Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Опять в Венеции

Опять встречаю с дрожью прежней,Венеция, твой пышный прах!Он величавей, безмятежнейВсего, что создано в веках!Что наших робких дерзновенийПолет, лишенный крыльев! ЗдесьПосмел желать народный генийИ замысл свой исчерпать весь.Где грезят древние палаты,Являя мраморные сны,Не горько вспомнить мне не сжатыйПосев моей былой весны,И над руиной Кампаниле,Венчавшей прежде облик твой,О всем прекрасном, что в могиле,Мечтать с поникшей головой.Пусть гибнет все, в чем время вольно,И в краткой жизни, и в веках!Я вновь целую богомольноВенеции бессмертный прax!Венеция, 1908 г.

Екатерина Бунге

«Качались гондолы, как черные звери…»

Качались гондолы, как черные звери,Вокруг разноцветно мелькавших огней.Казалось, раскрылись вдруг тайные двериВ волшебное царство прозрачных теней.Вставали виденья из темной лагуны,Дворцов отражался таинственный ряд,Звенели вдали серебристые струны,И вздохи дрожали ночных серенад.Мы плыли в гондоле, как бледные тени,К неведомо дальним, манящим огням,И, полная сонно-задумчивой лени,Гондола скользила по мрачным волнам.Не знаю, на землю ли грезы спустились,Иль мы приближалися к царству мечты,Но призраки с жизнью в душе нашей слились,Мы были за гранью волшебной черты.Венеция

Иван Бунин

Венеция

Восемь лет в Венеции я не был…Всякий раз, когда вокзал минуешьИ на пристань выйдешь, удивляетТишина Венеции, пьянеешьОт морского воздуха каналов.Эти лодки, барки, маслянистыйБлеск воды, огнями озаренной,А за нею низкий ряд фасадовКак бы из слоновой грязной кости,А над ними синий южный вечер,Мокрый и ненастный, но налитыйСиневою мягкою, лиловой, —Радостно все это было видеть!Восемь лет… Я спал в давно знакомойНизкой, старой комнате, под белымПотолком, расписанным цветами.Утром слышу, – колокол: и звонкоИ певуче, но не к нам взываетЭтот чистый одинокий голос,Голос давней жизни, от которойТолько красота одна осталась!Утром косо розовое солнцеЗаглянуло в узкий переулок,Озаряя отблеском от дома,От стены напротив – и опять яРадостную близость моря, волиОщутил, увидевши над крышей,Над бельем, что по ветру трепалось,Облаков сиреневые клочьяВ жидком, влажно-бирюзовом небе.А потом на крышу прибежалаИ белье снимала, напевая,Девушка с раскрытой головою,Стройная и тонкая… Я вспомнилКапри, Грациэллу Ламартина…Восемь лет назад я был моложе,Но не сердцем, нет, совсем не сердцем!В полдень, возле Марка, что казалсяПатриархом Сирии и Смирны,Солнце, улыбаясь в светлой дымке,Перламутром розовым слепило.Солнце пригревало стены Дожей,Площадь и воркующих, кипящихСизых голубей, клевавших зернаПод ногами щедрых форестьеров.Все блестело – шляпы, обувь, трости,Щурились глаза, сверкали зубы,Женщины, весну напоминаяСветлыми нарядами, раскрылиШелковые зонтики, чтоб шелкомОзаряло лица… В галерееЯ сидел, спросил газету, кофеИ о чем-то думал… Тот, кто молод,Знает, что он любит. Мы не знаем —Целый мир мы любим… И далеко,За каналы, за лежавший плоскоИ сиявший в тусклом блеске город,За лагуны Адрии зеленой,В голубой простор глядел крылатыйЛев с колонны. В ясную погодуОн на юге видит Апеннины,А на сизом севере – тройныеВолны Альп, мерцающих над синьюПлатиной горбов своих ледяных…Вечером – туман, молочно-серый,Дымный, непроглядный. И пушистоЗеленеют в нем огни, столбамиФонари отбрасывают тени.Траурно Большой канал чернеетВ россыпи огней, туманно-красных,Марк тяжел и древен. В переулках —Слякоть, грязь. Идут посередине, —В опере как будто. Сладко пахнутКрепкие сигары. И уютноВ светлых галереях – ярко блещутИх кафе, витрины. АнгличанеПокупают кружево и книжкиС толстыми шершавыми листами,В переплетах с золоченой вязью,С грубыми застежками… За мноюДевочка пристряла – все касаласьДо плеча рукою, улыбаясьЖалостно и робко: «Mi d’un soldo!»Долго я сидел потом в таверне,Долго вспоминал ее прелестныйЖаркий взгляд, лучистые ресницыИ лохмотья… Может быть, арабка?Ночью, в час, я вышел. Очень сыро,Но тепло и мягко. На пьяцеттеКамни мокры. Нежно пахнет морем,Холодно и сыро вонью скользкихТемных переулков, от канала —Свежестью арбуза. В светлом небеНад пьяцеттой, против папских статуйНа фасаде церкви – бледный месяц:То сияет, то за дымом тает,За осенней мглой, бегущей с моря.«Не заснул, Энрико?» –  Он беззвучно,Медленно на лунный свет выводитДлинный черный катафалк гондолы,Чуть склоняет стан – и вырастает,Стоя на корме ее… Мы долгоПлыли в узких коридорах улиц,Между стен высоких и тяжелых…В этих коридорах – баржи с лесом,Барки с солью: стали и ночуют.Под стенами – сваи и ступени,В плесени и слизи. Сверху – небо,Лента неба в мелких бледных звездах…В полночь спит Венеция, – быть может,Лишь в притонах для воров и пьяниц,За вокзалом, светят щели в ставнях,И за ними глухо слышны крики,Буйный хохот, споры и ударыПо столам и столикам, залитымМарсалой и вермутом… Есть прелестьВ этой поздней, в этой чадной жизниПьяниц, проституток и матросов!«Но amato, amo, Desdemona», —Говорит Энрико, напевая,И, быть может, слышит эту песнюКто-нибудь вот в этом темном доме —Та душа, что любит… За оградойВижу садик; в чистом небосклоне —Голые, прозрачные деревья,И стеклом блестят они, и пахнетСад вином и медом… Этот винныйЗапах листьев тоньше, чем весенний!Молодость груба, жадна, ревнива,Молодость не знает счастья – видетьСлезы на ресницах Дездемоны,Любящей другого…Вот и светлыйВыход в небо, в лунный блеск и воды!Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц,Перелив зеркальных вод и тонкийГолубой туман, в котором сказкойКажутся вдали дома и церкви!Здравствуйте, полночные просторыЗолотого млеющего взморьяИ огни чуть видного экспресса,Золотой бегущие цепочкойПо лагунам к югу!30. VIII.13

