Судьба Пятерых, или Нефритовая лилия. Историко-приключенческий роман

Надо заметить, что место, на котором они остановились, было поистине опасным. Ущелье, куда устремлялся поток, был окружен блестящими черными, как уголь скалами. Горный поток низвергался в бездонную пропасть, а брызги, взлетающие из нее, были схожи с дымом из горящего ада. Внизу, на неизмеримой глубине, вода превращалась в пенящийся, кипящий колодец, который переполняясь, со страшной силой, выбрасывал воду на зубчатые скалы.

Склон, на котором дрались два противника, был необычайно узок. Враги упрямо шли друг против друга, то и дело, пытаясь сбросить соперника со скалы.

В какой-то момент, Глайд смело ринулся вперед, но при этом плохо рассчитал длину шпаги графа де Лавона, которую наш герой, держал прижатой к туловищу. Едва Глайд попытался атаковать его, как рука графа, внезапно развернулась, словно туго сжатая пружина, и клинок проколол Глайду бедро.

Схватившись за рану, Глайд отступил назад, а граф де Лавон хладнокровно, обмотал плащ вокруг своей левой руки, превратив его, таким образом, в щит. Отойдя от боли, Глайд не теряя надежды на победу, вновь скрестил шпаги. Эмиль при этом, не переставал вертеть шпагой во все стороны, и каждую минуту, делал добрый десяток бросков, порой ощущая мягкое сопротивление живой плоти, свидетельствующее, что удар достиг цели. Вдруг он поскользнулся, и невольно взглянул себе под ноги. Этим, мгновенно воспользовался Глайд и нанес ему удар в бок.

– Попал! – радостно закричал тот.

– Не дождетесь, сударь! – ответил бесстрастно де Лавон, не желавший признаться, что ранен.

Джон отлично владел шпагой, и юноше приходилось туго с противником, ведь прежде, с настоящим соперником, ему дел иметь не приходилось.

Эмиль отпрыгнул назад, положив расстояние в три шага, между собой и своим противником; шпага устремилась в след и быстро догнала его, но слишком поздно: граф успел сделать еще один скачок, и прислониться к скале.

Внезапно юноша почувствовал, что лоб его покрылся испариной, а в глазах потемнело.

Де Лавон совсем позабыл о своей ране, и эти признаки приближающегося обморока, напомнили ему о ней. В какой-то момент, ему показалось, что время замедлило свой ход. Перед его мысленным взором, возник облик графа де Сайега, как бы говорившего: «Дитя мое, придерживайтесь традиций старинной итальянской школы, и да хранит вас Бог!».

Чувствуя, что напор лорда Глайда, он выдержит не более пяти минут, де Лавон попробовал атаку, заключавшуюся в прямом ударе, маневре «ин кварта, ин сикста» и последующем выпаде, заканчивающимся ударом по кисти.

– Ага, ты слабеешь, – крикнул Глайд, учащая удары.

– Судите сами, – произнес не на шутку, разъяренный граф де Лавон. – Вот, получай!

Не внимая на рану, граф продолжал драться. В нескольких прыжках он выбил шпагу из руки Глайда с такой силой, что она отлетела на десять шагов в сторону.

– Теперь, вы, прощайтесь с жизнью, лорд Глайд!

Несмотря на свою победу над врагом, граф по-прежнему не решался его убивать. С досадой, он убрал шпагу в ножны, и велел тому убираться, на все четыре стороны. Сжавшись как уж, лорд Глайд сделал вид что уходит, но едва де Лавон повернулся к нему спиной, как тот, выхватив охотничий нож, попытался нанести графу подлый удар в спину. К счастью Эмиль вовремя обернулся, и ухватился за кисть сэра, державшего на острие ножа – его смерть. Минутное сопротивление и кинжал воткнулся в плоть англичанина.

От неожиданного удара, с растерянностью на лице, лорд Глайд схватился за проткнутую грудь, и рухнул в бездну с адским криком.

