Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Вместе с сохранением памятников и ценностей искусства должны решаться и проблемы создания нормальных условий жизни для трудящихся Венеции[562].

Таким образом получается, что следующим заметным венецианским гостем был Бродский, – и здесь неожиданно гондола нашего повествования вплывает в ярко освещенную историческим солнцем область.

Стихотворения

Николай Агнивцев

Венецианские кружева

В самой подлинной Венеции,Под балконом у Лукреции,В позе дьявольски-картинной,Этак – боком, с мандолинойЦелый час себе стоюИ – пою, пою, пою:– «Под балконом, о, синьора,Врос я в землю, словно куст!Жду я огненного взораИ таких же самых уст!..И палаццо, и каналы,И фискалы, и кинжалыЗадремали до зари!..И на бархат ночи южной —Нитью трепетно-жемчужной —Опустились фонари!Посмотрите, посмотрите,Как обвились эти нити —Сладострастным ожерельем —Вкруг каналов и дворцов!ПосмотритеКак дворцы теНочь пьянит любовным зельем —Пряной сказкой грешных снов!Эта сказка пьяной ДремыРазлита, волной истомы,И – на звездном небосклоне,И – на кручах мощных гор.И – на крошечных букашках!»…………………………….Но… тут на балконеПоказался какой-то синьорВ сиреневых подтяжках!..…Прошла минута —E tutto caputto!..Для тех, кто это не поймут,Вот перевод:– И тут – капут!

Всеволод Азаров

Венеция

Над черным, как деготь, каналомМерцают гирлянды огней.Гондолы прижали к причаламПоникшие крылья коней.Спят портики, спят парапеты,Стихает людская молва,И город, туманом одетый,Похож на уснувшего льва.От старости выпали зубы,Оборвана с временем нить.Не грянут архангелов трубыЕго мертвецов разбудить.Сиянием льнет к небосводуРазмытый узор позолот.Дворцы погружаются в воду,В них больше никто не живет.Венеции странное чудо,Быть может, скрывается в том,Что в мире извечно, повсюдуВитает сказанье о нем.Не Китеж и не Атлантида,Ведь нам и сегодня даноЗемными глазами увидетьЕе не ушедшей на дно.Жемчужина черного цвета,Ты створки едва приоткрой —И тусклая радуга этаОстанется вечно с тобой.

Пока не утро

Нам помахал рукою гондольер,Уже не молодой и смуглолицый.Вот лестница Гигантов, сумрак сер,Где, кажется, всегда вода струится.Отсюда Марко Поло вел суда,Там, где сегодня, ночью или ранью,Под черными мостами спит вода,Оправленная тонкой филигранью.Все отгорело – дожи, львы и Марк,Ушло в багрово-черный холст картины,И прямо без помарок, без причиныКаналов темнота штрихует мрак.Но здесь еще живет огромный зал,Без потолка, у славной базилики,Где остается прошлое великим,Где праздничный кружится карнавал.Жаль только, что он создан для зевак,Ты хочешь превратиться в каплю света,Что ж, уличный, безвестный ТинтореттоМгновенно наведет невечный лак.Час музыкантам спать, статистам спать,Художники свои уносят кисти,Тогда-то естество глубоких истинВ том зале возрождается опять.Достойное искусство мастеров,Творцов, что возводили эти стены,К лазури прибавляя блеск сиеныДля ярких мозаичных куполов.Уже перед рассветом тает мрак.Гиганты вновь взбираются на башню.Соединив грядущее с вчерашним,Часы бьют: «Так! Да будет только так!»Над городом куранты нараспевПробили, пробудилась площадь Марка,И вновь под голубой небесной аркойДва золотых крыла расправил лев.Нет дожей, не осталось их врагов,Убийца и святой почили в бозе,Лишь не боится времени коррозийВеликое искусство мастеров!

Лидия Алексеева

На Адриатике

На молу и ветрено, и ярко,Пеной стынет моря влажный пыл.В давний день здесь лев святого МаркаОмочил концы державных крыл.С той поры плывут волнами годы,Трепет волн всё так же чист и синь,Так же о дарах святой свободыВозвещает стройная латынь.Этот звон – и этот камень серый…Если ж взгляд на Локрум подниму —Вижу в дымке царственной галерыПлавно уходящую корму.