Венеция

Колоколов средневековыйПевучий зов, печаль времен,И счастье жизни вечно новой,И о былом счастливый сон.И чья-то кротость, всепрощеньеИ утешенье: все пройдет!И золотые отраженьяДворцов в лазурном глянце вод.И дымка млечного опала,И солнце, смешанное с ним,И встречный взор, и опахало,И ожерелье из кораллаПод катафалком водяным.28. VIII.22

Виктор Буренин

Венеция

Венеция! Когда среди твоей волныГромады гордые стен мраморных потонут,Над их руинами в тот день твои сыны,Быть может, в ужасе отчаянья застонут!Но ныне плачет здесь пришлец родной страны,А слезы их не льются на обломкиВеселья твоего минувшего! ПотомкиМогучих прадедов, они подобны им,Как тина грязная у берегов заливаПодобна тине, по хребтам морскимВослед пловцу стремящейся бурливо!Смотрите: вот они средь улиц водяныхКак раки ползают… О Боже неужелиПрошли столетия за тем, чтобы созрелиСтоль жалкие плоды, – чтоб длинный ряд вековБогатства, славы – обратили тленьем?Здесь каждый памятник – печаль; среди дворцов,Средь храмов, веет все тоской и разрушеньем!И символ вольности и гордой власти – лев,Теперь стоит как будто присмирев.Презренным громом звуков барабанаМогил нарушена святая тишинаИ будто эхо голоса тирана Им вторит обмелевшая волна!..Таким ли звукам вторила онаВ те дни, когда, дробясь под светом луннымВслед за гондолою катилась, серебрясь,Журча под лад напевам тихоструйным С толпой веселой дружно веселясь!С толпой, которой преступленье былоЛишь только в том, что у нее в грудиЖивое сердце слишком скоро билоИ слишком счастие стояло впереди!

