты как бы находишься в комнате, где кроме тебя есть человек 6—7, но понимаешь, что ты один. Каталка вдруг, мистическим образом, застопорилась в узком дверном проёме. Ни назад, ни вперёд. Никаких видимых препятствий не было. Я сразу вспотел. Заглянув под каталку, я увидел, что кисть руки покойника застряла между каркасом каталки и косяком. Кое-как высвободив свой транспорт из «мёртвой хватки», я нашёл свободный стол и начал перекладывать труп. Мне было чуточку противно прикасаться к покойнику, и я пытался свести наш физический контакт к минимуму.

Как переложить с каталки на стол очень толстого и очень окровавленного мёртвого мужика, голого и совершенно не готового хоть как-то сотрудничать? Манипулируя простынёй, я перекатил труп на стол и лёгким галопом покинул морг.

Утром, уже покидая больницу, я столкнулся нос к носу со старшей сестрой.

– А кто вчера тело в морг отвозил?

– А что?

– Да его лицом вниз положили… Родственники пришли забирать – а у него вся рожа синяя! Скандал! Главврачу будут жаловаться! Кидалин в бешенстве!

Ещё бы тут не прийти в бешенство – мало того, клиент мёртв, так ещё и косметический ущерб на лицо. То есть, на лице. Как его теперь хоронить – с таким неприлично синим лицом?

Мне нужно было ехать на учёбу, поэтому я пулей летел на трамвайную остановку, а крылатая Немезида мчалась за мной, размахивая и грозя мне чапаевской острой шашкой.

Хирург, ассистент Оссинцев (или оссистент Ассинцев?) рассказывает что-то о заменителях крови, о лечении абсцессов синим светом и красной тряпкой. Оссинцев саркастически кривит губы и подвергает сомнению эффективность красной тряпки при лечении абсцессов. Я засыпаю под его монотонный голос… пытаюсь бороться со сном, но глаза закрываются, и я не в состоянии удержать их открытыми. И вдруг просыпаюсь от того, что голова-моя-головушка «клюнула» вниз с расслабленной шеи. Класс небольшой и от Оссинцева меня отделяют какие-то два-три метра, два стола, да спина студентки-отличницы Битюговой. Спать прямо под носом у преподавателя довольно опасно. Особенно на втором курсе. Прячась за узкими плечами сидящих впереди девиц, я сладко засыпаю, уже откровенно закрыв глаза и положив голову на стол.

Занятие окончено. Мы бежим на троллейбусную остановку, нам нужно успеть на лекцию, а читают её совсем в другом месте. Так мы и катаемся по городу. Но есть в этом своя прелесть – по дороге можно встретить много интересного.

На остановке осень, слякоть, ассистент Оссинцев. Каким-то чудом он оказался на остановке раньше нас. Вот что значит – опыт. Только хирургический свой белый колпак снять позабыл. Так и красуется – в плаще и в колпаке.

Целый день у меня было неприятное ощущение неотвратимой беды, но – пронесло. То ли родственники усопшего смирились с фактом изменения окраски трупа и осознали, что самое плохое – уже позади. То ли патологоанатомы провернули какое-то дьявольское химическое вмешательство (например, хлорирование или поджаривание) и добились желаемого оттенка кожи покойного. Я просто был рад, что меня не преследовали ни родственники, ни администрация, ни воспоминания о заполненной трупами ночной мертвецкой.

Глава 49. Продолжение «Весёлых картинок»: околпаченная медицина

Профессор Кабанов вещает, чванливо растягивая слова, как человек, который никуда не спешит. Он уверен, что его выслушают до конца. И не важно, что он говорит. Я вспоминаю, как возмущался Кабановым старичок-анатом:

– Представляете?! Пока он ждал декана в приёмной – лузгал семечки! Это человек, который убежден, что коньяк закусывают огурцом!

