Жизнь, увлечения, огорчения

– Так ведь это можно сделать хоть сейчас, было бы желание! – сказал Жук. Он, как и Мотылёк, тоже жил в старом пне, но из-за своей пронырливости знал всё вокруг.

– Вон там, неподалёку, – продолжил Жук, – возле тропинки поставили столб с фонарём. Каждую ночь он горит, и ночные бабочки вокруг него пляшут, всех к себе зазывают. Иди да встряхнись.

Обрадовался Мотылёк такому совету, дождался ночи, тихонько выбрался из дома и полетел к фонарю. Бабочки его дружно встретили, крылышки распустили, каждая себя нахваливает. Все разные – большие и маленькие, разукрашены на любой вкус. Мотылёк кружится с ними, веселится и выбирает, с какой бабочкой ночь скоротать.

Он так заигрался, что не заметил, как приблизился к фонарю и крылышки опалил. Сильно испугался Мотылёк и поспешил домой. С трудом долетел, лёг на пенёк, обожжённые крылышки распластал, еле отдышался.

Тут Жук явился и спрашивает:

– Ну как, встряхнулся?

– Я, кажется, переоценил свои возможности, – вздохнул Мотылёк. – Крылышки сгубил, такой я теперь и Мотылихе не нужен.

А та услышала и говорит:

– Летать не сможешь – так хоть в хозяйстве пригодишься…

Промелькнувшая любовь

Летел как-то Ветер со своей сестричкой Тучкой, и поливали они дождиком землю. По пути Ветер увидел Розу: она хорошо была видна издалека, выделяясь среди остальных цветов большими красными лепестками. И он попросил Тучку:

– Прекрати свой дождик, я хочу посмотреть на этот диковинный цветочек.

Остановившись возле Розы, он вмиг влюбился в её мягкие бархатистые лепестки. Нежно обдувая их, Ветер заглянул под каждый, наслаждаясь сладким ароматом:

– Как вы прекрасны! – тихо гудел он.

Роза тоже была довольна таким знакомством и ни разу его не уколола, как это бывало со многими, когда кто-то желал её потрогать или сорвать. Она только тихонько прошелестела:

– Не волнуйтесь, когда мне что-то нравится, я не уколю.

Через некоторое время Тучка заметила, что один листик на Розе стал сохнуть, и сказала Ветру:

– Братец, Розу надо напоить!

– Не надо! – загудел Ветер. – Она сыта моей любовью!

– Ей это необходимо, а не то она завянет! – настаивала Тучка.

Позднее уже и колючки у Розы стали жёстче – видно от жажды. Но Ветер, увлёкшись, ничего не хотел видеть. Да и сама Роза тоже не замечала, что с ней происходит. Она только слушала его приятное, ласкающее гудение, пока не увидела, что стала терять лепестки. Ветер тоже заметил это и перестал дуть, но лепестки продолжали осыпаться.

Тогда Тучка взволнованно воскликнула:

– Чтобы любовь была вечной, её надо подпитывать! – и стала поливать Розу дождём.

Да было поздно: Роза уже склонилась к земле. Ветер хотел было её поднять, да только укололся шипами. А Роза упала, протянув оставшийся листочек к дождю… не к Ветру…

Люстра

Импортную Люстру привезли в магазин электротоваров, где уже было много всяких ламп и лампочек.

Люстра сразу заняла место на потолке и промолвила:

– Я хочу вам всем сделать жизнь ярче. А то, вижу, она у вас здесь больно тусклая. Вот поднимусь ещё выше и устрою светлые дни.

– Замечательно! – воскликнула какая-то из лампочек. – Ты как поднимешься, постарайся и про нас не забыть.

Вскоре Люстра исчезла. Позже её обнаружили под потолком шикарного ресторана, где она прожигала жизнь неисчислимому количеству лампочек.

– Я уже достаточно высоко забралась! – гордо заявила она. – Но я ещё выше поднимусь, чтоб гореть, как солнце! Только вот подняться бы мне на высокую башню. Я бы тогда днём красовалась, а ночью светила!

– А как же остальные лампочки, те, что остались в магазине? – кто-то спросил её снизу.

– Какие лампочки? – удивлённо переспросила Люстра и самодовольно зазвенела хрустальными серёжками.

Закон

Мыши уважали Крысу и говорили о ней:

– Она мудрая, прогрызла том законов от корки до корки!