Маргарита Алигер

Гондольеры

Ах, гондольеры на Пьяцетте!Они как птицы на рассвете,как голуби или скворцы.Они на все лады щебечут, —орел иль решка, чет иль нечет?А утро размывает дали,и отражаются в каналевенецианские дворцы.Ах, гондольеры на Пьяцетте!Они как птицы на рассвете,как ласточки или дрозды,на солнцепеке у воды,трещат себе на все лады.О чем?Не стоит ждать ответа.Проходит мимо вапаретто .И это вам не оперетта,а просто догорает лето,как трубка или сигарета,и затянуть его нельзя.А вапаретто  – род трамвая,проходит, волны поднимая,осадкой цоколям грозя.Все выше солнце. Будет жарко.Все многолюдней у Сан-Марко.И музыка и жизнь – ключом.И гондольеры на Пьяцеттешумят и возятся, как дети,галдят, как птицы на рассвете.О чем?А птицы-то о чем?И то сказать, мне что за дело?!Ну, побыла. Ну, поглядела.Достаточно. Пора домой.А гондольеры на Пьяцетте,они как птицы на рассвете.Но лето гаснет.А зимой?Ах, незнакомое наречье!Ах, любопытство человечье!О чем так голуби воркуют?С чего так ласточки ликуют?Ликуют или негодуют?Ну что за важность, боже мой!

Тинторетто

Одиноко выйти в час рассвета,растворяясь в ощущеньях новых,и пойти туда, где Тинтореттос кистью шел путем Страстей Христовых.Благовест.Кусок цветного штофа.Яркий луч.Дырявый стул треногий.Бог рожден.А вот его Голгофа.Близко как!Крутой виток дороги.На переднем плане крупным планомкрест несет неведомый бродяга,а Христос повыше, за туманом…Странный ракурс. Странная отвага.В верхнем зале Скуола ди Сан Роккомалолюдно, глухо, нет ответа.Жадно, упоенно и жестокопишет путь Христовый Тинторетто.Ненависть, предательство, изменупишет, задыхаясь от презренья.Доводилось. Видел. Знает цену.И горят вокруг его прозренья.Терпкое питье – земная слава.Правда оглушительнее чуда.Был ли, нет Христос,но был Варрава.Был ли, нет Христос,но был Иуда.Вековая торная дорога.Ты стоял у каждого порога.Ты испил из каждого истока.Ты судил бесстрастно и жестоко.…Крупным планом за столом Иуда,а Христос в тумане и далеко.Так всегда.Тебе видней отсюда,Тинторетто,Скуола ди Сан Рокко.

Вадим Андреев

«Венеция! Наемный браво…»

Венеция! Наемный браво!Романтика и плащ, и шпага,Лагун зеленая отрава —Век восемнадцатый – отвага!Венеция, невеста, вашимБыть постоянным кавалером.Адриатическая чашаИ теплый ветр над Лидо серым.И бегство, – бегство Казановы,Свинцовых крыш покатый холод.Венеция! Последним словом,Как ночь к плащу, – я к вам приколот.

Посвящение

Пред Вами полтораста лет,Послушные, сгибают спины.Лагун и дней тогдашних светЗнаком в глазах МариныЦветаевой.Неугомонный плащ и пистолетов параИ снежной пылью пудренный парик.Душа – несвоевременный подарокИ времени понятный всем язык.Сквозь жизнь, сквозь ветер,Сквозь пепел встречЕдинственную в светеНе сметьИ не суметь сберечь.Так, так, – вон там, из глубины зеркальнойМелькнувшее, в последний раз, – прощай.Полсотни лет! Полет первоначальныйЕго неугомонного плаща.Сквозь жизнь, сквозь ветер,Сквозь пепел встречЕдинственную в светеНе сметьИ не суметь сберечь.Полсотни лет! Там, в воздухе, недвижен,Там, на стекле, чуть уловимый след.Воспоминание! Что день, то ближеНеумолимых дней великолепный бред.Сквозь смерть, сквозь ночи,Сквозь пепел летВсе тот же почерк —Oh, tu oublieras Henriette.Невольник памяти! Он тот, кто веренСквозь жизнь и смерть – бессмертнейшей Henriette.Что эта жизнь? Легчайшая потеряСтаринного плаща, и мира нет.—Это имя знакомо всякому,Кто в мире, как он, – иностранец.ДжакомоКазанова —Венецианец.

