Бетельгейзе. Военный приключенческий роман в двух частях. Часть 1

Коля остановился и, подойдя к своей жене, поднял её с грязной земли, не обращая внимания на зевак, сказал:

– Ну что же ты, дорогая, зачем так? Иди в дом…, а давай-ка я провожу тебя. Иди…, а меня забудь. И не Коля я вовсе. Моё имя Адольф Коль, лейтенант медицинской службы Красной Армии и рядовой штрафной роты. Меня убили под Сталинградом, и ты теперь вроде как вдова что ли. Всем так и говори. Прощай же.

Доведя её до крыльца, осторожно подтолкнул свою уже бывшую для него супругу через порог и не торопясь закрыл дверь. И пошёл, уже не оглядываясь, подобрав по пути свои стопки с книгами, которые он оставил там, где поднял из уличной грязи теперь уже чужую для него женщину.

Ну а дальше? Правдами-неправдами, какие были ведомы ему одному, в качестве матроса так и добрался Коля до Аламая, сочтя его подходящим для себя, где сошёл на берег с какой-то конвойной баржи по согласию капитана, который, благодаря Коле, стал благополучно излечиваться от сифилиса.

Испытывая безразмерную страсть к медицине, мой герой с детства мечтал стать врачом, более того хирургом, но по причине политической неблагонадёжности и национальному происхождению, обучение в институте и уж тем более получение врачебной практики для него было заказано. Прошло время и фанатическая преданность своей мечте, сделала из Коли фельдшера по знаниям и умению не уступающего практикующему доктору. В Аламае Коля пришёлся ко двору и быстро обзавёлся «собственной клиникой» и сердечным расположением местной буфетчицы-татарочки, по имени Айза, возможно когда-то выглядевшей совсем не дурно, которая буквально была на седьмом небе от свалившегося, с какого-то корабля на неё, счастья. И как-то война сразу же отодвинулась далеко- далеко от этой женщины и несостоявшаяся жизнь, бурно проведённая более на флоте среди матросов. Смотрела она на Колю как посланника, как на залог своего счастья, давшего женщине крылья. Не в тягость стала Айзе трудовая повинность, на которую привлекались жители Аламая в ночное время для переработки рыбы в авральную пору. Не замечала она теперь трудностей и лишений, больше не валил её с ног тяжелый труд, Коля, её надежда и страсть, был рядом.

А что мой герой сам? Местные жители вовсе не обращали внимания на непопулярное сходство имени Коли с виновником военных бед, и продолжали его называть Колей уже в угоду традиции. Сам же фельдшер в короткий срок обустроил своё новое пристанище, превратив убогую пристройку в уютный фельдшерский пункт идеальной чистоты. Грек, местный умелец по имени Геракл, а в простонародье просто Гера, войдя с Колей в коалицию, закреплённую распитием литра водки, смастерил для пункта всевозможные полки и два шкафа, из присвоенных досок, бывшие в той местности на вес золота, которые он приберёг для обмена с ненцами на мясо и рыбу, существенно облагородив помещение. Благо, что всё тот же грек так же умело работал, как и пил, то вскоре у Коли стали появляться самодельные медицинские инструменты и даже была пила для ампутации. И потекла жизнь у Коли с его заботами, которым он самоотверженно предавался, благодаря бога и где-то даже того ярославского интенданта. Он неожиданно добился, чего хотел, он был и царь и Бог здесь на самом краю земли, где односельчане, заболевшие каким любым недугом, смотрели на него глазами полными надежды. Опять же его любили, и его любила женщина, окружив заботой и лаской и мечтавшая в тайне превратиться из гражданки Ахтямовой в гражданку Коль. Но вскоре на пороге медицинского пункта появился офицер НКВД и замер поселок, увидев, как Коля, в сопровождении военного, зашёл в здание сельского совета.