– Пирогов был профессор хирургии, и я – профессор хирургии! – возражает всем оппонентам сразу профессор Кабанов. И вот, он говорит. Голос его бесцветен и заунывен. Обладатель этого самого голоса старается звучать величественно, а получаются какие-то шаманские завывания:

– Това-а-рищи! Оде-еньте, пожа-алуйста, ша-апочки!

Кабанов не выносит вида студента без белого колпака. И поэтому, ещё разок, в микрофон:

– Това-а-рищи! Оде-еньте, пожа-алуйста, ша-апочки!

Все, кто ещё не напялил белый колпак, лихорадочно роются в сумках, ибо, не увенчав черепа шапочкой, изгнан будешь с лекции профессора, и на чреве своем ходить будешь, и будешь есть прах во все дни студенческой своей жизни. А ну-ка, угадайте: у кого на кафедре хирургии самый высокий колпак? Ассистент Оссинцев (или оссистент Ассинцев?!) поведал нам, что некий ординатор появился на работе в колпаке, который был выше Кабановского аж на целый дюйм. Профессор вызвал ординатора на беседу и объяснил, что только академик может позволить себе носить колпак, который выше его, профессорского колпака.

Мы уже в шапочках, и нам не страшны порча-сглаз-приворот- ворожба. Мы в шапочках, поэтому можем теперь делать всё, что угодно. Шурка ест целый лимон, кусая его, как яблоко, и сочиняет стихи. Я сочиняю пародию на стихи Шурки. Отличники Димка и Тимка обсуждают свойства только недавно замеченных в Арбатове летающих ниндзей, причём Тимка истово верит, что такие вот летающие ниндзи могут быть на самом деле.

– Ты не знаешь, чего можно достичь медитацией! – сердится Тимка, когда я подвергаю сомнению возможность существования летающих людей. Бедровича интересуют только Брюс Ли и индийское кино.

Похожие на двух звездочётов, ассистенты в белых халатах и высоких белых колпаках торжественно ввозят в аудиторию каталку. На каталке, голой попой вверх, огромный детина с лицом неандертальца. Из правой ягодицы торчат резиновые трубки. Всё ясно: абсцесс правого полужопия, дренаж. Ассистенты, по обеим сторонам каталки, медленно и чинно, провозят каталку по аудитории. На детину, видимо, также повлияла торжественность момента, или же сказывается близость профессора Кабанова. На фиолетовом лице пациента застыло благоговение, как если бы ему явился херувим и сотворил чудо – залечил его истерзанную задницу. Но чудеса случаются реже, чем нам хотелось бы, и боюсь, херувим сегодня не придёт. Придётся раненому неандертальцу ещё не один день пролежать попой вверх.

Глава 50. Продолжение «Весёлых картинок»

Общага. Комната Хьюго. Убогий интерьер: ободранный стол в углу, кровати вдоль стен, шкаф у дверей. Ни телевизора, ни радио, ни магнитофона. За занавеской тумбочка, на тумбочке электроплитка, алюминиевый чайник, тараканы. В тумбочке продукты (хлеб, лук, картошка), разнокалиберные ложки-вилки, грязные тарелки, грязные тараканы. На полу ещё один чайник. Туалет расположен метрах в тридцати по коридору, поэтому и стоит на полу чайник – чтобы не отвлекаться от преферанса, игроки отливают в него «влагу своего тела». Мы собираемся пить чай. К чаю – хлеб с маслом. Интимный полумрак создаётся единственной сорокаваттной лампочкой накаливания. Другого освещения в комнате не предусмотрено.

– Играли мы с Мишаней. Он в первый раз к нам пришёл. Я ему объяснил: отливай в чайник, за занавеской. Потом решили чай пить. Включили чайник – такая вонища пошла! Он, сука, в «чистый» чайник отлил! Из которого мы чай пьём! Я ему говорю: «Ты что, баран, не видишь – на полу чайник?!» Прикол…

Хьюго смеётся хрипло и зловеще. Хьюго обыграл всех в этой общаге и даже всех посетителей этой общаги, и половина студентов в Городе должна ему деньги.

