Судьба солдата

– А я не хочу, гражданин начальник, прибиваться. Меня не устраивает ни тот, ни другой берег. Это государство оттолкнуло меня от себя и сделало из меня преступника.

– Но, но, Крылов. Ты мне антисоветчину здесь не гони. Здесь нет случайных людей, и ты здесь – тоже не исключение. Я знаком с твоим делом и хорошо знаю, за что ты сидишь.

Александр замолчал, так как спорить с начальником отряда было бесполезно. У каждого из них была своя правда.

– Разрешите мне идти, гражданин начальник, – тихо обратился он к офицеру.

– Свободен, – коротко ответил он ему и тоже направился к выходу из туалета.

* * *

Прошло еще два месяца ожиданий. Крылов ложился спать и вставал с одной лишь мыслью, что его вызовут в администрацию колонии и сообщат дату рассмотрения его жалобы. Наконец, в конце июля его вызвал к себе начальник учреждения. В его душе все затрепетало, сердце громко застучало, и он на обмякших ногах направился в специальный отдел колонии. Зайдя в спецотдел, Александр сразу же прошел в кабинет начальника колонии.

– Здравствуй, Крылов, проходи, присаживайся, – произнес полковник и указал ему рукой на стул. – В спецотделе был?

Александр прошел вперед и сел на предложенный им стул и кивнув головой.

– Кури, – предложил ему начальник учреждения и протянул ему пачку болгарских сигарет «Интер».

Он давно не курил дорогих и престижных сигарет и поэтому протянул руку и взял одну сигарету.

– Кури, кури, не стесняйся, Крылов, – произнес полковник и пододвинул ему коробок спичек.

Александр прикурил и затянулся полной грудью. После сигарет «Памир», «Интер» показался ему травой. Он посмотрел на начальника и, загасив сигарету пальцами, положил ее в пепельницу.

– Что, не нравится? – поинтересовался он у Крылова.

– Не то, чтобы не понравились, просто не привык к этому табаку. Слабый он, да и вкуса у него нет. Так, трава, и не более.

– Ты знаешь, Крылов, почему я пригласил тебя к себе? Я вижу, ты догадался об этом. Завтра тебя перевезут в Москву. На следующей неделе состоится заседание Верховного Суда СССР по твоей жалобе, а вернее, по жалобе твоих бывших бойцов, которые посчитали, что ты был осужден незаконно.

– Извините, гражданин начальник, судить воюющего человека по гражданским законам, наверное, неправильно. Поэтому я и хочу, чтобы суд поставил в этом деле свою жирную точку. Можно еще один вопросик? Скажите, вы всех так провожаете на пересуд, или только меня?

– Ты знаешь, Крылов, я никогда практически не встречаюсь с заключенными, которых этапируют на пересмотр дел. Ты у меня – первый. Я хотел посмотреть на тебя, на человека, которого, возможно, оправдают и которого почему-то так боятся отдельные люди из Москвы.

– И как?

– Да, никак. Человек как человек, ничего особенного. Мне Антипов докладывал о тебе, и я представлял тебя совершенно другим. Ты знаешь, Крылов, что в колонии можно сломать любого человека. Можно запугать, можно обласкать – и он твой, но ты, по-видимому, действительно честный человек и не стал хвататься за положение в зоне и за это я тебя уважаю. Постарайся, Крылов, не возвращаться сюда из Москвы.

– Спасибо, гражданин начальник.

– А сейчас иди. У меня много работы.

Александр повернулся и вышел из его кабинета.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Весна

Все повторялось с обратной последовательностью. Машина для перевозки заключенных, путь от учреждения до железнодорожного вокзала, тупик, надрывный лай собак, сидящие на корточках заключенные с закинутыми руками за голову.

– Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте расценивается как попытка к бегству! Конвой стреляет без предупреждения и на поражение! – произносит молоденький паренек с блестящими на солнце хромовыми сапогами.

На его плечах все те же погоны лейтенанта внутренних войск. Все та же наглая ухмылка и сигарета в зубах. Где-то вдали раздался гудок тепловоза, и люди, до сих пор молча сидевшие на корточках, почему-то заволновались. Они, словно по чьей-то команде, повернули головы в сторону раздавшегося гудка тепловоза и с замиранием сердца стали пристально всматриваться вдаль, туда, где, сверкая на солнце, словно две стальные спицы, переплетались и уходили вдаль железнодорожные рельсы. У всех словно по немой команде усиленно застучали сердца. Никто из них не знал, что их ждет там, вдали, куда скоро умчит их тепловоз.