Мария Анисимова

Венеция

Не знаю – во сне ли то было:Над нами светила луна,Гондола бесшумно скользилаПо спящим каналам темна.И где-то играли и пели,И звуки росли в тишине.Дворцы на нас строго глядели.Не знаю – то было ль во сне.

«Венеция вдали, как странный сон…»

Венеция вдали, как странный сон,Виднеется в предутреннем тумане.А в сердце боль, как в незажившей ранеИ просится на губы стон.Моя душа уж прежде здесь былаИ здесь мучительно страдала.Когда скольжу по зеркалу каналаИ слышу мерный всплеск весла, —Я что-то узнаю, но что не знаюИ все, что вспомнить не могу переживаю,И тяжкая рука ложится мне на грудь,И ночью не могу заснуть…Вот день блеснул за гладью водянойИ вспыхнул ангел золотой на колокольне…Не то, не то, здесь все не то – и больноПред этой чуждой красотой.

Вера Аренс

Фонтанка

Вечереет… И в ФонтанкеОтраженные огни,Как лукавые приманки,Соблазняют нас они.Под мостом тягучей лентойТихо плещется река,Огоньки, как позументы,И манят издалека.Не Венеция, я знаю,Эта серая вода,Но тоской по ней сгораю,Полюбила навсегда.И усталыми глазамиПровожаю здесь в тишиНагруженные дровамиТупоносые баржи…

Анна Ахматова

Венеция

Золотая голубятня у воды,Ласковой и млеюще зеленой;Заметает ветерок соленыйЧерных лодок узкие следы.Сколько нежных, странных лиц в толпе.В каждой лавке яркие игрушки:С книгой лев на вышитой подушке,С книгой лев на мраморном столбе.Как на древнем, выцветшем холсте,Стынет небо тускло-голубое,Но не тесно в этой теснотеИ не душно в сырости и зное.Август 1912 г.

Из цикла «В пути»

Совсем вдали висел какой-то мост,И в темноте декабрьской влажной, грязнойПредстала ты как будто во весь рост…Чудовищной, преступной, безобразной.Во мраке та, а завтра расцвететВенецией – сокровищницей мира —Я крикнула: Бери все, твой черед,Мне больше не нужны ни лавр, ни лира.17 янв<аря> 1965 г.

Николай Ашукин

Смутное воспоминанье

Чем в сердце горечь неизбывней,Тем глуше ночь, тревожней день,Тем все чудесней, все призывнейТвоя задумчивая тень.Еще храня в душе истому,Но, не ревнуя, не любя,Я тихо погружаюсь в дремуИ вижу, дальнюю, тебя.Твои рассказы, как преданья,Владеют сонною душой,И ты во мгле воспоминаньяОпять проходишь предо мной.Проходишь светлою и юной,В глазах – любовь, мечта, печаль,И ветер веющий – с лагуныКолеблет кружевную шаль.И, замедляя шаг спокойный,В невольной, сладостной тоскеПевучих струн и песни стройнойТы слышишь звуки вдалеке.И там, на площади соборной,Где лев крылатый на столбе,Все с той же думою упорнойТы смутно грезишь о судьбе.И все печальней, все нежнееТвой взгляд мерцает синей мглой,И вьются голуби дружнее,Взлетая плавно над тобой.И может, в плеске крыл веселом,Сквозь лепет ласковой волны,Спускаясь к медленным гондолам,Ты обо мне лелеешь сны.И, преклоняя взор смущенный,Всегда ты видишь – вновь и вновь —И город, снегом занесенный,И наши встречи, и любовь…Я верю смутному виденью, —Как сны, исчезнули года,Но этой венецейской теньюВ душе моей ты навсегда!