Пять минут юноша стоял в недоумении, нагнувшись над обрывом, наблюдая, как тело его врага летело в пропасть. Он видел, как Глайд, не долетев до воды, ударился о выступ скалы и погрузился в воду.

После всего этого, де Лавон подошел к лошади, которая была свидетелем всех этих, ужасных событий.

В голове де Лавона все перемешалось. Три раза он попытался сесть на лошадь, но безуспешно падал на землю, что придавало ему еще большую боль. После третьего раза, граф почувствовал, что силы его оставляют. Он попробовал встать, но ни руки, ни ноги его уже не слушались, будто их кто-то приковал к земле. После этого Эмиль почувствовал, как его глаза застилает ледяной туман, и последние искры сознания потухают.

ГЛАВА VII

Преступление и наказание

Очнулся де Лавон в сумрачной комнате, освещенной лишь догоравшей на подсвечнике свечой. Рядом сидела девушка, судя по всему служанка. Облокотившись об спинку стула, она мирно спала.

Де Лавон лежал на кровати резного дерева, из тех, что изготовлялись во времена Карла IX7. На графе была новая рубашка, расшитая золотом.

Блуждая по комнате взглядом, Эмиль догадался, что находится в доме какого-то господина, который судя по всему, нашел его в горах. За окном была глубокая ночь. Граф мог на всех основаниях оставаться в доме хозяев, до полного выздоровления, но чувства мести, побуждало его вернуться домой, и расправиться с женой, за все ее злодеяния.

Поднимаясь с кровати, де Лавон ощутил жгучую боль раны. Как можно тише он оделся и спустился вниз. Словно вор, граф покинул гостеприимный дом и найдя у коновязи свою лошадь, помчался в свое имение.

Подъезжая к дому, Эмиль посмотрел на угол третьего этажа замка. В том окне, где была их спальня, горел свет. «Быть может, она сейчас переживает за меня?», – утешал себя де Лавон, не сводя глаз с горящего окна.

Подъехав к решетчатым воротам, граф постучался. Увидев, что хозяин едва держится в седле, Томас незамедлительно открыл ворота и впустил его во двор. Слуги помогли слезть де Лавону с лошади, и проводили до дома. Приближаясь к дому, Эмиль попросил одного из слуг, ждать его с лодкой, возле озера.

– Г-н граф! Мне сообщить графине о вас, она уже три раза осведомлялась о вас?

– Не надо.

Де Лавон поднимался по лестнице, с смутным чувством ненависти и любви. Наконец, его привели в их с графиней покои. Графиня подбежала к г-ну де Лавону, пытаясь притронуться к его лицу, но граф, не дал ей этого сделать.

– Боже мой, Эмиль, что с вами? – увидев, что граф держится за бедро, Маргарет воскликнула: – Вы ранены? Эй, кто-нибудь, лекаря!

– Не тревожьтесь сударыня, я сам в состоянии позвать себе лекаря, – сказал де Лавон, ложась на кровать.

В туже секунду, в комнату вошел лекарь и, начал осматривать рану.

– Что с вами случилось? – спросила графиня.

– И вы еще спрашиваете Марго? – спросил де Лавон, с укором поглядев на супругу.

– Почему вы на меня так смотрите, и где лорд Глайд?

– Оставьте нас, – повелел граф, слугам.

– Простите, господин граф, но я еще не осмотрел вашу рану, – сказал лекарь.

– Оставьте, я сказал! – слегка повысив голос, повторил свое повеление де Лавон.

Кланяясь слуги и лекарь, покинули комнату, а Маргарет став на колени возле кровати, начала целовать его руки.

– Вам больно? – спросила графиня.

– Очень больно сударыня, очень, – признался де Лавон.

– Я верну лекаря, – графиня хотела бежать к двери, но де Лавон остановил ее.

– Не утруждайте себя, лекарь мне не поможет.

