В тени больших вишневых деревьев

– Где Робейко?!

– Не знаю, – пожимая плечами, ответил тот.

– Твою мать… – выругался Сергей, предчувствуя что-то не-доброе, и добавил: – Я пошел искать его. Если что, то я буду в районе умывальника или туалета.

И, сказав это, Сергей, стуча сапогами по камням, растаял в ночной мгле…

«Бл…, надо было не упускать его из виду, – продолжил он на бегу размышления. – Теперь хрен знает, куда его унесло и где его искать. По ходу, его торкнуло неслабо, раз его до сих пор нету… Кто его знает, что с ним сейчас…» И в сознании Сергея промелькнул Гена Ивашов, абсолютно спятивший от канабиса парень из его родной станицы.

Он вспомнил, что как-то раз убирался у себя во дворе, вы-тащив по своему обыкновению колонку на улицу, чтоб можно было слушать музыку. Мимо шел Гена. Он днями напролет шатался по Динской по своей какой-то никому не известной схеме, при этом всегда куда-то очень спешил. Его летящую

146

походку можно было обнаружить в любом уголке станицы в любое время – и он, как всегда, будет куда-то опаздывать. В этот раз, идя по своим чертежам, он летел мимо двора Пожидаева, но, услышав звуки музыки, вдруг остановился и, постояв с ми-нуту, присел на ту самую лавочку под большими вишневыми деревьями. Сергей, заметив Ивашова, сидящего на его лавочке, подумал: «Ни фига себе… Что это в лесу сдохло? Гена сидит».

И, посмотрев на это необычайное явление немного, он даль-ше продолжил уборку во дворе. Через некоторое время пленка на бобине закончилась, музыка перестала играть, и Ивашов рванул с лавочки. Сергей забежал домой, быстро переставил бобину и вновь врубил свой любимый рок на полную. Звуки новой мелодии догнали удаляющегося от двора Гену, и он, крутанувшись на сто восемьдесят, вновь направился к лавоч-ке, спрятавшейся в тени деревьев. Пожидаев, выйдя на улицу, опять заметил Ивашова под вишнями, хотя видел, как тот уходил. Тогда он вернулся в дом и, смотря на Гену, сидящего на лавочке, через окно, выключил музыку. Ивашов посидел не-сколько секунд в тишине и потом вновь рванул осуществлять намеченную им схему. Тут Сергей опять врубил музыку – Гена, практически не меняя темпа, сделал резкий разворот, устре-мившись к лавочке… Так Пожидаев издевался с полчаса над сумасшедшим Ивашовым, который был когда-то нормальным парнем, но однажды, наевшись каши1, совершенно спятил…

И вот сейчас Сергей представил, как Вова Робейко так же по замысловатой схеме, ведомой только ему одному, бродит между палаток. И у него снова вырвалось:

– Бл…! Надо было его не отпускать…

Подбежав к умывальнику, Сергей никого не заметил. Лишь только смятый, раздавленный тюбик зубной пасты валялся в полумраке на дне разрезанной вдоль трубы, служащей вместо раковины. Как-то этот тюбик опять врезался в мозг Пожидаеву,

и он некоторое время рассматривал его, думая, где дальше ис-кать Робейко. Но, ничего лучше не придумав, кроме туалета, который находился в двадцати метрах, пошел по направлению к нему.

1

Каша

–

наркотик,

приготовленный из конопли,

который ели,

как кашу.

147

Туалет смотрел на Сергея бледно -желтыми глазами шести окошек. Свет в нем не выключали по причине постоянной клиентуры и днем, и ночью в связи с проблемами с ЖКТ всего личного состава полка, причем круглогодично.