– Меня зовут Ерёмин…, – представился военный и, пыхнув в потолок густым папиросным дымом, продолжил, – Ерёмин Василий Андреевич. Капитан НКВД. У меня есть несколько вопросов к вам, доктор.

Коля тяжело вздохнул, опасаясь, что действия в отношении интенданта стали причиной беседы, но тут же отбросил домыслы, решив покориться судьбе, тем не менее, стараясь не показывать своего беспокойства.

– Расскажите мне о себе. Школьные годы и прочая ерунда меня не интересуют, равно как и ваши родители. Подлинность ваших документов у меня не вызывает сомнений, но я хочу знать историю превращения из офицеров в рядовые.

Коля кивнул и ответил:

– Я понимаю вас. Но решением полевого суда все обвинения против меня сняты как с искупившего кровью преступление, которого, я считаю, не совершал, хотя тут как посмотреть. Была война, и возникли очень веские обстоятельства, которые вынудили меня на крайние меры.

– Товарищ Коль, давайте без этих увертюр. У меня абсолютно нет никакого желания выслушивать ваши мысли о правоте ваших действий и решениях военно-полевого суда. Мне нужна суть и не более.

Ерёмин закурил очередную папиросу при этом, придвинув пачку к Коле, произнёс:

– Начинай, Коля вещать…, я слушаю.

Коля не притронулся к предложенной пачке и пока сидел молча. Внезапно дверь в кабинет распахнулась и на пороге возникла Айза, а за Айзой мелькнуло лицо грека. Оба мужчины оглянулись на женщину. По всему было видно, что она готовила и протест, и мольбу о пощаде и много еще чего, но только всё это в одно мгновение онемело, и теперь эта женщина с обезумевшими глазами просто замерла на пороге. После секундной паузы Ерёмин произнёс:

– Айза, подожди меня на улице, я сейчас выйду к тебе. Так надо. Только сейчас не говори ничего. Просто выйди и жди….

Айза не трогалась с места, и было заметно, что терпение Ерёмина быстро подходит к концу.

– Гражданка Ахтямова, если ты произнесешь, хоть слово, я привлеку тебя за саботаж и пособничество врагу в военное время, а его расстреляю. Надеюсь, ты меня слышишь…, больше я ничего не буду говорить. Выйди, блядь, на хрен, отсюда…, – перешёл на крик Ерёмин, теряя всякое терпение.

– Сидеть!!! – словно выстрел прозвучала команда.

Вот это вот «Сидеть» Ерёмина, было теперь уже более обращено к Коле, который чуть привстал от неожиданности, – Сядь, Айболит!!! Вижу, ты понял меня прекрасно. Я сейчас выйду с твоей женщиной подышать воздухом, а ты пока подумай хорошенько. Больше к вопросам я возвращаться не стану. И перестань тут строить из себя целку, давай, солдат, думай, и хорошо думай, что ты скажешь мне, когда я вернусь. Товарищ Коль. Ты услышал меня, надеюсь?

Ерёмин поднялся с табурета и вышел из кабинета, взяв за руку Айзу, увёл её прочь. Коля остался один, так же сидя перед столом и почему-то не сводя взгляда с оставленной на столе пачки «Казбека». Он понял, что ему еще раз придётся пережить то, что произошло тогда, почти год назад в Сталинграде, но что было делать, тогда было такое время. Хлопнула дверь, звук которой вывел из оцепенения Колю. Еремин, подойдя к столу сел на своё место.

– Знаешь, Айза ждёт тебя дома.… Грек посидит пока с ней. Ну, так я слушаю…

– Гражданин начальник…, – начал, было, Коля.

– Моё имя Василий Андреевич…, – перебил Ерёмин.