Солнце пекло спину Крылова, но это было уже совсем другое солнце, не такое яркое и жаркое, как в далеком Афганистане. Александр хотел сменить положение тела, но грозный окрик сержанта из конвоя, заставил его вжать голову в плечи. Опыт, приобретенный им в колонии, подсказывал ему не делать этого. Снова раздался протяжный для кого-то тоскливый, а для него радостный гудок локомотива.

Тепловоз появился совершенно с другой стороны. Он приветливо загудел и остановился напротив него, таща за собой два специальных вагона для перевозки заключенных.

– По моей команде, по одному бежите к вагону! Задача ясна?

Все молчали, так как хорошо знали, чем может обернуться подобное учение. Офицер начал выкрикивать фамилии заключенных. Названный вскакивал с корточек, быстро хватал свой мешок и, словно пуля, летел к входу в вагон, где его ожидали уже двое конвойных солдат.

Его фамилию лейтенант, выкрикнул последней. Крылов быстро вскочил на ноги и, схватив свои небогатые пожитки, побежал к ожидавшим его конвоирам.

– Куда его? – спросил один из них вышедшего из вагона офицера. – Он же с «красной» зоны, его же не посадишь со всеми?

Офицер посмотрел на Александра. Взгляд его был настолько тяжелым, что он невольно опустил свои глаза.

– Можете посадить его к себе, если он вам так понравился, – произнес он и громко засмеялся. – Сажайте этого педераста в общий отсек. Посмотрим, доедет он до станции назначения или нет, здесь купейных мест нет.

– Но они его порежут, если узнают, что он красный, – произнес все тот же солдат.

– Одним предателем просто станет меньше, – произнес офицер. – Скажем, что не посмотрели в документы и посчитали его обычным заключенным. Что смотрите, в первый раз, что ли?

– Пошел! – скомандовал солдат и больно ткнул Крылова в спину стволом автомата.

Он быстро поднялся и побежал по коридору в дальний конец вагона, где стоял конвоир со связкой ключей в руке. Стоило Александру только войти в свой «отсек», как за ним закрылась решетка. Заметив свободное место, он сразу же направился к нему.

– Так это «красноперый»? – спросил его мужчина в годах, лицо которого пересекал большой и глубокий шрам, а на веках его красовалась синяя татуировка – «Не буди». – Братва, я не поеду с этим красным. Мне это за падло! Меня же опустят за это свои же!

Крылов молча сел в угол и стал наблюдать за этим блатным, так как он представлял наибольшую опасность для него.

«Откуда они узнали о том, что я из тринадцатой колонии?» – подумал он, хотя был хорошо осведомлен, как отлично работает арестантская почта.

– Ты, похоже, не слышишь меня, «петушок» – красненькая бородка? Это я к тебе обращаюсь? Мне «западло» сидеть рядом с таким, как он, и дышать с ним одним воздухом!

Это было, похоже, уже на обращение к зекам, которые сидели вдоль стены вагона и с интересом наблюдали предстоящий спектакль. Все повернули головы и посмотрели на Александра. Похоже, они оценивали его физические возможности, если начнется заваруха в их отсеке. А в том, что это обязательно произойдет, Крылов уже не сомневался.

* * *

Александр сидел и считал, сколько их может ввязаться в эту драку. Судя по их лицам и взглядам, которые они бросали друг на друга, таковых было от силы четыре человека.

«Господи! Пронеси! Я не хочу драться, – подумал он. – Этого еще не хватало, чтобы они убили тебя или ты раскрутился еще на один срок, ведь через две недели у тебя суд».

– Ну, ты, арестантская вошь, может, уступишь место уважаемому сидельцу? Ведь твое место у параши! – произнес все тот же осужденный с татуировками на веках.

Он снял с себя кирзовый сапог и запустил им в Крылова.

– Ты, что глухой, петух?

Александр промолчал. Тогда он снял с себя второй сапог и снова запустил его в него.

«Боже! За что?» – подумал он, наблюдая, как из дальнего угла поднялся мужчина.

Он посмотрел сначала на него, а затем перевел свой взгляд, на мужчину с татуировкой.

– Чего смотришь, Бобон? Может, тебе приятно делить площадь с этим угловым соседом? Ты блатной или, может, тоже в мужики подался? Расскажи кому, что Бобон делил свою хату с красным, никто не поверит!