Войдя в него, Пожидаев в слабом свете, достаточном лишь для того, чтобы только не провалиться в зияющие черные дыры, в самом конце увидел призрачный силуэт, сидящий в позе курицы на жердочке. Что-то подсказывало ему, что это Вова Робейко. И он решительным шагом направился к нему. И, когда до силуэта оставалось несколько шагов и Сергей был уверен на все сто, что это Володенька, и уже открыл рот, чтобы покрыть его матом с ног до головы, как вдруг силуэт повернулся и посмотрел на Пожидаева…

Какая-то волна от пяток до темени пробежала по телу Сергея, подняв все волосы дыбом, даже там, где их не было. Возможно, она же и откинула его на пару метров назад, хотя это спорный момент. Тут могли и ноги поучаствовать. Глаза

у Пожидаева округлились до максимального положения, а полуоткрытый рот, в котором застрял на первом слоге мат, в таком положении так и заклинил вместе со всем телом. Волна, достигнув темени и пошевелив на нем волосы, устремилась об-ратно к пяткам. И когда она была в районе колен, то до Сергея начала доходить суть происходящего… не сразу, потихоньку, секунда за секундой. Параллельно силуэт, повернув голову и увидев Пожидаева, начал как-то уныло подвывать. Наверное, именно это унылое подвывание стало выводить из состояния столбняка Сергея и запустило программу разблокирования его членов и мозга…

Сквозь толстый слой неравномерно, кусками нанесенной какой-то белой краски, похожей на известь, Сергей в тусклом свете стал узнавать знакомые черты лица. И чем больше он вглядывался в них, тем больше понимал – это Робейко.

– Какого хрена? – эта фраза магическим образом оконча-тельно сняла заклятие ступора с его жевательных мышц и тела.

И когда наступила полная ясность происходящего, то По-жидаев закатился со смеху… Пожидаев все смеялся и смеялся. Порой ему казалось, что он сейчас задохнется, и слезы лились

148

у него из глаз. Ему нестерпимо хотелось задать вопрос, но он не мог: первый же произнесенный слог тут же утопал в новой волне хохота…

Но в ответ на этот, казалось бы, заразительный смех, силуэт, оказавшийся Володенькой, почему-то все сильнее и заунывнее стал поскуливать. Наконец, немного успокоившись и прибли-зившись к Робейко, Сергей увидел, что это никакая не известь, а зубная паста, где шматками, где абсолютно в авангардистско-импрессионистском стиле нанесенная на лицо.

– Что у тебя с рожей, Вова? – первый и естественный вопрос задал Пожидаев.

Но Робейко только в недоумении посмотрел на него крас-ными глазами. Очевидно, он был не в курсе того, что у него с лицом, и далее продолжал подвывать.

– Зачем ты рожу зубной пастой намазал? – не унимался Сер-гей. – И какого хрена ты до сих пор сидишь здесь, в сортире?

Вова хотел было что-то ответить, но у него ничего не по-лучилось: язык намертво присох и не шевелился. По глазам было видно, что он прикладывает усилия, но пока с члено-раздельными звуками у него были проблемы, и вместо ответа послышался опять какой-то вой.

– Вова, давай быстро вставай! Тебе под грибок надо! – так и не дождавшись ответа, уже начиная раздражаться, на повы-шенных тонах сказал Пожидаев.

Предприняв гигантские усилия, как ему показалось, и кое-как разлепив язык, Робейко каким-то шепелявым голосом произнес:

– Я не могу встать, я забыл, как… это делать – и заплакал, словно ребенок…

Новый приступ смеха накрыл Пожидаева, и он, задыхаясь от смеха, держась за стену и периодически приседая, направился в сторону выхода. На улице, еле успокоившись, он пошел к умывальнику. Набрав в фляжку воды, Сергей вернулся в туалет. Робейко все так же сидел и подвывал. Он протянул ему фляжку. Вова сделал несколько глотков, только вот вода показалась ему какими-то комками, которые один за другим скатились вниз по пищеводу. Но после этого язык стал свободно перемещаться в

149

ротовой полости, и он уже теперь сиплым голосом проскрипел:

– Что делать, Сергей? Нужно скорую вызывать? – и его лицо приняло страдальческое выражение. При этом несколько кусков уже засохшей зубной пасты отвалилось от его лица.