<Из поэмы «Бианка Капелло»>

Затихли похоронные гимны…Но еще лежит роковое проклятьеНа моем бледном челе…Я изгнана из моей родины…Меня бы презирали, преследовали,Я бы погибла здесь на чужбине,Но любовь властелина ФлоренцииОхраняет и защищает меня…О если бы я могла примиритьсяС моим отцом, с моей матерью,О если бы я могла вернуться на родину!Венеция, милая Венеция!Ты встаешь передо мною из синих волнВ чудном обаянии твоей красоты!Увижу ли тебя вновь, дворец Дожей!Увижу ли тебя вновь, Riva de Sciavoni?Увижу ли вас, колонны Пьяцетты,И тебя, бронзовый лев св. Марка,Уносящийся в голубую высь небес?Увижу ли я вновь золототканые знамена,Развевающиеся с высоких-высоких мачт,И на них три герба трех королевств;Гербы Кипра, Мореи и Кандии?Услышу ли я в тишине лунной ночиПлеск весла, говор серебряных вод,Разрезанных плавною гондолою,Несущейся точно черногрудый лебедьПод сладкий напев сладкой песниМоей Венеции, моей милой родины!

Иван Быковский

Из воспоминаний о Венеции

Так на закате дней суровых,Посеребренный сединой,Я жажду впечатлений новыхИ ласки и любви святой.Как ни скорблю, как ни страдаю,Всегда печален и угрюм,Я вновь о счастии мечтаюВ минуты невеселых дум…И верю: рок мой беспощадныйМне даст душою отдохнуть:Проглянет солнца луч отрадныйИ озарит тернистый путь.

«Я в Риальто спешу на гондоле…»

Я в Риальто спешу на гондоле,Предо мной «Маргарита» сидит,Но мой взор утомлен поневоле,И печально он в воды глядит…Мне мерещится наша отчизнаИ далекий родной идеал,По приятелям шумная тризнаИ токайским налитый бокал.Я в России тоски не страшусяИ не знаю докучливых бед —Предо мной дорогая АнусяТихо шепчет: мой милый Альфред.Лет шестнадцать живя одиноко,Ласки женщины ты не встречал…– Но поверь, тебя любит глубокоТвой духовный земной идеал.

В. В – С

В Венеции

И я там был над тем холмом,Остатков жалких и разбитых!Народ, в отчаянии немом,Теснился на церковных плитах.Свидетель славы мировой,Стояла гордо Кампанилла;Века прошли над головой —И в миг один – ее склонила!Звонили в лад колокола,Когда венчались дожи с морем;К ее подножию теклаТолпа, – с веселием иль горем…В ней несся в высь хвалебный хорПроцессий, песней многогласной;И узник слал прощальный взорТвердыне стройной и прекрасной.Ей в дар свой гений посвящалБлагословенный сын отчизны.И ангел светлый шпиц венчал —Как верный страж достойной жизни.Все те же блещущие дни,Такой же негой ночи полны,Гондол и звезд все те ж огни,И тихо плещут в сваи волны.Лазурны так же небеса…Но рок свершил глухое дело:Величья прошлого краса —Ты в прахе розовое тело!

Сергей Вавилов

Венеция в полдень

Беспощадно солнце светитИ палит и ослепляетВоздух жаркий напояетЗолотым своим туманомЭй вы бронзовые кони!Слуги верные San MarcoВам конечно тоже жаркоТам высоко на фронтонеКондотьеру КоллеониВерно тоже очень тяжкоВосседать в тяжелой брони:Вот вспотел-то чай бедняжка!На каналах так пустынноДремлют в лодках гондольерыТолько храбрый кондотьероНа коне сидит так чинноИ покрова путник ищетУ San Rocco, ТицианомЗамалеван где ДжорджонеИль у San Pantaleone,По палаццо старым рыщет.