– Но ведь вы, не так уж серьезно ранены, к тому же, на рану уже кто-то наложил швы.

– Меня тяготит не рана, а предательство людей, которым я так доверял. Своим явлением с того света, я помешал вам примерить, наряд вдовы.

– Что вы такое говорите, Эмиль, вы бредите? – с растерянной улыбкой спросила графиня.

– Напротив, я пришел в себя, а до этого я бредил.

– Ничего не понимаю.

– Вы молились на ночь? – неожиданно спросил де Лавон, поднимаясь с кровати.

– Да, но почему вы спрашиваете? – робко спросила графиня.

– Не хотите ли вспомнить, какой-нибудь грех, который терзает вас не первый день?

– Что вы хотите этим сказать, супруг мой?

– Молитесь скорее, потому что вы сейчас умрете.

– Умру? Но я слишком молода, чтобы умереть.

– Я тоже был слишком молод, чтобы умирать, однако, рука вашего братца поднялась.

– Что?

– Я готов вам простить все, сударыня, и разбитую жизнь, и вашу неверность, и все- то зло, проявленное мне. Но я не в состоянии простить смерти моего дяди. Вы умрете!

По взгляду супруга, графиня поняла, что тот не шутит. Страх овладел всем ее существом. Маргарет опрометью кинулась к двери, стремясь, во что бы то ни стало, покинуть комнату.

– Куда же вы, мадам? – спросил граф бесцеремонно схватив её за руку, и швырнул ее на пол.

– Мне же больно, Эмиль! – с обидой простонала леди, упав на колени.

Приземление оказалось для неё не самым мягким, ибо колени при падении, пронзила острая боль.

– А вы заслужили, иного обращения? – спросил вопросом на вопрос граф, сев в кресло у двери.

– Я не убивала вашего дядю, это Глайд его отравил.

– Зная о преступлениях Глайда, вы молчали, стало быть, вы причастны ко всему этому!

– Граф, я люблю вас, это Глайд меня уговорил вас погубить, – говорила графиня.

– Я больше вам не верю, сударыня!

Колени болели и ныли, но Маргарет, поднявшись на ноги, попыталась покинуть комнату снова, но наступив себе на подол платья, вновь упала, успев всё же ухватиться лишь за дверную ручку. Ярость, обуяла все его сознание. Не помня себя, де Лавон в два прыжка, очутился возле нее и обхватив ее руками, поднял и бросил на кровать.

– Лучше не пытайтесь сбежать, вам же хуже будет, – зловеще проговорил де Лавон, не спеша, разматывая длинную веревку.

– Н-не-уж-жели… в-вы… – начала графиня, уползая вглубь кровати. – Вы убьёте меня?! – пришёл на смену заиканию, отчаянный крик.

– Да женушка, прощайтесь с жизнью! – продолжал граф.

Молодая женщина вдруг ощутила, как неприятный холодок поселился в груди, и в животе.

– О, прогоните, но не убивайте! Я молода! – без устали продолжала молить графиня.

– Что бы вы испортили, еще кому-нибудь жизнь? – спросил де Лавон, принявшись хладнокровно ее связывать.

Графиня, сопротивлялась с яростью голодной волчицы. Вцепившись зубами де Лавону в руку, она поцарапала ее, как дикая кошка. Ногами и руками она принялась яростно его колотить и вырываться, за что Эмиль дал ей пощёчину. Резко схватив, он перевернул её на живот, продолжая связывать, ей сзади руки.

Закусив до крови нижнюю губу, чтобы сдержать сердитые слёзы обиды и унижения, Маргарет не теряя надежды вырваться из рук деспота, продолжала сопротивляться, издавая жалобный плач.

– Клянусь, я уйду в монастырь.

– Нет, – невозмутимо проговорил де Лавон, поставив колено на её спину, чтобы она не вырывалась.

– Дайте хоть, до утра пожить!

– Нет, умрешь сейчас!