Коля замолчал, потом кивнул и начал говорить:

– Наша разведка наткнулась на гражданских в подвале дома на «нейтралке», в Сталинграде. Да ладно бы они сидели просто в подвале и даже обжили его, но там была беременная девка…, простите, женщина, просто побоялись уйти с ней, вот и ждали, сами не знали чего. Разведка вернулась за доктором, а наш полевой хирург отрубился, спал очень крепко…, трое суток оперировал…, как был в маске и весь в кровище, так и рухнул на носилки. Короче говоря, я вызвался пойти и санитар со мной. Хотели её на наши позиции вывести, мы совсем рядом были, там тогда постоянно всё менялось по нескольку раз за день, но вот тут шальной снаряд в соседний дом ударил и надо же ей начать рожать, схватки начались. Испугалась она, ну девчушка, то есть, совсем махонькая такая и худенькая…. Мы вернулись, даже не успели из подвала выйти. Роженицу на самодельный стол уложили, что-то худо-бедно там удалось соорудить. Я отослал санитара достать воды из лужи, а что было делать? И вот дело, возвращается санитар с поднятыми руками, то есть арестованный, в плен его какой-то румынский солдат взял. Самое интересное, что санитар как был с сумкой своей, так и отправился, этот раненый, полкисти у него…, в общем, ранение, вот и увидел он санитара, не до войны ему стало.

Коля замолчал. Взгляд его остановился на пачке с папиросами. Еремин, заметив это, придвинул её поближе к Коле, положив сверху коробок спичек. Он вытащил одну папиросу, и немного помяв её, закурил.

– Баба-то вот – вот родит, а этот румын со своей рукой…, я же понимаю, что ему нужна помощь, но никак мне было не оторваться от родов, так он на меня с пистолетом кинулся, а бабу со стола начал стаскивать. Помутилось у него в голове, что ли от боли. Ну там у нас борьба завязалась…, я…, значит…, ему горло перерезал…. Нервы уже не выдержали…. А эта, представляете, родила…, пацан – солдат, крепенький такой…. Санитар-сука вложил меня…. Даже не знаю зачем он это сделал. Нормальный такой вроде был парнишка, медаль даже была какая-то. В общем, за убийство пленного и нарушение какой-то там конвенции меня разжаловали и по приговору суда определили в штрафники. Даже и слушать не стали кто там кого в плен-то взял.

– А в штрафниках был? Когда и где? – спросил Ерёмин.

Он поднялся со своего места и теперь стоял, глядя в окно. Коля несколько смутился, очевидно, было, что он собирается с мыслями.

– В штрафники я не доехал. После того как меня арестовали по приговору, перед самой отправкой зашли два солдата и опять повезли меня в палатку, где трибунал квартировался. Завели туда, сидят какие-то офицеры и тут конвоир ни с того ни с сего как даст мне в ухо, я упал, потом сапогом прям в лицо, нос мне сломал. Я весь в кровище, на земле валяюсь, значит. Ничего не понимаю. Конвоиры меня поставили на ноги, потом один из офицеров подошёл ко мне, оглядел и, повернувшись к какому-то другому военному, говорит: «Рядовой штрафной роты Коль, искупил своё преступление перед советским народом, кровью. Кровь всем видна, надеюсь?», и держит меня руками за рожу, крутит туда-сюда, демонстрирует остальным. Я как такое услышал, так и вся боль пропала, даже не поверил своим ушам. Как оказалось, что вот эта девчушка, роженица, какая-то там кому-то родственница…. В общем, соскочил я, повезло, чисто случайно вот так получилось. Уж даже и не знаю, кого благодарить. Правда в звании так и не восстановили, так что рядовой я опять. Но я тогда был счастлив. Счастлив, как никогда. Счастлив настолько, что всем немцам, кроме Гитлера, простил бы их войну.

Докурив папиросу, Ерёмин вернулся на своё место. Отряхнул невидимую пыль с лежащей фуражки и спросил:

– А что с тем санитаром потом? Видел его после всего?

