Бремя версий

– Я заместитель руководителя отдела процессуального контроля следственного управления Проскурин, – назвал себя подполковник.

Игорь увидел, что перед Проскуриным на столе лежит двухтомник его прекращённого дела. За эти дни обложки томов несколько помялись и потёрлись от многократных перекладываний из сейфа в сейф. Из дела торчали многочисленные закладки из клочков разноцветной бумаги, что должно было демонстрировать, как тщательно дело изучали.

Выдержав паузу, Проскурин начал говорить хорошо поставленным голосом:

– В управлении внимательнейшим образом изучили материалы дела. Общий вывод такой: вы, уважаемые коллеги, допустили ошибку. Прекращение дела по указанным в постановлении основаниям незаконно. Это решение следует отменить и продолжить расследование. С этой целью я, чтобы не тратить время на почтовую пересылку, привез дело с собой. Полагаю, что решение следователя Климова о прекращении уголовного дела следует отменить сегодняшним днём. А мы в ответе заявителю и в информации в администрацию президента, сообщим, что расследование продолжается. Это позволит избежать применения мер дисциплинарной ответственности.

В кабинете повисло тягостное молчание. Игорь, предвидя все последствия нового расследования, связанного с избранием новой меры пресечения для обвиняемой, понимал, что он этого по моральным соображениям сделать не сможет. Он был готов прямо сейчас заявить об этом, но тогда, по логике вещей, сразу надо было писать рапорт об увольнении.

Втянувшись в работу следователя за эти почти три года, Игорь ею дорожил, несмотря на низкую зарплату и бытовые неудобства. Расследуя преступления, он ощущал, что этим посильно помогает людям. В особенности тем, кого наша жизнь и так не радует. И в этом он видел смысл своего труда. Объяснять это вслух кому-либо, тем более Проскурину, Игорь не хотел и поэтому молчал.

Молчали и Сорокин с Беловым.

– Вижу, что моё комфортное для всех присутствующих предложение, энтузиазма не вызвало, – огорчённо протянул Проскурин и обратился к Сорокину, – Валерий Иванович, я не понимаю вашей позиции. Почему вы отмалчиваетесь?

– Я своё мнение выразил, утвердив постановление следователя об отмене меры пресечения. Решение о прекращении уголовного дела в связи с признанием у фигуранта состояния необходимой обороны считаю законным и обоснованным, – не повышая голоса, ответил Сорокин.

– Вы как-то не учитываете всю серьёзность положения, не говоря уже о том, что я из уважения и расположения к вам привёз материалы лично, и не стал никого приглашать в управление. Там разговор пошёл бы по-другому и при такой вашей позиции закончился бы оргвыводами, – выпалил в раздражении Проскурин.

– Вы привезли мне документ с письменными указаниями об отмене решения следователя Климова? – поинтересовался Сорокин.

– Нет, я посчитал, что для разумного поступка с вашей стороны достаточно моего устного разъяснения, – признался Проскурин.

– Тогда, извините, мое мнение остаётся прежним: оснований для отмены постановления я не вижу, – отрезал Сорокин.

– А то, что действия убийцы неправильно рассматривались как простое убийство и мы явно имеем убийство с особой жестокостью, вас не смущает? Обвиняемая расчленила труп сожителя и скрыла следы преступления. И какая тут необходимая оборона? В её руках был топор, а у него всего-навсего нож. Убитый хотя и мужчина, но достаточно щуплый и низкорослый, а она моложе и сильнее. Кроме того, есть большие подозрения, что она и своего первого мужа убила, а вы это проморгали. Да что говорить, если ваш следователь в мелкой речке не способен отыскать голову убитого и другие части тела, – запальчиво выдал Проскурин заранее подготовленные претензии.

– Я прошу прощения, – вмешался Белов, – а вы сами-то следователем работали?

– Это тут при чём? – искренне изумился Проскурин, – чтобы разбираться в уголовных делах вовсе не обязательно их самому расследовать. Я много лет занимался криминалистикой, в вузах преподавал. Я, между прочим, подполковник юстиции и знаю, о чём говорю.

