Пение мёртвых птиц

Пальцы обманщицы крепко сжимали щиколотку. Мышцы ломило в ледяной воде. Но Витя продолжал лягаться.

А его брат – Митька… бедный Митька – с ним было также? Он также тонул? Так же боялся? О том же думал?

А мама? Настоящая мама… Как было с ней? Она всё-таки утонула?

Витя вспомнил, как, спускаясь однажды из своей комнаты, увидел с лестницы батю, сидящего перед маминым гробом. Витя тогда спрятался за перилами. Потому что батя плакал. Очень сильно, но беззвучно. Батя думал, что его никто не видит, но Витя видел. Видел, как тряслась его большая, сгорбленная от горечи спина. Видел огромные гроздья воды в опухших глазах.

А если он сам – Витя – если и он утонет, то что станет с батей? Он будет следующим? Его тоже утащит на озеро эта обманщица?

Бедный батя…

Витя вспомнил, как злился на него за то, что тот поселился с новой женщиной, вместо того, чтобы дождаться маму. Теперь Витя наконец-то понял, что мама умерла. Он больше не злился на батю. Бедный батя…

Страшная ночь. Тяжёлое небо. И вода. Мерзкая. Щупает мокрыми волнами за щёки. Это Витя поднимает волны барахтаньями. И волны нападают на него. Озеро нападает. Воды пытаются пробиться к нему в рот. Нельзя глотать! Дышать! Шея деревенеет…

Никто не придёт. Витя вдруг понимает. Никто не придёт. До сих пор кто-нибудь всегда приходил. Когда он разбивал коленку, споткнувшись на бегу, или застревал на дереве и боялся слезть. Но в этот раз, никого не будет.

Вода лезет в глаза. Больше. Её всё больше с каждым разом. Озеро растёт – поднимается. Волны захлестывают лицо. Нужно вырваться. Во что бы то ни стало. Нужен вдох. Ещё один, чтобы продержаться. Не выходит. Не вынырнуть. Уже не вынырнуть. Мысли спутались. Стёрлись. Теперь только ужас.

Воздух.

На секунду Вите показалось, что он снова почувствовал воздух кожей лица.

Ещё рано.

Нос и рот по-прежнему укрыты водой.

Ещё рано!

Но он не выдержал и вдохнул. Словно расплавленный металл залил лёгкие. Кислота, разъедающая внутренности, поднялась по носовой полости, испепеляя всё. Даже разум.

Боль. Ужас. Удушье. Кашель. Откашляться! Откашляться и, наконец, вдохнуть.

Хочется кричать. Кашель не даёт. До хрипоты. До безумия.

Ничего больше не видно. Ничего больше не слышно. Есть только пламя, пожирающее дыхание.

Вода смыкается перед самым лицом. Затворяет врата. Превращается в мутное стекло. Окно в жизнь, которое не распахнуть даже самым сильным ударом. Витя видит сквозь дрожащую призму свет бледно-жёлтой луны. Всего лишь пятно. Безразличное. Спокойное…

Вырваться! Нужен рывок!

Витя из последних сил потянулся к луне. Он смотрел на луну. Луна смотрела на него. Но внезапно исчезла. Взорвалась вместе со всей водяной толщей. Шумно. И на её месте возникло тёмное пятно, стремительно летящее к Вите.

Рука.

Сильные пальцы смыкаются на его плече и дёргают вверх. Он летит, как птица. Озёрный гул разлетается в дребезги, когда Витю вышвыривает к поверхности. Он чувствует кожей воздух. Кто-то несёт его. Он кашляет. Кругом брызги. Ничего не разобрать.

Тяжёлый туман вновь опускается на голову. В последний раз Витя хрипит и отключается.

IX: Наперегонки со смертью

Дима мчит по полю, рассекая ладонями воздух перед лицом. Он бежит так быстро, как только может, но недостаточно быстро.