И о чём Крысу ни просили – та задумывалась, а потом всегда говорила:

– Случай у вас тяжёлый, на весах правосудия Закон перевешивает!

Тогда приходилось весы выравнивать: класть на чашу то, что требовала Крыса. И удивительно: Закон переставал перевешивать…

Правильная договорённость

Обычно Собака весь день лаяла, а вечером шла спать до самого утра.

И как-то Сверчок, любитель попеть по ночам, а днём вздремнуть, сказал Собаке:

– Почему ты лаешь без причины, даже когда нет никого? Ты мне отдохнуть днём не даёшь.

– А я породы такой, мне лаять надо! – огрызнулась Собака.

Тогда Сверчок решил проучить Собаку, чтобы не гавкала без нужды. Когда она днём легла на подстилку отдохнуть и задремала, он застрекотал ей прямо в ухо. Собака его лапой отгоняет, а Сверчок только с одного уха на другое перескакивает. Всю ночь Собака промаялась, не выспалась, поняла, что неправильно себя вела, и сказала Сверчку:

– Давай договоримся, что мы не будем мешать друг другу спать.

Стратег

Решил Волк стать хозяином леса. Но там с давних времён жили зайцы, поэтому решил он их слопать сначала. Узнали зайцы о намерении Волка и пожаловались Орлу.

– Держитесь все возле меня, и я вас уберегу от Волка, – сказал он.

Собрались все зайцы под охрану Орла, стали жить припеваючи: никто их не трогает. Но только вскоре заметили: каждый день по зайчику стало пропадать. В стае это не особенно заметно, беспокоились лишь близкие и знакомые пропавших. А Орёл, довольный, хлопал крыльями и приговаривал:

– Какой я хитрый стратег! Тихо и незаметно сам зайцев слопаю, а затем и весь лес мой!

Кастрюля

Старая Кастрюля, пока ещё не списанная в утиль и работающая на кухне, часто задумывалась о своей судьбе и однажды начала жаловаться подружке Подставке:

– А счастливо ли я прожила жизнь? В молодости за мной ухаживал медный Самовар. Захочет встретиться – свидание назначает на столе. Сам приходит начищенный и сверкает, как солнце. И я чувствовала, что он увлечён мною. Потом был ещё чугунный Утюг. Как видел меня, жаром сразу начинал пылать и скатерть разглаживать, чтоб я на ней красиво смотрелась. А теперь Половник за мной приударяет. Он покладистый: всё делает, как я ему скажу. Жаль одно – алюминиевый, и бывает холодноват. А вот раньше был у меня ещё деревянный Половник – так тот, как только я с плитой горячей повздорю и кипеть начну, сразу меня по бокам погладит и успокоит. Не то, что этот, алюминиевый, всю снизу доверху перемешает, до бурления доведёт и молча уходит. Вот так уже много лет с ним живу и терплю…

Подставка слушала-слушала да и говорит:

– Тех, кого ты вспомнила, уж нет давно. Их выкинули, как негодную посуду. Из них ты одна осталась. А вот с Половником твоим нынешним можно ещё долго просуществовать. Он жалеет тебя и каждый раз смотрит, чтобы в тебе ничего не испортилось, не скисло.

– И правда, что мне жаловаться! – решила Кастрюля. – Мы с моим Половничком – долгожители!

Уметь прощать

Много лет прожили вместе Шея и Галстук. Всё бы ничего, да только как пригласят их в гости, Галстук всё заглядывает в рюмки с вином, и так потом развязывается, что на шее едва держится. Шею такое поведение очень огорчало, и вскоре Галстук оказывался скинутым, лежал в каком-нибудь хламе и корил себя:

– Виноват я, виноват! Давно надо было мне покончить с этим пагубным пристрастием!

А Шея думала:

«Может, я во всём виновата? Слишком большую свободу ему дала, вот он и лезет в рюмки. Наверное, зря я его так строго наказала».

После этого Галстук всегда выходил на Солнышко просушиться. А Солнышко знало: это значит, что они опять поссорились и опять помирились. Не впервые. Всё равно они всегда будут вместе.

Штора

Каждое утро, как только появлялось солнце, Штора широко раскрывалась и восклицала:

– Свет для всех!

Потом наступал вечер, и загоралась лампочка. И тогда Штора закрывала окно и громко шуршала:

– Наш свет! Не позволим, чтобы им другие пользовались!

В этом смысле она была принципиальна.