– Это тут при том, уважаемый подполковник юстиции, что замечаний вами высказано много, а по сути, кроме громких слов, ничего за этим нет. Верховный суд чётко указал, что может расцениваться как особая жестокость. Наш случай никак под особую жестокость не притянешь. И соразмерность действий обороняющейся стороны следователем Климовым проверена и правильно оценена. А что касаемо первого мужа, то он у неё сам спьяну повесился в сарае на бельевой верёвке. Никто его не убивал. Это было лет десять назад. Я тогда дежурил и на труп выезжал, соответственно, и место осматривал. А как в крепкий мороз в речке с быстрым течением куски трупа отыскивать, вам из кабинета всё равно не понять, – жёстко проговорил Белов.

Не ожидавший резкого отпора Проскурин несколько смешался, но вспомнив, кто он по сравнению с этими сельскими пинкертонами, заявил:

– Я вижу здесь оппозиция полная. Если не хотите сами ошибки исправлять, то мы из управления вам поможем. Слишком вы здесь спелись, просто круговая порука. Я сначала подумал, что доводы жалобы о взятках – это просто наговор, но теперь считаю, что нужно проводить служебную проверку и отстранять вас всех от должности до её завершения!

С этими словами Проскурин кое-как сгрёб со стола уголовное дело и, не прощаясь, вышел из кабинета.

– Вот и поговорили, – спокойно подвёл итог Белов, – ну и прыщ! Откуда только они вылезают, эти «узкие специалисты по широким вопросам».

– Ты прав, но от этого не легче. Будет теперь нервы мотать, – согласился Сорокин, – ладно, Игорь, иди к себе. Не переживай сильно. Утро вечера мудренее.

Сорокин и Белов посмотрели друг на друга. Сорокин вздохнул и полез в тумбу стола за коньяком.

Первую и вторую выпили молча, приходя в себя после неприятного разговора.

– Знаешь, Валера, а Климов, хоть пацан пацаном, а характер в этом деле проявил, – заявил Белов Сорокину, закусывая терпкий напиток мятной конфеткой, – мне теперь стыдно, что я его склонял дело в суд по лёгкому варианту направить, чтобы такой вот вони не было. Он, конечно, по-молодости такой резкий, но жаль, мы-то – стареем! Наливай ещё!

– Мы не стареем, мы мудреем, – возразил Сорокин, разливая коньяк по рюмкам, – только жди теперь неприятностей. Этот Проскурин будет стараться парню жизнь испортить.

– Ну, это ещё бабушка надвое сказала, поживем – увидим! – начал храбриться захмелевший Белов, – давай-ка, я в понедельник с утра смотаюсь в следственный комитет, переговорю кое с кем. Остались ещё мужики, которые в следствии разбираются и не весь свой век в кабинетах штаны просиживали. Поймут, что мы правы.

– Ну, дай Бог! – согласился Сорокин, – давай завершающую, за удачу!

23

Репрессии не заставили себя ждать. Служебную проверку, как и обещал Проскурин, действительно назначили, чтобы дознаться, не за взятки ли прекращено дело.

Попытка Проскурина отстранить на время проверки от исполнения служебных обязанностей и руководителя отдела, и следователя удалась не вполне. Ему резонно возразили: кто работать-то будет? А если настаиваешь на отстранении руководителя отдела, то сам поезжай в Калашин и ишачь за него.

Поэтому в жертву принесли одного Климова. Что он должен и чего он не должен делать в статусе временного отстранённого, чётко определено не было. Согласились на том, что следственные действия он не проводит и процессуальные решения не принимает, но в положенные часы находится в следственном отделе.

Посидев так пару дней и написав объяснение о том, что взяток он не вымогал и ни от кого не получал, Игорь от безделья чуть не взвыл.

Сорокин, понимая, что вся эта свистопляска может затянуться, предложил Игорю помочь канцелярии и разобраться в архиве.

За железную дверь архива при переезде отдела в новое здание свалили, не разбирая, все пыльные связки контрольных производств и наряды служебной переписки за многие годы.

Там Игорь, облачённый в старый свитер и джинсы, теперь и посиживал, узнавая из пожелтевших бумаг много нового для себя и выползая наружу только на чаепития и обед.

Странная вещь, но никто из начальства в следственном управлении, несмотря на все попытки Проскурина, не взял на себя ответственность и не отменил постановление Игоря о прекращении уголовного дела. Всё осталось в силе.