– На вторую шубу жене коплю!

Жена Хьюго живет в другом городе, и Хьюго наведывается к ней только в каникулы – два раза в год. Ростик знает больное место Хьюго и, подмигнув мне, начинает «подначивать» его:

– Ты тут, как спрут, всех опутал…

Хьюго гордо улыбается. Ростик продолжает:

– А там жена…

– А что «жена»?!

– Ну, скучает… Понятно, тебе к ней без подарка нельзя…

Хьюго начинает закипать.

Открывается дверь и комната моментально наполняется людьми. Человек 8 крепких парней, голых по пояс, все «дембеля».

– А, Хьюго, сука!

Определив таким образом своё отношение к хозяину комнаты, без лишних объяснений, они выдёргивают Хьюго из-за стола и начинают безжалостно обрабатывать кулаками. Тело Хьюго отлетает к шкафу и обратно, на жесткие кулаки посетителей. Шкаф трещит и кренится. Всё происходит в считанные секунды. Ростик приподнимается из-за стола, тут же получает сокрушительный удар в голову, отлетает на койку и лежит неподвижно. Я стою в углу, передо мной стол, на столе только что вскипевший чайник.

«Плеснуть на них кипятком?»

Я понимаю, что даже если я обварю кипятком одного-другого, это никак не улучшит мою ситуацию. Скорее – наоборот. Двое продолжают молотить Хьюго, остальные разом разворачиваются ко мне. Оттолкнувшись от стола одной рукой, я перебрасываю тело через стол. В полёте, носком ботинка ударяю в челюсть одного, второго, третьего… Через секунду, все 8 «дембелей» лежат в нокауте.

Разумеется, ничего подобного не произошло. Быть бы мне битым, если бы один из «дембелей» не вступился за меня. Звали его Юрик. Я впервые встретил Юрика несколькими днями ранее, совершенно случайно. Мы сидели на корточках в коридоре общаги, курили и разговаривали о музыке. Юрик шепелявил и очень смешно рассуждал о своем любимом тяжёлом роке. Тяжёлым роком он считал полу-попсовую группу «Мираж». Я спорить с ним не стал, угостил его дорогой (по тем временам – 80 копеек пачка) сигаретой ВТ… Так вот, этот Юрик присоединился к своим друзьям-дембелям из любопытства, а сейчас выручил меня из весьма неприятной ситуации.

– Этого не трогать! Это свой…

Дембеля с явным разочарованием отвернулись от меня. В этот момент, Хьюго, бессмертный, как терминатор, совершил какой-то невообразимый манёвр, выскочил из комнаты и исчез в коридоре. Вся толпа бросилась за ним.

Ростик поднимается с постели, держась за челюсть. Мне стыдно перед ним, что я вышел из этой ситуации без малейшего ущерба. По коридорам общаги разносится топот. Дембеля скачут всем стадом по этажам, разыскивая изворотливого Хьюго. Напрасно потеете, ребята. Пока мы с Ростиком «гуляли» по мрачным обшарпанным этажам, навещая приятелей, дембеля проносились с грохотом мимо нас то на одном этаже, то на другом. Дембеля перетрясли всю общагу, проверив комнаты, туалеты, кухню,«сушилку», подвалы. Хьюго был неуловим. Где ты, Хьюго?

Одни боялись Флинта… другие – Билли Бонса… Хьюго боялись все! Хьюго отнюдь не был злодеем. Он был довольно сообразительным и очень самоуверенным. К тому же, не считал нужным скрывать своего чувства превосходства. Когда мы шли на лекцию, он всегда переходил дорогу там, где ему удобно, при этом посмеиваясь над нами, ждущими у светофора:

– Это для баранов, правила-то придумали!

У многих преподавателей он как-то сразу ухитрялся вызывать антипатию. То ли деревенским стилем общения – и вечно шмыгал носом, то ли потому, что забывал умываться и чистить зубы, или же излишней напористостью в общении.

