Всемирная паутина

– Как ты себя чувствуешь? – из-за спины послышался мягкий голос.

– Спасибо, Ян, всё хорошо. Спасибо вам! – не оборачиваясь, просипел, как старик, полусогнутый Джон.

– Я обращался к тебе дважды, но ты ничего не слышал.

UKFDF 1001

Джон стоял перед Санта Клаусом, который с каменным лицом рассматривал схему на вырванной из Библии странице. В красном колпаке и шубе из флиса, Санта истекал потом от неожиданно пришедшей в Лондон восемнадцатиградусной жары посреди марта. Ватная борода съехала, на лице были тёмные спортивные очки, а на шее сидела белокурая девочка лет шести, деловито уставившаяся со «второго этажа» в исписанный листок.

– «Конференц связь» пишется через дефис, – сказала девочка.

Джон смутился, но ничего не ответил, ожидая реакции от Санты. Тот стоял неподвижно, и под тёмными очками было не ясно – спит он или умер уже. Наконец Санта снял с шеи девочку и мягко сказал ей на ушко:

– Соня, солнечный зайчик, беги к девчонкам, дай нам с дядей Джонни поболтать.

Девочка, сверкая лакированными башмачками и махая ангельскими крылышками, пришитыми к её пышному платьицу, убежала, а Санта Клаус стянул с себя колпак с бородой, снял очки и утёр лицо рукавом.

– Что думаешь, Пит? – заискивающе спросил Джон.

– Не знаю, Джонни… тьфу, ну и жара… надо подумать…

Мимо мужчин с рёвом пронеслась стайка детворы.

– Пойдём в дом, хлебнём лимонада, – выдохнул Питер.

Домик был совсем скромным и пустым. Чувствовалось, что здесь живёт холостяк, и не хватает руки хозяйки. Обветшалые серые обои местами отслаивались; на окнах не было цветов, и кое-где даже занавесок; а зеркало в прихожей стояло прямо на полу. И только дорожка по узкой лестнице с высокими ступенями, ведущая в мансарду – к комнате одной маленькой девочки, была устлана вырезанными из бумаги алыми сердечками, обклеена розовыми бабочками и изрисована фломастерами и цветными мелками.

Заметно повзрослевшее лицо Питера, обрамлённое огненно-рыжими бакенбардами, переходящими в редкую щетину, выглядело измождённым, но вполне счастливым. Он достал из холодильника запотевший, истекающий каплями графин и налил два полулитровых бокала густого пузырчатого лимонада, изготовленного дома по самым лучшим бабушкиным рецептам.

Одним махом выхлебав почти половину, Пит смачно, с хрипом выдохнул и зажмурился под налетевшим на него ощущением блаженства. Облокотившись на небольшой деревянный столик, приставленный к окну и устланный старой клеёнчатой скатертью, Пит плюхнулся на табурет. С другой стороны подсел Джон и, растолкав попадавшие в его бокал колечки лимона и листья мяты, сделал несколько осторожных глотков.

– Так, давай думать… – громогласно рыкнул Пит и, положив листок перед собой, зачесал в затылке. – Концепция, наверное, хорошая… Не могу сказать, что я в восторге от идеи, чтобы все люди планеты Земля разговаривали между собой через компьютеры… Не думаю, что людям это будет так необходимо. Не лучше ли встретиться после работы в хорошей кофейне? Посмотреть друг другу в глаза? Для военных, научных целей это подходит, соглашусь, но заменять живое общение…

– Послушай! – вспыхнул Джон. – Тебе не нравится эта идея только потому, что её предложил я! Можешь ты от этого отвлечься? То, что произошло между нами с Джесс, никакого отношения не имеет к концепции Всемирной паутины! За бесплатной международной компьютерной сетью будущее, и ты это чувствуешь! Так что не примешивай сюда мою личную непростую историю.

Он вскочил со своего места и хлопнул по столику ладонью. Задребезжали солонки и перечницы. Повисло короткое напряжение.

Вдруг почувствовав на затылке чей-то взгляд, Джон обернулся. В дверном проёме испуганно стояла Соня с подружкой. Одинакового роста, обе они выглядели, как противоположность друг друга: Соня – веснушчатая голубоглазая, с длинными кремовыми волосами до щиколоток; и темнокожая девочка с копной чёрных завитушек на голове.

– Да, милая? – мягко спросил Пит.

Девочка медленно перевела взгляд на отца и спросила вкрадчивым голосом:

– Папа, можно включить твой компьютер? Я хочу показать Джейке игры.