Игорь недоумевал, а Белов только посмеивался, не вдаваясь в объяснения.

Порядок в архиве удалось навести за неделю. Сорокин на радостях разрешил ему за ударный труд немного расширить выходные и остаться в Москве на два дня – понедельник и вторник.

Игорь с удовольствием этой льготой воспользовался и уехал к Марине. Дома у родителей он теперь бывал реже, потому что его брат Борька начал вить семейное гнездо и привел в дом свою девушку Дану. И теперь их с братом комнату заняла эта новая ячейка общества. Дана была под стать Борису: в меру смешливая, высокая современная девица. С родителями и с Игорем у неё установились нормальные отношения, поэтому добрая семейная атмосфера в доме сохранялась. Но если Игорю предстояло переночевать, то приходилось в общей комнате раскладывать диван, и все ночные посещения населением квартиры кухни и мест общего пользования он вольно или невольно фиксировал, да и поваляться в постели, когда остальные встали и собираются на работу или учёбу, уже было неудобно.

В этом смысле в квартире у Марины просто раздолье. Не нужно на службу – валяйся хоть до обеда. Марина, хотя сама и вставала рано, но Игоря своими приготовлениями к выходу на работу старалась не беспокоить. К тому же при её адвокатской занятости рабочий день для неё начинался далеко не с самого утра.

Так происходило и в этот мини-отпуск Игоря. Уром Марина, стараясь не разбудить Игоря, выскользнула из-под его руки. Он что-то пробормотал сквозь сон, но не проснулся. Она, улыбаясь, плотнее укрыла его одеялом и вышла из комнаты. Шторы она обычно полностью задёргивала, чтобы в выходящее на юго-восток широкое окно не проникли лучи весеннего солнца. Сохранявшийся таким образом полумрак давал при желании возможность поспать подольше.

Но всё равно заспанный Игорь появился на кухне, когда Марина ещё завершала свой завтрак. Она придерживалась, как она считала, системы здорового питания, поэтому необходимый набор витаминов и калорий ей в этот раз дарили легкий сыр, зелень и обезжиренный творог.

– Опять этот творог обезжизненный, – разочарованно протянул Игорь, оглядев накрытый стол.

– Не плачь, маленький, в микроволновке тебя дожидаются блинчики с мясом, – утешила Марина, вставая из-за стола, – посуду помыть не успеваю, пусть ждёт до вечера. Не скучай тут без меня и не балуйся!

Она чмокнула его в щёку, оставляя на кухне одного.

– Счастливо тебе оттрудиться, – пожелал он ей вдогонку.

Завтракал Игорь долго, пощёлкивая кнопками телевизионного пульта и перебирая калейдоскоп программ.

Торопиться некуда, никаких планов у него не намечалось. Посуду, которую Марина посулила вымыть вечером, он, конечно, вымыл сам, зная, что она этого, скорее всего, и не заметит. За время самостоятельного житья эту простую операцию он вполне освоил и даже привык под методичные движения пропитанной моющим средством губки размышлять о предстоящих делах. Но поскольку, как уже сказано, дел никаких не предстояло, неожиданно возникла мысль просто побродить по весеннему городу.

Сказано – сделано. Машиной он решил не пользоваться, а добраться до центра на метро.

24

Солнечный мартовский день казался тёплым, но это ощущение обманывало. Стоило оказаться в тени, как прохладный ветерок забирался под расстёгнутую куртку. Свою серую вязаную шапку Игорь стащил с головы и, скомкав, упрятал в карман, но уже не раз подумывал водрузить её обратно. Правильно в народе говорится: «марток – надевай трое порток». Но на площадке у станции метро солнце жарило, как летом, и шапка осталась, где была.

Под мерное содрогание полупустого в эти утренние часы вагона Игорю вдруг вспомнилась размолвка с Мариной, которая случилась в прошедшие выходные. Субботним утром Марина как бы вскользь оповестила, что на вечер они приглашены отметить день рождения её подруги.

– Ты её помнишь, Ариша зовут, ну та, которая рядом с тобой сидела тогда в ночном клубе, – пояснила Марина.

–Конечно, помню, а где встречаемся, – отозвался Игорь.

