Всемирная паутина

– Я не хочу тебя больше знать, Джон Уэйнрайт…

Он открыл глаза и растерянно посмотрел на девушку. Та убрала руку.

– Иди ты к чёрту… – она стиснула от ненависти зубы.

Девушка решительно развернулась и зашагала сквозь окружающее молчание прочь. Потрясённая толпа покорно расступалась перед ней, оставляя узкую тропинку.

Опустив руки в карманы брюк, Джессика задумчиво брела к выходу, качая головой от горечи и разочарования. Слёзы и тушь на её лице образовали корку, брови были сдвинуты. Девушка подошла к дверям, ведущим вон.

– Джессика? – на весь зал нетвёрдо прозвучало раскатистое эхо.

Джон, мокрый, стоял у микрофона и дрожал.

– Я до сих пор не могу поверить, что все эти годы ты была со мной… Даже когда я не был с тобой…

Джессика остановилась и прислушалась, не поднимая глаз.

– Я до сих пор не могу поверить, что такая восхитительная девушка, как ты, выбрала меня и любила меня всё это время, даже в самые трудные времена…

Он достал из кармана небольшой кусочек припойной проволоки, которая по обыкновению там болталась.

– И я знаю, я глупый и слабый… И я наделал кучу ошибок… Но сегодня, наверное, единственный день, когда я не хочу быть глупым и слабым настолько, чтобы совершить ошибку, о которой буду жалеть всю свою жизнь – отпустить тебя…

Джессика повернулась и взглянула на сцену. Трясясь, в одном носке и одном тапке, с царапиной через всю руку, с окровавленным затылком и шеей, весь в слезах, медленно сползал на одно колено Джон.

– Джессика Бигелоу… моя любимая… – сквозь слёзы и дрожь говорил он уже мимо микрофона, – я прошу тебя связать со мной свою жизнь…

Джон стащил с мизинца накрученную проволоку и выставил её перед собой.

– Ты согласна стать моей женой?

Зазвенела тишина. Джессика глядела своими огромными серо-зелёными растерянными глазами и боялась сделать вдох. Было слышно её сердце. Сотни людей смотрели прямо на неё, и никто не смел проронить ни слова.

Её колотило от напряжения, словно она пыталась сдержать какой-то вулкан, который накалялся внутри. Девушка всхлипнула, сдавила подступивший к горлу ком и крепко зажала ладонями губы.

– Да… – закивала она.

Толпа взорвалась, а вместе с ней слёзы брызнули из глаз Джесс. Она схватилась за лицо и начала исступлённо рыдать, не сводя глаз с Джона, который стоял на сцене на одном колене и протягивал ей кольцо из оловянной проволоки для спайки электронных плат и радиодеталей в единое целое.

– Да! – вырвался дикий вопль из хрупкой груди Джессики, и та бросилась в самую гущу, расталкивая народ и пробираясь к сцене.

Взгремела музыка, толпа взорвалась! Давка началась страшная. Все вокруг орали и неистовствовали. Кто-то пытался обнять Джессику, кто-то, напротив, подталкивал её к сцене.

Джон вскочил с колена и побежал навстречу, но вдруг нога подвернулась, и он обрушился на людей. Тапок вылетел и, кружась, как вертолёт, отскочил куда-то в сторону.

Руки понесли Джона, а Джесс пробиралась там – в толпе, с треском врезаясь в новые волны людей и распихивая их локтями. Он, беспомощно качаясь на ладонях студентов и видя свою возлюбленную всего в нескольких шагах, пытался грести, отталкиваясь от моря, по поверхности которого плыл.

Наконец он рванулся из последних сил и вцепился кончиками пальцев в вытянутую к нему руку Джессики. Они схватились друг за друга, пока море мощными волнами пыталось разорвать их соприкосновение на две отдельные части. Но это было невозможно. Неуклюже Джон сполз вниз головой в объятья Джессики. Она и все студенты пытались поднять его, перевернуть, пока, наконец, его лицо не оказалось прямо перед Джесс. Та держалась за волосы и рубаху, крепко стискивая кулачки, а он, нависнув над девушкой всем телом, бережно обхватывал её за талию.