Старичок—анатом, фронтовик Сайченко, говаривал:

– А вот Хьюго я просто боюсь… Такого прессинга на меня ещё никто никогда не оказывал! Я уже готов ему все зачёты за год вперёд выставить, лишь бы он пообещал, что не будет предъявлять претензий!

Хьюго ёрзает на стуле, шмыгает носом и недовольно косится:

– Да, а чё?! Я всё выучил! Спросите меня, чё хочете!

Он и вправду учился на одни «пятерки».

Первый курс, семинар по химии проводит молодой ассистент Вадик. Хьюго толкает меня локтем в бок:

– Айда, наедем на Вадика, пусть ставит зачёт!

Как и все хищники, Хьюго моментально улавливает страх потенциальной жертвы. Мы встаём и неторопливо подходим к столу преподавателя. Молча стоим с двух сторон несколько секунд. Вадик испуганно смотрит на нас, потом утыкается в свои бумажки. Но статус обязывает его отреагировать. И он тихо спрашивает:

– Вам чего, ребята?

Вот он, неправильный ход, после которого вся партия проиграна!

Мы кладём перед ним открытые «зачётки» и придвигаемся к нему вплотную с двух сторон.

– Ставь зачёт, Вадик.

Дрожащими руками Вадик расписывается в «зачётках». Мы дружески улыбаемся Вадику, Хьюго даже миролюбиво хлопает его по спине.

Я не горжусь этим эпизодом. Да мало ли глупостей было сделано в 16, 17, 18 лет, да ещё если эти годы пришлись на конец 80-х? Трудно строить себя, когда всё вокруг рушится и нет никаких чётких ориентиров. Я всегда старался поступать «правильно», но в те годы «правильное» вдруг стало патетичным, а многое из того, что раньше считалось презренным и даже преступным – щедро вознаграждалось.

Но вернёмся к Хьюго. После атаки дембелей Хьюго исчезает из общаги и с учёбы. Проходят недели. И бессмертный и неуловимый Хьюго снова появляется на занятиях. За пару недель «закрывает» все пропуски – и как будто и не пропустил больше месяца. Напомню – это в институте, где при поступлении был конкурс 15 человек на место, а в течение первого курса «отсеивалось» ещё 30 процентов. «Закрыть» пропуск можно было двумя законными способами: записаться на дополнительное занятие (и получить подпись преподавателя) или сдать кровь. Одна донорская справка «закрывала» два пропуска.

Достоверно известно, что если бы кто-нибудь собрал бы все предоставленные Хьюго донорские справки только за один пропущенный месяц, он обнаружил бы, что крови у Хьюго хватит на поддержание жизни в маленькой автономной республике. Такая катастрофическая кровопотеря никак не отразилась на Хьюго. Он излучал злую силу и неудержимую энергию. По-прежнему, в перерывах можно видеть его в компании игроков. И по-прежнему, Хьюго выигрывал. Потом, как это обычно бывает, неожиданно приходит беда: Советская Армия вдруг вспоминает о Хьюго и настойчиво зовёт его в свои героические ряды.

Пасмурным осенним днём мы провожаем Хьюго на перрон. Серое небо, серые дома, серый дождь моросит над серой платформой, серые люди толкутся перед тёмно-зелёными вагонами.

– Удачи, Хьюго!

Хьюго шмыгает носом и косится на сопровождающего прапора:

– Всё хуйня, кроме любви!

Прошло 3 недели. Мы уже перестали вспоминать о Хьюго. На занятиях и на лекциях стало как-то тише, упорядоченней. Вдруг Хьюго возник на лекции, как будто не его проводили в армию на два года!

– Кого подмазал? – поинтересовался Ростик.

– Да он дезертир! – предположил Коршун.

– Меньше знаешь – лучше спишь! – отрубил Хьюго, и больше никаких вопросов ему никто не задавал.