Прогресс

Рыли как-то Червячок и его мама ход в земле – хотели пробраться к корням дерева. Но земля то и дело осыпалась. И вдруг они неожиданно увидели большущий тоннель, освещённый ярким светом и выложенный крепкими камнями так, что земля никогда не осыпется, по которому бегали огромные сверкающие червяки.

Для Червячка это было открытием, чудом, и он воскликнул:

– Как эти наши сородичи беззаботно живут!

А мама, вздохнув, ответила:

– Это, сынок, к ним пришёл прогресс!

– Так давай прыгнем к ним, – предложил Червячок.

– Не поймут нас, мы будем там изгоями, – с грустью произнесла мама. – Давай лучше рыть дальше наш тоннель. Может, и к нам придёт прогресс?

Красота

Рачок не раз замечал, как его сородичей подбирал у берега чёрный Котелок и куда-то уносил.

– Я слышал, что Котелок может превратить зелёного рака в красного красавца! Только надо немного потерпеть, – сказал ему однажды приятель.

Задумался Рачок: «Вот бы мне красавцем стать!».

И он вылез на берег – на самое видное место, где уже находились его сородичи. Котелок их всех подобрал, и, пока нёс к костру, Рачок нечаянно из него выпал. Лежит на земле и жалеет, что так оплошал. А Котелок уже над костром висит, вода в нём бурлит, пар поднимается. Через некоторое время Котелок выложил всех раков на газетку. И действительно, стали они все красавцами: красными от усов до хвоста. Рачок даже приподнялся от восхищения. Но тут заметил, что все его сородичи уже не двигаются, и воскликнул:

– Красота – это прекрасно, но не такой ценой! – и пополз назад к речке, радуясь, что его не заметили.

Трубка

Пепельница не раз говорила Курительной Трубке:

– От частых встреч с Табаком ты когда-нибудь доведёшь себя до изнеможения!

Но Трубка на эти слова не обращала никакого внимания, и к ней продолжал приходить Табак.

Шустрая Спичка его всегда встречала с огоньком, после чего он тихонько тлел в Трубке. А ей это нравилось, она с наслаждением вдыхала его дым и твердила:

– Какой приятный запах!

Когда Табак сгорал, к Трубке приходил худенький длинный Ёршик с густыми ворсинками. Он был увлечён Трубкой и часто ей советовал:

– Бросай Табак! Он тебя погубит! Ты и так уже вся никотином пропиталась да чёрным нагаром обросла.

Ёршик ухаживал за Трубкой – чистил, проходя по всем её внутренностям. Уходил он всегда расстроенный, потому что и сам становился грязным и терял часть своих ворсинок.

Трубка по-прежнему продолжала встречаться с Табаком, и скоро у неё внутри всё превратилось в уголь – она даже не могла вздохнуть. И Ёршик уже не в силах был помочь ей: сам без единой ворсинки остался.

Тогда Трубку положили на Пепельницу, и лежала она там без дела.

– Я тебя предупреждала, – напомнила ей Пепельница.

А вскоре Трубка и совсем куда-то исчезла.

Всё наигранно

Он встретил её и ахнул от восхищения:

– Какие у вас прекрасные губки!

Были они большие, красные, и в них была видна искренняя доброта. Он видел много губ, но такие – впервые. Они влюбились друг в друга с первого взгляда и скоро сошлись в крепком поцелуе. А после него прекрасных губ не стало – остались лишь их очертания и что-то тонкое и злое. Видно, помада сошла.

– Кто ты? – не узнав прежние губы, испуганно спросил он.

– Это я, твоя возлюбленная! – ответила она. – Привыкай теперь: я бываю разная! И кстати, какая у тебя зарплата?

В этот момент появилась губная помада и возродила большие розовые губы с доброй улыбкой.

Незнакомка

За столом тарелки, ложки и вилки шумно расправлялись с едой, пробуя всё, что было на столе. И только на одну Баночку никто не обращал внимания. Была она без этикетки, и эта неизвестность всех настораживала. Один Нож временами всё-таки поглядывал на одиноко стоявшую Баночку. Её загадочность его манила. Да и она, поблёскивая серебряной крышечкой, будто приглашала познакомиться.

И Нож не устоял: открыл Баночку! И был вознаграждён её неповторимым вкусом – это оказалась свежая, зернистая, удивительно ароматная чёрная икра.