– А там же, в клубе, нас ждут к десяти вечера. Компания всё та же, только приглашённых будет поболее, – беззаботно сказала Марина.

Игорь поначалу воспринял это неожиданное приглашение спокойно, а потом засомневался. Вспомнилось, как «царапнуло» его тогда непонятое сразу чувство, что он в кругу Марининых друзей явление лишнее.

Их вежливо-поверхностный интерес к его персоне с оттенком лёгкой брезгливости из-за работы следователем, поначалу даже и не обидел. Игорь давно привык, что люди по-разному относятся к его профессии. Он внутренне, для себя, твердо знал, что занят нужным делом. Знал, что его работа, случись что, объективно нужна каждому живущему в обществе, просто некоторые, на своё счастье, за всю жизнь не столкнутся ни с реальным преступником, ни с преступлением.

Жизнь устроена так, что мерзость убийц и кровь их жертв сохраняются в служебных сводках, а публика начинает судить о вечном противостоянии благородных жуликов и продажных сыщиков по душераздирающим телесериалам, где всё понарошку.

Игорь несколько раз убеждался, что рассказать с жестокими подробностями про реальное преступление нужно ещё уметь, а выдуманного злодея, которого в роскошной обстановке загородного особняка окружают длинноногие красотки, талантливый актёр изобразит так, что в него влюбятся не только зрители женского пола.

Хуже того, в чьём-то неокрепшем разуме сложится ассоциативная цепочка – вот перейди запретную черту, и на тебя свалится богатство, и люди будут в твоей власти.

Когда-то давно некоторые правоведы, чтобы отвадить молодежь от подозрительных компаний, в своих диссертациях доказывали, что преступление нерентабельно. Риск велик, а доход копеечный. Ограбили в переулке прохожего, сняли с него часы, сбыли их за треть цены и за один вечер всю добычу пропили. А когда поймают, отсидеть придётся лет пять.

Ну, наверное, если говорить об уличных гопниках, такие рассуждения справедливы. А когда в неправедные руки уплывает не изделие Угличского часового завода, а пачки денег не нашего цвета?

Проворовавшиеся чиновники и жуликоватые банкиры, если их не схватили за руку здесь, успевают смотаться за бугор и, объявив, что они жертвы режима, живут себе всеевропно. Многое могут себе позволить, а редкие неприятности с Интерполом только добавляют перчика в их скучноватые эмигрантские будни.

Но это разоблачённые, а сколько других за высокими заборами элитных посёлков и зеркальными стеклами иномарок? Их обилие показывает: красть хоть и грешно, но выгодно. А во искупление грехов купола ближайшей церкви можно и позолотить.

Общее осознание того, что наживаться, подворовывая из бюджета или утаивая налоги, неприлично, придет только тогда, когда мы все сообразим, что в итоге-то они воруют прямо из нашего кармана.

Игорь понимал, что друзей Марины в чём-то обвинять он не вправе, но угощаться за их счёт ему не хотелось. В этом клубе длинные от цифр цены на еду и напитки вступали в явное противоречие с толщиной его кошелька. Да будь цены на порядок короче, вряд ли бы он добровольно выбрал для себя такой способ отдыхать. В этом надо было признаться честно, хотя бы перед самим собой.

– Марина, а ты не обидишься, если я останусь дома? – нерешительно спросил он.

– Если тебе неприятны мои знакомые, тогда весь вечер можешь общаться только со мной, – легко ответила она, догадавшись, о чём он думает, и добавила, – никто не заметит, если твои ухаживания будут направлены исключительно на меня.

Марина в этот момент примеряла перед зеркалами очередное вечернее платье и выглядела настолько привлекательно, что Игорь, подойдя, обнял её и начал целовать открытую шею и плечи.

Она развернулась к нему, отвечая на поцелуи. Примерка была отложена…

Уже вечером он вернулся к неприятному разговору.

– Мариночка, ну давай я останусь, если хочешь я тебя до самых дверей провожу, а потом встречу, – канючил Игорь, – ну не охота мне там сидеть и пить на халяву. Я там чувствую себя каким-то альфонсом…

Зря он так сказал. Получилось, что альфонс-то он при ней. Игорь это поздно сообразил, но слово не воробей.