– Ненавижу, гореть вам в Аду, палач!

– Вы окажетесь там раньше меня, сударыня, – усмехнулся граф. – Идемте!

Он схватил край веревки, и набросив на нее плащ, повел во двор, туда, где их уже ожидал слуга, которого граф попросил ему помочь.

– Куда вы меня тащите? – дрожащим от подступившего кома в горле и слёз, выдавила из себя Маргарет.

– К черному озеру, оттуда вы никогда больше не выберетесь, – ответил де Лавон.

Было прилично темно. Полную луну закрывали тучи, обагренные первыми отблесками грозы. Впереди было огромное озеро, отражающее бурое небо, затянутое большими багряными тучами.

Время от времени, широкая молния, озаряла все небо, извиваясь над погнувшими от частых ветров, ивами. В воздухе чувствовался легкий, прохладный ветерок. Мертвое молчание тяготело над природой, земля была влажная и скользкая от недавнего дождя, от опавшей листвы, пахло сыростью.

Уже было около полуночи, когда граф, привел Маргарет к черному озеру. Возле реки их ждала лодка. Графиня, кто так смиренно и обреченно вела себя по дороге, упала на колени и протянула к графу руки… «Граф», – взмолилась она, – «простите меня, я ведь люблю вас».

У г-на де Лавона сжалось сердце и ему захотелось отменить казнь. В отличие от графа, у его слуги, этот инцидент, почему-то не вызвал ни капли жалости. Несмотря на свой небольшой рост, слуга проворно схватил бывшую графиню за руки, и волоком втащил в лодку.

– Остановись! – вдруг невольно воскликнул де Лавон.

Слуга остановился и повернул к нему свою ужасно мерзкую физиономию, которая, и в былые времена производила на г-на де Лавона неприятные впечатления, но в ту ночь, особенно. Пронизывающе взглянув на графа, единственным глазом, по той простой причине, что левый глаз был безжизненно затянут бельмом, слуга вдруг спросил зловещим голосом:

– В чем дело, хозяин?

– Ничего, – ответил твердо де Лавон, внезапно решив, доделать начатое.

В отблески молнии, графу показалось, что его слуга, садясь в лодку, без причины улыбался отвратительной улыбкой.

Граф вынужден был также плыть с ними – так как одному приходилось грести, а второму – следить, чтобы графиня не перерезала веревки и не сбежала.

На середине озера, граф убрал весла и бросил Маргарет в воду. Падая, леди испустила пронзительный крик, который было слышно за четыре лье. Де Лавон видел, как она беспомощно извиваясь, опускается на дно. Не в состоянии больше ее не видеть, не слышать, граф закрыв руками уши, распорядился плыть быстрее к берегу. Не помня себя и не видя ничего вокруг, Эмиль спешным шагом, отправился в сторону замка.

Вернувшись в свою комнату, де Лавон не раздеваясь, упал на кровать.

– Г-н граф, не изволите переодеться? – озабоченно спросил Томас, войдя в спальню.

Эмиль, не желал ни с кем разговаривать и хотел было прикрикнуть на слугу, но все слова, застряли у него в горле. Язык был так же обессилен и изнеможен, как и вся его плоть. Как это ни мучительно было, но де Лавону пришлось уступить Томасу, позволив снять с себя одежду.

Свежее надетое белье, не согрело и не успокоило графа. Юноша дрожал от ярости и от страха, настолько сильного, что у него стучали зубы. В ушах продолжал стоять дикий крик супруги.

После ухода слуги, Эмиль накрыл голову одеялом, намереваясь забыться сном. Однако, это было не так-то просто. В глазах у него было, то искаженная физиономия лорда Глайда, то умоляющее лицо графини де Лавон.

В комнате было темно и тихо, и лишь в своей клетке, беспокойно ворочался попугай. Со двора доносился звон колокола из часовни, во всем же остальном, царили мир и покой.