Жизнь в неволе

Мышка не раз навещала один и тот же дом и всегда видела в нём какое-то маленькое и лохматое существо. Вначале она думала, что это кролик, но когда пригляделась, то поняла, что это Пёсик. Люди то и дело таскали его на руках, держали на коленях, а он важно ходил по комнате и ел на подстилке – там же, где и спал. За всё время он даже не пискнул ни разу.

И вот однажды, когда в доме никого не оказалось, Мышка подбежала к Пёсику и сказала:

– Ты не собака! В тебе нет ничего собачьего, ты разучился лаять и скулить.

– А что значит лаять и скулить? – спросил Пёсик.

– А вот пойдём со мной, узнаешь!

Выбежали они на улицу. Тут Пёсика Кошка увидела. Мышка шустрая – убежала, а Пёсику от её когтей досталось, и тут он впервые заскулил. От Кошки он всё же убежал и спрятался. Отдохнул немного, потом проголодался, пить захотел, да нечего – вот он и залаял, тоже впервые.

Тут Мышка снова прибежала и сказала сочувственно:

– Вот ты и узнал, что значит быть собакой! – и отвела Пёсика домой.

С тех пор иногда можно было услышать его лай и поскуливание: это Пёсик вспоминал тех, у кого жизнь на улице собачья.

Руководитель

Чертёж оказался хорош. Циркуль не мог удержаться от восхищения и сказал стержню – Грифелю:

– Ты, брат, оказался талантливым, удачно круг очертил! – и, подумав, добавил: – Только расчёт у тебя не точен, давай повторим.

И Грифель, руководимый Циркулем, опять закружился на бумаге, делая ещё один круг.

– Вот это то, что надо! – снова порадовался Циркуль и, опять, подумав, добавил: – Только теперь не хватает твёрдости.

И Грифель вновь закружился, сильно надавливая на бумагу и оставляя на ней толстый чёрный круг, – ещё больше, чем прежний.

– Ты, брат Грифель, уж постарайся чертёж сделать! – говорил Циркуль.

– Я-то тут при чём? – недоумевал Грифель. – Я только твоё указание выполняю. – И он от возмущения сломался.

Знающий Футляр

– Странно всё это видеть, – рассуждал Футляр. – Смычок пилит и пилит нежную музыкальную Скрипку, а она от этого поёт и радуется. Видно, терпит и скрывает своё несчастье. Вот если бы Смычок пилил меня, то узнал бы ответное лихо! Жаль, нет у меня музыкального образования – без него я Смычку не интересен. Но ничего – со временем поднатаскаюсь.

Вера

Когда разговор заходил о Петухе, то все Куры говорили:

– Если кто-то вздумает нас обидеть, то Петушок всегда тут как тут: прибежит, смелый, как орёл, перья свои распушит, закричит, забегает вокруг двора – и никому в обиду нас не даст!

– Так это он с испугу так бегает! – возражал Курам Индюк. – Он думает, что за ним пришли, а как видит, что кого-то из вас поволокли на жарево, успокаивается и молчит.

Но Куры не верили ни единому слову.

– Пусть тараторит, он же Индюк! – и продолжали хвалить Петуха, хотя и замечали, что их становится всё меньше и меньше. Но они списывали это на несчастный случай или простое недоразумение.

Дума Табака

Дым от Табака встретился с запахом Одеколона и начал рассуждать:

– Нас с тобой всегда встречает с радостью Голова. Меня рот с дымящей трубкой с жадностью заглатывает, а ты с напарницей-бритвой бороду сбриваешь. Но хотя с тобой Голова встречается только раз в неделю, а со мной несколько раз в день, ты ей, похоже, больше нравишься: на меня она порою ворчит, что, мол, желудок от меня болит, кашель всё время. А на тебя не шумит – только по щекам рукою поглаживает. Вот я и думаю: чтоб Голова меня не бросила, надо ей глотнуть Одеколончика, – вдруг понравится? Привыкнет к нему – и от меня уже не захочет отказаться…

Схожий материал

Выпустили на одном предприятии Туалетную Бумагу и Тетрадь для письма:

– Эх-хе-хе! – вздохнула Туалетная Бумага. – Родились мы в одном месте, а судьба у нас разная. Я буду при унитазе трудиться, а ты с карандашом познакомишься, и станет он писать тебе амурные слова, а ты будешь радоваться жизни!

– Да не тебе об этом горевать! – ответила Тетрадь. – Ты всем нужна, тебя никто не забывает.

