Пение мёртвых птиц

Перед домом Зубарева стояла огромная обитая бархатом крышка с изображённым на ней крестом.

Сам Пётр выглядел иначе, чем обычно. Его лицо казалось измученным, глаза сильно покраснели. Он обессилел, от былой молодецкой удали не осталось ни следа.

Увидев Али, он рассвирепел.

– Чего тебе здесь надо? Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Осознаёшь своей глупой башкой?

Али и сама злилась на Зубарева, а после его грубого приветствия рассердилась ещё больше. Чем она заслужила такой тон? У них с Петром был уговор: она «убирает» его семью, а он взамен помогает ей с родами.

Ну, может, не совсем так… «Если» – более правильное слово. Она спрашивала: если бы у Петра не было семьи, он помог бы ей? И он ответил: «Да». Несколько раз. Али даже переспрашивала.

Так что – это как уговор. И её часть выполнена.

Али злилась и теперь не просила, а требовала, чтобы Зубарев помог ей, и освободил её дитя. От злости и обиды её волосы даже слегка закачались сами по себе, без ветра, что не укрылось от внимания охотника.

– Помочь говоришь, – пробубнил себе под нос Пётр. – Ну давай помогу…

Он впустил её внутрь впервые.

Али прошла вглубь дома, вслед за охотником. В одной из комнат она заметила поставленный на несколько табуреток большой ящик, обитый тем же бархатом, что и крышка на улице. В ящике лежала Светлана. Её лицо было белым и чистым.

Лесная дева помрачнела. Наверное, не стоило ей уподобляться Петру.

Он завёл её в комнату, наполненную охотничьим снаряжением. Увидев нож, Али немного просветлела и приподняла сарафан, открыв круглый живот. Зубарев подошёл к ней в плотную, но внезапно схватил рукой за волосы и с силой оттянул голову назад так, что Али едва удержалась на ногах. И до того, как доверчивая мавка успела что-нибудь сообразить, одним движением срезал ей волосы острым лезвием охотничьего ножа.

– Вся сила и воля? – с ненавистью выплюнул Пётр.

У Али подкосились ноги, и она вмиг осела на пол. На глаза навернулись слёзы.

– Поживи теперь без них!

И с этими словами охотник выставил остриженную мавку за дверь.

Он хотел прогнать её, не желал видеть, но вскоре Али вернулась к нему, не способная покинуть свои косы, даже остриженные.

Отныне волосы Али принадлежали Зубареву, вместе с её волей. И она стала его рабой. Лишённая права выбора, Али беспрекословно выполняла все приказы и поручения Петра: помогала ему умерщвлять зверьё в лесу, выполняла работу по дому, кормила и ухаживала за его детьми, иногда понемногу воровала деньги и драгоценности у зажиточных соседей. И оставшись безо всяких возможностей «подпитываться» силой природы истощалась и слабела день ото дня.

Её беременность не прекращалась, застряв на «этапе девятого месяца». Чтобы скрыть аномалию от окружающих, Зубарев переезжал вместе со своей рабыней и сыновьями, знавшими её как «новую папину женщину», примерно раз в месяц. И много месяцев Али прожила такой жизнью в неволе у Петра, обогащая его всюду, куда бы они ни приехали, и даже не мыслила о побеге, а только умоляла охотника позволить ей, наконец, родить. И в один момент тот, устав-таки от нескончаемых разъездов, поддался на её уговоры. Но Али родила животное…

– Это что?! – кричал ошалевший Зубарев. – Это что?!!!

– Твой сын, – пыталась успокоить его Али, которой было запрещено ныне говорить стихами, из-за чего она с трудом выбирала слова. – Он вырастет… могучим. То будет зверь, что станет… всем зверям зверь!

Пётр не принял объяснений и зарезал новорожденное создание на глазах у матери, а затем бесцеремонно зарыл в землю.