Чтобы как-то сравнять свои шансы и не быть забитым ногами в своем углу, он поднялся из своего угла.

«Куда он может меня ударить? – подумал он. – Наверняка, попытается ударить в голову. Судя по его габаритам, он хочет одним ударом решить этот вопрос».

Заключенные притихли. Десять пар глаз уставились на него, прикидывая его шансы в этой драке.

«Эти двое – явные лидеры, и если их устранить, то остальные вряд ли впишутся в эту драку, так как, похоже, что они не блатные» – решил он, глядя на лица заключенных.

Мужчина сделал шаг в его сторону. Он снова посмотрел на мужчину, а вернее, в его глаза, которые налились кровью. Рассчитывать на то, что он пожалеет его, уже не приходилось. Он сделал еще один шаг. На его лице появилась победная ухмылка. Ухмылка, но не победа. Собрав все свои силы, Крылов ударил его в область кадыка. Он захрипел, словно раненный бык и, схватившись руками за горло, медленно осел у ног мужчины своего приятеля. Это оказалось столь неожиданным для наблюдавших за этим поединком мужчин, что никто из них не проронил и слова.

– Ну, кто еще из вас хочет испытать подобное, – спросил он и обвел всех взглядом. – Ты? Ты? А, может, ты?

Все молчали. Он сделал шаг в сторону мужчины с татуировкой на веках. Он испугано закрыл голову руками, словно предчувствуя его удар. Александр ударил его по лицу промеж его рук. Он по-женски ойкнул и стал лихорадочно вытирать кровь со своего лица.

Александр повернулся и вернулся на свое место.

– Кому здесь не нравится, пусть ломится отсюда, – произнес Крылов. – Держать никого не буду.

Первым к решетке бросился мужик с татуировкой на веках.

– Конвой! – что есть силы, закричал он. – Конвой!

К отсеку подошел сержант и посмотрел на окровавленное лицо мужчины.

– Что орешь? По морде хочешь получить?

– Пригласи офицера!

– Бегу и падаю, – ответил ему сержант. – Я же спросил тебя, что тебе надо?

– Позови командира! – снова закричал он ему. – Ты, что по-русски не понимаешь!

Сержант исчез и вскоре появился в сопровождении начальника конвоя.

– Что случилось? Ты что людям отдыхать не даешь?

– Гражданин начальник, переведите меня в соседний отсек. Я не могу здесь сидеть с этим «красноперым»!

Лучше бы он этого не говорил, так как эта цитата моментально вывела офицера из себя.

– Что, не нравится, козел вонючий? Хотели опустить мужика, не получилось? Ты же сам меня просил об этом, чтобы я тебя посадил с ним в один отсек. Авторитет хотел свой поднять! Что не получилось? Что смотришь, вошь арестантская? Пусть теперь он вас научит, как нужно жить в этой жизни.

Он демонстративно повернулся и, сверкнув своими блестящими сапогами, направился обратно.

* * *

Ему сначала показалось, что он может праздновать свою победу. Но это скорей была не победа, а подписанный себе смертельный приговор. Что он мог сделать один, в забитом под завязку блатными вагоне. Это он понял минут через сорок, когда, хватаясь за стенку руками, с пола поднялся поверженный им противник. Он замотал головой, словно пытаясь отбросить в сторону то, что произошло с ним полчаса назад. Мужчина сверкнул глазами и снова попытался ударить его правой рукой. Александр вовремя сумел отскочить в сторону. Удар потряс стенку отсека. Не обращая на боль никакого внимания, мужчина попытался схватить его своими большими и могучими руками. Прежде, чем мужчина успел его схватить, Крылов сильно ударил своими ладонями по его ушам. Он снова, как и в прошлый раз упал на колени и тихо скуля, пополз на свое место.

– Сука красная! – гудел весь спецвагон. – Давай, его к нам, мы порвем его на лоскутки.

– Братва! Помогите! – орал мужчина с татуировками на веках. – Красный творит беспредел!

Крылов не успел оглянуться на лязг металлической двери, как сильный удар резиновой дубинки опрокинул его на грязный пол. Ворвавшиеся в отсек конвоиры стали избивать его ногами и резиновыми палками. Александр попытался укрыться от ударов, как мог, катался по полу, но ноги специалистов сделали свое дело. Последнее, что он запомнил, это яркий свет электрической лампы. Он погрузился в темноту, которая, словно живая черная материя, спеленала его по рукам и ногам, не давая ему возможности пошевелиться.

