Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

– Что за хрень?!

Ночной фонарь в волшебном ореоле снежинок гостеприимно подмигивает одинокому пассажиру.

– Вот подонки! – констатирует Санёк, поминая своих заботливых друзей. Радужные облака снежинок медленно оседают вокруг Санька в магнетическом свечении фонарей.

– Да и хер с ними! – мудро решил Санёк. – Есть ещё несколько часов поспать.

Глава 52. Продолжение «Весёлых картинок»: времена года. Не Вивальди

Морозная зима постепенно сменилась грязной и ароматной весной. Те из студентов, которые пережили зиму, т. е. не «вылетели» в зимнюю сессию, готовились теперь к летней. Сессия открывала истинные лица преподавателей. Ходили слухи, что доцент Поросюк никогда не принимает зачёт с первого раза. Чтобы доказать уровень своей подготовки, студент якобы должен был вложить в зачётку червонец, а студентка приглашалась на дополнительное индивидуальное занятие, проводившееся на даче Поросюка. И будто бы Светка, с первого потока, приехала на дачу к Поросюку не одна, а с парнем. И вроде бы, убоявшись внешности Светкиного парня, Поросюк молча и сразу выставил Светке зачёт.

Другие же рассказывали, что по приезде на дачу Поросюка, друзья обнаружили доцента в состоянии алкогольной интоксикации. Что даже когда он молчал и не дышал, от лысины его поднимался альдегидный туман. Когда же Поросюк заметил посетителей, то он выхватил топор, и на нетвёрдых ногах преследовал студентов до автобусной остановки, сквернословя и размахивая топором.

Доцент Мичманова славилась просто зверским характером, эдакая Салтычиха. Никакие студенческие уловки, жалобы и хитрости на неё не действовали. И даже беременных студенток она держала стоя на протяжении всего экзамена, и злорадно «заваливала» при малейшей возможности.

Архангел (профессор пат. анатомии) страдал птозом. Попробуйте заглянуть к нему в глаза. На экзамене он курил «беломор», пуская дым прямо в лицо своей жертве. А обкурив хорошенько, добивал каким-нибудь невероятно каверзным вопросом.

Доцент по кличке Колба и профессор Кузьмина (без клички), были просто как пара ангелов смерти. Но были, разумеется, и другие. И даже просто святые. Друг Светки с первого потока клялся, что экзамен по некоему предмету был сдан всей группой организованно.

Вот его рассказ. Староста группы поднял над головой листочек:

– Так, мужики, кому «5» – тот ставит коньяк, кому «4» – водку, кому достаточно «трояк» – портвейн. Кому – что, записываю.

Два активиста группы взяли на себя всю техническую организацию. Список был составлен, желаемые отметки были переведены во всеобщий эквивалент, всеобщий эквивалент был воплощён в пол-ящика разнообразных напитков, среди которых преобладали коньяк и водка. Напитки были аккуратно погружены в большую спортивную сумку, туда же отправился список и стопка зачёток. Активисты с сумкой скрылись в кабинете доцента. Через некоторое время всю группу пригласили в класс. Там их встретила юная ассистентка с полным и не в меру румяным лицом.

– Учебники у всех есть? Разбирайте билеты!

Раздав билеты и листы для ответов (не простые листы, а с печатью кафедры), ассистентка покинула класс. Студенты старательно зашуршали страницами учебников. Листочки с подробными ответами поступали к старосте.

Всех задержал силач Петруша – он, по ошибке (или в силу привычки), переписал ответ не на свой билет, а «сдул» ответ своего соседа по столу. Пришлось бегать к ассистентке за новым проштампованным листочком. Собрав все ответы, староста вновь исчез в кабинете доцента. Уже через минуту он возвратился со стопкой зачёток.

В одну из сессий требовался, зачем-то, зачёт по физкультуре. Беда в том, что в ту сессию я не удосужился посетить ни одного занятия по физкультуре. На что я рассчитывал? Проклиная себя за близорукость, я отправился в деканат, намереваясь просить милости у помдекана. Помдекана, здоровенный верзила, он же зав. кафедрой лечебной физкультуры, брезгливо оттолкнул от себя мою зачётку. И рек совершенно неподобающим для такого быка, елейно-медовым тенорком:

– Идите вы на… кафедру, говорите с преподавателем… А я-то уж и забыл образ ваш!