Это уничтожило сознание Али. Лучше бы он зарезал её саму. Лучше бы утонул тогда в лесу.

Она кричала, не помня себя. Захлёбывалась слезами, лёжа на земле возле могилки своего детёныша. Раздирала ногтями голову. Хромала, сгибаясь пополам, пытаясь уйти прочь из деревни. Волосы не пустили. Согнули и сломили. Добили.

– Алина… Алиночка! Что случилось? – переполошился Соломахин.

Разбуженный её нескончаемыми рыданиями, участковый выскочил на улицу перед самым рассветом, где и увидел Али, лежащую прямо на дороге, в пыли и грязи.

– Малыш, – сипела она сорванной глоткой. – Мой малыш!

Соломахин тотчас сгрёб её своими огромными руками:

– А где Петя?

– Не хочу, – стонала Али, без сил повисшая в руках полицейского. – Не могу возвращаться в этот дом…

– Ну-ну-ну…

Люди выходили во дворы, выглядывали в окна и смотрели, как Соломахин несёт девочку, рыдающую так горько, что даже самые безучастные и чёрствые сердца сжались. Но никто не был в силах её утешить.

Дома у Зубарева Али весь день провела в своей комнате, тихонько сидя в углу, уставив невидящий взгляд в одну точку. Охотник долго не трогал её, но в какой-то момент, проходя мимо дверного проёма, заметил, что Али всё так же сидит, не поменяв за несколько часов позы, и небрежно бросил:

– Родила чудище и убивается… Было бы из-за чего.

Он уже собирался уходить, когда еле слышно, даже не вполовину силы голоса, и не поворачивая головы, а так и глядя в ту же самую точку пустыми глазами, Али ответила:

– Ты узнаешь, что это значит: терять своих детей.

Её слова привели Петра в бешенство. Он не собирался терпеть угроз в свой адрес от существа, чья воля находилась в его собственных руках. Зубарев жестоко избил Али, но она была чужда к его ударам, отчего охотник только больше бесился:

– Не смей угрожать моим сыновьям! Ты даже не человек! – кричал он.

– И хорошо, – спокойно отвечала Али.

Человек – злобное и обидное слово.

Теперь, когда роды всё-таки состоялись, ничто не удерживало её от попытки побега. Той же ночью она тайком пробралась в спальню охотника и стащила с его шеи ключ от шкатулки, где он хранил её волосы.

Зубарев проснулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как косы Али чудесным образом прирастают к её голове.

Перепугавшись, он бросился за ружьём. Али выпрыгнула в окно и из последних сил ударилась в сторону леса. Вооружённый охотник выбежал на крыльцо слишком поздно, и ничего не разглядел в темноте. Он ещё долго стоял неподвижно, пытаясь понять, куда сбежала его раба.

Али видела, как горит свет в окнах его дома. Она лежала под стволом дерева изнеможённая и глядела на дом Зубарева, не веря, что всё осталось позади.

Маленькая пташка пробудилась ото сна, спорхнула вниз и села на её руку. Дева вяло улыбнулась птичке. Через мгновение пичуга задеревенела, её глаза помутнели, дыхание прекратилось. Али поцеловала пальцы на руке и приложила к голове мёртвого созданьица. Трупик свалился в траву, а Али, опираясь рукой о дерево, с трудом поднялась на ноги, и прошептала, глядя в сторону Зубарева:

– Ты вкусишь моё горе, нашлю бедствий – не счесть.

Её голос всё ещё был слаб, но уже источал столь великую ненависть, что лес, растущий подле Тихозёрки, задрожал от страха.

– Я верну силы вскоре…

С соседних деревьев посыпались тела умирающих прямо во сне птиц и мелких животных.

– …и свершу свою месть.

То были не пустые слова. Несколько дней Али подпитывалась жизненной энергией зверья, живущего в деревне и её окрестностях, а ночью приходила на место захоронения своего чада и горько плакала. А когда её силы, наконец, вернулись, она начала приводить в исполнение свои угрозы и первым делом утопила старшего сына Петра.