Одна из самых первых вылазок, в которых он сопровождал отца, была связана с чередой жестоких и бессмысленных убийств животных на скалистой местности Алтая. Найти виновника не составило труда, им оказался глатиссант или зверь рыкающий: несуразное создание, покрытое пятнами, похожими на леопардовые, с длинными передними ногами, вроде оленьих, и крупом от льва, с таким же точно хвостом, кончающимся кисточкой. Он обладал длинной и гибкой шеей, а из змееподобной головы то и дело мелькал раздвоенный язык.

Воздух в ушах только что не свистит. Собственные ладони мелькают перед глазами охотника, но он их не замечает. Он смотрит вперёд. Туда, где вырисовывается линия леска тихозёрской турбазы.

В ту вылазку Дима почти не помогал отцу с глатиссантом, а только слушал его рассуждения, и наблюдал за тем, как тот выслеживает чудовище. Однако, когда зверь всё-таки попался в один из установленных капканов, отец не расправился с ним, а предоставил это право своему сыну и ученику.

Будучи тогда ещё совсем зелёным и неопытным, он навсегда запомнил, как стоял над огромной тварью с топором в руке, как многочисленные верёвки опутывали мускулистую тушу, и лишь рваные, гулкие звуки, будто одновременно поднимала лай целая свора собак, то и дело вырывались из пульсирующей груди.

Дима мчит, как в последний раз. Дима рвёт вперёд, вращая ногами Землю. Слишком медленно. Если бы только его «Волга» была на ходу, она бы мигом доставила его к озеру…

Путы прижимали плоскую змеиную голову зверя одним боком к самой земле; немигающим глазом глатиссант таращился на Диму снизу-вверх. Тонкий вертикальный зрачок то и дело перескакивал с лица юного охотника на топор в его руке и обратно. Груда мускулов ворочалась под верёвками, но не в попытках вырваться, а скорее из-за дискомфорта. Зверь не боролся больше, он только выжидал, что будет дальше.

Внезапно змеиный зрачок остекленел и прекратил скакать, остановившись на лице Димы. Зрачок не дрожал, не дёргался, только смотрел.

Макаров как сейчас помнит то отвратительное чувство, будто нечто чужеродное и неосязаемое медленно проникает внутрь, заставляя сердце биться чаще.

Турбаза вот-вот предстанет перед ним. Каким бы большим не казалось поле – впереди оно становится всё меньше и всё разрастается позади.

Бежать гораздо проще, когда думаешь не об оставшемся пути, а об уже проделанном. Но Дима старается не думать вообще. Дима следит за ритмом дыхания. Мысли абсорбируют кислород.

– Посмотри на него, – велел отец.

Ещё зелёный, не вкусивший крови чудовищ Дима не мог отвести взгляда от глатиссанта. Змеиный глаз буравил его насквозь. Дима не мог не смотреть на то, что так пристально смотрело на него, поэтому веления отца звучали особенно странно.

– Посмотри на него, – повторил отец. – Что ты видишь в его взгляде?

Дима видел шеренгу деревьев на подступах к «Тихому озеру». Зелёно-коричневую стену из веток, коры, листьев и хвои. Она неслась прямо ему в лоб, словно КамАз по встречке.

А что видел Дима, глядя на поверженного отцом гибрида?

Страх. Боль. Безысходность. Раскаяние. Мольбу. Печаль. Томительное ожидание исхода. И, несмотря на ужас неизведанного, непременно привлекаемого за собой расправой – нетерпение, вызванное невозможностью и дальше переносить все эти страх и боль, и безысходность, раскаяние, мольбу, печаль…

Дима не мог найти слов, чтобы ответить отцу. Дима не окончил школу, и просто не ведал таких слов. Не знал – есть ли вообще слова способные описать весь спектр чувств, сосредоточенных в одном узком вертикальном зрачке. Но отец ждал ответа, и юный охотник сказал, как есть:

– Он знает, что скоро умрёт…

– Именно. Не заставляй его ждать.