Усталость взяла свое, и без того, неясные мысли начали путаться и нарушать ход событий. Граф почувствовал, как с него постепенно начало спадать напряжение, ненавистные образы затуманились, и только сердце продолжало усиленно биться, но затем и оно успокоилось. В какой-то момент де Лавон, даже начал видеть, какой- то странный сон.

Снилось ему: светлое летнее утро, будто он идет по цветущему полю, и собирает удивительной красоты цветы. На душе его было легко, весело… По полю бегала Марго, ловя таких же беззаботных бабочек, как и она сама. Вновь граф видел ее улыбку, слышал ее звонкий смех, ее очаровательные зеленые глаза. Увидев его, графиня с радушием протянула к нему руки, но едва он захотел подойди к ней, как на его пути появился тот самый огненно-рыжий слуга, что присутствовал при казни. « Пойди, прочь, ничтожество!», – прикрикнул на него граф, на что, тот рассмеялся, зловещим противным смехом. « Граф убил свою жену!», – крикнул слуга, продолжая смеяться адским смехом, обнажив длинный зуб, торчащий из-под губы. « Я убил двух человек», – не менее ужасное, вдруг вспомнилось Эмилю.

Граф вздрогнул и как ужаленный, вскочил с постели… Сердце его бешено билось, в горле.

– Граф убил свою жену! – повторил вдруг попугай, – Какой же ты болван, Томас!

– Это попугай… – успокоил себя граф, и лег обратно в постель.

Эту фразу попугай услышал, когда сидел в библиотеке. В тот день Маргарет читала вслух графу, какую-то книгу, о неверной жене. Дойдя до предложения, « граф убил свою жену», графиня де Лавон неожиданно побледнела, а из ее глаз покатились слезы. Тогда Эмиль не понял, истиной причины расстройства супруги, поэтому принялся ее утешать.

«Кто бы мог подумать, что эта фраза, станет для нее пророческой, – подумал де Лавон. – Выходит она думала, что я с ней поступлю точно так же, поэтому и боялась мне обо всем рассказать».

Подумав об этом, Эмилю на душе, стало не выносимо тяжело. Как назло, попугай запомнил именно эту фразу, возможно по той причине, что графиня еще не раз повторяла: « граф убил свою жену».

Между тем, послышалось, как об стекло бьются капли дождя. Тучи, которые де Лавон видел на западе, во время казни жены, обложили теперь всё небо. Ярко блеснула молния и осветила своим светом всю комнату.

«Последняя гроза в этом году», – подумал граф. Вспомнилась ему и одна из первых гроз… Точно такой же гром, гремел когда-то в лесу, когда в его дом постучалась леди Глайд и ее подлый любовник. В тот, значимый для графа вечер, в болотных глазах милого создания, светился страх.

Потеряв всякую надежду уснуть, де Лавон поднялся и сел на кровать. Тихий шорох дождя, постепенно превратился в шум, который граф так любил, когда его душа была еще свободна от грехов… Теперь же этот шум, показался ему жутким. Удар молнии следовал за ударом.

– Граф убил свою жену! – на свою голову крикнул попугай…

Эта, была последняя его фраза… Закрыв в слабовольном страхе глаза, де Лавон нащупал в темноте пистолет и зарядив его, пальнул. С криком и трепетом, птица забила крыльями и упала на дно клетке.

– Вот и еще, одна загубленная душа, – сам себе проговорил де Лавон.

«Ну ладно этого негодяя Глайда, а ее то за что, она ведь никого не убила? – ужаснулся собственной мысли де Лавон. – Боже, что я натворил! Но с другой стороны, лорд Глайд говорил, что она тоже хотела моей смерти. Значит она знала о намерениях любовника и молчала. Выходит она была причастна к смерти моего дяди. Я думал что она меня любит, а это был всего лишь, гнусный спектакль. Осел, слепец, наивный мальчишка. Я был обманут, и кем? Обманут той, которую любил больше жизни, которой доверял, ради которой поступился родовой честью. Теперь убив убийцу, я сам стал убийцей. Моя честь, еще больше посрамлена, и эту грязь уже ничем не смыть».