Али готовилась взяться за младшего, но внезапно её настигло озарение. В тот день она птицей сидела на деревянном заборчике подле коровы, намереваясь перетянуть себе немного её сил, но вдруг отвлеклась, подняла клюв и настороженно уставилась вдаль. Маленькое сердечко тревожно забилось в груди. Али вдруг принялась дёргать головой и скакать, кружась на месте, пока, наконец, не определилась с направлением, откуда «исходит озарение». И когда это произошло, выпучив глаза от праведного ужаса, она прошептала, и ветер разнёс её шёпот по всему лесу, по полям и подступам к деревне:

– Бо-огаты-ырь!..

«Поймав волну» приближающегося чужака, Али почувствовала в нём для себя неподдельную угрозу. Если обычно воин – это носитель сильного семени, от которого можно зачать великого зверя, то богатырь – поганое и злобное воплощение кошмаров, единственная цель которого, уничтожать всех созданий на своём пути, в чьих жилах течёт чёрный исток. Такие, как он, не останавливаются ни перед чем, и нет от них спасения.

Месть отошла на второй план, первое место занял вопрос выживания.

Али проследила за богатырём, пока тот не улёгся спать, а ночью собралась избавиться от него тем же способом, который уже проделывала с женой Зубарева и его сыном.

Посетив могилу своего чада, и как следует выплакавшись, Али пришла ко двору, и послала спящему воину морок, но вопреки ожиданиям, этого не хватило, чтобы разбудить богатыря ночным кошмаром, а тем более погрузить его в состояние гипнотического транса. Тогда Али послала ещё один морок, и ещё, и ещё…

Люди – а богатыри в особенности – не являются частью природы, поэтому Али не могла украсть себе жизненные силы чужака. Но она всё ещё могла сжечь их. И тогда она стала пытаться. Она жгла энергию богатыря, что было мочи, дабы убить его во сне, но и это не сработало. Али не оставляла попытки до самого утра, надеясь хотя бы изморить его. И когда чужак проснулся, сперва даже показался Али уставшим.

С замиранием сердца она следила хватит ли ему сил, чтобы подняться с постели?..

Но богатырь не просто смог встать, а ещё и легко стряхнул с себя остатки измора, точно утреннюю сонливость.

Ошарашенная Али завопила и умчалась прочь, восполнять силы в конюшне.

Вскоре она снова решила проследить за богатырём, но на сей раз без какого-либо замысла. Теперь ею двигал лишь ужас, который только зазря усилился, когда она увидела с какой скоростью тот бегал по лесу после того, как она целую ночь пыталась сжечь его жизненную энергию.

Али осознала, что ей ни за что не справиться с таким врагом, но вместе с тем она чётко ощущала: он пришёл именно за ней – чёрный исток её жизни, вот что ему нужно. Сила тех, кто чёрный внутри!

И тогда она вернулась в дом Зубарева.

– Ты?! Гадина! – Пётр взревел, схватился за кухонный нож, чтобы остричь её, и попытался напасть на хрупкую девушку, коей снова обернулась Али.

Но на сей раз она оказалась готова к его нападению. Али вывернула мужику руку, обезоружила и отбросила его в дальний угол, как котёнка.

Оглушённый Зубарев сел, опершись спиной о стену:

– Зачем ты вернулась? Ты пришла убить меня?

Али покачала головой.

Гримаса гнева исказила лицо Петра:

– За вторым сыном? – и он, ощутив в себе прилив новых сил, предпринял попытку подняться.

Но Али снова покачала головой.

– Тогда зачем? Что тебе надо?

– Богатырь идёт! Чёрных бьёт!