Вадим Баян

Венеция

Истерично забилось паровозово сердце.Приближалась Венеция. Воскресал Веронэз.К легендарному городу в легендарных инерцияхЛихорадочно ринулся вдохновенный экспресс.Перепутались в памяти Тинторетты с Лоренцами,Закружились под музыку кружевные дворцы.Все обычные кажутся вдохновенными Денцами,А душа так и мечется в голубые концы.Гондольеры с гондолами… мандольеры с мандолами…Базилики с пьяцеттами… Монументы… мосты…Все звенит канцонеттами, все поет баркаролами,Все полно изумляющей голубой красоты.Хорошо после бешеных утомительных ЛондоновПриласкаться к Венеции, заглядеться в простор!Сколько слышится музыки, когда плещется «гондола»!Сколько прелести в шелесте шаловливых синьор!Почему-то все веселы, почему-то все молоды,Почему-то все ласковы, ничего не тая,Все синьоры изморфлены, все сердца их исколоты,Все мошенники – милые, все мальчишки – друзья!Побывал в академии утонченной поэции,Зафиксировал кодаком разновидность красот;Под Риальто красавицу целовал для коллекцииИ прощался с Венецией с кампанильских высот.Истерично забилось паровозово сердце…Изменил я Венеции. Оскорблен Веронэз.И с мечтами о будущем в голубую ФлоренциюУносил меня пламенно вдохновенный экспресс…

Нонна Белавина

Венеции

Я не хочу тебя, сверкающую яркоЦветными бусами и вазами Мурано,Ту, что на площади Святого МаркаBсе продает настойчиво и рьяно.Что, старину на вынос разбазарив,Устало хрипнет от рекламных криков,Где в знойном туристическом yгареВоистину «смешение языков».Трещат моторы быстрых «вапоретто»И мрачно дремлют старые гондолы…Нет, не такой была ты для поэтовВ былых веках, и гордых и веселых.И я бегу, спасаясь от туристов,Стадами совершающих прогулки,Чтоб отыскать твой лик, спокойно-чистый,В каком-нибудь далеком переулке.И вот ты здесь. Глицинией увитаСтена. И окна, словно привиденья.В канал, налитый мутным хризолитом,Спускаются тяжелые ступени.Они былые тайны сохранили,По ним ступали долгими веками…И всех твоих церквей и кампанилийДороже мне вот этот старый камень.

Яков Бергер

Венеция, 1966

создали когда-то городподобный сказке?нет, опустилась на белых крылахЛебедьна поверхность зеркальных вод –  ВенецияВенецияна закате солнцавдыхающая как амфибиятревогиСеверной Адриатики…и галеры у галерейи нерукотворных – в порту – кораблейжелто-голубые ромбыи дожди, о Каналетто, времен дожейизумрудами рассыпанные надканалами…и кажется, что не только Лагунано и вся ширьуспокоенного уже сегодняСредиземноморского мираплещется о площадь СвятогоМарка

«Св. Марк – гондольеры тут грезили…»

Св. Марк – гондольеры тут грезилипровозившие по Лагуне гортензииздесь загорелые видны хребты матросов,торсы микеланджеловских мук – торосовно этому городу нечем вздохнуть жабрамивыпученными судорожно глотать жабамихоть желтым вздохнуть бы асфальтом с хлоромхоть с Томасом Манном рыдать по холере хоромбесспорно хочется быть даже спорамстроительным сором по порамгниющим в лагуне опорамбезбожно и в воздухе даже Меркуриевомнакурили уже хмурым куревомтак и в нашем ряду мы колышемсяот якобинцев до мелких кубистови до совсем уж тут лишнихпомнящих все об убийствах

Николай Бернер

«Затихающий голос кварталов…»

Затихающий голос кварталов,Полузнойный вечерний туман,Зеркала неподвижных каналов,Легкий ветер серебряных стран,И Твое легендарное имяИ звучащие глухо шаги.Так недавно мы были чужимиИ встречались, как будто враги.Ни за что не нарушу истомуОтзвучавшего знойного дня…Если смеешь, отдайся другому,Все равно не покинешь меня.Венеция, 1913 г.