Константин Вагинов

Венеция

Влажная луна появилась над Венецией.Бледно-лимонная луна закачалась в ее водах.Напрасно она употребляла всевозможные специи —Ей не вернуть утраченные и милые года,Ведь она встает над огромным трупом,Ведь она светит червяком в мертвеце.Ведь она видит, как ходят с лупойБледные люди с печалью на лице.Ведь она знает, что все погибло,Что нет пурпура и драгоценных камней…И только в море, как в месте гиблом,Хранятся золотые кольца дожей.О Венеция! Моя грустная подруга,Плачет горько увядшая луна,Нет теперь у нас ни любовника, ни друга,Скоро окутает саваном тишина.И только в шкафу у какого-нибудь синьораБудут храниться твои ткани и жемчуга,И, скрытая от чуждых, холодных взоров,Воплотясь в них, ты переживешь века.

Сергей Васильев

Гондольер поет страданье

Голубой Канале-Грандене сказать чтобы широк.Но вывдоль каналагляньте —не сыскать под стать дорог.Это вам не в оперетте,а взаправду —не зевай! —мчит проворный вапоретто,то бишь лодочка-трамвай.Тянет малый транспорт водный,а на нем,на нем,на нем,как вчера,так и сегодня,утром,вечероми днем —пассажиры,пассажиры,не пытайся – не сочтешь,горожане-старожилы,старикии молодежь.Винт клокочет под водою,а за ним,за ним,за нимлебединой чередою,гладким строем расписным,снявшисьс тихого прикола,словновставс морского дна,за гондолоюгондола,за принцессоюкняжна.Та —стройней виолончели,эта —с модою в ладу,с нарисованным на телепопугаем какаду.А у этой,а у этойстанструитголубизну,как у грации,одетойв набежавшую волну.Правда,если дымку снимем,то почуем —боже мой! —та —пропахла керосином,эта —рыбьей чешуей.А на этой,а на этой,форс держащей с давних пор,под соломой,под газетой —полный рыночный набор:крабы,устрицы,лангусты,перец – красные бока,кочаны цветной капусты,баклажаны,лук,мука…Ну еще бы: непрестаннождут провизию с утравсех отелей рестораны,всех альберго повара.Вот тебе и роскошь тяги!Нетгондол – морских богинь,естьгондолы-работяги,грузовые, как ни кинь…Но зачем же зря лукавить —я плыву на легковой.Гондольерумеетправить,видно, парень с головой.Как большим смычкомкрылатым,он орудует веслом.Мол,почтенье демократам,старый мир пора на слом!Шляпасдвинута бедово,в воду скатится вот-вот.То по-русски вставит слово,то по-аглицки ввернет.А палаццо,а палаццо,стройных портиков рядытак вплотную и толпятсявозле вспененной воды.Знаменитых зодчих слава,что ни дом —фасад со львом.Вот, к примеру, этот справа,вдоль которого плывем.Пришвартованный к поверью,он распахнут в два крыла,с кружевной парадной дверьюиз латуни и стекла.Дверь бананово-лимонна,из нее,того гляди,выйдет краля Дездемонас белой розой на груди…Кто ж плывет со мной в гондоле,взор соседством веселя?Человек пять-шесть, не боле,не считая кобеля.Два монаха-тугодума,как бы скованных во сне,да два явных толстосумас пестрым догом на ремне.Два лощеных иностранца,по всему видать, туза,оба два американца,спеси полные глаза.Намекают гондольеру:дескать, жми,да меру знай,а коль скоро знаешь меру,насс другимине равняй,дескать,ты не очень с нами…Захотим лишь – и адью! —купим вместе с потрохамивсю Венецию твою!Вот один из толстосумов«стоп!»презрительно сказали, за борт со смаком сплюнув,плыть к причалу приказал.И вот тут-то,и вот тут-то,в пикуспеси мировой,в украшение маршрутавыдал на кон рулевой.Подвернув ладью к приколу,он помог сойти тузами запел…не баркароллу,а вот так (я слышал сам!):«Ох, страданье,ты, страданье!» —раздалось вдруг над кормой.«Выйди, милка,на свиданье!» —как у нас под Костромой.Толстосумы обомлели,чуть не тронувшись в уме,а монахи еле-елеусидели на скамье.Как чумной,кобель залаял,на задок, рыча, присел.Только,будто против правил,я один повеселел:– Слышь, дружище!Ты откуда?– Я в России был в плену…– То-то, вижу, чудо-юдо!Был в России! Ну и ну!И опять пошла гондолагладким днищем по волне,ходом спорым и веселымс вапоретто наравне.И опятьмонахи стыли,пустотелые до дна,как порожние бутылииз-под кислого вина.Венеция, 1962 г.