Крылов очнулся в холодном, мокром и вонючем туалете. Его правая рука была намертво прикована к какой-то металлической трубе, проходящей на уровне пола. Он попытался пошевелить свободной рукой, но у его ничего не получилось. Боль, намертво засевшая в левом плече, не позволила ему этого сделать. Он подтянул под себя распухшие от ударов сапог ноги, чтобы хоть как-то изменить свое положение на полу.

– Очнулся? Вот и хорошо, – произнес подошедший к нему сержант.

– За что? Они первыми напали на меня, – прошептал он разбитыми губами.

– Не важно, кто начал. Важно другое, чтобы это все не переросло в бунт. Ты «красный» и тебе не место в общем отсеке. Если бы не мы, то тебя бы они точно убили этой ночью. Так что, все к лучшему.

– Значит, мне до Москвы так и валяться в этом толчке?

– Лучше здесь, чем в холодильнике морга.

– Отстегни, я обещаю тебе, что больше драться не буду.

– Извини, не могу. Сейчас переговорю с командиром, что он скажет.

Сержант повернулся и направился в служебное купе, где отдыхал свободный от службы конвой. Александр проводил его взглядом до двери и попытался сесть на этом грязном и сыром полу. Однако прикованная к трубе рука не позволила ему это сделать.

– Что, не получается? – услышал он за спиной незнакомый ему голос.

Крылов обернулся и увидел молодого офицера. Он протянул ему ключ от наручников.

– Вот возьми. Отстегни себя.

Александр выполнил его команду и, отстегнув наручники, поднялся с пола.

– Давай, двигай батонами, – приказал он ему и толкнул Крылова рукой в спину. – Не туда, давай, в тамбур.

Он выполнил его команду. Когда он вошел в тамбур, офицер пристегнул его к решетке окна.

– Вот что, Крылов! Если хочешь живым доехать до Москвы, сиди здесь и не дергайся. Если что, убью лично. Понял?

Александр кивнул. В том, что он может убить, он тогда не сомневался.

* * *

Москва встретила поезд проливным дождем с громом и молниями. Спецвагон загнали куда-то в тупик, подальше от глаз общественности. Их было человек тридцать заключенных, все сидели на корточках, образовав небольшой полукруг, и с удовольствием вдыхали наполненный озоном воздух. Дорога от Нижнего Тагила до Москвы заняла около семи суток. По меркам движения специального вагона с заключенными, это было довольно быстро. Часто в пути их вагон загоняли в тупики, где они иногда стояли сутками.

Наконец подошли два автомобиля для перевозки заключенных. Из кабины одного из них вышел офицер с капитанскими погонами на плечах и подошел к начальнику конвоя. Они о чем-то поговорили и, обменявшись сопроводительными документами, разошлись в разные стороны.

– В машину по одному, бегом марш! – громко скомандовал капитан и стал выкрикивать фамилия заключенных.

Заключенные быстро вскакивали на ноги и, схватив свои пожитки, бегом устремлялись к машине, где быстро исчезали за открытой дверью. Его фамилию капитан назвал последней. Александр схватил свой небольшой мешок и быстро побежал к машине. Как он и предполагал, для него было отдельное место, или так называемый «стакан». Это было довольно узкое место, огражденное металлом и решеткой, в котором можно было лишь сидеть, кое-как втиснувшись в эту своеобразную щель.

Послышалась команда, машина мелко затряслась и тронулась. Путь от вокзала до пересыльной тюрьмы занял более двух часов. Машина часто застревала в уличных пробках, и скоро Крылов почувствовал нехватку кислорода. Металлический кузов автомашины раскалился под летним солнцем, и внутри ее стало нестерпимо душно и жарко. Он сидел в этом узком «стакане» и каждой клеткой своего тела чувствовал эту жару. Вскоре вся его одежда пропиталась потом.

«Скорей бы доехать», – шептал он пересохшими губами, мечтая, как и в Афганистане, о глотке свежего воздуха и воды.

Наконец автомашина переехала какие-то железнодорожные, а может быть, и трамвайные пути и тихо въехала в большой, закрытый со всех сторон тюремный двор.