– Да, дорогая, – кивнул Пит, и вдогонку, визжа убегающим девочкам, прикрикнул, – только не… – Питера уже никто не слышал, – …долго…

На узкой кухне вновь повисла пауза. Джон сел.

– Прости меня, Пит…

Питер посерьёзнел. Он разглядывал листок и напряжённо думал. Затем поднялся, взял свой бокал и кивнул головой, – «Пойдём»…

Джон и Пит вышли на задний дворик через маленькую дверь в кухне. Пит, в костюме Санта Клауса без бороды, полез, стараясь не расплескать бокал, на крышу по расшатанной, скрипучей лестнице, за ним полез и Джон.

На крыше – по центру – на самом ребре стоял выцветший старый тёмно-красный диван прямо на черепице. Джон и Питер раскачиваясь добрались до него и плюхнулись на просевшие пружины. Чуть в стороне виднелись макушки домов окраины Лондона, а напротив дивана, прямо на дороге лежало огромное алое солнце.

Диск был настолько большим и сочным, что закрывал собой весь небосвод. Вокруг дома носилась ребятня, голося и ликуя; со спины доносился лай собаки.

– В любом случае, – щурясь на яркий свет, сказал Пит, – не простой проект. Требуется много ресурсов: электронно-вычислительные машины, деньги, персонал, разработчики. Система, которую ты предлагаешь – иерархическая. Это значит, что есть некий центральный компьютер, который будет постоянно, круглосуточно в сети: обрабатывать запросы и хранить информацию. Поддержание его – это всё огромные затраты! Тем более в масштабах всей планеты! Случись с ним что – вся «Всемирная сеть» перестанет функционировать.

– Ты пытаешься меня отговорить? – разглядывая детей, разочарованно спросил Джон.

Пит замолчал. Он сидел напряжённый, а потом резко повернулся и посмотрел очень серьёзными глазами.

– Ты понимаешь, к чему может привести твоё изобретение? Сеть не для учёных, не для банков, не для военных, а для всех и каждого, с равными возможностями! Вся информация потечёт в неё рекой. Те преимущества и уникальные знания, которые раньше были в руках лишь у элиты, у мировых правительств и тайных обществ, теперь станут доступны школьнику. Бизнесмены и политики больше не смогут управлять массами, религия потеряет свою власть. У людей откроются глаза, любые знания и вековая мудрость, которую раньше могли скрывать тысячелетиями, теперь будет доступна каждому человеку – прямо из гостиной! Ты сделаешь всё человечество, каждого человека… свободным…

Пит оборвался. Вцепившись в растерянного Джона стальным взглядом, он дрожал.

– Ты понимаешь, каким людям ты переходишь дорогу?.. Ты понимаешь, что с тобой сделают?..

Тяжело дыша, Джон не мог проронить ни слова.

– Ты не боишься, Джонни?

Ответа не было. Питер опустил голову и медленно перевёл внимание на детей.

Малышня переключилась на игру в прятки. С крыши наблюдать за этим было одно удовольствие: вся игра была как на ладони. Спрятавшихся детей было прекрасно видно, и невыносимая близорукость водящего казалась глупой и смешной. Находиться на высоте с открытыми глазами, зная наперёд ответы на все вопросы, было очень легко, удобно и безопасно.

– С рождения каждому гению Бог даёт «крест».

Джон смотрел в пустоту перед собой и тихо, но уверенно говорил:

– Этот крест может быть чем угодно: болезнями, безденежьем, одиночеством, трудной судьбой… Вместе с талантом гения награждают «противовесом» – болью…

Ребятня завизжала и взорвалась смехом где-то внизу.

– Я столько боли, одиночества, непонимания перенёс за свою жизнь… И всё это только чтобы донести до человечества нечто, ради чего явился на этот свет… Неужели ты думаешь, что теперь, когда я понял, к чему так болезненно вела меня судьба, я остановлюсь?

Он выпрямился, повернулся и посмотрел на Пита. Спокойствие и бесстрашие наполнили сердце.

– Неужели ты думаешь, что я испугаюсь?

Пит долго смотрел.

Солнце закатывалось за горизонт, начало темнеть. Подул холодный ветер. Пит привстал и, раскинув руки, направился к лестнице:

– У меня брат мачехи работает в ЦЕРН’е – Европейском Центре ядерных исследований – возглавляет отдел инноваций в компьютерной сфере. Я дам тебе адрес, сформулируй и отправь ему короткое описание идеи. Меня не упоминай: мы не очень-то дружны. Если он почувствует за этой концепцией перспективу, обязательно как-то поможет: денег найдёт, ресурсы поднимет. Ну а если не почувствует, то, стало быть, ни к чему эта Всемирная сеть. Он мужик простой, старомодный, но чуйка у него на такие вещи просто нечеловеческая. Зовут Боб Уильямс.