– Нет, не видел…. Так убило его. Вот не везёт ему с союзниками. Ну там что-то с окруженцами, то ли опять румыны или итальянцы…, там всяких хватало…, кажется, венгры были…, короче власть сменилась, наши выбили их с позиций. А к ним, ну к этим румынам, аккурат прилетел самолёт, сбросил почту и продукты, так вот этого санитара мешком с горохом и прибило. Как стоял, разинув рот, так ему на голову этот мешок и прилетел. Страшная и нелепая смерть. Написали вроде домой, что пал смертью храбрых, в общем, герой теперь парнишка-санитар. Но я зла на него не держу, хотелось по первости ему рожу набить, да потом перегорел быстро.

Ерёмин закурил. Сделав несколько затяжек, вновь задал вопрос:

– Теперь вот что, как тебе удалось демобилизоваться?

– Да после того, как нос зажил, повалялся я пару дней на гауптвахте, дали отдохнуть и в себя прийти. «Цугундер» этот до сих пор вспоминаю, лучше всякого санатория. Не было рядом санаториев…, во-о-от…, а там я хоть выспался. И вот потом приказом был откомандирован в медсанбат. Пока меня судили мой полк весь как один лёг. Немцы прорвались, а наши без боекомплекта…, с сапёрными лопатками да прикладами дрались, выдохлись, и людей совсем ничего…, одно название что полк, а там и пары рот-то не было…. А я на нарах как в раю…. А он, этот медсанбат, куда меня значит…, был на пополнении в Камышине. Подался я туда, так по дороге обстреляли нас с самолёта и меня ранило. В общем, осколок сидит…, а трогать нельзя…, вот собственно, и погнали с фронта…, да и рука потихоньку сохнет. Но я жив и здесь меня приняли и, можно сказать, что даже где- то счастлив, что ли.

Коля замолчал, а потом, вдруг произнёс:

– Капитан, знаешь, что такое реки крови? Поэты любят всякие такие…, как их…, эпитеты что ли.

– Ты меня тут на жалость не бери, – без зла произнёс Ерёмин, – Тебе про меня нет нужды знать, а что такое война…, поверь…, я знаю.

Коля кивнул:

– Да я не о том…, тут больше для сравнения…. Одно дело знать, как баба рожает…, другое дело видеть это…. В муках они…, а потом раз и пуля…, или мешок с горохом…. Простите…. Вот вроде и всё, мне казалось, что вы об этом хотели услышать. Позвольте мне попрощаться с Айзой и вещи свои собрать. Кому передать ключи от медпункта? Я не убегу, да и некуда мне бежать, сам не хочу. Жаль…, только жить начал….

Еремин, молча сверлил глазами Колю, от чего сильно смутил этого человека.

– Я, простите, спрашиваю…, ключи от медицины…, ну кому отдать-то?

– Ключи оставь себе, они тебе пригодятся, и иди домой. Айза тебя ждет, и про повинность не забывайте. Ну а если что, то заходи, мои двери открыты, товарищ Коль. Да, и вот еще…. Хотим предложить тебе вместо ночной смены в аврал преподавать в интернате, ну а чему будешь там учить, ты уж сам определись…, география или история, а может и немецкий…, хотя тут не тот случай. Надо детей чем-то занять. Я вот думаю, грек бы сгодился для трудового воспитания. Через два дня жду вас обоих у председателя в сельсовете со своими предложениями. У меня всё! – произнёс Ерёмин, и хлопнул себя по щеке, убив комара.

Выйдя на улицу, Колей вновь охватили уже знакомые чувства, неописуемый восторг, который он пережил тогда, когда утирал из сломанного носа «искупившую» его преступление кровь перед советским народом, там, в Сталинграде.

Небольшая группа поселенцев, собравшихся у сельского совета, замерла, и даже сидевшие на земле ненцы поднялись со своих мест, вытащив дымящиеся трубки из своих ртов. Все молчали, абсолютно не обращая внимания на тучи из комаров и мошек, которые беспощадно впивались в людей.