«Нельзя забыть то, чего не знаешь», – подумал я.

На кафедре физкультуры царил полумрак. Столы преподавателей были пусты и безвидны, и дух перегара носился над столами. Я уже собирался уходить, когда в недрах комнаты что-то заворочалось, и из-под стола появилась помятая физиономия преподавателя. Педагог был явно пьян, и в момент моего прихода, очевидно, почивал на стульях.

– Тебе чего?! – спросил он невнятно, с трудом ворочая языком и распространяя волны ацетальдегида.

– Да я бы вот… мне бы зачёт бы… – промямлил я, теребя в потных ладонях зачётку.

– Давай сюда!

И небрежным росчерком пера пьяный безымянный герой-физкультурник открыл мне путь на самую трудную в моей жизни сессию.

Сессия! Часы бессонных ночей и часы болезненной, воспалённой дрёмы над учебниками. Бесполезная, суетная, лихорадочная возня с конспектами. Поиски какой-то ну очень важной недостающей лекции. Мандраж перед экзаменом. Толпа студентов топчется под дверью аудитории. Кто-то «грызёт» учебник до последней секунды. Кто-то пытается допросить покидающих аудиторию счастливчиков. Только Хьюго был спокоен, как удав.

– А чё, я всё знаю! – хрипел он, шмыгая носом. И получал очередную «пятёрку».

Отличница Бирюкова уткнулась в раскрытый учебник.

– Да хватит зубрить, уже и так всё выучила!

Бирюкова смотрит на меня широко открытыми глазами:

– Не поверишь! Сегодня – ничего не знаю!

Не верю, конечно. Но она клянётся и божится. Из аудитории Бирюкова не выходит, а выпархивает с очередной «пятеркой». Экзамен почти окончен, а моего приятеля Ростика всё нет. И вот, он показывается на горизонте. Походка его подозрительно медленна.

– Ты чё, ты же чуть не опоздал!

– Да ты понимаешь, встретил знакомого в электричке… У него банка самогона с собой была…

Тут я понимаю, что приятель мой Ростик совершенно пьян. Он скрывается в аудитории. Через щёлку неплотно закрытой двери я вижу, как Ростик восседает на стуле напротив профессора. И не просто профессора, а профессора летальных исходов, ангела смерти, посланника Ада и наместника Везельвула – профессора Кузьминой. Спина Ростика неестественно пряма, обе руки его, вытянуты параллельно телу и сжимают сиденье стула. Профессор, с обаянием киборга, поблёскивает круглыми очками и что-то выговаривает Ростику. Что» произошло между Ростиком и слугой сатаны – осталось загадкой. Походкой моряка Ростик покинул аудиторию.

– Ну?!

– Сдал.

Как Ростику удалось войти с опозданием, явно пьяным, на экзамен к одному из самых жёстких в истории человечества экзаменаторов и – сдать? Произнёс ли он некое волшебное заклятие? Показал ли он профессору масонский перстень? Существует ли Снежный Человек и Лох-Несское чудовище? И где находится могила Чингиз-Хана?

В ту сессию я завалил диф. зачет по хирургии и пат. анатомию. Хирург Поросюк дал мне возможность высказаться полностью. В течение моего выступления он ни разу не прервал меня, ни издал ни одного звука и ни разу не посмотрел в мою сторону. Материал я знал неплохо и был уверен, как минимум, в «четверке».

– Вы закончили? – спросил Поросюк, не отрывая глаз от собственных ногтей.

– Закончил.

– Придёте на пересдачу, – объявил он безразличным голосом, возвращая мне зачётку.