Совсем стемнело и стало откровенно холодно. Детей разобрали по домам. Соня спала прямо у отца на плече, который держал её на руках, стоя посреди двора в штанах и шубе Санта Клауса. Джон улыбнулся напоследок и начал уходить.

– А почему Рождество? – спросил он шёпотом, кивая на костюм.

– Соня два месяца была у своей мамы и очень огорчалась, что не увидит Санту. Я пообещал ей, что когда вернётся, мы отметим Рождество.

– А-а-а, – расплылся в улыбке Джон. – Как у неё дела?

– Нормально.

– Возвращаться не собирается?

Питер нервно улыбнулся.

– Не понимаю, – подходя к калитке, тихо сказал Джон. – Вы всегда казались мне идеальной парой! Не понимаю…

– Жизнь – штука непонятная… – прошептал Пит и помахал рукой, – несправедливая штука…

По дороге домой, в электричке, в первом часу ночи Джон ещё раз осмотрел аккуратно переписанный лист бумаги с изложением идеи Всемирной паутины. Под небольшим заголовком шёл короткий текст, а большую часть страницы занимала обширная схема, состоявшая из множества элементов, стрелок и коротких подписей. Ключевые понятия, такие как «гипертекст», например, были выделены и подчёркнуты в нескольких местах. Всё было понятно.

Джон сложил лист втрое и вместе со своими контактными данными бережно упаковал в конверт из серой грубой бумаги.

Бобу Уильямсу,ул. Альберта Эйнштейна 555,CH-1211 ЖеневаШвейцария

Джон провёл языком по клейкой полосе конверта и плотно его запечатал. Затем перевернул, осмотрел ещё раз и приписал в углу:

«1989»

UKFDF 1010

«Расплывчато»

– единственное слово было написано прямо на листке, который две недели назад Джон отправлял в ЦЕРН. Он покрутил лист в руках. Больше никаких комментариев. Только одно слово – прямо на странице с описанием идеи, которую он перерисовывал в электричке из Лондона в Оксфорд —

«Расплывчато».

Что бы это могло значить?.. Ну, надо полагать, это отрицательный ответ. Расплывчато? Значит, не понятно? Не ясна идея?

Ответ оказался таким же расплывчатым, как и идея.

– Расплывчато… – повторял про себя Джон, мотаясь из угла в угол.

– Расплывчато? – спросила сидевшая в домашнем платье с другой стороны стола Джесс, ковыряясь вилкой в жареной треске.

– Расплывчато, – кивнул Джон.

– И всё? Больше ничего не написано? Может, в конверте было ещё какое-нибудь сопроводительное письмо?

Джон мотнул головой.

– Просто одно слово «расплывчато» прямо на твоей презентации?

– Да.

– Расплывчато, – повторила Джессика, чтобы, возможно, на слух уловить какой-то тайный смысл, который был вложен в ответ Боба Джексона на предложение её мужа.

– Да, «расплывчато».

– Расплывчато.

Джессика уставилась в тарелку и задумчиво в ней копалась. Повисла пауза.

– Ты знаешь, – неожиданно заговорила она, – по правде говоря, мне и самой не близка эта идея.

Джон поднял глаза.

– Во-первых, потребуется опутать проводами весь земной шар. Где, по-твоему, возьмётся столько материала? На производство такого количества оборудования уйдут десятилетия! – она задумалась. – Во-вторых, ну я ещё могу согласиться с тем, что от всемирной базы абсолютно всей информации, доступ к которой можно получить откуда угодно, польза будет, но общение людей через компьютеры – это как-то…

– Как? – начал закипать Джон.

– …Немыслимо! – подобрала слово Джессика.

– Немыслимо?

– Да, немыслимо! Невообразимо!

– Невообразимо!

– Да, невообразимо и немыслимо!

– Ты так говоришь, потому что не можешь вообразить, сколько пользы принесёт это изобретение!..

– Возмыслить! – поправила его Джесс.

– Да, потребуется много лет, чтобы построить компьютерную сеть, в которой будет собрана вся информация, но я уверен, что человечество поддержит эту концепцию! Потому что она им сильно поможет, она им нужна!