После удара о стену у Зубарева потемнело в глазах. Поняв, что Али пришла не убивать, он позволил себе немного расслабиться и просто принялся безотчётно водить ладонями по голове и лицу, надеясь избавиться от контузии:

– Че… Чего? Какой ещё, нахрен, богатырь?

Али вдруг быстро затараторила себе под нос:

Богатырь идёт,

И земля гудёт.

Чёрных, ныне ждёт –

Смерть, а не живот.

Вой во тьме и плач –

Чернота ревёт:

Богатырь – силач

Через тернь идёт.

Он и кровь взопьёт,

Он и плоть сожрёт,

Чёрный не уйдёт,

Смертью пропадёт!

– Не понял…

Зубарев проморгался и сел ровно:

– По твою душу кто-то пришёл?

Али закивала.

Пётр злорадно расхохотался:

– Ну и поделом тебе!

Али схватилась за голову и продолжила испуганно тараторить:

Оком вдаль глядит,

Чёрный где снуёт;

Пламя из груди

Пуще солнца жжёт;

Он ножи куёт,

Булаву несёт,

Он верёвку вьёт

Не уйти – убьёт!

– И чего ты ко мне прибежала, дура? – рассмеялся Зубарев.

Али наклонилась и, заглянув охотнику прямо в глаза, серьёзно заявила:

– Богатыря убей, силы не жалей! Коль его погубишь – прощение получишь.

Охотник фыркнул, поднимаясь на ноги:

– Мерзкая тварь! Как ты смеешь просить о помощи? Посмотри, вот он гроб! Гроб с Митенькой! Обернись! – его лицо раскраснелось. – Или сама не видишь что ли?!

Али собиралась что-то ответить, но Зубарев её опередил:

– Если действительно пришёл кто-то, кто знает, как тебя убить, я буду только рад, когда у него получится. Я станцую на твоей могиле, тварь!

В ответ Али скорчила точно такую же гримасу ненависти:

– Может меня чужак одолеет, но Витю спасти он не успеет.

Пётр побелел не то от ярости, не то от страха.

– Твой сын меньшой сгинет вместе со мной!

– Не позволю!

Али паскудно улыбнулась:

– «Защищу!», – утверждаешь. Но не сможешь – и знаешь! Скажешь богатырю – Витьку вмиг утоплю.

На какое-то время они замолчали. Пётр понимал, что пора его господства прошла, и теперь он ни в чём не может поспорить со своей бывшей рабыней.

– Если он и впрямь так силён, как ты говоришь – может, тебе лучше не задерживаться, а бежать?

Но в бегстве Али особенного выхода не видела. «Почувствовав» богатыря, она решила, что долго скрываться у неё не выйдет. Она замотала головой и вновь затараторила:

Сам себе как пёс

Нюхом след берёт.

Он не знает слёз,

Боль его не бьёт.

– Ну раз не можешь сбежать, – вклинился в её треск охотник, – так сама и убей. Замори и утопи, учить тебя не надо.

Али, схватившись обеими руками за голову, завыла нечеловеческим голосом:

– Богатыря мор не гнёт!!!!

И тотчас вдогонку продолжила:

Он меня найдёт,

Он меня возьмёт,

На куски порвёт,

Плоть мою сожрёт.

Богатырь идёт,

Вся земля гудёт!

Чернокровый род

От него падёт!

Смерть несёт и страх,

Всё повергнет в прах!

– Ладно-ладно, я понял, заткнись ради бога! – завопил Пётр. – Но если он такой страшный, что даже тебе с ним не совладать, то я-то что могу поделать?

Али пожала плечами. Она выглядела напуганной, но только пару мгновений. Секунду спустя, она уже взяла себя в руки и, напустив на лицо угрожающий вид, выдвинула ультиматум:

– К утру богатыря здесь быть не должно, иначе Витю ждёт озёрное дно.