– Какая скорая помощь? – вновь засмеявшись, ответил Сер-гей и, сняв панаму с головы Вовы, начал лить на нее из фляги.

Робейко вел себя как овца на заклании. Он все с тем же скорбным лицом молча сидел на корточках, лишь изредка хло-пая глазами, а струи воды текли по его лицу, смывая зубную пасту и полностью возвращая Вову в трехмерную реальность…

Но ноги за это время у Робейко так затекли, что теперь он уже действительно физически не мог встать. Это понял Сергей, когда попытался поднять его за плечи. Тогда ему пришлось во-локом вытаскивать Вову на улицу. Минут десять Вова лежал на земле, издавая какие-то звуки: то ли сам с собой разговаривал, то ли с Серегой. Пожидаев его не слушал, он представлял, как завтра будет хохотать весь взвод, слушая его рассказ о ночном происшествии.

Когда кровообращение восстановилось, оживив затекшие мышцы, Володя поднялся вначале на четвереньки, потом на ноги и, еще не веря свершившемуся чуду, робко, как когда-то

в детстве, сделал несколько шажков… Улыбка осветила его белое лицо…

– Так все же зачем ты зубной пастой нанес боевой окрас? – спросил его Сергей. – На очко, как на танк, хотел броситься? – и опять начал хохотать…

– Я не помню, – ответил тот и опять как-то погрустнел.

– Ладно, умойся и иди спать. Дежурство отменяется. Завтра днем отстоишь вместо своего напарника, – сказав это, Пожи-даев пошел в направлении 3-го ПТВ, а Робейко – в сторону умывальника…

150

Глава XII

Вечером, как всегда, накурившись чарса и перекинувшись с бойцами двумя-тремя ничего не значащими и ни к чему не обя-зывающими фразами, Сергей Пожидаев принял горизонтальное положение на кровати. Под действием наркотика традиционно он развил бурную мыслительную деятельность. Гашиш толь-ко поначалу возбуждал в мозгу у Сергея те отделы, которые ответственны за хорошее настроение, а потом он почему-то повергал его в уныние. Распустив достаточное количество слюны, Пожидаев незаметно переходил в философскую ста-дию и начинал размышлять на абсолютно разные темы: от «из чего у рыбы чешуя» до «а есть ли все-таки жизнь на Марсе». В этот раз накрывший Сергея чарс вместе с полумраком палатки под аккомпанемент ненавязчивого гула тюркского наречия не возбудил в нем думы на тему: «Как космические корабли бороздят просторы Большого театра», а заставил размышлять «о непостижимости русской души»…

Он вернул его в прошлое, в Союз, в далёкую Западную Украину, в маленький городок Жмеринка , в 169- ю ВШП1, куда он попал, после того как его призвали в армию. Вроде бы ничего необычного в этой учебке не было, все как у всех: бег всей ротой в ОЗК2 с противогазами на лицах, напоминая своим видом мирно прогуливающемуся гражданскому населению инопланетян, сбежавших со страниц романа Г. Уэллса «Война миров». Практически ежедневная уборка помещений в казарме

с выносом на улицу кроватей, тумбочек, стендов, патриотиче-ских плакатов, цветов в горшках и штор вместе с гардинами; лишь дневальный вместе с тумбой был неприкасаемый, и над его головой незримо висела табличка «Не кантовать». Марш-бросок километра полтора, но только по-пластунски; строевая подготовка до умопомрачения, до тех пор, пока солдат, даже идя ночью в туалет, на автомате, сам не замечая того, шел строевым шагом. Разгрузка и погрузка вагонов, грузовиков, прицепов, по-луприцепов и прочего с цементом, углем, досками, какими-то ящиками, железками, запчастями и еще черт знает чего с черт знает чем во всех уголках этого небольшого городка.