– Ну и сиди тут один, дикарь, – разобиделась Марина, – не хочешь на халяву – упивайся своей гордыней!

Марина уехала в клуб одна и на его робкие СМС за весь вечер ни разу не ответила.

В воскресенье, кажется, помирились. Сходили вместе на рынок и пополнили запасы овощей для организации её правильного питания. Потом долго гуляли в парке. Опасной клубной темы в разговорах больше не касались, но Игорь чувствовал, что обида не забыта, и рано или поздно Марина о ней напомнит.

Сейчас под стук вагонных колёс всё вдруг снова ожило в его памяти. Он захотел отвлечься, и, как в детстве, отпустив холодный никелированный поручень, старался сохранить равновесие, пружиня в колене то левой, то правой ногой в зависимости от рывков и замедлений состава.

Это помогло, и станция «Смоленская» приняла на свой эскалатор настроенного на прогулку прежнего Игоря без смурных мыслей.

Он решил не поддаваться стадному чувству и не мерить шагами стеклянный Новый или маскирующийся под ушедшую Москву Арбат старый, а развернуться в обратном направлении и спуститься к набережной Москвы-реки по переулкам с древними названиями.

На углу одного из них его внимание привлекла недавно отремонтированная желто-белая церковка. Невысокая колокольня и приземистое основное здание указывали на почтенный возраст строения. Это подтверждала и небольшая табличка синего цвета на металлических прутьях ограды, сообщавшая, что это церковь Николы на Щепах семнадцатого века.

Игоря привлёк необычный вход, из двух поднимающихся справа и слева изогнутых каменных лестниц, которые соединялись вверху на площадке у застеклённых дверей. В образованном лестницами полукружье стены помещалась небольшая мозаичная икона с висящей перед ней мерцающей лампадкой.

Выросшему в атеистической семье Игорю почему-то сильно захотелось войти в храм. Смущало, что он не знал, как себя правильно вести, чтобы не нарушить церковные правила. Подосадовав на Куницына, давно обещавшего совместное посещение калашинской церкви и, разумеется, всё бы там объяснившего, Игорь решился, и, поднявшись по ступеням, вошёл в здание. Он оказался в светлом помещении, которое в обычном доме называлось бы прихожей, а здесь, наверное, именовалось иначе.

В углу на стене, как в простом учреждении, висела доска с объявлениями, перед ней стоял обычный стол, на котором лежали небольшие листки бумаги, похожие на незаполненные бланки. Невысокая женщина в черном платке, перебирала их, укладывая аккуратными стопками. На появление Игоря она даже не повернулась.

Он прошёл мимо неё и с усилием открыл следующую тяжелую дверь. В первое мгновение после солнечного света улицы полумрак, в который было погружено внутреннее помещение храма, показался ему полной темнотой. Постепенно глаза стали привыкать, и он различил множество икон с горящими перед ними свечами, а перед собой увидел сплошную массу людей, стоящих к входу спиной и обращённых лицами в глубину храма. Его удивил контраст между пустынной улицей и этим тесно наполненным молящимися пространством. В основном это были женщины в тёмных платках, среди которых стояло и несколько мужчин разного возраста. Выделялся высокий прямой старик с длинными седыми волосами и окладистой бородой. Никто не двигался и не разговаривал. Внимание всех поглотила речь невидимого за людской массой священника, который распевно произносил слова на, казалось бы, русском, но не совсем понятном Игорю языке:

– «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь.»

После завершающего возгласа все начали креститься и совершать поклоны.

Застеснявшийся Игорь, не умевший делать ни того, ни другого, постарался понезаметнее юркнуть за дверь.

Там он нос к носу столкнулся с женщиной, которая навела порядок на столе с бумагами, а теперь собиралась войти к молящимся.

– Что же вы так скоро уходите? – мягко поинтересовалась она, – батюшка по великопостному сегодня служит.

– Да я так, просто, извините, – смешался Игорь, не зная, как объяснить свой неожиданный для него самого поступок, – я редко в церкви бывал, да и то на школьной экскурсии в Кремле.

– Значит на сердце у вас забота, раз ноги сами в храм привели, – объяснила это женщина, – с радости приходят те, кто во Христа уверовал. Ступайте с Богом!