Зубарев пообещал, что спровадит «богатыря» из Тихозёрки, кем бы тот ни был, но в ответ взял с Али клятву, что та оставит его и его младшего сына в покое. На том и разошлись. Пётр, избавившись от лесной девы, продолжил приготовления к похоронам и поминкам, спрашивая заодно у людей, не появился ли в деревне кто незнакомый.

Действительно появился.

Однако на поминках ситуация приняла неожиданный поворот. Али контролировала, как всё проходит, со двора. Настроившись на «волну» Макарова, она вдруг почувствовала, что «к тому пришло понимание происходящего», и сразу после поминок потребовала от уже надравшегося с горя Зубарева решительных действий. Пётр «догнался» сбережённой бутылкой, достал охотничье ружьё, и потопал к постоялому двору.

К тому времени Витя уже лёг спать. Али стояла под окнами дома охотника в образе Светланы – матери мальчика – и посылала ребёнку морок. Ей были нужны гарантии собственной безопасности. Увидев силуэт маленького человечка в окне, она жестом поманила его на улицу.

VIII: Безразличный глаз луны

Это было похоже на наваждение. Нет, не так… Это и было наваждением. Видение настолько ясное, что оно переросло в знание. Знание данное кем-то со стороны. Вышедшее из темноты. Преподнесённое словно дар свыше. В действительности лишь соблазн, обман, приманка. Витя просто проснулся и вдруг неожиданно для себя понял: на улице его кто-то ждёт. Одно слово – наваждение…

Он встал и подошёл к окну. Ветки невысокого деревца стремились полностью загородить собой открывающийся отсюда вид, защитить. Но Витя всё равно заметил сквозь них её фигуру. Печальную. Одинокую. Стройную, как берёза. В белой ночной сорочке, в которой она всегда укладывала их с Митей спать. В которой она покинула их дом тогда. В которой её и выловили из воды.

Мама…

Брат и папа говорили, что её больше нет. Что она утонула. Но вот теперь она стоит на улице и как будто нисколько не изменилась. Всё те же чёрные волнистые волосы падали ниже плеч …

Вите сделалось нехорошо: подавляющее ум облако спустилось сверху и надавило на голову, шею, глаза. Мама поманила его на улицу. Неужели правда? Может, он спит? Нет, это не сон. Она ждёт его. Он выйдет? Ну конечно же выйдет!

Витя бросился к лестнице, ведущей вниз. В голове помутнело. На глаза опустилась белая пелена, будто готовая вот-вот утянуть его обратно в сновидение. Но он не сбавил бега, отчего едва справился с собственными ногами.

Он не помнил, как оказался во дворе, только какие-то урывки: как врезался на повороте в стену возле лестницы, как чуть кубарем не полетел по ступенькам. Витя не мог терять ни минуты: что если она опять уйдёт?

Мамы не оказалось на прежнем месте. Темно. Ночь вступила в свои права.

Ушла?!

Витя выскочил за калитку на середину дороги и огляделся.

Она всё ещё ждала его. В самом конце улицы. Настоящая. Не мираж. Ему не приснилось. Отсюда ему теперь даже были видны красивые мамины голубые глаза.

Где она была так долго? Почему пропадала? Почему не сказала, куда ушла? Вите хотелось расплакаться от обиды.

Может так и вышло, может у него навернулись слёзы, может это от них перед глазами всё поплыло.

От них и от чего-то ещё.

Голова закружилась. Витю затошнило.

Мама протянула ему руку, и он побежал к ней без колебаний.

Но она снова пошла куда-то. Куда-то в темноту. Куда-то за деревню.

От одной мысли, что мама не собирается его ждать, он разревелся прямо на бегу. Теперь точно. Теперь невозможно стало сдерживать выступившие слёзы, и они градом покатились по щекам.

Витя побежал быстрее. Он бежал так быстро, как только мог. Тянул руку вслед маме. Хотел закричать ей. Чтобы подождала! Чтобы не уходила! Но нечто чужеродное перехватило дыхание, и он только беззвучно открыл рот.