Владимир Вейдле

Баллада о Венеции

Первый голосБолтовня, беготня; беготня, болтовняОт зари до полуночи, день изо дня.Скольких ты приютила незваных гостей,Лицемерных, неверных друзей-не-друзей!Твой убор многоцветный с узорной каймойПоистерт, поизмят их нечистой рукой.Когда вольной была и привольной слыла,И когда умирала, когда умерла,Все то бражничали, пировали они,О красе твоей жребий бросали они,Продавали ее, подновляли ее,Мишурою своей приправляли ее.И росла суета; становилась возняБезобразней, назойливей день ото дня…Второй голосНе спеши, не суди; потерпи, погоди;Тишину не зови, в темноту не гляди:Для живых, неживых, грубых, нежных сердецВсе равно тот же самый настанет конец,Все равно подойдет тысяча девятьсотДевяносто девятый обещанный год —Ослепляющий луч, леденящий огонь,А потом непробудная серая сонь.Только пепел летит, только ветер свистит,Погребальным псалмом над лагуной гудит,В переулках кривых, на горбатых мостах,Вдоль церквей и палат развевает он прах.Пощадил их, хоть был и свиреп, и могуч,Черепицы не сдвинул мертвящий тот луч.Первый голосЧто здесь было весной, погубило весну,Да и лето, и осень склонило ко сну,Но теперь, в день всех мертвых, ноябрьский день,В королевском саду зацветает сирень,Обвиваются розы, с утра заалев,Вкруг высоких столбов, где Феодор и лев,А на площади – тешилась ею молва —Вместо мраморных плит зеленеет траваИ гуляют по ней и летают над нейСонмы кротких и белых как лен голубей.Предзакатный сияет над городом свет —Здесь такого не видели тысячу лет —И мерцают и гаснут в закатных венцахВсе хоромы и храмы на всех островах.Второй голосСлышу звон колокольный всех звонов звончей,Вижу – в храмах зажглись сотни тысяч свечей.Разорделся их стен драгоценный убор,Загремел в низ воскресших ликующий хор,Из далеких и ближних восстали могилВсе, кто город сей создал, украсил, любил,Дожи, старцы седые, сто двадцать числом —Голоса их у Марка грохочат , как гром —Все сыны его славные славу поют,Робко вторит им путников набожный люд,И слагатель сих строк, недостойный пиит,Рядом с милой женой на коленях стоитПеред дверью – не раз тут бывали они —Церкви Santa Maria Mater Domini.Оба голосаДо зари ярким воском те свечи горят,До зари песнопенья к Пречистой летят,И Пречистая жаркой молитве вняла,Со плечей своих плат златотканый снялаИ покрыла им город, сокрыла его,В высоте-глубине схоронила его,А поющих и славящих всех собрала,Ко престолу Всевышнего их вознесла.И сейчас, когда в Местре сирена реветИ в Маргере, ревя, на работу зовет,Ты оттуда взгляни на восток: тишь да гладь,Колоколен тех стройных вдали не видать,Вся лагуна, как зеркало, реет над нейТолько веянье легких жемчужных зыбей.1966 г.

Riva Degli Schiavoni

Золотисто здесь стало и розово:Ветерок. Он под осень бывает.Ветерок, ветерок, от которогоСердце ослабевает.Да и биться зачем ему? Незачем.Заслужило оно благодатьПод крыльцом у цырюльника ЧéзареРозовым камнем спать.

Нет

Четыреста мостиков и мостовСо ступеньками вверх и вниз.Я по ним до утра ходить готов,К ним спешу и лечу – зовет их зов —Как лунатик на свой карниз.А под ними чуть слышный зыбкий плеск,Потускневших огней неверный блеск,Исчерна зеленая муть,Где мерещится мне затонувший лесКораблей, потерявших путь.Хворый говор домов, воркованье веков,Перебор приглушенный – слышь:Порча пудренных париков,Червоточина челноков,Пришепетывающая тишь.Разговор-перебор, перегар, – пустоцветНескончаемых прошлых лет,Суховей пролетевших дней.Нет, нет, нет. Нет в домах людей,Нет на Площади голубей,И не я, тень мояС мостика на мостДо предутренних звезд —По ступенькам скользит,Вдоль каналов летит…Нет!Нет меня. Нет меня.Нет.