– Зачем? – глядя своими огромными уставшими глазами спросила Джесс.

– Да за всем!..

– Тогда понятно! – усмехнулась она.

Эта её ирония откровенно раздражала.

– Ты так говоришь, – обиженно процедил он, – потому что устарела…

Джессика серьёзно посмотрела на него. От насмешнического настроения в одно мгновение не осталось и следа.

– Я так говорю, потому что уже потеряла любимого человека в этой Паутине. А когда Она вторгнется в каждый дом – в ней будут утопать и теряться, как на войне, миллионы мужей и… детей…

Она тяжело поднялась из-за стола, молчаливо стряхнула остатки недоеденной еды в мусорное ведро, помыла тарелку и насухо вытерла её стареньким ситцевым полотенцем. Джон сидел, глядя перед собой.

Джессика подошла к нему, уткнулась лбом в шею, обняла хрупкими руками за плечи и тяжело вздохнула. Потом отодвинулась и посмотрела ему на лицо – на нос, на губы. Глаза её были мокрыми.

– К завтрашнему всё готово. Надо выспаться, чтобы не вытворить на церемонии какую-нибудь глупость, вроде попытки «начать всё с начала». Доброй ночи.

Джесс поднялась и, протискиваясь между чемоданами и сумками, которыми был заставлен коридор, ушла с кухни.

– Не время сейчас для… детей… – слабо крикнул Джон вдогонку, – я на пороге великого открытия, которое изменит лицо человечества…

И тут наступила тишина.

Старые ходики тикали в коридоре. Осиротелая утка спала в пруду на другом конце города, заложив клюв под крыло и дёргая лапой во сне. Машина скорой помощи бесшумно пронеслась по окраине. Где-то далеко, на другой стороне планеты трещал одинокий кузнечик. Звезды погибли, а новые родились. Сопел котёл в городской котельной.

Резко проорал долгий, невыносимый телефонный звонок.

Джон подпрыгнул на стуле.

Тишина. Ничего не происходило.

Вдруг вновь протяжно, противно заверещал телефонный звонок в коридоре.

Джон встал, подобрал тапок и рванулся к телефону, висевшему над небольшим столиком в прихожей. На третьем звонке он сорвал трубку и придавил её к уху.

– Да? – прошептал он.

Не отвечали. Из трубки были слышны потрескивания и шум.

– Да, алло! Слушаю!

Джон стоял в полумраке коридора. Лишь уличный фонарь, светивший сквозь оконце входной двери, бледно освещал мрачные силуэты вокруг.

– Джон Уэйнрайт? – гулкий, неестественный, словно шедший с другого конца вселенной или даже из потустороннего мира, прозвучал загадочный мужской голос.

– Да, я, – смутившись ответил Джон.

Паузы между фразами были огромные.

– Вы хорошо меня слышите? – мужчина говорил с тяжёлым американским акцентом.

– Да… достаточно…

В трубке трещало.

– Замечательно. Тогда, я надеюсь, вы хорошо меня поймёте.

Пот начал медленно покрывать спину.

– Ваша разработка нам кажется небезынтересной. Сначала мы скептически были настроены относительно её перспектив. Но произошло нечто, что заставило нас изменить свою точку зрения…

– Что за «нечто» произошло? – остолбенел Джон.

– Мы хотим начать эксперименты в этом направлении и посмотреть, каких результатов можно добиться, создав прототип единой общемировой сети…

– Что произошло, скажите сперва, пожалуйста! – он дрожал от волнения.

– Вам будут предоставлены широкие возможности для дальнейшей работы над проектом. От вас требуется только одно: в кратчайшие сроки запустить закрытую модель всемирной компьютерной паутины на базе имеющихся государственных военных сетей Министерства обороны Соединённых Штатов Америки – ARPANET.

Невозможно было пошевелиться или вздохнуть. С трудом подняв руку, Джон вытер рукавом влажное лицо.

– Кто вы? С кем имею честь?

В трубке что-то щёлкнуло, и шум пропал.

– Кто вы? Алло?

– Боб Уильямс, отдел перспективных разработок в области компьютерных систем, Европейская организация по ядерным исследованиям.

– Боб Уильямс?!

– Мы приглашаем вас в Женеву, где вы должны продолжить работу над созданием Всемирной паутины. Детали вашего прибытия и график работ мы сможем согласовать позже.

– Хорошо, – полный недоумения обмяк Джон.

– Спокойной ночи, мистер Уэйнрайт.