Захотелось ещё сильнее расплакаться.

Он уже совершенно ничего перед собой не видел, только бежал, что было мочи, и тянул, тянул руку.

За пределами деревни мама, наконец, остановилась. Наконец, решила дождаться его.

Она стояла в поле, протянув Вите раскрытую ладонь. Сейчас он её нагонит. Сейчас! Она не уйдёт больше! Больше она его не оставит! Теперь он будет с ней! Уже почти!..

Витя не сумел вовремя остановиться и на полной скорости врезался маме в колени, тут же схватив её за руку, и уткнувшись лицом в её длинную сорочку, чтобы скрыть слёзы.

Она не дала Вите времени успокоиться и просто пошла дальше. А он пошагал следом, на ходу восстанавливая дыхание, то теряясь в накрывающей голову неземной усталости, то снова приходя в себя. Но главное, теперь он был с ней. Главное, он держал её за руку.

Вместе они пошли по полю. Босиком. По холодной ночной земле. Босиком. По камням и колючей траве, что царапала ступни.

Слёзы пересохли быстро. Мама больше не пыталась уйти без него.

Митька с батей говорили, что мама умерла. Вот они обрадуются, когда узнают, что на самом деле она не утонула. Только…

В голове всё путалось…

Только Митька утонул… Как утонул? Вместо мамы? Или он тоже на самом деле всего лишь где-то потерялся?

Незаметно, держась за руки, они вдвоём добрались до леса. Пошли дальше, вглубь турбазы. Дойдя до самой воды, они просто встали там, глядя на неподвижную зеркальную гладь.

Озеро отражало в себе мир вокруг. Точно такой же знакомый. Но будто написанный на холсте, сотканном из тайны. Красками, полученными из страшных секретов. Руками, принадлежащими необъяснимым созданиям.

Ночь.

Небо. Холод.

Витя смотрел на безразличный глаз луны. И на ещё более злобное его отражение. И ждал, не зная чего.

Вдруг мама сказала:

– Твой отец могуч, у него много сил… Но его богатырь свалил.

Витя вздрогнул.

До сих пор она молчала. Её голос прозвучал так непривычно, так чуждо…

Мама выпустила его руку, и Витя будто потерял опору, но не под ногами, а внутри себя.

Он попытался понять затуманенной головой, что она вообще имела в виду этими странными словами, но только ещё больше запутался. Какой богатырь? Кто мог победить батю? Батя самый сильный! Он сам, как богатырь! Он даже лося победил, а на поминках все признали, что лось сильнее рыси и медведя.

Мама зашла в воду. Ступала медленно. Плавно скользила. Грациозно, как королева всех сказочных миров. Озеро покрыло мелкой рябью. Мама углубилась по пояс.

Остановилась.

Оглянулась.

Протянула руку. Позвала.

Идти или нет?

Дурман не отпускал. Вите нужно было присесть, чтобы оклематься, и тут он сообразил… Мама пошла в воду!

Ей нельзя!

Она же утонула! То есть, Митька с батей говорили, что она утонула! Значит ей нельзя в воду! А вдруг она и вправду утонет?

Витя страшно перепугался. Он хотел крикнуть ей, сказать что-нибудь, позвать обратно на берег, но тяжёлое облако в груди не позволило выдавить ни слова. Он только слабо пискнул, как котёнок.

Мама пошла глубже.

Не найдя в себе сил, чтобы окликнуть её, Витя делает первый шаг. Ледяная вода атакует ступню, режет. Витя замирает. Ступня быстро немеет. Хочется отступить.

Витя поднимает глаза на маму.

Витя смотрит на женщину в белом.

Тяжёлый морок давит его сознание.

Витя смотрит на маму.

Она сейчас утонет!

Мягкое илистое дно едва справляется с невеликим весом Вити, поглощает его пальцы.