– Ну…? Больные есть? – улыбаясь, обратился фельдшер к собравшимся, которые ожидали, чем же закончится поход Коли к Ерёмину, – Через полчаса я начну приём.

– Ну и чего тут за сборище? Заняться, как я посмотрю нечем? Всем немедленно разойтись по своим рабочим местам! – скомандовал Ерёмин, выйдя на крыльцо администрации вслед за Колей.

Толпа одобрительно загудела и, удостоверившись, что с фельдшером всё в порядке, начала расходиться на ходу обсуждая несколько неординарное для Аламая событие сегодняшнего утра.

Капитан посмотрел на Колю и произнёс:

– А ты чего застрял, к тому же заставляешь женщину ждать и волноваться. Давай уже иди! Да, и скажи ей, пусть топает в столовую, не время пока по домам сидеть. Интернат надо кормить. Тоже мне событие века, пригласили человека для беседы…

– Да вот ноги чего-то не идут, гражданин начальник, – произнёс Коля.

– Да ну тебя со своим гражданином, заладил, право, как дятел, ноги у него не идут…, иди уже, солдат, – махнул рукой Ерёмин, и скрылся в сельсовете, прикрыв за собой дверь.

Коля сделал над собой усилие и, как на ватных ногах спустился с крыльца дома, держась за перила, всё ещё не веря в столь благополучный исход дела. Ну а дальше всё быстрее и быстрее и потом уже бегом направился к бараку, где, пока еще в полном неведении, его ждала Айза и грек.

И вот, словно тяжёлые арктические воды, снова потекла жизнь в Аламае, но что было делать, шла война, может быть самая страшная за человеческую историю, накрыв своим лихом и глубокий тыл и уж тем более фронт.

***

Глава 7. Большая вода

Всё способствовало удачному началу операции. Спокойное море, свет луны был скрыт тяжёлыми и плотными облаками. Что-то такое очень большое, тяжёлое и непонятное тащили буксиры по фьордам от пирса Тромсё. Корпус и надстройки рубки с палубными орудиями «Бетельгейзе» были укрыты деревянным саркофагом, что делало абсолютно невозможным определить, что же это такое двигалось по воде. Лодка была похожа на огромный плот с высокой деревянной постройкой. Несколько человек находилось на рубке, обитой досками, наблюдая в морские бинокли за движением буксиров, морем и небом. Через несколько часов буксиры сняли с кнехтов лодки канаты и, отвалив, скрылись в тумане, окутавшем фьорды. Несколько человек вышли с инструментами на верхнюю палубу лодки и стали разбирать деревянные конструкции, бросая доски в воду. Еще через два часа работы старший помощник доложил:

– Господин капитан, работа закончена. Лодка к походу готова!

– Хорошо, Густав. Обе машины средний вперёд! – прозвучала команда корветтен – капитана Отто фон Рейнгхарда. Старпом лодки Густав Лемке продублировал команду и «Бетельгейзе», вздрогнув огромным железным корпусом, послушно двинулась вперед, рассекая носовой частью тяжёлые воды Норвежского моря.

Можно сказать, что капитан Рейнгхард испытывал огромное счастье близкое к экстазу. Большой, новый, послушный корабль, ещё хранивший кое-где запах сурика, где он царь и Бог, это суровое море, обжигающий ветер, доносящий до него горько-солёные брызги морской воды. Ему казалось, что так можно стоять вечно, наслаждаясь стихией. В такие минуты он презирал землю с её суетой, а ведь даже несмотря на то, что где-то далеко у него была семья. Надо сказать, что капитан Отто фон Рейнгхард был из тех воспитанников Дёница, которые бредят морем и очень далеки от политики, такие более в своём призвании моряки, а уж потом солдаты. И, тем не менее, азарт морской охоты далеко не безразличен им и вот сутками, неделями и месяцами они «режут» океан в поисках добычи и закипает кровь, когда вдруг, на горизонте появляется дым из труб идущих конвойных судов противника. Можно даже не сомневаться, что приказ или даже девиз папы Дёница «Топить всех» будет выполняться с фанатичным рвением. Всю свою жизнь он стремился к своей мечте командовать подводной лодкой, но вот тот факт, что ему доверили это техническое чудо, был неожиданностью. И он считал это достойным вознаграждением за свои труды. Родившись с фамилией, имеющей приставку «фон», которая в реальности уже ничего не значила, он был в числе лучших из выпускников морской школы. К тому же выгодно женился в интересах арийской политики партии, еще более закрепив репутацию преданного солдата фюрера.

