Судьба солдата

Грачева в зале не было. Его интересы представлял молоденький адвокат. На вопрос суда, почему на заседание не прибыл сам Грачев, он встал с места и протянул председательствующему судье лист бумаги. Судья быстро пробежал глазами по документу и отложил его в сторону.

– Грачева не будет, он сейчас находится в служебной командировке. Его интересы будет представлять адвокат Гаврилов.

Возражений не последовало. Адвокат, нанятый Грачева, зачитал жалобу. В конце он попросил суд не рассматривать поданную кассационную жалобу и оставить решение Военного трибунала в силе.

Сердце Крылова екнуло и замерло в ожидании решения. Он сидел и внимательно следил за перебранкой адвокатов, которая, как правило, всегда прерывались голосом председательствующего. Вскоре суд перешел к заслушиванию свидетелей. Все они, как один, утверждали только одно – что в тех условиях, которые сложились на тот момент в Афганистане, Крылов не мог посадить Грачева в вертолет, в котором находились раненые бойцы. Этот вертолет и так был сильно перегружен и мог не подняться в воздух. Во-вторых, на подлете был еще один вертолет, и никто тогда не мог просто предположить, что он может быть обстрелян моджахедами.

Наконец, суд предоставил слово его бывшему заместителю Белоусову. Андрей подошел к трибуне, опираясь на трость. Александр видел, каких больших усилий ему стоило это сделать. Он долго молчал, стараясь восстановить дыхание. Он с замиранием в сердце стал слушать его выступление. Все собравшиеся в этом зале хорошо понимали, что от его выступления зависит все: оправдают ли его или обратно отправят в колонию.

Начал он довольно тихо и судья, прервав его выступление, попросил говорить громче. Крылов понимал, что громко говорить ему сложно, полученное им ранение легкого не позволяло говорить громко. Однако он, пересилив себя, стал говорить громко. Речь его с каждой минутой становилась все громче и громче, а обвинения в адрес полковника Грачева – все серьезней и серьезней.

– Уважаемый суд! Когда мы поняли, что остатки нашего отряда намертво заблокированы превосходящими силами противника, полковник Грачев в присутствии меня обратился к Крылову с предложением прекратить вооруженное сопротивление и сложить оружие. При этом он говорил нам, что вернуться обратно на родину нам должен помочь Красный крест или Красный полумесяц. Именно в этот момент, старший лейтенант Крылов напомнил ему, что бывает с трусами и паникерами на войне. Никаких прямых угроз оружием Грачеву не было, это я утверждаю точно.

Выслушав его, суд объявил о перерыве на два часа. Мимо Александра прошли все его боевые товарищи, каждый из которых старался всячески подбодрить его, кто своим взглядом, а кто и словами. Последней мимо него прошла Максимова. Глаза ее были полны слез и жалости. Она, по всей вероятности, только здесь, в зале суда, услышала об обстоятельствах этого дела и поняла всю суть этих незаконных обвинений.

– Я люблю тебя, Крылов, и буду любить всегда, чтобы ни случилось с тобой, – произнесла она и протянула к ему свою руку, сквозь прутья решетки.

– Не положено, – строго произнес конвоир. – Проходите, гражданочка. Останавливаться около осужденного нельзя.

Она убрала свою руку и, взглянув на конвоира, прошла дальше.

* * *

Через два часа суд снова приступил к своей работе. Заслушав возражения адвоката Грачева, высказанные в адрес выступивших свидетелей, суд оставил их без особых комментариев. Наконец судьи переглянулись и отправились в совещательную комнату.

Сердце Крылова учащенно забилось в груди, а он моментально покрылся испариной, словно пробежал без тренировки несколько километров. Он почувствовал каждой клеткой своего тела огромное напряжение, которое повисло в зале.

Александр попытался заговорить с присутствующими в зале бойцами, однако дежурный конвой быстро пресек эту попытку. Они просто вывели его из зала заседания и завели в соседнее пустующее помещение. Один из конвойных протянул Крылову сигареты.

– Кури, старлей, – добродушно произнес он. – Если все, о чем говорили эти люди, правда, то я снимаю перед тобой свою шляпу. Ну и мразь этот полковник, и как таких людей только земля носит.