Там же еще раз

Темнеет жизнь. Но тутМилосердный не меркнет свет.Тут, где не сеют, не жнут,Внятен зыбкий заветВсех улетевших лет, —Всех минувших милых минутНеисследимый след.Жгучих, жгучих минут…Камни о них поют,Ветры возврата их ждут,Воды им плещут в ответ.Тут, где не сеют, не жнут,Небо – нежнее нет.

Говорит Венеция:

«Забудь свой век, свою заботу,Себя и всех и все забудь,Сквозь предрассветную дремотуСкользи, плыви – куда-нибудь,Под крутобокими мостами,Вдоль мраморов и позолот,Туда, где светлыми шелкамиРасшит янтарный небосвод.Ты в гондоле без гондольера,Во власти ветреной волныТебе неверие и вераВ двойном их трепете даны.И помни не внутри: снаружиДуша всего, чем ты живешь,В узоре тех нездешних кружев,В улыбке уст, чья ложь – не ложь.Правдивей злата позолота,Жемчужней жемчуга заря,С тех нор, как опустил в болотоБезвестный кормчий якоря.И воссиял над синевоюСон, что тебе приснился вновь.Не просыпайся: я с тобою;Проснешься – разметет грозою,Зальет соленою волноюТвою последнюю любовь».

Мансур Векилов

Дождь в Венеции

Моросит зауряднейший серый дождик,А за дождиком – смутное что-то виднеется…Вот это и есть –  Дворец дожей?Вот это все и есть –  Венеция?Я стою на мостике. Холодно и сыро…Может быть, от старости мостик горбат?От канала тянет плесенью и сыром…Извини, Венеция, виноват.Ты ведь не такая, совсем не такая.Утром на канале – голубо, светло,И гондола, будто тетива тугая,Целит в глубь канала тонкое весло.А вокруг не камни – кружева сквозные!Светлые, как свечи, колонны дворцов…Почему же в памяти снова возниклоСерое, в дождинках, как в слезах, лицо?У тебя, Венеция, не жизнь, а малина.Круглый год – туристы, песни, гульба…Прокатиться в лодке, в храме помолиться —Вот и вся забота…Чао!.. Гуд бай!..Правда, не задаром достаются лиры.За день их не много нагребешь веслом.Я стою на мостике. Холодно и сыро.То ли гондольеру – угрелся…под мостом!

Дмитрий Вергун

В Венеции

Венеция! О, диво сочетаньяВосточной красоты и западного знанья!..Послушная ума перунамСлавянских удальцов,Ты распростерлась по лагунамНа зыбкой ткани островов,Узором кружев и твоих мозаик…Едва ль на свете явится прозаик,Что смел бы не понять поэзию стиховТвоих из мрамора рифмованных дворцов!..Кому же не постигнуть чар,Под серебристый звон гитар,Неслышно реющих гондол,С распевом страстных баркарол,Или толпою «лаццарон»Импровизованных канцон?Кого же может не пленитьОгней мерцающая нить,Сиянье нежащих ночей,Сверканье девичьих очей,Улыбка дня, услада сна,Румянец пьяного вина,Иль пряность крабов и поленты,И прелесть «dolce far niente»?!Кто позабудет площадь МаркаИ воркованье голубей,Резные арки, где так яркоСказался гений рыбарей?И дом, где выливал ПетраркаВ сонеты яд своих скорбей?Палату дожей, мостик вздоховИ многолюдный «брег славян»,Где слышно столько томных оховОт восхищенных англичан,Приехавших лечить свой сплинПод нежный рокот мандолин?!Нет, нет! Перед твоей красойНе устоять, о город кружевной!Венеция, «невеста моря»!Трагикомедия утех и горя,Ты вся – элегия из камня и воды,Из барской роскоши и нищенской нужды…1905 г.