Игорь благодарно кивнул, не найдясь с ответом, и вышел на улицу, стараясь сообразить какая-же у него забота.

Весенний день по-прежнему был полон света и запахов оттаявшей земли.

Неподалёку на детской площадке с криками и смехом бегали среди яркоцветных пластмассовых домиков и горок разнокалиберные дети, а рядом молодые мамы на отогретой солнцем аллейке убаюкивали в колясках новый отряд будущих хозяев этих увеселений.

Игорь встряхнул головой и, решив: как шутят шоферы, что хорошая неисправность в автомобиле себя покажет, так и настоящая забота сама проявится, зашагал по переулку вниз, к набережной.

25

Сергея Юсупова после участия в нападении на китайцев никто из группы Абдулло не беспокоил.

Он полностью погрузился в повседневные заботы, тем более что с наступлением весны торговля стройматериалами оживилась. Заказов поступало много, успевай только поворачиваться. Неленивый от природы Сергей с удовольствием разъезжал по району, доставляя заказанные товары. Деловые знакомства день ото дня расширялись, дороги очистились ото льда и снега – работай, не хочу.

Заработанных денег вполне хватало, тем более, что строго соблюдая требования новой веры, Сергей спиртное не употреблял. Хотя, что скрывать, многие на рынке, включая и некоторых мусульман, этому греху предавались. То ли тяжёлая однообразная работа была тому причиной, то ли общая бытовая и семейная неустроенность или полное разочарование и отсутствие каких-либо перспектив, но пили вмёртвую, словно пьют в последний раз. Правда, происходило это не каждый день, но если уж пьянка затевалась, то гудели в своих вагончиках ночь напролёт, до упаду. Кончалось ссорами и драками, но это иногда, зато всегда итогом становилось общее безденежье. Выброшенные в алкогольном задоре рубли, которые до этого зарабатывались нелегко и долго, вместо того, чтобы отправиться электронным переводом на пропитание семей в Таджикистан, Киргизию или на Украину, оседали в карманах местных алкобаронов сверхбарышами за палёную водку.

Сергей, хотя и жалел некоторых пьяниц, особенно из тех, с кем чаще сталкивался по работе, но в целом к проявлявшим подобную слабость начинал относиться всё с большим презрением и их сторонился. Ему казалось, что если уж судьба забросила в чужие края, где надеяться не на кого, то работай, сколько есть сил, чтобы поддержать оставшуюся дома родню, а не губи своё здоровье и не выбрасывай на ядовитое пойло последние копейки.

Поначалу он с теми из ребят, что казались ему посерьёзнее, пробовал разговаривать, чтобы отвадить от выпивки. Его поначалу слушали и охотно поддакивали, особенно с утра, когда надеялись перехватить у него пару сотен на опохмелку. Но убедившись, что Сергей принципиально денег на алкоголь не одалживает, его горячие увещевания стали слушать вполуха, а потом и посмеиваться за спиной, обзывая проповедником.

Сергей обиделся, и начал всё больше отдаляться от окружавших его на рынке людей, с которыми откровенно, по душам, он поговорить не мог, да и не хотел.

Все свободные от поездок вечера он проводил один. Иногда читал, в том числе и Коран. Этот новый томик он купил взамен того, что у него отобрал Абдулло. По-прежнему, многое из прочитанного ускользало от его понимания, но часто повторяющиеся словесные обороты становились узнаваемыми, и ему казалось, что их смысл он начинает постигать. Ему хотелось поехать в дом к Абдулло, просто для того, чтобы поговорить, снова услышать из его уст неторопливые рассуждения, полные глубокого и часто неожиданного смысла, но без приглашения он этого сделать не мог. Оставалось ждать.

В один из дней, неожиданно, как это бывало и ранее, на рынке объявился Тахир и передал, чтобы вечером Сергей приехал к дому Абдулло. Сергей пообещал быть и уже в сумерках припарковался в знакомом проулке. Дома его поджидал Абдулло, который после обмена приветствиями, пригласил Сергея сесть и выслушать его. В комнате, кроме Абдулло, никого не было. Женщины и дети находились на кухне, откуда доносились звяканье посуды и негромкий разговор.