Он прикурил и посмотрел на ребят из конвоя. Все они были молодыми и многие из них даже не представляли, что значит – вот так просто оказаться на войне, в полном окружении.

– Слышишь, старлей? – снова обратился к нему конвойный, который угостил его сигаретой. – А правительственные награды у тебя были?

– Да. Два Ордена Красной звезды, Боевого Красного Знамени, медали. Был представлен еще к одному, но не получил, так как арестовали.

Они восхищенно посмотрели на него. Они были солдатами и хорошо понимали, что просто так наградами наше государство не разбрасывалось.

– Чай, будешь? – неожиданно спросил его один из конвойных. – Сейчас я тебе налью в эту кружку.

Он протянул Крылову металлическую кружку с чаем. Он сделал несколько глотков и поставил ее на стол, так как в этот момент в помещение вошел старший наряда и приказал завести его обратно в зал заседания.

Как только конвой завел его в зал, открылась дверь совещательной комнаты.

– Встать! Суд идет – подала команду секретарь.

Все встали с мест. Трое судей прошли за стол и молча сели. В этот момент напряжение достигло своего апогея. В зале стало вдруг так тихо, что было слышно, как тяжело дышал председательствующий судья. Александр тоже замер, ожидая вердикта.

– Я не буду читать все решение, – произнес судья. – Оглашу лишь постановляющую часть. Итак, решение Верховного суда СССР – признать гражданина Крылова невиновным, вернуть ему воинское звание старшего лейтенанта, а также вернуть заслуженные им правительственные награды. После получения решения суда на руки, гражданин Крылов вправе обратиться в Министерство обороны СССР с рапортом о восстановлении его на воинской службе.

Крылов сначала не поверил тому, что услышал. Ему показалось, что судья пошутил. Слезы невольно брызнули из его глаз, и комок счастья подкатил к горлу, мешая ему нормально говорить.

– Конвой, освободите гражданина Крылова! – произнес судья и, улыбнувшись, посмотрел на него.

Александр сделал шаг и попал в объятья друзей. Все они жали ему руки, обнимали, целовали. Освободившись от объятий, он устремился к Ольге, которая по-прежнему сидела на лавочке и плакала, в этот раз от радости. Он крепко обнял ее и поцеловал в губы.

– Спасибо тебе, Оленька. Если бы не ты …

Он не договорил, ее маленькая ладонь закрыла его рот.

– Это – не я. Это все сделали твои боевые друзья. Я лишь нашла их и собрала здесь, в этом зале.

– Мужики! – громко произнес Белоусов. – Я думаю, надо отметить этот день, день, когда нашему командиру возвратили его честное имя.

– А заодно отметим и возможную его свадьбу! – произнес кто-то из бойцов.

Они дружной толпой вышли из здания суда и направились в ближайшее кафе отметить этот долгожданный для него день свободы.

* * *

Солнце с трудом пробивалось сквозь сетку зелени. Рядом со скамейкой играли дети, оглашая парк своими звонкими головами. Мимо них проходили взрослые степенные люди, бросая на них свои любопытствующие взгляды.

– Извините, а что было дальше? – спросил я у Крылова и с нескрываемым интересом посмотрел на него.

Он грустно улыбнулся и, загасив свою сигарету, бросил ее в стоящую недалеко от них чугунную урну.

– А ничего. Понимаете, ничего, – произнес он и тяжело вздохнул.

– Как так – ничего? – удивленно спросил я его. – Такого не бывает.

– Я надеюсь, вы поймете меня. Я больше года добивался возврата мне моих заслуженных наград, восстановления звания. Около года я пытался восстановиться на службе, но везде получал отказ. Многие начальники намекали мне на судимость, другие делали загадочное лицо и упорно молчали. Наконец, я понял, что, никогда, не смогу восстановиться в рядах армии. Нужно было что-то предпринимать. Я ходил по замкнутому кругу. Мне нигде не отказывали в приеме на работу, но почему-то всегда мне предлагали самый худший из вариантов. Вскоре развалился Советский Союз, а затем стала потихоньку валиться вся наша армия и идеология.