Лес, окружающий турбазу, двигался в лоб, словно огромный грузовик.

Почти слышны предупредительные клаксоны.

Нужно свернуть. Нужно остановиться. Нельзя вот так напрямик. Нельзя таранить – охотник навязывает условия…

Но если охотник и впрямь станет навязывать условия… Если промедлит, выбирая удобную позицию – мальчик утонет.

Макаров не сходит с курса. Макаров бежит прямо на лес, готовый расшибиться в лепёшку о зелёную стену.

Глатиссант загипнотизировал его. Зачаровал. Не буквально, но Дима не мог отвернуться, как бы сильно не хотел.

Он пытался было занести топор, но рука взялась мелкой дрожью. Отец впервые предоставил ему право последнего удара. Прежде Дима только уток стрелял. Но теперь, всё вмиг стало по-другому. Теперь от него требовалось отнять жизнь у существа, за глазами которого стоял разум… Разум и судьба.

Макаров не засёк время, но и без того чувствовал, что бежит уже не меньше семи минут. Начало брала восьмая. Непозволительная медлительность. Сколько из них мальчик провёл в воде?

Если бы только его «Волга» была на ходу, она бы доставила его прямиком к озеру меньше, чем за минуту…

– Но ведь глатиссанты – мирные, – воспротивился Дима.

– Глатиссанты – мирные, – сказал он, потому что рука с топором так и зависла в воздухе.

Дима смотрел на безобразную помесь змеи, оленя и льва, смотрел на ужасающее создание, чьей грудью выла сразу стая голодных псов, и говорил:

– Они только выглядят грозно, а так – никого не трогают. От них другого вреда кроме шума и нет!

– Ты сам видел, сколько животных он перебил, – возражал отец.

– Но так и речь о том, что животных. Сам-то он кто?

– Дима…

До входа в лес оставалось метров триста, не больше. Нужен ещё всего один рывок.

Поднялся лёгкий попутный ветерок. Сперва еле заметный, но постепенно набирающий силу, будто бы лес делал глубокий вдох.

– Он ведь тоже животное. Это – нормально. Разве нет?

– Дима… – пытался встрять отец.

Двести метров.

Стало видно, как ветви первых деревьев задрожали на ветру. Слышно, как зашипели листья.

– А как же естественный отбор, и всё такое?

– Дима…

– Чего вмешиваться-то? Ему ж надо чем-то питаться. Посмотри на пасть.

Сто метров.

– Дима! – рявкнул отец.

«Бо-огаты-ырь!»

Взрыв.

Ветер страшной силы – точно в герметичной обшивке самолёта пробило дыру размером с холодильник – в один миг вырывался из леса и ударил Диме в грудь. Макарова подбросило в воздух, как теннисный мячик, и отшвырнуло далеко назад.

Щепки, пыль, грязь, мелкие камни.

Охотник тяжело упал на спину. Покатился кувырком.

Ветер стих так же быстро и внезапно, как и возник.

Инерция волоком протащила охотника ещё пару шагов. Отпустила. Дима распластался по земле с открытым ртом. Конечности безвольно раскинулись в стороны. В глазах поплыли круги. Лёгкие сковал паралич.

Он попытался перевернуться со спины на живот. Медленно. Но лёгкий поворот ощущался точно также, как если бы его засунули в центрифугу.

Повышенный тон отца подействовал. Дима вздрогнул и оторвал взгляд от зверя рыкающего.

– Он оставляет трупы зверей нетронутыми прямиком, где ловит, ты сам видел. – Теперь, когда Макаров старший завоевал внимание сына, он снова говорил спокойно. – Да, ты прав – обычно глатиссанты безобидны, но с этим явно что-то не так.

– Ну может… – юный охотник пожал плечами. – Может нам стоит разобраться, что случилось?

– Это не наша забота выяснять, что им движет: ярость, мстительность, безумие или что-то ещё. Зверь убивает не ради пропитания – вот тебе факт. Может быть, ради удовольствия. Может быть, это превратилось для него в некий спорт. Ясно одно: он помешался.