Сонет

Я нежности не ведал без шипов,И терниями лёт мечты овеян.Еще я помню: перегар кофеен,Мадонны уличной пропевший зов.О, ветер феерических голгоф, —Где под аркадой древнего палаццоПодруга лет не устает смеятьсяНад огненными россыпями строф.Как Ариосто, я страданье пел.(Канцона лени – лишь слепых удел.)Мне в пламени благоухала роза.И вот поник от осмоленных стрел…А все-таки еще бы я хотелАдриатической звезды наркоза.

Венеция

Закат веницейской судьбы вспоминать не забуду.По-прежнему строен прибой католических месс,Размеренный голос кварталов, – и верится чуду,Свидетелем коего был и певцом Веронез.Свисают ночных площадей колонадные своды, —Я чувствую долгую жизнь величавых святынь,Где Гоци на старости зрит неподвижные воды,Где падает медью на камень святая латынь.1923 г.

Колдунья в Венеции

Я запомнил тонкий рот колдуньи,Выраженье льстивое лица.В первый день морского новолуньяЛегкий челн с чугунного кольцаЯ спустил на глубину канала,И адриатическая ночьОбраз твой тогда нарисовала,Но не мог я ревности помочь.Голая и пышная, и злаяИ любимая до немоты —Ничего уж больше не желаюВ звездных коридорах темноты.Кто же ты, –  Мадонна, Догаресса,Дароносица глухих вековИли дочь Гоморры!? Твой повесаРядом – на подушках облаков!

Александр Блок

«Сплетались времена, сплетались страны…»

Сплетались времена, сплетались страны.Мы из Венеции на север шли,Мы видели дождливые туманы.Оторвались, – и к Лидо подошли.Но берег пуст, и даль оделась в сетиИ долгого и тонкого дождя.Мы подождем. Мы будем только дети,В живой игре на север уходя.Так началось времен изображенье.Игра веков! О, как ты дорога!Бесчисленные развернулись звенья,Летели брызги, искры, жемчуга.Но кто прошел? кто заглянул в туманы?Игру, мечту – кто видел издали?..Сплетались времена, сплетались страны,Мы, не свершив, на север отошли.2 июня 1902 г.

«Мы шли на Лидо в час рассвета…»

Мы шли на Лидо в час рассветаПод сетью тонкого дождя.Ты отошла, не дав ответа,А я уснул, к волнам сойдя.Я чутко спал, раскинув руки,И слышал мерный плеск волны.Манили страстной дрожью звуки,В колдунью-птицу влюблены.И чайка – птица, чайка – деваВсё опускалась и плылаВ волнах влюбленного напева,Которым ты во мне жила.С.-Петербург, 11 декабря 1903 г.

Венеция

1.С ней уходил я в море,С ней покидал я берег,С нею я был далёко,С нею забыл я близких…О, красный парусВ зеленой дали!Черный стеклярусНа темной шали!Идет от сумрачной обедни,Нет в сердце крови…Христос, уставший крест нести…Адриатической любови —Моей последней —Прости, прости!9 мая 1909 г. (16 января 1914 г.)2.Евг. ИвановуХолодный ветер от лагуны.Гондол безмолвные гроба.Я в эту ночь – больной и юный —Простерт у львиного столба.На башне, с песнию чугунной,Гиганты бьют полночный час.Марк утопил в лагуне луннойУзорный свой иконостас.В тени дворцовой галлереи,Чуть озаренная луной,Таясь, проходит СаломеяС моей кровавой головой.Всё спит – дворцы, каналы, люди,Лишь призрака скользящий шаг,Лишь голова на черном блюдеГлядит с тоской в окрестный мрак.Август – октябрь 1909 г.3.Слабеет жизни гул упорный,Уходит вспять прилив забот.И некий ветр сквозь бархат черныйО жизни будущей поет.Очнусь ли я в другой отчизне,Не в этой сумрачной стране?И памятью об этой жизниВздохну ль когда-нибудь во сне?Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,Купец, рыбак, иль иерейВ грядущем мраке делит ложеС грядущей матерью моей?Быть может, венецейской девыКанцоной нежной слух пленя,Отец грядущий сквозь напевыУже предчувствует меня?И неужель в грядущем векеМладенцу мне – велит судьбаВпервые дрогнувшие векиОткрыть у львиного столба?Мать, что поют глухие струны?Уж ты мечтаешь, может быть,Меня от ветра, от лагуныСвященной шалью оградить?Нет! Всё, что есть, что было, – живо!Мечты, виденья, думы – прочь!Волна возвратного приливаБросает в бархатную ночь!Август – сентябрь 1909 г.