– А что стало с Максимовой Ольгой? Вы поженились?

– Да. Мы прожили с ней два счастливых года. Я очень благодарен ей за ее поддержку. За все это время она ни разу меня, ни в чем не упрекнула.

Крылов сделал паузу и, достав из кармана сигареты, снова закурил. Я видел, как дрожали от волнения его пальцы. Прикурив, он продолжил:

– Оля умерла при родах, так и не сумев родить мне мальчика. В ее смерти были виноваты врачи. Она рожала в ночь с тридцать первого декабря на первое января. Врачи справляли Новый год, и им было не до моей жены. Я тяжело перенес эту утрату. Вслед за ее смертью, я потерял и временную работу. Мне приходилось перебиваться случайными заработками. Мыл машины, работал охранником, охранял по ночам киоски коммерсантов. Пробовал сам заняться бизнесом, не получилось. Тогда я понял, что бизнес – это не для меня. Вскоре умерла моя мать. Я остался один. Запил, но вовремя остановился. Не буду скрывать, были предложения от лидеров группировок, сулили большие деньги…

Он снова замолчал. Сделав глубокую затяжку, он продолжил:

– Снова попробовал восстановиться в армии, но в очередной раз ничего не получилось. Я и мой боевой опыт оказались не нужны российской армии, ведь воевать на тот момент она ни с кем не собиралась. Чисто случайно я встретил своего знакомого по Афганистану. Он так же, как и я, мыкался без работы. Посидели с ним, выпили, вспомнили Афганистан и решили поехать с ним в Приднестровье, где тогда шла война. Там наши пути на время разошлись. Меня назначили командовать спецподразделением, а он пристроился при штабе. Воевали мы недолго. Россия ввела свою четырнадцатую армию на территорию непризнанной республики, и генералу Лебедю удалось приостановить эту войну.

– А что было потом?

– Вы, наверное, догадались и сами. Потом была Югославия. Мы с товарищем воевали против хорватов. Воевал я неплохо, за что и получил две высшие награды Республики Сербии. Там же был ранен в бедро. Когда вышел из госпиталя, война закончилась, и мы, русские потянулись кто куда. Были приглашения из Франции и ряда других стран, которые нуждались в иностранных наемниках. Неожиданно для себя узнал, что нахожусь в международном розыске, как военный преступник. Видимо, хорваты узнали обо мне то, что не должны были знать. Около года скрывался, менял одну страну на другую, пока не понял, что нужно возвращаться домой, на Родину. Уже здесь я узнал, что розыск в отношении меня прекращен. Через друзей сумел вернуться сначала в Украину, где прожил около года. Там же приобрел фальшивый паспорт с новой фамилией. Через полгода вернулся в Россию. Здесь получил новый российский паспорт.

– Значит, сейчас вы живете по чужим документам?

– Почему – по чужим? Паспорт сейчас у меня нормальный, правда, фамилия там не моя.

– Почему Вы не хотите восстановить свою действительную фамилию?

– А зачем она мне? Я за эти годы уже и забыл, как она звучала. Да и рассчитывать на помощь государства мне не приходится. Кто я для него? Лишь пыль на его сапогах. Протер, и нет ее. Да и родина уже давно вычеркнула меня из своих списков. Ей не нужны герои, ведь так всем проще.

– Можно еще спросить? А как сложилась судьба у полковника Грачева? Вам не приходилось больше с ним встречаться?

– Встречаться не приходилось, но слышать о нем я слышал. Когда я воевал в Приднестровье, он, по слухам, служил при штабе четырнадцатой армии. Как у него дальше сложилась судьба, я не знаю.

– А как Катя?

– Не знаю. Слышал, что вышла замуж. Муж служил в посольстве в одной из южноамериканских стран.

Он замолчал, а затем, поднявшись с лавочки и прихрамывая на правую ногу, медленно направился к остановке трамвая. Я проводил его сгорбленную фигуру взглядом, пока она не затерялась в толпе людей. Я медленно шел по улице города, не замечая идущих мне навстречу людей. Его рассказ буквально потряс меня, а если сказать правду, то я был просто потрясен этой человеческой и солдатской трагедией.