Из телефона послышались монотонные короткие гудки. Джон оторвал трубку от ставшего горячим уха и с трудом повесил её на аппарат онемевшей рукой.

На часах был час-тринадцать ночи.

Джон, полный ужаса, стоял в коридоре. Бледный, мёртво-жёлтый свет уличного фонаря лежал на полу. Жгучее чувство победы и одновременно ощущение непонятного, чудовищного, мистического страха не давали сделать вздох.

UKFDF 1011

Глядя в пространство перед собой, Джон задумчиво сидел рядом с Джессикой в загадочном полумраке церкви Святой Марии Магдалены. Тяжёлый колокол пробил семь часов вечера. Солнце уже закатилось за дома, но витражи светились сами собой – особым, тёплым светом. Красно-коричневые ряды церковных скамей плавно утопали в темноте. Ян свернул книги и, не поднимая глаз, сутуло удалился в служебные помещения. Пыль висела в воздухе перед крестом без движения. Между Джоном и Джессикой пролегал широкий проход.

– Ну, – еле слышно произнесла она, – вот и всё…

Джон грустно улыбнулся.

– Забавно, – печально усмехнулась Джесс, – мы венчались в этой же церкви.

Висела вязкая пауза.

Джессика опустила глаза и с огромным трудом, раскачивая из стороны в сторону, стащила с руки обручальное кольцо. Вокруг пальца остался многолетний красный рубец.

Молчаливо они просидели ещё около получаса. Болело. Чувство великой потери кололо в груди. Не хватало сил ни заговорить, ни даже взглянуть на свою любимую.

На какой бы страшной ссоре не расставались люди, если они по-настоящему любили, разорвать связь всегда невыносимо больно: словно совершить самоубийство.

Наконец Джессика встала, приблизилась к Джону, поцеловала его в висок и быстро, почти бегом, ушла, пряча лицо.

– Я позвоню, – уже сидя в одиночестве, беззвучно произнёс тот.

Глаза были мокрыми, а сердце – опустошённым. Джон неуклюже поднялся со скамьи: онемевшие ноги не слушались, пальцы закостенели без движения. И не было на свете ничего, что могло бы сейчас согреть душу.

Окружённый гулким эхом от собственных шагов, он плёлся к выходу, опираясь рукой на спинки скамей, как старик опирается на палку, пока не поравнялся с низкой деревянной ветхой дверью. Она располагалась немного в стороне и была едва заметна, прячась за широкой колонной, идущей под самый свод. Но эта таинственная дверь была ему хорошо знакома.

Пришлось немного пригнуться, чтобы войти. За дверью ждала темнота и ледяные камни, и только сверху – с огромной высоты – падал серый мрачный свет.

Джон нащупал ногой старинную скрипучую металлическую лестницу, завинчивающуюся, словно змея, спиралью вверх. Стараясь не бренчать каблуками по звенящим ступеням, он торопливо поднимался, пытаясь перешагнуть по две за раз.

Лестница была бесконечной. Он остановился, отдышался и начал наступать на каждую ступень, помогая себе руками.

Мрак сгущался. Дыхание потяжелело и стало чаще, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Делая последние шаги на дрожащих ногах, удалось, наконец, выбраться на вершину церковной башни – туда, где всё небо – от края до края – было исполосовано сеткой тонких острых облаков, походивших на верёвки, растянутые так низко, что можно было коснуться рукой. А в той стороне, где ещё не село солнце, сквозь разрубленные в чёрно-синих тучах ранения, бело-оранжевые всполохи света были настолько насыщенные и яркие, что от вида такого неба задрожало сердце. И начиная от нежно-жёлтого горизонта, через розовый, через фиолетовый, через небесно-голубой, бесконечность завершала полусферу глубоким тёмным индиго, на фоне которого виднелась луна и пара только что проснувшихся звёзд. Дыхание перехватило.

А прямо под ногами, на расстоянии вытянутой руки, весь, как на ладони, лежал игрушечный Оксфорд. В миниатюрных окнах зажигался свет, карликовые домишки тыкали в небо остроносыми крышами и толпились, подпирая друг друга боками. Даже огромный каменный замок графства Оксфордшир, казалось, был собран из детского конструктора.