«И правда, нечего мне плакаться», – подумала Туалетная Бумага. – «Со мной все общаются, никто без меня не обходится. А вот Тетради ещё неизвестно, какой карандаш попадётся: окажется какой-нибудь грифель жёсткий, до дыр листочки доведёт, а то и всю до последнего листа испортит. И выкинут их обоих в помойку со словами: “Опять нет гармонии в сочинении”! А я-то проживу, пока сама вся не выкручусь».

И тут Туалетная Бумага вдруг поняла: «А ведь разницы между мной и Тетрадью нет. Мы схожи – обе станем отработанным материалом!»

Кровопийцы

Встретились на берегу пруда Пиявка и Комар и затеяли беседу.

– Не везёт нам с мужиками, – сказала Пиявка, – шуганули нас, накричали: мол, нашей кровушки попили и хватит.

– Да не всю же выпили! – поддержал разговор Комар. – Это мы их ещё жалеем. Видно, поизмельчал сильный пол!

– Вот бы сюда Бегемотиков! – мечтательно вздохнула Пиявка. – Они толстокожие, большие, ныть никогда не будут…

Не всё потеряно

Помазок для бритья состарился, стал плохо выполнять свои обязанности, и на его месте появился новый работник.

Старый Помазок хотели было выбросить, но передумали и оставили – положили вместе с кистями, что расписывали масляными красками пейзаж на полотне.

«Меня, наверное, пожалели выбрасывать, пока я не попрощаюсь со всеми сородичами», – подумал Помазок.

Кисти были заняты своей работой и не обращали на него никакого внимания. Скоро картина была закончена. Она стояла на подставке, чтобы все её видели. Написана она была прекрасно, но из-за белой дубовой рамы, в которой находилась картина, в ней не доставало глубины. И Помазок почему-то решил:

– А лучше бы придать ей другой цвет! Окунувшись в золотистую морилку, он нанёс её на всю поверхность рамы, и тогда картина сразу приняла законченный вид и получила недостающую глубину.

Помазок радостно воскликнул:

– У меня появилось второе дыхание! Видно, и в моём возрасте можно найти в себе новый талант и делать что-нибудь полезное!

Заместитель

– Вот, если бы тебя не было, – сказал как-то Воробей Соловью, то все слушали б только меня!

Однажды птицы в очередной раз собрались на опушке леса послушать Соловья, и пока он готовился – придумывал, какой трелью порадовать и удивить всех друзей и сородичей, – птицы стали обсуждать его, забыв про то, что он рядом.

– Соловей чудесно заливается только на пустой желудок. А если вдобавок и солнышко пригреет, он ещё лучше споёт! – сказала Ворона.

– Всё это не так! – возразила Галка. – Наоборот, он поёт хорошо, когда сыт: грудь его распирает от еды. А солнце тут вообще ни при чём.

– Не то и не другое! – возмутился всё слышавший Соловей. – Всё зависит от моего настроения. Сейчас вы его своей болтовнёй испортили и концерта не ждите! Пусть вам Воробей споёт вместо меня, – и улетел.

Все птицы за ним устремились, чтобы успокоить его и извиниться. Остался один Воробей. Сел он на веточку и с удовольствием на всю опушку зачирикал. Может, кто-то из птиц его и услышал, но не прилетел никто.

Проныра

Большой Фонарь висел на столбе и освещал перекрёсток. А маленький Фонарик, считая себя не менее ярким светилом, часто жаловался, что его незаслуженно забыли и не дают себя проявить.

Но однажды Фонарь на столбе погас.

– Да я лучше его смогу освещать всё вокруг! – воскликнул Фонарик и стал тонким лучиком озарять то одну, то другую дорогу. Носился туда-сюда, аж устал.

За это время на перекрёстке скопилось множество народу, машин собралось полным-полно, – и все шумят, никак не разойдутся, не разъедутся. Хорошо, что Фонарь снова загорелся. Во всём быстро разобрался, и дороги освободились.

– Да мне бы ещё минутку, и я бы сам всё наладил, – произнёс Фонарик.

– Этот маленький проныра нигде не пропадёт! – прокомментировал Столб – друг Фонаря.

– Конечно, висел бы я на месте Фонаря – я тоже светил бы как солнце! – парировал Фонарик.

Подсолнух и Лужа

Когда дождь закончился, тёмное облако рассеялось, и яркий свет озарил землю, Подсолнух радостно воскликнул:

– Хорошо, что появилось тёплое солнце! Я его очень люблю. Вот бы всегда так было! – и он зазолотился своими большими лепестками.