ЭПИЛОГ

Человеческая память избирательна, многие некогда яркие события нашей жизни уходят из ее цепких объятий, другие же намертво застревают в ней. Как-то, просматривая медицинскую литературу, я наткнулся на интересный термин – посттравматический стрессовый синдром. Любопытство заставило меня порыться в медицинском справочнике, и я нашел определение: «Посттравматический синдром – депрессия во всех ее проявлениях, гнев, злость, чувство вины, омертвение души человека, навязчивые идеи, отчуждение, чувство ранимости и обостренной справедливости». Эта информация шокировала меня. Тысячи молодых людей, прошедших Афганскую войну и выживших, оказались безнадежно душевнобольными, страдающими синдромом, который впоследствии назовут «афганским». Около трех десятков лет прошло с окончания Афганской войны. Много это или мало, не берусь судить об этом. Люди говорят, что у каждого поколения есть свои памятные даты, как и своя война. За спиной моего деда была первая мировая, а затем Гражданская война. У отца – Финская и Великая Отечественная войны, а для моего поколения мальчишек, рожденных в 50–60-е годы прошлого столетия, – Афганская. Война, которая шла около десяти лет, теперь легко умещается на одной страничке учебника современной истории. Всего две даты: начало и окончание войны, и все. Мы почему-то стесняемся этой войны, пытаемся умолчать о ней, словно не было тех ста тринадцати месяцев боев, полных героизма и мужества. Говорят, что народ, забывающий свое прошлое, лишен будущего. Возможно, это так, но я сомневаюсь. Потеря памяти – это тоже одно из проявлений болезни души, изувеченной той же войной, о которой я хотел рассказать на страницах этой книги. Война – это пир садистов и колыбель героев одновременно. Для большинства участников войны – это борьба за то, что они понимают под справедливостью, но для многих это еще и что-то другое. Война есть война, где героизм, взаимовыручка и боевое братство уживались с грабежами, выстрелами в спину, жестокостью. Бессмысленно спорить с историками и политологами о справедливости этой войны, каждый из них в подобной дискуссии будет прав по-своему. Ведь даже самое страшное преступление всегда можно попытаться оправдать, прикрыв его громкими лозунгами. У каждого из нас – своя правда, которая может разительно отличаться от правды другого. Размышляя о правде войны, о ее необходимости спустя десятки лет, я уверен, что принятое «кремлевскими старцами» решение о вводе войск в Афганистан было губительным для нашего государства, в ходе этой войны погибли десятки тысяч советских ребят, и сотни тысяч афганцев. Я хорошо помню первые репортажи из Афганистана: толпы ликующих людей на улицах Кабула. Мы тогда верили, что несем этой стране свободу, знания, мир и дружбу. Почему-то хотелось верить, что там, в горах и песках Афганистана, в Кабуле и Баграме мои сверстники действительно выполняли свой интернациональный долг, защищали интересы нашего необъятного государства и дружественного нам Афганистана. Однако даже сейчас, через столько лет, я не могу ответить на вопрос: в чем именно заключался тот интернациональный долг? Не стоит искать людей, развязавших эту войну, – их нет и спросить с них за тысячи смертей невозможно. Надеюсь, что наш опыт – живых и мертвых пригодится вам, читающим эти строки. Ведь война никогда не заканчивается. Говорят, что война – правда обмана, что она заканчивается лишь тогда, когда умирает последний солдат или исчезает человеческая память. Статистика утверждает, что к 2060 году умрет последний солдат Афганской войны. Интересно: 10 лет войны и 100 лет человеческой памяти. Нам осталось не так уж и много, чтобы сохранить правду об Афганской войне, в которой погибли 14453 солдата и офицера Советской Армии, 469685 военнослужащих получили ранения и стали калеками и инвалидами. Вдумайтесь: за каждой единицей – человеческая трагедия, слезы матерей, не рожденные дети. Я хочу, чтобы мы никогда не забывали о солдатах и офицерах, которые полегли на выжженной солнцем афганской земле за непонятные им государственные интересы.