– Но…

– Никаких «но»!

С трудом Дима перевернулся на живот и встал на локти.

Два астматичных вдоха, кашель, и ему удаётся восстановить дыхание. Вестибулярный аппарат берёт себя в руки.

«Что это было?!», – невольно проносится в голове; Макаров оглядывается на лесок. Всё спокойно.

– Никаких «но»! – оборвал его отец на полуслове. – Думать нужно было, когда мы его выслеживали: теперь он перед нами, Дима, перед тобой. И думать сейчас уже поздно!

– А если он не виноват?

– Разве ты здесь, чтобы прощать?

– Но вдруг ему просто нужна помощь?

– Нет психотерапии для чудовищ!

На дрожащих руках, Дима медленно поднимается сначала на одно колено, затем на второе. Расправляет спину. Сводит лопатки – удар вышел мощным.

Охотник быстро разминает суставы короткими движениями. Встаёт на ноги в полный рост и медленно разворачивается к лесу.

Лишь усталый рокот связанного глатиссанта нарушал воцарившуюся тишину. Дима снова повернулся лицом к змеиной морде. Застывший узкий зрачок продолжал смотреть на него в ожидании:

– Но… Но это же просто гластиссант!..

Голос отца вдруг смягчился:

– Сколько отродий выплёвывает Скверна?

Юный охотник нахмурился:

– Не знаю… Немного. Очень немного: иначе бы их заметили остальные.

– Верно, – соглашался отец. – Но всё же чуточку больше, чем мы с тобой встречаем.

Дима посмотрел на лесок – листья и ветви первых деревьев начали легко покачиваться.

Посмотрел под ноги – соринки и песчинки медленно поползли к турбазе.

Поднялся ветер. Пока слабый, но он быстро набирал силу. Дул с поля, подхватывал спинку расстёгнутой куртки Макарова и трепал.

Тыльной стороной ладони Дима вытер нос от приставшей пыли. Он смотрел на лесок и мысленно видел, как Витя захлёбывается в холодной воде. Он сгруппировался: подогнул колени и локти, сгорбил спину.

Ветви деревьев тряслись, как хвост гремучей змеи. Листья дико шипели.

Ах, если бы его «Волга» была на ходу. Дима ворвался бы в ней на турбазу, словно в танке, и никакой ветер не стал бы ему преградой…

Но «Волга» не на ходу.

Лес сделал вдох. Макаров свёл мускулы.

– Не все скверники плохие, – продолжал мысль отец. – Однако мы с тобой имеем дело только с такими. Другие себя просто не выдают. У чудовищ тоже есть своя история, но ты не должен в неё вникать: не должен сострадать тому, кого тебе придётся убить, чтобы не дать руке дрогнуть. Не верь тем, на кого охотишься. Сама суть их природы – есть Скверна, и ступив однажды на тропу зла, они уже не смогут с неё свернуть. А что ты будешь делать со злом?

За первыми же деревьями тихозёрского леса видно одну только бездну.

Макаров смотрит в бездну.

Глаттисант смотрит на Макарова.

– Что ты будешь делать со злом, Дима?

– Карать… – неуверенно отвечал он.

– Не слышу!

– Карать, – его голос становился твёрже.

– Громче!

– Я буду его карать!

– Как долго?!

– Покуда оно есть!!!

– И не задумываясь! – грозно подчеркнул отец. – Иначе однажды, кто-нибудь свернёт тебе шею.

Дима поднял топор над головой.

На миг лес стих. Ни шелеста, ни ветра…

Свист лезвия в воздухе – лай сотен собак в последний раз вырвался из груди чудовища.

Мальчишка убил огромного рыкающего зверя.

Охотник встал напротив деревьев, сощурился и раздражённо выдал себе под нос:

– Ну давай уже!

Бездна турбазы разорвалась рёвом, будто из сопл разгневанного авиалайнера.