1

169-я ВШП

– 169-я Военная школа поваров.

2 ОЗК – общевойсковой защитный костюм.

151

За целый день службы в учебке «добросовестные» сержан-ты доводили солдата до такой кондиции, что после команды «отбой » еще в полете, когда тело еще не коснулось кровати, он уже спал мертвым сном. И как только боец приземлялся на шконарь, как ему казалось, то он тут же слышал эти страшные слова: «Рота, подъем». В общем, за полгода курсант поварской военной учебки умел прекрасно маршировать, разгружать, за-гружать, убирать до блеска помещения, бегать в противогазе

и без оного и даже ползать километры напролет, но вот только абсолютно не умел готовить пищу и стрелять из автомата.

В 169-й ВШП все знали, что третья часть личного состава по окончании ее поедет выполнять интернациональный долг в далекий Афганистан, а остальные расползутся по европейским странам социалистического лагеря. И только избранные, кто без мыла залез в задний проход офицерам, поедут на Кубу со-ветниками. Это, так сказать, была первоначальная установка, но жизнь внесла свои коррективы.

Шел 1986 год. И только что бабахнул Чернобыль. Экстренно часть бойцов отправили на устранение последствий аварии на АЭС. Надо отдать должное командному составу части, ехать туда предлагали на добровольных началах. Парадокс русской души заключается в том, что желающих подышать радиоак-тивной пылью вызвалось больше, чем требовалось, в несколько раз. Сергей Пожидаев не изъявил желания хапнуть альфа-, бета- и гамма-излучений. И не потому, что он был радикально настроен против атомной физики, нет, а потому, что его, как и почти весь личный состав учебки, унесло в другую сторону: он написал заявление на имя командира части, в котором выразил нестерпимое желание исполнять интернациональный долг…

«Просите – и дано будет; стучите – и отворят вам», – сказано в одной очень мудрой и древней книге. По этому изречению выходило, что называется, «сам напросился». Не прошло и недели с момента интернационального порыва Сергея в виде заявления, как он уже точно знал, что пренепременно отдаст свой «долг» афганскому народу…

152

***

Несмотря на то, что была середина ноября 1986 года, в городе Чирчике, что под Ташкентом, стояла сухая и жаркая погода. На одном из пустырей, в двух километрах от города, было рас-кинуто множество двадцатиместных военных палаток. Возле них, ближе к дороге, чадили походные кухни, около которых суетилось человек пятнадцать солдат-поваров.

Если вы взберётесь на одну из кухонь образца ПК-130, то вашему взору предстанет бесконечная брезентовая даль цвета хаки из стройных рядов прямоугольников, между которыми сонно шарахались молодые люди, облаченные в военную одеж-ду. «Брезентовая даль» по периметру была обнесена тонкой нитью – забором из колючей проволоки. Это – сборный пункт, находящийся на территории Туркестанского военного округа, куда после учебок со всего Советского Союза съезжались и слетались новоиспеченные специалисты различных военных профессий, чтобы потом после распределения улететь на военно-транспортном самолете «Ил-76» в одну из провинций Афганистана выполнять тот самый интернациональный долг, который так жаждал исполнить Сергей.

В одной из палаток примерно в середине этой «брезентовой дали» лежал в ожидании исполнения этого долга, постелив на деревянный щит шинель, новоиспеченный военный повар Се-рега Пожидаев. Рядом с ним на таких же «кроватях» томились

в таком же ожидании его братья по поварёшке из 169-й ВШП. Шел примерно девятый или десятый день голодовки. Ново-

испечённые военные повара, конечно же, не протестовали, да и тогда это было еще не в моде. Просто головотяпство в Воору-жённых Силах СССР всегда было на высоком уровне. И этой вынужденной голодовке предшествовали события, которые сейчас, по прошествии года, погрузили Пожидаева в размыш-ления о тайнах русской души. А может, это просто следствие тетрагидроканнабинола – действующего вещества гашиша, взметнуло его душу до таких высот. И кто знает, если б он еще сверху врезал бы браги, то, может, долетел бы до классика английской литературы: «Быть или не быть…».