Рейнгхард обратился к старпому:

– Прошу за мной. Спустимся вниз. Горячий чай не помешал бы нам. Тем более мне кажется, что ты хочешь о чём-то меня спросить. Побеседуем в моей каюте, там нам не помешают.

Не дожидаясь ответа, капитан скомандовал:

– Вахте, продолжать вести наблюдение. Инженер-лейтенант Равенау на мостике за старшего.

Лемке кивнул, соглашаясь с предложением, и они спустились в теплое нутро лодки и проследовали в капитанскую каюту, единственное отдельное место на корабле, попутно обратившись к коку приготовить два стакана горячего чая с лимоном. До появления кока с подносом оба офицера сидели, молча, наслаждаясь обволакивающим теплом и мягким светом каютных ламп.

– Какое у нас задание, господин капитан? – спросил Лемке.

Капитан как будто ждал этого вопроса, тем не менее, выдержав значимую паузу, произнёс:

– Есть пакет, и мы вскроем его, достигнув острова Бъёрнёйа, что южнее архипелага, чёрт бы побрал этих викингов, язык можно сломать. Так вот, дойдя до него, мы должны приступить к выполнению задания. Ну а пока в боестолкновение не вступать, себя не обнаруживать, соблюдать радиомолчание и вообще раствориться в море, как будто нас нет вовсе.

– Странно, мы идём в обратную сторону, удаляясь от зоны активных боевых действий. Лодка такого класса могла бы сослужить хорошую службу в Атлантике и восстановить наше превосходство в этом регионе.

– Послушай, старпом. У меня есть некоторые предположения, и ты не можешь не осознавать, что я как никто другой более посвящён в планы командования. Но это всё после, а теперь есть специальная команда на борту корабля и пакет. Что там, я не знаю. Поэтому пока обойдёмся без догадок и предположений.

– Ну хорошо, а вот эти люди помимо экипажа? Я спрашиваю о специальной команде.

– Вот что, Густав я хочу тебе сказать. Наше дело- это лодка. И я приведу её туда, куда скажет этот капитан Хорнер, который командует специальной группой, по всей видимости, имея на руках приказ самого фюрера, судя по предоставленным ему полномочиям.

В дверь каюты капитана постучали. Их разговор прервало обращение вахтенного офицера:

– Прямо по борту…, объект…, господин капитан…, тип не определён!

Рейнгхард и Лемке поспешили на верхнюю палубу, на ходу надевая прорезиненные плащи. Все находящиеся на верхней рубке прильнули к биноклям в сторону качающегося на волнах объекта, указывая руками в сторону прямо по курсу. Вскоре относительно спокойное море и развеявшийся туман позволили разглядеть цель.

– Гидроплан…! Это наш самолёт, – доложил всё тот же вахтенный.

– Обе машины стоп! – скомандовал капитан.

– Обе машины стоп! – полетела основная и дублирующая команды.

Лодка медленно приближалась к гидросамолёту, который не подавал ни каких признаков жизни, и вскоре замерла в нескольких десятках метров от него.

– Аварийный плот на воду! Абордажная команда на выход! Канониры к орудию! Приготовиться к бою!