И все вокруг пытались обнять их, потрепать по волосам, подёргать за уши и носы. Сотрясаемая, раскачиваемая толпой пара, оглушённая, стояла в глубине моря. А два оголтело колотящихся друг о друга сердца загонялись от безумия в самой середине этого чуда.

И Джесс рыдала и ревела уже без слёз, а избитый, измученный, исцарапанный и истерзанный Джон, шатаясь из стороны в сторону, сдавливал свою малышку Джесс и хрипел ей на ухо:

– Я никогда больше тебя не отпущу, любимая! Мы всегда будем вместе!.. Всегда!.. Всегда будем только вместе!..

UKFDF 110

В комнатке было бесцветно и душно. На фоне ровного, нудного гудения вентилятора в системном блоке время от времени раздавались звучные щелчки тяжёлых клавиш клавиатуры. Бледный холодно-синий мерцающий свет кинескопа тускло озарял сутулую фигуру сидящего перед ним мужчины в чёрной футболке. Его короткая лысеющая шевелюра была взъерошена, уставшие поблекнувшие глаза, обрамлённые тяжёлыми синяками, сквозь боль вглядывались в экран, а пальцы подрагивали от напряжения и вместе с тем от многочасового бездействия.

Наконец Джон надавил на круглую кнопку выключателя, расположенную на массивном серо-грязно-жёлтом системном блоке, откинулся на спинку стула и взялся за переносицу, с усилием потерев веки. Вентилятор заглох, монитор погас, комната погрузилась во мрак и тишину. Джон тяжело вздохнул.

Сил на то, чтобы разогнуть спину, не было. Голова гудела, глаза едва улавливали свет. Он с трудом выдвинулся из-за стола и, раскачиваясь из стороны в сторону, придерживаясь за дверные проёмы, направился в ванную.

Из задребезжавшего крана хлынула холодная вода и обдала брызгами сухую раковину. Джон набрал полные ладони воды и погрузил в них лицо. Затем, постояв так некоторое время, взглянул в зеркало. Потемневшими от усталости глазами оттуда смотрел сгорбленный некрепкий мужчина, с лёгкой горькой улыбкой на сжатых губах и высохшей белёсой кожей на лице, полном смятения. Джон пригляделся и заметил седеющие волосы возле виска. Он поспешно отвернулся и выключил в ванной комнате свет.

В спальне на самом краю большой кровати, обхватывая себя руками, лежала хрупкая женщина. Разочарование и сожаление глубокими морщинами въелось в милые, лёгкие черты её детского лица.

Джон стоял в дверном проёме и наблюдал за её ровным дыханием, за качанием плечика, за младенческой позой свёрнутого в калачик тела. Он тихо подошёл к кровати и сутуло сел на край, к ней спиной. Затем стащил с пальца обручальное кольцо, положил его на тумбочку, рядом положил наручные часы и неловко закинул ноги на кровать, накрывшись отдельным одеялом.

Лежа на самом краю кровати, он смотрел в потолок какое-то время, а затем отвернулся.

Джессика закрыла глаза и абсолютно беззвучно зарыдала.

UKFDF 111

Джон приоткрыл глаза и полежал так какое-то время, а затем посмотрел на Джессику. Тусклый белёсый луч рассветного солнца словно лезвием разрезал пустую смятую подушку. Джон зажмурился и потёр веки костяшками пальцев.

Шатаясь под тяжестью сна, он проковылял в ванную комнату, ополоснул лицо и, миновав кухню, направился прямо в свой кабинет. Единственное окно в этой маленькой комнатке было наглухо закрыто занавеской, а небольшой шкаф гнулся под толстыми справочниками, и в общем-то в комнате больше ничего не было, кроме самого главного: в центре, на рабочем столе, словно жемчужина в раковине, красовалось чудо техники – ультрасовременный персональный компьютер.