Сухпаек на три дня, полученный при отъезде из учебки, военные повара съели в аэропорту во Львове, до которого

153

доехали на поезде. По каким-то неведомым причинам они никак не могли улететь, хотя погода стояла хорошая. В конце концов, насидевшись, належавшись и набродившись по залу ожидания аэропорта, на четвертые сутки они все же стартанули

в Ташкент. Летели красиво – отдельным бортом, на «ТУ-154», двадцать пять человек. Далее электричка, потом пешком по ночному Чирчику. И – вот он, военный полигон, с наспех уста-новленными палатками.

Когда они прибыли, уже была глубокая ночь. В сплошной тьме их поводырь-прапорщик каким-то сверхъестественным образом нашел среди сотен палаток их. Хотя, скорее всего, это была первая попавшаяся пустая палатка. Проснувшись утром, будущие повара столкнулись с тем, что в лагере полная анар-хия: никакого подъема, построения и прочей военной муштры, от которой в учебке хоть волком вой. Никто их не тревожил, хотя было уже около девяти утра.

Армейский закон: «Поближе к кухне, подальше от началь-ства», а точнее, его первая часть, сразу завладел умами будущих воинов-интернационалистов, т.к. они не ели уже больше суток. Когда они вылезли из палатки, их глаза резануло и то, что по лагерю совершенно свободно шатались солдаты в абсолютно расхлябанном виде. И после полугода железной дисциплины выглядело это как-то противоестественно. Но был еще один нюанс, делавший картину, представшую перед ними, еще бо-лее непривычной: девяносто процентов солдат были узбеки, таджики, туркмены. Последнее объяснялось просто: сбор на-чался недавно, и территориально военные учебки Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана находились ближе к полигону, поэтому они прибыли первыми.

Один из поваров спросил у проходившего мимо узбека:

– Брат, а где здесь столовая? – и улыбнулся.

Узбек остановился, смерил взглядом бойца, выругался на своем языке и, плюнув под ноги повару, вальяжной походкой пошел дальше. Не ожидав такого поворота и совершенно опе-шив, знаток всех тайн вкусной и здоровой пищи стоял и хлопал глазами, не зная, что ему делать. Но тут из-за другой палатки вынырнул солдат славянской наружности, и его внешность вывела пищевого кудесника из ступора.

154

– Брат, а где здесь столовая? – обратился он к нему с тем же вопросом, но уже не улыбаясь, грешным делом думая, что его улыбка так подействовала на азиата.

– А вы откуда, пацаны? – ответил тот на еврейский манер вопросом на вопрос.

– Из Жмеринки, Западная Украина, повара…

– А-а, – сказал солдат славянской наружности. – Столовая там, – и указал рукой направление. – Но только это порожняк, не советую туда ходить.

– Почему? – удивился уже другой повар, вступая в разговор.

– А сколько вас? – опять вопросом на вопрос встретил сла-вянин нового собеседника.

– Двадцать пять, – торжественно произнес другой повар, как будто делал ставку в покере.

– Маловато, – буркнул солдат и поморщил носом. – Но все равно идите в столовку все вместе, – и, не дождавшись сле-дующего вопроса, исчез в проеме между палатками, оставив будущую пищевую опору всей 40-й армии в недоумении…

Пищевые монстры двинулись по центральному проходу в показанном направлении, пребывая в некой прострации после разговора с парнем славянской наружности и поведения узбека. Шли они примерно метров семьсот. Навстречу попадались практически только представители азиатских народов, и очень часто в их глазах угадывалось какое-то презрение, а в спину летели негромкие ругательства на тюркском наречии.