На пат. анатомии всё было намного драматичнее. Архангел пускал кольца синего дыма, и, запрокинув голову вверх, поджидал жертву. Кулаки его лежали на ведомостях перед ним, как оружие. Жертвой в тот раз оказался я. Билет мне достался паршивый. Пара «аморфных» вопросов, первый из которых – «Патолого-анатомическая служба в СССР». Что именно рассказывать про это – я не знал. Я готовился к вопросам по сути предмета – признаки рака печени, синдром Марфана и т. п. Второй вопрос хотя бы имел какое-то отношение к клинике, и тут я рассчитывал наплести что-нибудь.

– Можно начать со второго вопроса?

– Вздор! – рыкнул Архангел. – Начинайте с первого вопроса!

Собрав весь оптимизм (столь несвойственный мне), я начал бодрым голосом: – Паталого-анатомическая служба…

Украшенные тюремными татуировками, кулаки Архангела сжались. Дымящая беломорина перепрыгнула из левого угла его пасти в правый.

– Какая—какая служба?! – проревел Архангел – Вам – два!!! Увидимся на пересдаче!

Он хотел сказать: «увидимся в аду».

Чёрт, ну я же прекрасно знал, что служба-то эта – патолого-анатомическая. В больничке, где я подрабатывал санитаром, младший медперсонал почему-то говорил «паталого»… «Какого ***, ты же не деревенский!» – проклинал я себя. Меня не огорчала оценка сама по себе, но расстраивало сознание того, что будут ещё бессонные ночи и долгие часы зубрёжки. А от взгляда на учебники меня уже тошнило. Пересдачи, кстати, прошли очень гладко.

Глава 53. Продолжение «Весёлых картинок»: «Греческие каникулы» Бедровича

Большинство нормальных людей не любят работать и с первого рабочего дня начинают тосковать по выходным, каникулам, томятся в предвкушении отпуска. Как будто именно за выходные (или в отпуске) произойдёт с ними нечто необыкновенное, эдакое Незабываемое Магическое Приключение.

Бедрович, студент второго курса Арбатовского Мед. Института, был, вне сомнения, совершенно нормальным студентом. Он любил выпить, подраться, обожал индийское кино и фильмы с участием Брюса Ли.

– Удар, опережающий мысль! – вдруг выкрикивал Бедрович, наскакивая на своего верного оруженосца, Коршуна, размахивая руками, как мельница. Крупный, но совершенно безобидный, травоядный Коршун пугался и шутливо поругивал Бедровича, получая рубящие удары по круглой спине. В то же время у Бедровича вдруг просыпались иногда аристократические замашки, и он начинал разговаривать с окружающими надменно и веско, используя изысканные обращения, вроде «сударь» и «милостивый государь». Глядя на собеседника немигающими водянисто-серыми глазами, он так и говорил:

– А не соизволите ли получить сейчас пи*дюлей, милостивый государь?

Некоторые сокурсники называли Бедровича «тевтон». За глаза, конечно.

Что ещё рассказать о Бедровиче? У него было красное, не по годам, лицо, крупный нос, свёрнутый набок неизвестным мне милостивым государем. Он никогда не появлялся без галстука, зимой накидывал на шею белый аристократический шарфик, а походка его сочетала элементы кавалерийской и морской одновременно. Ну, и кончено же, Бедрович с нетерпением ждал каникул. И вот – свершилось.

Кошмарная, наполненная бессонницей, головной болью, нервотрёпкой и разными хлопотами сессия позади. Родной Агдамск встречал Бедровича пылью и жарой. Убогие одноэтажные домишки, кое-где покосившиеся, кое-где потерявшие ступени деревянных лестниц, умирали, но не сдавались. Цивилизация не то, чтобы совсем миновала Агдамск. Она увязла в грязи его тихих улиц, отставая от Арбатова лет на 50. А Арбатов, в свою очередь, отставал от Москвы лет на 20. А Москва, в свою очередь, отставала от Нью-Йорка лет эдак на 40. Но к каникулам Бедровича это не имеет отношения.

Одна половина жителей Агдамска работала на птицефабрике имени «Красного Знамени Коминтерна», вторая – в ремонтных мастерских имени Эрнста Тельмана, которые обслуживали птицефабрику. Краснознамённые коминтерновские куры изнашивали оборудование, тельмановцы его чинили. И… но, это также не имеет ни малейшего отношения к каникулам.