Макаров прижался к земле. На него обрушилась воздушная волна. Полетели комки грязи, камни и обломки ветвей. Охотник поднял локоть, укрывая глаза за тканью куртки. Пальцами второй руки упёрся в почву. Стиснул зубы.

Ветер чуть не потащил его волоком, но всё же не сдвинул с места, и почти сразу же стих.

Дима закашлялся, распрямился, сморкаясь от пыли. Тыльной стороной ладони быстро прочистил глаза, размазав грязь по лицу.

«Сильна», – ужаснулся он мысленно.

Дальше дивиться времени не оставалось. Не дожидаясь, нового «вдоха», он с места рванул к деревьям. Стволы замелькали по обе стороны. Макаров вторгся на турбазу точно рыбацкий нож, вспарывающий брюхо чира: одним легким настойчивым движением – и вот он уже у озера.

Тёмные фигуры высоких стволов сосен, игольчатых лап елей и пышных берёзовых крон сливались в единую стену, обступали берег, образуя собой некое подобие трибун над бойцовской ямой. Только вместо самой ямы – огромное зеркало полное звёзд.

Охотник зорок.

Лунного света оказалось достаточно, чтобы Дима за несколько шагов заметил отпечатки босых Витиных ног на берегу.

На ходу, почти не теряя в скорости, Макаров сбросил куртку, выскочил из ботинок и залетел в воду. Поднявшиеся выше головы брызги не успели опасть, когда он уже торпедой плыл ко дну.

X: Почти человек

Если бы ветеринару Артёму Рогову или любому другому любопытному жителю Тихозёрки пришло в голову проследовать за Макаровым к озеру, и каким-то чудом удалось за ним поспеть, тогда он – Артём Рогов, или кто-либо ещё на его месте – вероятнее всего скрылся бы немного поодаль от берега, за невысокой елью. Отсюда ему мог представиться отличный вид на озеро, старинную беседку у берега вдали, и два высохших и потемневших от времени, совершенно лысых скелета берёзы.

По поверхности озера ещё расходились круги после прыжка Макарова.

Не успела вода сгладиться, как взорвалась снова. Брызги взметнулись высоко вверх и перекрыли собой вид на луну.

Над водой показалась голова Димы: он греб к берегу одной рукой, лёжа на боку; второй – держал Витю над поверхностью. Мальчик хрипел и кашлял, Макаров беспокойно оглядывался назад, но не на ребёнка, а в воду.

Витя вдруг затих, запрокинул голову.

Дима полностью перевернулся на спину, так что мальчишка теперь лежал на нём, как на плоту.

– Пацан! – позвал охотник и сплюнул попавшую в рот воду. – Эй, пацан!

Но тот как будто уснул.

Мат выскочил сквозь зубы. Дима силился плыть быстрее, но ускориться ещё больше уже просто не мог.

До берега оставалось рукой подать, как нечто острое схватило его за щиколотку и рвануло вниз.

Гулко хлюпнув, озеро сомкнулось над головой.

Кровь! Струи крови.

Макарова несёт ко дну с такой скоростью, что стоячая вода превращается в реку.

Когти; боль; вот-вот оторвётся рваная нога.

Дима ещё держит мальчика по инерции.

Осознав это, он отбрасывает пацана прочь: вдвоём им уже всё равно не всплыть.

Готовься!

Сквозь водную толщу в лицо Макарову смотрит тёмный длинногривый силуэт. Снизу-вверх. Волосы разметались во все стороны в воде, из-за чего очертания головы похожи на astrophyton muricatum – гигантскую морскую звезду-корзину. Они с Сеней видели такую по Discovery.

Дерись!

Макаров припечатывает морскую звезду свободной ногой.

Всё так же крепка хватка, и лишь низкое рычание в ответ.

Макаров продолжает бешено лягаться.

Макаров в облаке тонких вьющихся водорослей. В облаке волос. Вокруг змеятся чернильные полосы его крови.