Тут граф посмотрел на свою руку, державшую по-прежнему пистолет. « Смыть! – вдруг пришла лукавая мысль в голову де Лавона. – Смыть позор, можно только кровью!».

Зарядив пистолет вновь, юноша на этот раз, приложил дуло к виску и закрыв глаза, сам себе проговорил:

– Ничего, сейчас я смою грязь с твоей чести, граф де Лавон, и через минуту буду с тобой, милая.

Молодой человек нажал на спуск, но пистолет издал лишь щелчок. «Осечка», – подумал граф, выронив пистолет. Затем де Лавон почувствовал, как из-под ног уходит земля. Он попытался дойти до кровати, но ноги его уже не слушались, и юноша упал на пол. Ему показалось, что он падает в глубокую, темную яму. И больше де Лавон, ничего не чувствовал.

ГЛАВАVIII

«Смерть» графа де Лавона

Когда очнулся де Лавон, было уже светло. Ощупав все вокруг, он понял, что лежит в постели. Смутное сознание постепенно рассеялось, и в его поле зрения попала, улыбающаяся физиономия Томаса.

– Ну, слава Богу, вы очнулись! – бодро проговорил слуга, укутывая графа.

– Что со мной? – слабым голосом спросил де Лавон.

– У вас, от нервного расстройства, обморок случился, – ответил Томас, с радушием в голосе. – Уж заставили вы меня поволноваться, ваше сиятельство. Вхожу к вам в комнату, гляжу, вы лежите бледный, а рядом пистолет. Меня так страх и обуял, думаю, ну все, пропал мой господин, а нет, живехонький! И что это вам в голову пришло, в темноте, по попугаям стрелять? Позвали б меня, я б вам свечи зажег, птиц побольше бы достал.

Задор в голосе слуги, поднял дух графу, что тот невольно улыбнулся.

– Вот вы и улыбнулись, а мне старику радость, – произнес слуга, продолжая заботливо укрывать хозяина, одеялом.

– Сколько же я лежу?

– Третий день, уж как. Обедать желаете?

– Благодарю, я позже.

В тот миг, в комнату вошел лекарь и увидев, что его пациент уже пришел в себя, принялся его осматривать.

– Как вы себя чувствуете, ваше сиятельство? – спросил у больного, лекарь.

– Уже лучше, благодарю вас, – ответил юноша.

– Вот и чудненько, так намного лучше. А то все бредили, бредили, винили себя в чем то: «Убил, убил», а кого убили, так и не сказывали.

– А вам какое дело, сударь, ваше дело врачевать, а не задавать г-ну графу, подобные вопросы, – вмешался Томас.

– Да я и не спрашивал, так сказал, – немного сконфужено произнес лекарь.

– Кабана он убил, на охоте, кабана, – убедительно сказал Томас.

– Кабана так кабана, я все равно охоту не люблю, – хладнокровно ответил лекарь. – Рана ваша уже зажила, так что скоро будете, как новенький, хоть протыкай плоть снова. А кстати, кто обрабатывал рану?

– К сожалению, мне это неизвестно, – ответил граф. – Очнулся я, в каком-то доме, что б никого не обременять, ушел.

– Ну и правильно, дома как говорится и стены лечат, – сказал улыбчиво Томас.

Время шло, но сердце графа де Лавона, по-прежнему обливалось кровью. Каждый день, образ Маргарет стоял у него перед глазами, и каждый день, он заставлял себя забыть и думать о ней, как об еще одном убитом негодяе, сгубившего его любимого дядю. Но память все чаще выдавала вопрос, который часто задавала его жена по вечерам: «Дорогой граф, вы меня, правда любите?» – спрашивала она, обнимая его за плечи. В голове до безумия, четко вспоминались эти минуты, такие нежные и, казалось бы, бесконечные. Каждый день, молодой человек прославлял Диониса8, пытаясь заглушить боль вином.