Каждый раз при взгляде на него просыпались эти неповторимые чувства: как у ребенка, впервые увидевшего телевизор, словно в коробке живёт безграничный, фантастический мир – целая вселенная, которую можно созерцать сквозь небольшое оконце кинескопа.

Выполненный из шероховатого светло-серого пластика, узкий корпус системного блока располагался горизонтально на столе. На передней панели красовались и трёх, и пятидюймовые дисководы для флоппи-дисков. Они позволяли переносить данные с одного компьютера на другой, благодаря чему люди могли обмениваться программами и документами. Один флоппи-диск – это сразу 1,44Мб перезаписываемой памяти – целые книги можно было передавать друг другу с помощью этих миниатюрных пластиковых пластин. Поверх системного блока на круглой ножке стоял монитор, который своим единственным выпученным глазом смотрел на Джона. В углу виднелся полосатый гордый значок «IBM».

Джон осмотрел компьютер и, присаживаясь на стул, потянулся в кнопке выключателя. Под пальцем щёлкнуло, вентилятор медленно разогнался, дисководы задребезжали один за другим, и вены ожившего существа начала наполнять электрическая кровь. Что-то особенное было в этом монотонном шуршании компьютера, что-то, что заставляло сердце путешественника-первооткрывателя петь.

Он подождал, пока загрузится операционная система. На экране показалась строка «C:>» и рядом – курсор. Существо приготовилось слушать своего творца и учителя. С лёгким волнением Джон ввёл несколько команд, проверяя целостность системы, а затем запустил одну из десятка программ, хранившихся на встроенном диске ёмкостью в 40Мб. Экран почернел. А затем в комнате что-то загремело и застонало, царапая слух острыми иголками и раскачивая под собой пол. Это проснулся стоявший на углу стола огромный матричный принтер, который напечатал строку и тут же замер.

Джон отклонился в сторону, чтобы видеть принтер целиком. В верхней части листа появилось слово, состоящее из мелких точек: «Здравствуй!».

Крупные серые клавиши звонко и отчётливо провалились под пальцами, и в тоже время на принтерном листе, буква за буквой, появлялась строка, которую он набирал на клавиатуре.

– «Ева, привет!».

– «Доброе утро!», – резко прозвенело на весь дом ответное сообщение, – «Я скучала по тебе! Мы не виделись уже 7 часов».

– «Я тоже скучал по тебе в какой-то степени».

– «Что значит „в какой-то степени“?».

– «Я тоже скучал по тебе, да».

– «Чем будешь заниматься сегодня?».

– «Продолжу работу над совершенствованием моей программы-интеллекта, которая способна играть с человеком в шахматы на равных».

– «Ой, это пока слишком сложно для меня. Я этого не понимаю».

Джон задумался. Развёрнутое перед ним диалоговое окно позволяло пользователю персонального компьютера вести полноценный диалог, не отходя от экрана монитора, или, как сейчас – от листа бумаги, торчащего из принтера.

– «Да», – продолжил переписку он, – «наверное, это пока сложно для тебя, ты ещё совсем молоденькая».

– «Что значит „совсем молоденькая“?»

– «Мне тебя ещё многому надо научить».

– «Это хорошо. Когда?».

– «Как только окончательно поговорю с Джессикой».

Джон грузно вздохнул, вспомнив о предстоящем разговоре с Джессикой, который он себе пообещал завести сегодня во что бы то ни стало. От одной мысли о нём сердце становилось тяжёлым, но оттягивать было уже некуда.

– «Ой, это пока слишком сложно для меня. Я этого не понимаю».

Джон резко нажал клавишу выхода. Да, программа, позволявшая вести некое подобие осмысленного диалога с компьютерным интеллектом, была ещё очень сырой. Над ней предстояло ещё трудиться и трудиться. Ладно, всё же, это, скорее, хобби. Джон достал лист из принтера и аккуратно сложил его в лоток для документов. В животе заурчало.