Крылов выпрыгнул из машины и, подгоняемый грозными криками конвоя, устремился вперед. Их быстро разделили по десять человек и загнали в небольшую камеру без окон. Это была карантинная камера. Александр быстро присел в дальнем конце камеры и прислонился к толстой тюремной стене, от которой веяло прохладой. В этой камере они провели несколько часов. Ближе к вечеру, их всех погнали в баню. Он с нескрываемым удовольствием смыл с себя пот и стал мыть голову. Стоило ему только закрыть глаза от мыла, сильный удар в лицо опрокинул Крылова на пол. Александр схватил свой оцинкованный таз и подставил его под следующий удар крупного мужчины.

– Ломись отсюда, «красноперый», пока мы тебя здесь не «опустили» ниже плинтуса! – выкрикнул он.

Крылов поднялся с пола, смыл с себя остатки мыла и быстро направился к двери. На его стук в предбанник заглянул конвоир.

– Отведите меня в камеру или они меня убьют, – попросил он его.

– А ты, из каких мастей будешь? Опущенный, что ли?

– Нет. Я с «красной зоны», – ответил он ему.

– Бери одежду и пошли за мной, – приказал конвоир. – Почему раньше об этом не сказал? Они же могли тебя убить или опустить.

– В документах все написано – ответил Крылов.

– А кто их, кроме начальства, читает?

Закрыв его в небольшой камере, он быстро удалился куда-то по коридору.

* * *

Утром Крылова перевели в общую камеру, в которой содержались бывшие сотрудники правоохранительных органов. Камера была не очень большой, рассчитанной на восемь арестованных. Половину дня он отвечал на вопросы арестантов, рассказывая им о колонии номер тринадцать. Отдельные из них были уже осуждены и теперь со страхом ждали предстоящего этапа.

– Крылов, что будешь делать, если Верховный Суд СССР оставит приговор без изменения? – поинтересовался у него один из арестованных.

– Если сказать честно, то не знаю. Мне до звонка осталось два года, придется чалиться, деваться некуда. А так, я все-таки надеюсь на торжество справедливости.

– Это хорошо, когда есть хоть малейшая надежда на свободу, – вклинился в разговор один из арестованных. – Люди хоть сидят за что-то стоящее, а я попал сюда за глупость.

Все повернулись в его сторону. Заметив, что на него обратили внимание, он стал рассказывать свою незатейливую историю. Все, затаив дыхание, слушали эту историю, иногда прерывая ее громким смехом. Александру было неинтересно, не только потому, что сам рассказ был довольно глупым, но и потому, что он уже знал, кто этот человек и на кого он здесь работает.

Когда арестованный закончил свой рассказ, в разговор вступил второй мужчина. Крылов резко оборвал его, чем вызвал недовольство у первого рассказчика.

– Ты что права качаешь? Ты кто такой? – поинтересовался он у него.

– Отвали, – процедил сквозь зубы Александр. – А ты не будь дурачком и держи язык за зубами. В камере друзей не бывает. Запомни это раз и на всю жизнь. Забудешь, пожалеешь.

– Ты сам об этом не пожалей, – предупредил его рассказчик.

– Мне жалеть уже не придется. Вся моя жалость осталась там, на воле. Я тоже одного пожалел, вот теперь и сижу за эту жалость.

В камере сразу же стало тихо. Крылов повернулся на бок и закрыл глаза. Он буквально провалился в яму сна. Сколько он спал, он не знал. Проснулся он от грохота открываемой металлической двери. По привычке, вскочив на ноги, он с интересом посмотрел на чернеющий проем двери, ожидая какого-то чуда. Увы, чуда не произошло, в камеру вошел рассказчик и сел за стол. Дверь за ним с грохотом закрылась и в камере повисла тягучая тишина, прерываемая лишь храпом одного из осужденных.

– Ну, как? – спросил его один из сокамерников.

– Плохо. Менты шьют новое дело, – произнес вошедший в камеру арестант. – Похоже, мне – вилы.

Все снова собрались за столом и стали обсуждать волнующие их проблемы.

– Крылов, чай будешь? – спросил его один из арестантов.

– Нальешь, не откажусь, – ответил Александр и спустил ноги с койки.

Он сел рядом с рассказчиком и протянул стоявшую на столе металлическую кружку.

– Крылов! Что скажешь? Ты человек с опытом, помоги мне.

Он посмотрел на него, он явно ждал его совета.

– Если это – преступление не твое, то не нужно на него грузиться. Этого никто не оценит. Если ты думаешь, что впоследствии оперативники найдут настоящего преступника и реабилитируют, этого не произойдет. Стоит подписаться под этим преступлением и они моментально прекратят работать и повесят все на тебя. Это – первое. А второе – если это – твое преступление, то я бы посоветовал взять его. Может получиться так, что тебя осудят за первое преступление, а потом докажут и второе. В этом случае уже будут судить как ранее судимого. А это – срок, и срок немалый.