Александр Вержбицкий

Фальеро – дож Венеции

Томится в своем заключеньиФальеро Венеции дож.Заутро над гордой главоюСверкнет правосудия нож.Спасения нет. Ему судьиУж вынесли свой приговор.Предстанет он, дож, пред народомКак клятвопреступник и вор.Хотел у республики дерзкоПохитить священную власть.Попрал дерзновенно присягу,И должен позорно он пасть.Одиннадцать славных вельможейВчера поутру казнены,Спасения нет для Фальеро.Минуты его сочтены.Вся жизнь перед взором проходит,И юности светлой пора,И слава, и звание дожа,И приговор страшный вчера.И вот он, могучий и гордый,Не может тоски превозмочь.Меж тем на Венецию мирноСпустилась волшебная ночь.Все смолкло; безмолвна Пьяцетта.Луной серебрится волна.А ночь вся полна обаяньяИ сказочной неги полна.Серебряным светом залитаВся площадь, и башня, и храм,И мост – этот вечный свидетельЖитейских страданий и драм.«О ночь, проходи же скорее.Я жду тебя, страшный конец.Скорей пусть главу увенчаетПоследний терновый венец».И раннее утро настало,Уж тени ночные бегут.Венецья от сна пробудилась.Ладьи и гондолы плывут.Пьяццетта – что бурное море.Шум, говор, волненье кругом.И только лишь дож в заключеньиЗабылся предутренним сном.И вдруг ему снится победа.Он слышит восторженный крик,Народ ему скипетр вручает.О славный, о радостный миг!..Оковы разбиты… свобода!«Я твой, дорогой мой народ»…Сейчас на ступени он выйдетИ хлынет толпа из ворот…Проснулся Фальеро – оковыИ мрачная сырость кругом.Зловещие слышит он крикиПод узким тюремным окном.И говор вдруг смолк на Пьяцетте.Объяла всех жуткая дрожь.Раскрылася дверь – на ступеняхПредстал пред толпой ее дож.Весь бледный, с тоскою во взоре,Но с поднятым гордо челомСтоял пред народом Фальеро,И дрогнула площадь кругом.Все жадным окинул он взором,Главу пред распятьем склонил.И ловко привычной рукоюПалач свой топор опустил.Глава по ступенькам скатилась.Палач ее в полог поймал.И полог кровавый высокоДля взоров толпы он поднял.* * *Года протекли… и понынеВ Венеции, в дожей дворцеСреди их портретов найдетеВы надпись на черном столбце:«Здесь место Фальеро. МятежныйЧтоб заговор сразу пресечь,Над дерзкой главой опустилсяСвятой правосудия меч».Венеция, 1913 г.

Татьяна Вечорка

Талисман

Венецианская работаТеперь забытых мастеров.Как нежно вьется позолотаУ голубеющих краев.Хранит упорно камень древнийСказанья темные свои,И служит только той царевне,Чье сердце сохнет без любви.В минуту радости победнойЗабудь неласковый значок:Зеленый камень будет бледный,Как потухающий зрачок.Но в час мучительно-бессонныйГляди на камень иногда.Пылает талисман зеленый,Как раскаленная звезда.

Карло Гоцци

Ты помнишь низкую ступеньВенецианского каналаИ наклоненную усталоСедую, старческую тень.Во тьме кого-то дразнит шаль,Играют в карты гондольеры,Но в детском сердце старовераНеиссякаема печаль.Ему увидеть суждено,Как за руинами аркадыКружатся снова доминоВеликолепной буффонады.И в темной зелени плющаНа фантастичных паутинахПестреют лоскуты плащаОсвистанного Арлекина.

Николай Вильде

Венеция

СонетО, как мне памятен из Местре краткий путьК тебе, Венеция… Какое ожиданье,Какая музыка – одно твое названье,Какие образы способна ты вдохнуть.Дорога берегом… почти совсем темно,Неясно стелется изменчивое лоно…Какою влагою живительно-соленойК нам Адриатика врывается в окно!Заснувший город, теплой ночи лень,И что-то черное, скользящее, как тень,Каким-то влажным, узким коридором…Дворцы заглохшие… величие и пыль…Какой-то сон пред упоенным взором,Из тьмы веков лепечущая быль…