Совершенно не желая покидать рабочего места, он медленно встал со стула. Пройдя короткий коридор, вышел на заставленную старой посудой и давно ненужными вещами кухню. Через низкое заляпанное окно выглянул на улицу. Зима. Грязная, без снега, со слипшимися почерневшими листьями вдоль тротуаров – как поздняя осень зима. Пучки лысых кустов торчали из чёрной земли, словно воткнутые в грунт гигантские паучьи лапки. А деревья, покосившись, стояли мёртвыми, с переломанными по всей длине ветками-руками. И сквозь ровное серое пустое небо на Оксфорд еле различимо смотрело огромное безликое белое солнце. Туман.

Джон развернулся, потянулся к холодильнику. На столе, на старой скатерти лежала записка, на которой размашисто, эмоционально было написано:

«Я так больше не могу».

Обессиленный, он присел на стол и опустил голову.

Закутавшись по самые глаза в старый отцовский ярко-фиолетовый шарф поверх серого форменного пальто, Джон вышел на улицу. Лёгкий мороз щипал кожу и глаза. Джон жмурился под тусклым дневным светом и, запрятав руки глубоко в карманы, сутуло брёл по мостовой, не поднимая глаз с дороги. В воздухе висела вода. Казалось, если провести ладонью перед собой, та станет влажной. Где-то в нескольких кварталах отчётливо раздавалось монотонное бренчание звонкого колокола, который наводил тоску и невыносимое ощущение полного одиночества.

Джон ковылял по тесному, как вагон узкоколейки, проулку Фрайарс, который был настолько безлюдным и заброшенным, что каждый шаг эхом отражался от окружавших тёмно-коричневых кирпичей и булыжников. Постепенно улица превратилась в каменный туннель и начала сужаться. Вот уже, казалось, пора было повернуться боком, чтобы не задевать стен. Проулок Фрайарс начал сжиматься с обеих сторон, словно пресс. Джон равнодушно брёл, не обращая на это внимания. Неожиданно сверху образовался низкий пугающий свод. Сжав плечи и согнувшись в спине, чтобы не задевать головой торчащие сверху острые неровные камни, Джон сделал несколько поспешных больших шагов и выскочил из проулка. Гордо и грандиозно на него смотрела своими одинаковыми окнами, врезанными в неодинаковые стены, церковь Святой Марии Магдалины. А серое тяжёлое небо, будто влажная застиранная простыня, лежало прямо на поверхности её прямоугольной башни.

Не сводя глаз с нависшей над ним башни, Джон бессознательно выпрямил спину и направился к входу, не обращая внимания на старенький Опель, робко скрипнувший тормозами и неуверенно кашлянувший ему вдогонку хриплым гудком.

Дверь была тяжелее обычного. Серый свет, исходивший от неба, даже пройдя сквозь волшебные грани цветных церковных витражей, оставался серым. Тут было темно и холодно. В сиянии жёлтых тёплых, но слишком маленьких, чтобы противостоять силе тьмы и холода свечей, спиной стоял Ян и еле слышно пел молитву. Позади хлопнула дверь, и грохот волнами покатился по церкви.

Слева, у входа, прикрыв глаза, дремал седой старик с меховой шапкой в руках. А в глубине, ближе к алтарю, в ареоле бесцветного плотного тумана сидела хрупкая фигурка Джессики в длинном чёрном осеннем плаще и тёмно-сером платке на голове.

Джон, несмело ступая по кафельному полу, подошёл ближе и присел на другой край скамьи. Та не шевельнулась. Ян, не меняя тона, тянул молитву.

Джон положил свой шарф на сиденье рядом и всмотрелся в полумрак скамьи, стоящей впереди. Там зияла большая паутина. Неровная, но удивительно гармоничная, она связывала между собой камни пола, ножку скамьи и её сиденье снизу. Из какого-то мальчишеско-хулиганского порыва захотелось пнуть шёлковую паутину, разрушить её своим ботинком, но в это мгновение из-под скамьи показался паук. Он медленно спускался по нитям, проверяя совершенство своей конструкции. Нет, живое существо тронуть нельзя.