Угасай!

Чудовище утягивает Диму зигзагами, дёргает из стороны в сторону, точно собака кость. Невыносимо.

Кобура!

Рука опережает мысли, схватывается на рукоятке. Нельзя: если в дуле остался воздух, выстрел разорвёт пистолет вместе с кистью.

Когти врастают в ногу. Вокруг совсем темно – чёрный силуэт твари растворяется в ледяном озере.

Рука Димы уже на груди, у ножен. Другой он хватает пустоту вокруг себя. В пальцы попадается нечто тонкое и скользкое. Волосы.

Дима натягивает прядь струной и бьёт ножом.

Рёв!

Словно ногтями по стеклу. В воде крик бестии кажется ещё громче, чем есть.

Когти соскальзывают с ноги, забирая с собой трофейные куски штанины и кожи. Она уплывает.

Дима замер и прислушался к чувствам: тела тотчас коснулось подводное течение – его единственный поводырь в темноте.

Берегись!

Вода накатывает на спину. Макаров бьёт первым с разворота – нож пробивает кость и уходит в череп по рукоять. Через грудь Димы моментально проносится пятерня рыбацких крюков – охотника проворачивает в воде.

Тело наполняется болью, но могло быть хуже: Али метила в горло – Дима сбил её.

Но тварь всё ещё здесь – вокруг охотника быстро образуется водоворот, значит она всё ещё здесь. Кружит рядом.

Макаров снова хватает наугад и снова ловит волосы. Они слишком длинные, они везде.

Срезает.

В лицо ему ударяет волна и душераздирающий рокот.

Срезает ещё.

С таким же точно воплем на дне океана умирает левиафан.

Мимо щеки охотника проскакивают когти: она не нападает, а лишь отмахивается, пытается сбежать.

Макаров сечёт волосы, как заведённый.

Буйствуй!

Ревя от нестерпимой пытки, Али уплывает прочь. Подводные течения провозглашают её бегство.

Охотник уже пьянеет от недостатка кислорода. Вот шанс: спасаться, пока есть возможность.

Всплывай!

Но куда?

Он потерялся в круговерти стычки. Где дно? Где поверхность? Повсюду только бесконечная тьма, одинаковая со всех сторон. Пульс барабаном долбит в висках. Никакой гравитации. Никаких пучков света. Луна отказывается давать подсказку. Темнота и глубина – её злые сёстры.

Макаров заперт в камере гибернации.

Паника.

Сердце колотится. Воздуха грош. Дна нигде не нащупать. Суставы ломит от холода. Череп сжимает тисками. И тогда Дима выдыхает. Выдыхает последнее, что ещё оставалось в груди. Несколько воздушных пузырей вырываются на свободу и устремляются вдаль… К поверхности.

Дима рвётся за ними. В одной руке у него нож, в другой – патлы скверницы. Раскрытыми ладонями грести было бы легче, но сейчас Дима уже не думает. Не способен думать.

Грести. Только грести. Скорее.

Тело действовало само.

Вдруг чёрные воды поголубели. Впереди открылось слепое око без век. Мутная сфера. Она становилась всё ярче.

Луна.

Последним рывком Макаров пробил границу между мирами. Он не вынырнул, а выпрыгнул наружу, на волю… На воздух! Как кит во всеуслышание он страстно и победоносно вдохнул.

Ему не потребовалось много времени, чтобы придти в себя, он практически сразу погрёб к берегу, торопясь, пока бестия не оклемалась от потери волос. На плаву проморгался.

Но даже когда глаза освободились от влаги, Дима не увидел на берегу мальчика.

Замер. Огляделся кругом – Вити нигде не было, он просто не выплыл.

Охотник поднажал. Направился туда, где, как ему казалось, Али настигла их. Может быть, ещё не поздно.