И за каждой дверкой, за каждым оконцем жил лилипут со своими проблемами, своими делами, со своей головной болью. Каждый искал лучшей жизни для себя и своей лилипутской семьи: ходил на работу, пел колыбельные малышам по вечерам, праздновал Дни Рождения, планировал отпуск. И у каждого из них что-то в жизни было не так: что-то тревожило душу, что-то заставляло сердце ныть перед сном под одеялом. У одного – сын погиб в случайной драке, другому нечем платить за свой игрушечный дом, у третьего – колено не сгибается, а четвёртый – одинокий старик, который мировую войну пережил, а одиночество теперь – не может. И над всеми ними, глядя сквозь решётку острых облаков, нависал отец-Бог.

На вершине башни показался Ян. Он мягко подошёл и встал рядом, не привлекая к себе внимания.

Из окон неподалёку раздавалась приглушённая ругань. Кто-то подбирал наиболее колкие слова, чтобы как можно более подло оскорбить спутника своей жизни. Не оборачиваясь, Джон несмело спросил:

– Я поступил неправильно?

Ян стоял молча, любуясь закатным небом.

– Я не склонен давать оценок, Джонни. Оценки лишены смысла…

– Мне стоило бороться за нас с Джесс? Или правильно было уступить?

– А ты сам как чувствуешь?

– Я не чувствую.

В сердце была нерешительность и слабость.

– Ответьте, Ян: человек – капитан своей судьбы? Или судьба ведёт его по жизни? Как правильнее: выбрать свой путь и настаивать на нём, не принимая отказов? Или прислушиваться к сигналам? Подстраиваться под течение?

– Ты действительно хочешь знать ответ? – усмехнулся Ян.

Джон развернулся и с надеждой посмотрел тому в глаза:

– Ну конечно! Как правильно жить?

– И так, и так – верно.

– Но это же прямо противоположные пути! Не могут они быть верными одновременно!

Ян загадочно улыбнулся и заглянул в глаза так глубоко, что, казалось, коснулся души:

– А они, тем не менее, верны одновременно.

– Это очередная божья несправедливость?

Ян растянулся в добродушной улыбке:

– Ах, не мучай ты меня, Джонни! С юных лет ты приходишь в мою маленькую церковь и задаёшь мне вопросы, на которые нет ответов ни у учёных, ни у фантастов, ни, уж тем более, у меня – обычного священника, отдавшего свою жизнь поиску ответов в Библии да в молитвах. Но ответов я не нашёл. Быть может, ты, мой сын, пойдёшь дальше меня и поймёшь, зачем Богу нужен мир таким, и почему он сам себе столь парадоксально противоречит…

Вдруг разом вспомнилось, как подростком Джон бывал в этой замечательной милой церкви каждую неделю. Как бегали с мальчишками сюда, чтобы просто попить воды в жару. Как громко, в голос, прямо перед прихожанами он нападал на Яна с вопросами о божьих несправедливостях, и как настоятель пытался защититься оправданиями, казавшимися нелогичными и даже глупыми.

Как они венчались здесь с Джессикой, несмотря на всякие трудности – перед лицом грандиозных цветных витражей. Её подвенечное платье, её родную, самую счастливую улыбку на свете. Её великое «да», слёзы на глазах. Зарёванную маму. Как часто – на этом месте – с высоты церковной башни он осматривал город и любовался закатами. Как однажды, когда дурачился с парнями, разбил об пол графин со святой водой, а Ян сказал с улыбкой: «на счастье» и, пока безропотно, терпеливо убирал за сорванцами осколки, порезался.

Джон подошёл к Яну и обнял его, как обнимают отца, вложив в эти объятья всё своё сердце, всю свою любовь.

– Дорогой Ян, – произнёс он. Глаза стали мокрыми. – Вы столько сделали для меня! Вы столько для меня. Спасибо вам за целый мир!

Небо багровело. Они стояли без движения. Долго. Затем Джон отошёл на шаг.

– Родители крестили меня в англиканской церкви, – он остановился и тяжело вздохнул, – но пришло время отказаться от неё…

Грандиозная небесная картина переливалась невероятными цветами.

– Я не терплю неправду. Не могу я быть частью того, чему не верю всем сердцем, чего не принимаю.

Ян слегка кивнул и понимающе пожал плечами.

– Но от вас я не откажусь ни за что на свете, – хитро улыбнулся Джон.

– Ах! – сдержанно воскликнул Ян и покрепче прижал его к груди ещё раз.

Предыдущая жизнь осталась позади. Мир сложился в логичную схему. Судьба вела.

UKFDF 1100

Джон бежал сломя голову. Тяжело дыша, подпрыгивая на торчащих из мостовой булыжниках, он нёсся, что было сил. Чемодан скакал и норовил завалиться на бок, большая сумка билась о рёбра и съезжала с плеча.