Глава 51. Продолжение «Весёлых картинок»: здесь мы расскажем о том, как ещё в конце 80-х, намного опередив западных учёных, советские студенты создавали виртуальную реальность

Общага, как Нью-Йорк – не спит никогда. В одной комнате готовятся отойти ко сну утомлённые работой и учёбой вечерницы, а рядом, в комнате Черкеса, только начинается веселье.

Идёт партия в преферанс. Рядом, не нарушая гармонии, суетится Черкес – маленького роста, монголоидный, тщедушный паренёк в круглых очках, в неизменной жилетке на голое тело. Импульсы космической энергии, пришедшие прямиком из астралов, подсказали Черкесу, что пора варить «винт» (амфетамин). На табуретке, рядом с закопчённым алюминиевым ковшиком, разложены ингредиенты и стеклянный шприц с корявой металлической иглой. Черкес давно уже отчислен из Института, но каким-то чудом продолжает гнездиться в общаге, подрабатывая то сантехником, то дворником. Временами он провозглашает о своём намерении «восстановиться», т. е. вернуться на учёбу на 5 курсе. Настойчивость и целеустремленность Черкеса достойны восхищения.

– Да хорош бздеть, – пренебрежительно замечает Бедрович. – Тут уже несколько поколений студентов сменились, а ты всё восстанавливаешься.

Уже успевший «накатить» Черкес петушится и, растопырив тонкие руки, наскакивает хилой грудью на Бедровича. Бедрович сначала пытается оттолкнуть татя и увещевает его, но Черкес разуму не внемлет и не желает отступать. Тогда Бедрович, под одобрительные возгласы зрителей, художественной, практически голливудской зуботычиной, повергает Черкеса на пол. За столом продолжается партия в преферанс. Черкес, отдохнув несколько минут на полу, как ни в чем не бывало, возвращается к своим алхимическим изысканиям.

Вдруг Санёк вспоминает :

– Ёпть, у меня ж завтра зачет! Всё, иду спать!

– Да время же ещё детское! Ещё и двенадцати нет! Играем!

– Нет, мужики, я – спать! Разбудите меня в 8, если сам не проснусь!

Санёк укладывается на кровать, накрывая голову подушкой.

Я встречал людей, одарённых самыми разнообразными талантами. Кто-то выпивал две бутылки водки подряд «из горла», кто-то сгибал голыми руками металлические предметы. Кто-то играл на любых музыкальных инструментах. Самые выдающиеся, на мой взгляд, это те, кто способны уснуть и при полном освещении и в эпицентре студенческого сабантуя.

Веселье выдохлось около двух часов ночи. Черкес в течение вечера несколько раз пытался отомстить Бедровичу за свою поруганную честь, и был повержен вновь и вновь. Вот он «закинулся» какими-то таблетками и утих, лёжа поперёк кровати. Какие-то девчонки приходили и уходили – кто-то «стрельнуть» сигаретку, кто-то с целью знакомства и серьёзных отношений до завтрашнего утра.

К двум часам публика заметно поредела. Ростик поднялся из-за стола, потянулся, хрустнув суставами… В поле зрения его попал безмятежно спящий Санёк.

– Есть идея!

Комната была очищена от посетителей. Стрелки будильника переведены на 7 часов.

– Санёк, вставай! Зачёт проспишь!

Санёк тяжело сопит, приподнимается на кровати. За морозным стеклом зимняя чернота. На будильнике – 7 часов. Ростик, в трусах и майке, собирает сумку. Схватив полотенце, Санёк мчится в туалет. Там он встречает Бедровича, который обстоятельно чистит зубы над ржавым умывальником.

– Эх, позавтракать не успею!

Быстро собравшись, Санёк пулей вылетает из общаги. На заснеженной улице тишина. Потоптавшись на безлюдной троллейбусной остановке, Санёк смотрит на свои наручные часы. 2 часа 15 минут.