Выскочив по-молодецки из электрички, Бедрович убедился, что с зимних каникул никаких изменений не произошло. Лицо города – заплёванный одноэтажный вокзал – пребывал в том же положении, в каком Бедрович оставил его зимой. Даже бабка Ильинична, со своим мешком жареных семечек, пребывала на том же самом месте на перроне, подстерегая охочих до деликатесов пассажиров транзитных поездов. В недрах мешка, тщательно укрытая килограммами семечек, припрятана бутыль самогона. Для особых клиентов. Резко отличаясь от аборигенов своим столичным костюмом и остроносыми, на скошенном высоком каблуке, штиблетами, Бедрович ощущал себя Байроном и Д'Артаньяном, одновременно.

Дома было пусто. Мать Бедровича трудилась в бухгалтерии птицефабрики, отец давно жил в другом городе.

– К Ленке надо бы наведаться – мечтал Бедрович. Ленка не была красавицей, но Бедровичу она никогда не отказывала в дружбе. Правда, всякий раз, Ленка в первую минуту свидания отказывалась от близости и отталкивала Бедровича, но, после энного количества «нет, отстань» тон менялся на утвердительный. И недоступная пассия не только прекращала сопротивление, но даже брала так сказать, инициативу в свои руки. Или, точнее сказать, в девичьи ладони. Бедрович ценил такую преданность традициям. Он не видел Ленку с зимы, но не сомневался, что в Агдамске все процессы застывают как только он, Бедрович, садится на «Арбатовскую» электричку. И что город возвращается к движению (и соответственно, к жизни), стоит только Бедровичу выпрыгнуть из электрички, бодро топнув по перрону своими остроносыми штиблетами. Бедровичу не приходило в голову, что Ленка, может быть, уже вышла замуж, поступила в Пензенское медучилище, эмигрировала в Турцию или просто умерла от интоксикации метанолом.

В холодильнике Бедрович обнаружил кастрюлю с макаронами по-флотски. Отобедав, прилёг, не снимая галстука и штиблет, на старомодный, с валиками и гобеленом, диван, и открыл глаза, когда солнце уже приближалось к горизонту. Кто-то нахально барабанил в окно. Металлический будильник на комоде показывал шесть. Стук повторялся, повторялся… Негодуя на такое непочтительное отношение, Бедрович заставил себя оторваться от дивана. Стуча по дощатому полу каблуками, как маленький кавалерийский отряд, прошёл к окну и откинул простенькую занавеску. Под окном восторженно замерли трое Друзей Детства.

Уже через мгновение все трое хлопотали на кухне, раскладывая яства на обширном листе «Агдамского авангарда». Аристократические чувства Бедровича вознегодовали было при виде газеты вместо скатерти, но быстро утихли. На газете были разложены луковицы, хлеб и вяленая рыба. Колоссальных размеров мутная бутыль в центре стола предвещала весёлый вечер. Воодушевлённый и вдохновлённый Бедрович был гвоздём программы. Он интриговал и возбуждал друзей рассказами о городской жизни и об особенностях подготовки медперсонала.

– Прикинь, там есть подвал, в нём трупаков разбирают на части. Меня попросили принести препараты, я захожу туда, а мне навстречу идёт мужик… с ногой на плече!

– Бля, с какой ногой?! – не врубались братаны.

– С отрезанной ногой! От трупака отрезал ногу и несёт! Там, в холодильнике, руки, ноги, головы, даже хуи. Один чувак стырил оттуда головы, и в трамвае их по сиденьям разложил. Прикинь, какой шухер поднялся! Менты его потом нашли. Из института выгнали н-н-нахуй!

Братаны качали своими, ещё плотно закрепленными на плечах головами, и наливали, наливали. Когда вернулась с работы мама, Бедрович уже плохо узнавал окружающих. Обнимая маму, он назвал её Ленкой. Друзей путал с преподавателями института, грозя им физической расправой в случае несдачи им, Бедровичем, экзамена по органической химии. Он пытался продемонстрировать несколько коронных ударов Брюса Ли, но обнаружил себя лежащем на диване. Не в силах сопротивляться закону всемирного тяготения, Бедрович закрыл глаза. Он ощутил, что подушка дивана бешено вращается у него под головой, и это показалось Бедровичу ужасно смешным. Так, с улыбкой на губах, он и заснул.