Метров за двадцать до берега Макаров нырнул и поискал тело глазами, но не нашёл. Проплыл немного под водой вдоль дна, здесь уже было не глубоко, меньше четырёх метров, и луна почти освещала «чистое» дно. Дно без единой коряги, и конечно без мальчика. Только пустота.

Дима не останавливался и всё плыл. Обмельчало быстро. Ему пришлось встать на ноги.

Он вылез из воды, достающей теперь лишь до пояса. Зачехлил нож. Абы как затолкал трофейную волосню чудовища в карман джинсов и широко зашагал. С него бежали ручьи. Футболка пристала к телу, кровь просачивалась сквозь неё, примешиваясь к озёрной воде.

Только оказавшись на ночном воздухе Дима по-настоящему почувствовал, где холод. Он тяжело шёл, пуская волны коленями; мышцы бил озноб.

До берега оставалась пара шагов, когда Макаров увидел его – Витя ничком лежал в воде в каком-то полуметре от суши.

Дима метнулся к нему, схватил за шиворот, резко выдернул на воздух. Вынес на скользкую глину берега и положил животом себе на колено.

Нажал – вода вышла носоглоткой. Он уложил Витю спиной на землю и приступил к реанимации. Сердце мальчишки не успело окончательно заглохнуть и всё ещё работало, хоть и с перебоями: хорошо; а дышать за двоих Макарова учить не надо. Мальчик будет жить – не так много времени он провёл под водой. Ему ведь почти удалось добраться до берега, значит он уже приходил в себя, после того, как Али напала на них. Очнулся один раз, очнётся и во второй.

Если бы Артём Рогов – ветеринар – поспел к «Тихому Озеру» хотя бы к этому моменту, он бы увидел из своего укрытия, как на берегу ритмично вздрагивает Макаров, занятый непрямым массажем сердца, и как за его спиной в воде медленно вырастает тёмная фигура.

Некоторое время фигура просто стояла неподвижно, пока Дима шептал себе под нос счёт, а затем, беззвучно раздвигая воду, сделала нетвёрдый шаг и вдруг пошатнулась, но не упала. В темноте было видно, как вскинутая рука схватилась за голову с той стороны, где волосы казались немного более редкими. Фигура слегка качнулась, но умудрилась не издать ни звука. Через пару секунд вытянулась вторая рука в поисках равновесия.

Дима досчитал до пятнадцати и сделал Вите вдох.

В нескольких шагах за его спиной тёмная фигура, наконец, утвердилась в ногах и теперь медленно брела к берегу, не отнимая руки от головы. Беззвучно. Не слышалось ни малейшего всплеска. С каждым шагом она держалась всё ровней, и вскоре отпустила уязвлённую, потерявшую несколько локонов, голову.

Ночь.

Луна. Холод.

Али выходит на берег.

Макаров выхватывает пистолет так стремительно, что кажется будто пулю в полёт отправляет не пусковой механизм, а его собственная рука.

Грохот.

Крепкий удар в лоб отбросил Али на шаг, но не сбил с ног. Дима вскочил и успел выстрелить ещё трижды. Затвор отгремел. Напрочь лишённая кожи женщина согнулась под тяжестью пуль. Две пришлись в грудь, одна отскочила ото лба.

Али припала на четвереньки. Она была на мушке: обхватив пистолет двумя руками, Дима бросил беглый взгляд на Витю – тот всё ещё не дышал – вновь посмотрел прямо на бестию, чем приковал к себе её внимание. Медленно шагнул прочь от мальчика, подождал, чтобы тварь пошла следом.

Выпученные, лишённые век глаза не сводили взгляда с охотника. Стоя на четвереньках, Али заискивающе протянула руку в сторону Вити. Взорвался порох. Рука Али одёрнулась, на её прежнем месте в воздух выпрыгнули клочки земли.

Бестия зарычала громче пушки, карминные волокна грозно вздулись во всём теле. Али припала ниже к земле и пустилась бочком вдоль берега. Полетели брызги. Длинные волосы волочились по грязи. В грудь охотнику метили четыре кривых бивня.