А Лужица, появившаяся неподалёку после дождя, с испугом произнесла:

– А я солнца очень боюсь! Оно своими лучами меня высушить может.

– Это поправимо, – ответил Подсолнух. – Я попрошу солнце реже навещать нас.

И действительно: вскоре солнце стало появляться не каждый день, даже сам Подсолнух вянуть стал. Хотел он было попросить Лужицу напоить его, а её уже не оказалось – только сухая корочка земли на её месте. Вздохнул тогда грустно Подсолнух, поник своей, уже без лепестков, шляпой, наполненной чёрными семечками, и прошелестел:

– Видно, хорошо, когда всё в меру – и дождь, и солнце.

Чья заслуга

Карандаш, написав половину рассказа, устал и прилёг отдохнуть да подумать, что писать дальше.

Тут Ластик примчался, стал метаться – стирать что-то с листа.

Лезвие, заметив это, возмутилось:

– Ну ты и тупой, Карандаш! Даже Ластик с трудом разобрался в твоих каракулях. Давай-ка я тебя заточу, может, яснее напишешь?

Вскоре после того, как грифель был заострён, Карандаш закончил рассказ. Стукнув напоследок по листу, в заключение он поставил точку, а грифель сломался. Ластик на этот раз не появился – видно, толково было написано, и Лезвие сказало:

– Ты, Карандаш, тупой, и, если бы не я, не было бы у тебя на бумаге ни одного рассказа!

Баночка с икрой

Баночка с икрой долго себя хранила. Да и не было у неё причин для того, чтобы перед кем-то раскрыться. Через какое-то время срок годности её истёк. И когда Баночка уже потеряла всякую надежду на то, что её кто-нибудь попробует, её вскрыли. На удивление никто от неё не отказался. Она оказалась ещё вполне свежей – сумела сохраниться!

Реклама

Как-то раз Соловей задумался: «Когда я пою, меня, наверное, никто не слышит, а может, и не видит. А Ворона вот большая – если каркает, то её и видят, и слышат всё. Наверное, мне надо имя сменить: буду не маленьким Соловьём, а большим Филином. Тот как заухает, так по всему лесу эхо разносится».

На том и остановился Соловей. Сел на ветку, нахохлился, – чтобы больше казаться.

Тут Воробушек прилетел, рядом сел и попросил:

– Соловушка, спой что-нибудь.

– Я теперь не Соловушка, а Филин, – ответил тот. – Готовлюсь поухать! Но тебе, так и быть, спою в последний раз, – засвистал разными трелями.

Послушал Воробушек и, довольный, улетел. А Соловей опять нахохлился, готовясь запеть, как Филин. Но тут на ветку села какая-то большая птица – дышит тяжело, видно, долго летела.

– Подвинься, Соловушка, – сказала она Соловью.

– Я не Соловушка, я Филин! – ответил он.

– Так это не про тебя ли, Филин, идёт слава по всему лесу? – заинтересовалась птица. – Я – Сокол, специально прилетел издалека, чтобы тебя послушать.

Обрадовался Соловей, что его теперь знают, и залился весёлой трелью, на которую стали слетаться и остальные птицы. Прилетел и Воробушек – и звонко прочирикал:

– Вот какую хорошую рекламу сделал я для Соловушки!

Несправедливое страдание

Жарил Костёр шашлык в лесу. И когда дым поднялся до гнезда, Сорока, жившая в нём, заволновалась, не выдержала и затрещала:

– Здесь не место что-либо жарить! Тут лес, листва может загореться!

Не послушался её Костёр, продолжал гореть, и огонь его стал подбираться близко к дереву. Сорока испугалась и улетела. А дым, кружась, поднялся уже выше к белым Облакам, что прогуливались по небу, и окутал их чёрным пеплом. Возмутились Облака:

– Осторожно, так можно всё небо закоптить!

Тут и Ветер на шум примчался, а дерево уже в огне.

Тогда Ветер пригнал Тучу, они вместе налетели на Костёр ливнем и потушили его. Но дерево уже сгорело. Вернулась Сорока к своему гнезду, а его нет. И затрещала с горя:

– Туча с Ветром сильные, отомстили Костру с его жирным шашлыком за то, что посмел облака коптить, и улетели. А я одна, беззащитная, не могу за себя постоять, и теперь страдаю, оставшись без гнезда. Это несправедливо!

Оплошал