Петр Бобринский

«Латинским парусом погас…»

Латинским парусом погасЗакат на взморье и затеплилВенеции иконостас,Венеции остывший пепел.И стали воды глубоки,Неизреченны и бездонны:С небес, по выгибу реки,Плывут гондолы и мадонны.Та с яслями, та со стены,Где зреют розовые гроздья,Та в синем, праздника весныБеллини благостная гостья.Их много, много протекло,Покуда не замкнулись своды…И тяжело стучит веслоО поглотившие их воды.

Torcello

Тут мастера из дальней Византии.Сожженный солнцем остров мирно спит,И потемнели ризы золотыеНад алтарем мерцающих абсид.Но строги неулыбчивые ликиСвятых, и свеж, как новозданный храм,И корабли воздушной базелики К восточным нас уносят берегам.

Венеция

Морей жемчужина, давно лиМой взор восторженный ловилЗнакомый ряд у старой волиНа страже гордых компанилл, Я снова твой – мечты крылаты, —И мне – каналов мерный плеск.И весел шум, и зданий блеск,Как в небе радуга, богатый,И возникающий вдвойнеИзлом уже забытых линий,Джудекка в зоревом огне,И узких улиц сумрак синий.Все будит старую любовь —Лагуны ширь и моря ласка,И красный парус, точно кровьНа зыби светлого дамаска.

Ольга Бодневская

Из Венеции

И спит Венеция, и будто бы не спитВ сияньи лунной ночи:Безмолвье там царит в той сказочной стране……Преодолеть мечты охоты нет, нет мочи;Как будто грезишь все в забвеньи, в полусне…Вот, словно птица, вдруг скользнет вдали гондола…А там еще одна; их много: целый ряд,Так нежно прозвучит оттуда баркарола…Сверкнули фонари, как светляки горят…Недвижим будто сфинкс, загадочный, как море,На гондоле стоит красавец гондольер;Поет он про любовь, про счастье, негу, горе,Про красоту поет, склонившись на барьер…И слушают ту песнь блистающие воды,И звезды в небесах, и бледная луна…Отдавшись чарам тем, внимает вся природа…В ответ вздыхает ей синьора у окна…

Николай Брандт

Венецианская ночь

Как нимф играющих любви настигнул сныБезжалостный сатир – могильный час разлуки.Ты подошла к окну, вдыхая свет луны,И в диком ужасе вдруг заломила руки.Внизу, у выхода, скрывая под плащамиСердца из дерева и злую сталь клинка,Чернели облики, недвижные пока,Подосланных убийц. Безумной мысли пламяВзметнулося в мозгу: «Предупредить, помочь!»Но тщетно о стекло нагие бились груди…И жаркие уста, безбожные всю ночь,Про Бога вспомнивши, взмолилися о чуде.Но нет случайности, когда вся жизнь случайна!Беспечный, как дитя, он ступит на крыльцо.Дыханье гибели пахнет ему в лицо,И над поверженным сольются мрак и тайна.