Как показали последующие события, улыбался он совершенно напрасно. Улыбался, ибо не ведал, что вращающаяся под головой подушка означает лишь одно – Бедрович вместе с подушкой, диваном, домом и всем Агдамском попал в петлю времени.

Проснулся он от того, что кто-то нахально барабанил в окно. Металлический будильник на комоде показывал шесть. Стук повторялся, повторялся…

– Башка раскалывается… – бормотал Бедрович, выглядывая из окна. За окном, свежие, как огурцы, восторженно замерли трое Друзей Детства.

Всё происходившее далее точка в точку повторило произошедшее накануне. Стол вновь был укрыт «Агдамским авангардом». Лук, рыба, хлеб и самогон возникли, точно как вчера, плотно прижав «Авангард» к столу. Бедрович тешил друзей страшными анатомическими байками и опять пытался поразить их своим мастерством кунг-фу. И в завершение вечера обмякшее тело Бедровича было водружено на диван.

– Пойдём к Ленке… – пробормотал Бедрович и заснул, с нежной улыбкой на губах. Но ни в один из последующих дней до Ленки он так и не добрался. Он просыпался от стука в окно и принимал гостей. Так пронеслись недели, каникулы подходили к концу. Последний вечер в Агдамске прошёл особенно торжественно. Мутная бутыль казалась больше. Самогон уже не глотали просто так, а с пили с неким возвышенным чувством, с расстановкой, добавляя «на посошок» и «чтоб не в последний раз». А Бедрович, глядя на лук и воблу, томился смутным ощущением чего-то незавершённого… Куда-то нужно было сходить… что то нужно было сделать… И вдруг – вот оно:

– Мужики, а чё мы все воблу, да лук хаваем?! Давайте шашлык заделаем?

Мужики разом замолчали, изумленные полётом фантазии Бедровича.

– Давай в колхоз сгоняем, возьмём там барана! – развивал идею Бедрович. После короткой, но бурной дискуссии решили – ехать прямо сейчас, барана украсть у колхозников. Никто из джигитов точно не знал и не задумывался, где именно поджидает их колхозный баран. Казалось, что стоит им только добраться до колхоза, и уж там-то точно, все решится само собой. Как-то так казалось, что ещё никто не уходил из колхоза без барана. За неимением «Лендровера», ехать пришлось на грузовике марки «ЗИЛ», рабочем транспорте одного из друзей.

Уже стемнело, когда «ЗИЛ», свойственным всем ЗИЛам бесшумным ходом, въехал на тёмные колхозные улицы. Навстречу им не попалось ни одного барана. У здания конторы также баранов не было. И не было вообще никого. Только местные собаки оживились при звуках незнакомого мотора. Наши джигиты вдруг поняли, что решительно не знают, где колхозники прячут своих баранов. Духовный лидер предприятия Бедрович, крепко спал, зажатый с двух сторон горячими могучими торсами своих товарищей.

– Не будите его, – сказал шофёр почтительно. – Пусть спит. А мы пойдём пешком, а то весь колхоз на ноги поднимем.

И, оставив Бедровича в кабине «ЗИЛа», походкой моряков друзья отправились в темноту, за потенциальным шашлыком.

Какой злой дух совершил невозможное, пробудив Бедровича от сна? Бедрович проснулся. Несколько минут он пытался сообразить, где он, и что всё это значит? Понятно было только, что он в кабине автомобиля, а зачем и почему – неизвестно. Пары Бахуса ещё плотно окутывали деятельный разум Бедровича, иначе – как объяснить, то что произошло далее? А произошло вот что: Бедрович страшно обрадовался, обнаружив ключи грузовика прямо в замке зажигания. Он немедленно завёл мотор, и понёсся, понёсся по узким тёмным улицам, не всегда чётко вписываясь в повороты, цепляя ветки кустов и гнилые доски заборов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.