Все притихли. Каждый задумался над своей судьбой.

* * *

В камере Крылов пробыл трое суток. Утром его вызвали к заместителю начальника следственного изолятора по режиму. Он осторожно переступил порог его кабинета и, представившись, как это положено в учреждениях этого типа, стал ждать, когда он объяснит мне причину его вызова.

– Я тебя вызвал, Крылов, для того, чтобы сообщить тебе о предстоящем завтра заседании Верховного Суда. Суд начнется в десять часов утра. Ты подготовься к заседанию, побрейся, одень что-нибудь приличное. Ну, в общем, чтобы выглядел вполне нормально и достойно. Надеюсь, жалоб на содержание в изоляторе у тебя нет?

Александр стоял и молчал. Весть о завтрашнем заседании суда лишила его языка. Он кивнул ему в знак согласия.

– Вот и хорошо. Удачи тебе, десантник, – произнес он и приказал увести его в камеру.

Весь остаток дня Крылов провел в камере, лежа на койке. Перед глазами, словно в кино, проплывали фрагменты его прежней жизни: школа, военное училище, первый прыжок с парашютом, казанский Парк имени Горького, первая встреча с Катей, железнодорожный вокзал в Витебске, улыбающееся лицо Грачева, первый рейд на «дорогу», первое ранение, суд и зона, и лицо Ольги.

«Что решит суд? – спрашивал я себя. – А вдруг…?»

Ему не хотелось верить в это «вдруг», но исключить эту возможность из своей жизни он тоже не мог. Рассматривая этот вариант, Александр не исключал того, что Грачев предпримет все шаги для того, чтобы оставить решение Военного трибунала без изменения. Грачев очень боялся иного решения суда, и как показывала жизнь, страх заставлял людей предпринимать такие отчаянные шаги, которые бы никогда не пришли на ум нормальному человеку.

«Интересно, кто будет на суде? Максимова, Белоусов – точно, а вот кто еще из ребят приедет?» – размышлял он.

Он хорошо понимал, что собрать всех людей – задача непростая. Многие после демобилизации устроились на работу, обзавелись семьями. Не каждый захочет бросить все и поехать в Москву, защищать своего бывшего командира. Он не мог винить тех, кто не смог приехать в суд, они и так много сделали для него, дали правдивые показания и всячески старались поддержать его в эту сложную минуту моей жизни.

– Крылов? – услышал он голос сокамерника. – Ты особо не гони, крыша может поехать. Настраивай себя на самое худшее.

Александр невольно улыбнулся. Ему было приятно, что вместе с ним за него переживают и его сокамерники.

– Спасибо, Истомин, за поддержку. Я и так все эти дни только и думаю об этом суде. Я всегда думал про себя, что вот соберутся вместе человека два или три, послушают, а затем возьмут и решат его судьбу. Захотят, поднимут на щит, захотят, опустят ниже канализации. Не всегда в решениях суда существует справедливость, чаще всего в них преобладает буква закона, а не справедливость.

– А я вот сейчас думаю, как бы быстрей уехать на зону. Там кормежка лучше и свободы больше.

– Это, смотря с чем сравнивать, – ответил он ему.

– Может ты и прав, Крылов, но мне в этом каменном мешке тяжело. Я небо люблю, и чем больше этого неба, тем лучше для меня.

Он улыбнулся, невольно вспомнив синее бездонное афганское небо. Сейчас он знал лишь одно, что небо в клетку ему было не нужно.

* * *

Солнце било Крылову в глаза и, чтобы разглядеть всех, кто находился в зале заседания, ему приходилось прикрывать глаза ладонью. Он останавливал свой взгляд на каждом своем бойце и кивал ему – здороваясь. Чуть в стороне от них сидели Максимова Ольга и Белоусов. Он сразу обратил на них внимание, когда его под конвоем ввели в этот небольшой зал. Ольга была необычно красива. В строгом темно-синем костюме, в белой блузке, с красивой брошью. Увидев его, она тихо заплакала. Александр заметил, как мелко задрожали ее хрупкие плечи. Он помахал ей рукой и нежно улыбнулся. Он представил себя со стороны – худой, почерневший от работы в литейном цехе, с выбитыми зубами. Представленная им картина – впечатлила его.