Мама останавливается, но она слишком далеко от берега. Она не шевелится больше. Терпеливо ждёт, протянув раскрытую ладонь, словно монумент.

Второй шаг. Влага протягивается до середины голени. Холод продолжает своё маленькое вторжение. Отвоёвывает себе всё большую часть его ноги. Витю охватывает дрожь.

Третий шаг. Он старательно вытягивает вперёд руку, но не может дотянуться до мамы. Слишком мал. Слишком невелик ростом. Слишком коротка ручонка.

Четвёртый шаг… Пятый… Шестой…

Когда он, наконец, приближается достаточно, чтобы взять маму, она вдруг отступает назад. Витя не успевает даже мимолётно коснуться её ладони. Куда она?! Он снова пытается её позвать, и снова лишь беспомощно пищит.

Новый шаг…

Дно стало слишком глубоким, Витя бултыхнулся и резко всплыл. Холод пробрал до черепной кости. Холод! Голова зазвенела от холода!

С перепугу Витя глубоко вдохнул через рот. Заглотнул ледяной воды. Отплевался. Закашлял.

Он барахтался теперь с закрытыми глазами: после нырка вода попала в глаза, и он не мог их разлепить, потому что их начинало больно щипать. Нужно было перетерпеть.

Судорожно, Витя несколько раз провёл ладонью по лицу. Где он?

Он в воде. На озере. За деревней. Где батя? Где Митя? Почему он тут один?

И где?..

Витя опасливо оглянулся в воде. Где та… где мама?

Она пропала.

Пальцы чьей-то руки сомкнулись на его щиколотке. Витя вздрогнул от страха.

Морок ушёл полностью.

Кто его держит?! Мама?! Это не она! Как он сразу не понял, что не она?

Витя заметался в воде, но рука обманщицы держала крепко. Не тянула ко дну, а лишь не давала ему сдвинуться с места.

Ночь. Небо. Холод. И вода. Кругом вода.

Чёрная.

Витя отчаянно забил руками по воде, изо всех сил стараясь вырваться из мёртвой хватки.

Вырваться.

Только бы вырваться!

Сколько он сможет продержаться, свободно двигая всего одной ногой? Минуту? Две? И того будет много!

Обманщица плавно поплыла к середине озера, увлекая его за собой. Она всё ещё не тянула ко дну. Но теперь Витя всё сильнее отдалялся от берега и ничего не мог с этим поделать. Только когда берег полностью растворился в темноте, она остановилась.

Мышцы свободной ноги свело, Витя отчаянно запрыгал в воде.

Кто-нибудь придёт! Кто-нибудь обязательно! Кто-нибудь вытащит его отсюда! Батя!

Шея быстро устала. Витя чувствовал: она вот-вот надломится. Но он продолжал задирать голову из последних сил. И на короткие мгновения ему даже удавалось поднимать над водой рот. Делать судорожный вдох. И опять.

На помощь! Нужно позвать на помощь! Но он не мог крикнуть. То странное чувство в груди, сковывающее лёгкие ушло, но Витя всё равно не мог крикнуть. Он едва успевал вдохнуть. На крик не оставалось ни времени, ни сил, ни воздуха в груди.

Митька!.. Бедный Митька! За ним никто не пришёл… Никто не вытащил его из воды. Никто не спас.

Вдруг Витя провалился под воду с макушкой. На считанные мгновения. Но ему показалось, что в этот раз он пробыл под водой дольше, чем до сих пор. Когда он, наконец, вырвался к поверхности, то сам не поверил, что может дышать. Ему даже почудилось, что его предыдущий вдох был последним.

Последним. Как страшно от этой мысли!

Витя забарахтался с новой силой. Сбросит! Сейчас он её сбросит! Он чувствовал это. Скорую победу. Сейчас он вырвется и сразу к берегу. Плавает он не быстро, но он сумеет оторваться от неё. Сумеет плыть так стремительно, чтобы она не догнала. Должен суметь.