Надежда 40-й армии на вкусную и здоровую пищу всем со-ставом встала как вкопанная, когда они вышли за территорию палаточного городка. Их взору предстала эта новая картина… Столовая оказалась вовсе никакая не столовая. Под откры-тым небом в ряд стояли семь или восемь ПК-130, причем не-которые из них работали на дровах. Очевидно, оборудование для использования солярки в качестве топлива было испорчено. Но не это вбило в землю мастеров кулинарного искусства, а огромная очередь, опять же, состоящая из азиатского народона-селения. Постояв с минуту в нерешительности, отряд военных

поваров двинулся в сторону «столовой»…

Стоя в конце огромной очереди, напоминавшей гигантскую змею цвета хаки, которая лишь изредка подрагивала, они впол-

155

голоса переговаривались между собой, периодически звякая пу-стыми котелками. Напряженная обстановка незримой пеленой просто висела в воздухе, усиливаясь мерным гулом тюркского наречия, которое, смешиваясь со звуками, исходящими от тех же пустых котелков, слышалось им как «гыр-гыр-гыр». Чем громче было это «гыр-гыр-гыр», тем сильнее пелена напря-жения давила на военных поваров, переходя в предчувствие неизбежного конфликта.

Напряжение буквально скакануло, словно плавная синусои-да внезапно сделала гиперболический максимум на мониторе осциллографа, после того как все увидели, что сразу на трех походных кухнях повара захлопнули крышки. Это означало только одно – каши на всех не хватит. Гигантская змея цвета хаки как будто проснулась от этих хлопков закрывающихся крышек на ПК-130 и пришла в движение. Её мерное дыхание «гыр-гыр-гыр» сменилось на агрессивное шипение, заполнив брезентовую долину чем-то тревожным, недобрым…

Вновь подходившие узбеки, таджики, туркмены вставали в очередь внаглую перед поварами, приветствуя своих земляков обниманием и похлопыванием по плечу, делая вид, что в упор не видят бойцов из 169-й ВШП, как будто их не существует.

У азиатов есть хорошая пословица про последнюю соло-минку, которая переламывает хребет верблюду. И именно этой «соломинкой» стал тот узбек… Когда он хотел встать впереди новоиспеченных поваров, то один из них попытался придержать наглеца, выставив руку и тем самым преградив тому путь, при этом произнеся:

– Брат, очередь сзади!

Узбек сделал круглые глаза от такой непомерной наглости, как ему показалось, и с таким же полным возмущения лицом плохо по-русски с остервенением прошипел:

– Э-э… Рюки… убраль, – подкрепив эту фразу ругательством на родном языке.

Но повар, не убирая рук, спокойным, твердым голосом по слогам повторил:

– О-че-редь сзади, – и на его челюсти забегали желваки. Узбек был довольно щуплого телосложения и невысок ро-

стом. Но тем не менее без всякого предупреждения он нанес

156

удар в область головы повару. Только его худенькая ручка, очертив в воздухе замысловатую петлю, так и не встретив никакого препятствия , вернулась обратно. Повар не только владел поварешкой, но и неплохо орудовал кулаками, являясь перворазрядником по боксу. Увернувшись от, казалось бы, неожиданного удара, он, скорее всего, автоматически нанес противнику короткий и резкий джеб в челюсть. Раздался не-громкий щелчок, и узбек вопреки законам физики начал, как в замедленной съемке, заваливаться вперед на поваров. Пацаны расступились, и он ничком рухнул на землю, лишь только котелок в его руке глухо звякнул…

Гигантская змея цвета хаки , еще сильнее зашипев, стала сворачиваться в кольцо. Только не вокруг своей головы, как и положено, а, нарушив законы природы, вокруг своего хвоста, который был светлее на ее теле, – двадцати пяти мальчишек из 169-й ВШП. Были и другие «светлые пятна» на теле змеи, но они либо оставались на месте, либо ретировались в сторону палаточного городка, делая её совершенно однотонной…