Пять человек абордажной команды уже через несколько минут достигли самолёта, качающегося на волнах и стали осматривать его. Еще через двадцать минут спасательный плот с командой отвалил от самолёта и вернулся на лодку. Инженер-лейтенант Эрвин Равенау, командовавший абордажниками, доложил:

– Господин капитан, самолёт наш, «Heinkel Не – 115», торпедоносный гидроплан сопровождения и разведки, торпеды сброшены, экипаж в кабине, оба пилота мертвы, скорее всего, уже раненый лётчик сумел посадить самолёт. Вот их документы, жетоны, полётная карта и камера. Полагаю, что летали на аэрофотосъёмку. По всему видно, что сбиты с другого самолёта, вся кабина как решето, живого места нет, особенно, где второй пилот, голову ему начисто снесло. Боекомплект пуст. Там вот ещё что, фотография на стенке кабины висела, очевидно, жена лётчика и молодая фройляйн и письмо в кармане, просто сложенные листки, без конверта.

– Хорошо сработано, лейтенант. Награды были?

– Нет, наград мы не нашли.

– Спускайся вниз, передай штурману, пусть отметит место и бортовой номер самолёта. Обе машины малый вперед!

Отойдя метров на пятьдесят от самолёта, капитан скомандовал:

– Потопите его!

– Но как же, господин капитан? Там же наши лётчики, – в полной неожиданности от такого поворота произнёс Равенау.

– Приказ фюрера! – тут же ответил капитан, – Живо топите его и нечего тут рассуждать…. Мы уходим.

– Заряжай! Огонь! – заорал комендор.

– Выстре-е-е-ел!!!! – ответил канонир.

Пушка плюнула огнем, и самолёт буквально разлетелся в щепки в разные стороны. Из открывшегося казённика вылетела гильза и, отскочив от резинового покрытия палубы лодки, свалилась в воду.

– Судя по тому, как самолёт взорвался, у него и баки-то были пустые. Возможно, что они сели на воду, а уже сверху их расстреляли или добили, – сделал вывод старпом.

– Не очень хороший знак, Густав! – произнёс капитан и увидел, что за всем произошедшим пристально наблюдал капитан Хорнер.

Встретившись взглядом с Рейнгхардом, он одобрительно кивнул и, покинув верхнюю рубку, спустился вниз.

Дождавшись, когда гость покинет верхнюю рубку, скрывшись в люке, Лемке обратился к Рейнгхарду:

– Капитан, он, этот Хорнер, кажется, из СС? По всей видимости, ему даже не требуется вашего разрешения подниматься на рубку или вообще покидать лодку?

– Да кто их разберёт, форма армейская и представлен как офицер Вермахта. Они все там какие-то странные, к тому же по-русски разговаривают. Двадцать человек самостоятельной команды, мне не совсем это нравится. Вот что я тебе скажу, мы будем выполнять приказ. Вскроем пакет, а там видно будет, что это за птица. Обе машины, полный вперёд!

– Господин капитан! Горизонт чист! – произнёс вахтенный офицер.

– Господа! Поздравляю вас с выходом! И да поможет нам Бог! Обе машины, полный вперёд! – громко произнёс капитан, стараясь отогнать от себя впечатления от встречи с погибшим гидросамолётом.

– Все вниз! Очистить мостик! По местам стоять, к погружению приготовиться!

Все бывшие на верхней рубке стали спускаться внутрь лодки. Спустившийся последним вахтенный офицер задраил люки сообщив:

– К погружению готовы!

– Клапаны выпуска воздуха в норме!

– Погружение, господа! Принять главный балласт!

– Погружение, – заорал боцман.

И вот всё завертелось, закружилось. Открывшиеся кингстоны стали принимать тонны забортной воды заполняя цистерны главного балласта. Безукоризненные действия вахты и всего экипажа давали свои результаты. Десятки людей, находившиеся в ограниченном пространстве производя многочисленные действия не мешали друг другу.