Однажды его навестил сосед г-н Клермо, который был наслышан, что с де Лавоном случилась какая-то неприятность. Герцог был радушно принят графом, однако внешней вид Эмиля озадачил его. Перед ним бы бледный юноша, в чьих черных, как смоль, волосах, несмотря на молодость, пробилась первая, робкая седина. И даже прекрасные, выразительные глаза его потускнели, словно угли, подернутые пеплом.

– Что с вами, Эмиль? – невольно спросил герцог.

– Ничего особенного, приболел немного, – ответил граф.

– Кого вы хотите обмануть, граф? Я вас с пятилетнего возраста знаю. У вас что-то случилось, ни так ли?

В ответ де Лавон опустил голову.

– Ну хорошо, если не хотите, можете не отвечать, – сказал г-н Клермо. – Пришел я к вам, совсем по другому поводу. В Париже живет мой старый друг, г-н де Монтале. Недавно Людовик XIII назначил его капитаном королевских мушкетеров, и теперь г-н де Монтале набирает в свою роту молодых людей. Быть может и вам, стоило поступить в его роту? Вы молоды, обеспечены, с крепким здоровьем, и на сколько мне известно неплохо владеете шпагой. Доброе ли дело, молодому господину киснуть в этой провинции?!

– Я об этом, как то не думал.

– А вы подумайте. Когда решите, сообщите мне, я напишу вам рекомендательное письмо, к г-ну де Монтале.

– Хорошо, я непременно подумаю, и сообщу вам о своем решении.

– Ну что ж, в таком случае, честь имею отклоняться.

После этих слов г-н Клермо покинул замок, а граф де Лавон вновь остался, наедине со своими мыслями.

«Г-н Клермо прав, довольно хоронить себя в бутылке, – решил в тот час Эмиль. – Уж лучше умереть, как подобает дворянину, чем низко пасть, как забулдыге. Не для этого меня дядюшка растил!».

Приняв решением г-н де Лавон, отправился к г-ну Клермо, и сообщил свое намерение, после чего герцог, с радостью написал рекомендательное письмо к капитану королевских мушкетеров.

Вскоре после этого, граф продал виноградники и прочее, что можно было продать, однако имение, никто у него не спешил покупать. Не желая больше задерживаться в Провансе, Эмиль распустил всех слуг, запер все двери и ворота, а ключ велел оставшемуся слуге, бросить в проклятое озеро.

В Париже, граф надеялся найти достойного противника, от руки которого он или погибнет, или же научит невежу, манерам. Г-н де Лавон знал, что это решение никак не изменит его жизнь, оно было нужно, лишь для того, чтобы выжить или найти смерть.

Де Лавон еще долго стоял возле поместья, окидывая прощальным взглядом родовое гнездо. Рядом с ним стоял верный Томас, и тихо плакал.

– А ты чего здесь, я больше не нуждаюсь в слугах? – резко сказал граф.

– Мне некуда идти, мой господин, – признался искренне Томас.

– А ты бы согласился отправиться со мной в Париж?

– С большой радостью, – поспешно ответил слуга, быстро осушив, глаза платком.

– В Париже жизнь будет трудной, помимо моего питания и одежды, на твои плечи лягут заботы, чтобы шпага сверкала, как золото, тебе придется таскать на себе тяжелый мушкет, и участвовать в военных действиях, – предостерегал его де Лавон. – Ну, как, еще не передумал?

– Я за вами, теперь хоть в ад, хоть в рай готов отправиться, г-н де Лавон!

– Тссс! – прошептал граф, – Не называй меня так. Граф де Лавон умер, вместе со своей женой. Отныне меня зовут, д’Афоном. Быть может, это имя, принесет мне, в конце концов, счастье.