Александр Брумберг

«По водам Риальто гондола скользила…»

По водам Риальто гондола скользила,Вперед ее гнал гондольер молодой.«Потише, Джузеппе, ведь дама просила,Чтоб ты не будил ее быстрой волной».Прекрасная дама ужасно устала,В гондолу вошла вся объятая сном:В роскошном палаццо всю ночь танцевалаС прелестным и милым французским послом.Ей чудится шепот таинственно нежныйИ говор чуть в нос молодого посла,И кончик манишки его белоснежной,И хвостики фрака, как ушки осла.Какие смешные и узкие плечиУ этих комичных французских послов,Зато как пленительно страстны их речиПод чувственный запах японских духов.Так юная дама мечтала в дремоте,А юный Джузеппе стоял на кормеИ песню мурлыкал в тоске и заботеО сером и будничном завтрашнем дне.

Валерий Брюсов

Анатолий в Венеции XVIII в

Я видела в окно: на маленькой гондолеОн уплывал от стен монастыря,И за кормой пурпурная заряДрожала в синеве цветком желтофиоли.Как плавно, как легко, как смело –  АнатолийСкользил веслом по брызгам янтаря,Но всплески волн чуть долетали с воли,И покрывали их напевом псалтыря.Я отошла смущенно и тревожно…С толпой подруг спустилась в церковь я,Но жить казалось мне смешно и невозможно.О Господи! да будет власть твоя.Надломлены мечты, но я роптать не вправе…О сердце, замолчи… Ехресtans expectavi…1894 г.

Данте в Венеции

По улицам Венеции, в вечернийНеверный час, блуждал я меж толпы,И сердце трепетало суеверней.Каналы, как громадные тропы,Манили в вечность; в переменах тениКазались дивны строгие столпы,И ряд оживших призрачных строенийЯвлял очам, чего уж больше нет,Что было для минувших поколений.И, словно унесенный в лунный свет,Я упивался невозможным чудом,Но тяжек был мне дружеский привет…В тот вечер улицы кишели людом,Во мгле свободно веселился грех,И был весь город дьявольским сосудом.Бесстыдно раздавался женский смех,И зверские мелькали мимо лица…И помыслы разгадывал я всех.Но вдруг среди позорной вереницыУгрюмый облик предо мной возник.– Так иногда с утеса глянут птицы —То был суровый, опаленный лик.Не мертвый лик, но просветленно-страстный.Без возраста, не мальчик, не старик.И жалким нашим нуждам не причастный,Случайный отблеск будущих веков,Он сквозь толпу и шум прошел, как властный.Мгновенно замер говор голосов,Как будто в вечность приоткрылись двери,И я спросил, дрожа, кто он таков.Но тотчас понял: Данте Алигьери.1900 г.

Лев святого Марка

Pax tibi, Marce, evangelista meus.

(Надпись на книге, которую держит в лапах лев святого Марка)Кем открыт в куске металлаТы, святого Марка лев?Чье желанье оковалоНа века – державный гнев?«Мир тебе, о Марк, глашатайВечной истины моей».И на книгу лев крылатыйНаступил, как страж морей.Полузверь и полуптица!Охраняема тобой,Пять веков морей царицаНасмехалась над судьбой.В топи илистой лагуныВстали белые дворцы,Пели кисти, пели струны,Мир судили мудрецы.Сколько гордых, сколько славных,Провожая в море день,Созерцали крыл державныхВозрастающую тень.И в святые дни БеллиниТы над жизнью мировойТак же горд стоял, как нынеНад развенчанной страной.Я – неведомый прохожийВ суете других бродяг;Пред дворцом, где жили дожи,Генуэзский вьется флаг;Не услышишь ты с каналаТасса медленный напев;Но, открыт в куске металла,Ты хранишь державный гнев.Над толпами, над веками,Равен миру и судьбе,Лев с раскрытыми крыламиНа торжественном столбе.Венеция, 1902 г.

Венеция

Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?Здесь – пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила.Это понял я, припомнив гóндол черные тела.Это понял, повторяя Юга полные слова,Это понял, лишь увидел моего святого Льва!От условий повседневных жизнь свою освободив,Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив.Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака,И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века.И доныне неизменно все хранит здесь явный следПрежней дерзости и мощи, над которой смерти нет.Венеция, 1902 г.