Не сводя глаз с паутины, Джон набрал в грудь воздуха.

– Я так больше не могу, – прошептала Джессика.

Джон молчал, безвольно глядя себе под ноги.

– Всё время одна, всё время как в вакууме – не чувствую ничего. Я уже забыла, каково это – быть любимой…

Джон поднял взгляд, набрал воздуха в грудь. Но Джессика резко повернулась, вцепилась в него красными яростными глазами и сквозь слезы процедила:

– Давай разойдёмся, Джонни.

Тот сидел ошарашенный, смотрел на Джесс, на её нежные, ещё детские черты лица, на прямые ухоженные тёмно-русые волосы, на хрупкие гордые плечики, на тонкие строгие пальцы, теребившие измятый носовой платок, на свирепый, невыносимый, волчий взгляд двух налитых кровью глаз.

– Нет, – через невесть откуда взявшуюся смелость выдавил он.

Джессика отвернулась и погрузила лицо в скомканный носовой платок.

– Что же мне делать? – беззвучно прошептала она.

Джон неощутимо дотронулся до её плеча:

– Джесс, я что-нибудь придумаю, чтобы ты вновь почувствовала нашу связь, я что-нибудь…

Женщина резко вспыхнула. Она потянулась дрожащими руками и обняла его за лицо ладонями, за щёки. Не отрывая взволнованного взгляда от его глаз, Джессика медленно начала вставать, а потом сказала во весь голос:

– Джонни, я хочу детей. Давай заведём ребёнка! – эхо взгремело под сводами тысячелетней церкви и продолжало гудеть, перекатываясь волнами из одного крыла в другое.

Ян замолчал и обернулся. Джон начал медленно отстраняться и мотать головой.

– Нет, Джесс, ты чего? – с глазами, полными ужаса, шептал он надрывно. – Не время сейчас. Дети – это здорово, но только не сейчас. Я, мне кажется, на пороге больших открытий…

Джессика с неистовым животным воплем вырвалась из его рук, закрыла вмиг ставшее мокрым лицо и буквально сдвинула с места Джона, пробираясь сквозь него к проходу между скамьями. Он попытался поймать её, но ту было не остановить. Отбиваясь, переступая, выдёргивая руки и его объятий, Джесс выскочила в проход, полоснув своей миниатюрной чёрной туфелькой по паутине. Та вздрогнула и расползлась на два больших лоскута.

Стуча каблучками, Джессика бросилась к выходу из церкви. Перепуганный старикан, защищаясь шапкой, провожал её взглядом. Джесс на полном ходу налетела на дверь и выпрыгнула на улицу. Джон выбежал вслед за девушкой.

Молодая женщина, семеня хрупкими ножками и защищая лицо шейным платком, ускользала в густом тумане. Джон кинулся за ней и, настигнув за каких-то пять огромных шагов, почти ухватил её за локоть.

– Почему ты не пытаешься и меня понять тоже? – завыл он. – Да, я провожу много времени за компьютером, но это моя работа, это моя наука. Я изучаю и создаю мир компьютеров, чтобы людям стало в чём-то проще и удобнее. Но появление ребёнка – это был бы сейчас неправильный ход. Не сейчас! Дай мне сперва завершить свою работу, исполнить своё предназначение.

Джесс резко остановилась, развернулась и уставилась огромными раскрасневшимися зарёванными глазами Джону прямо в глаза, так, что тот отпрыгнул и испуганно отклонился.

– Джон, – вкрадчиво, но твёрдо, холодно, но проникновенно сказала Джессика, – мне тридцать лет. Нам тридцать лет. У нас нет ни денег, ни собственного дома. Ни детей, ни даже собаки. Мы не разговариваем, не ужинаем вместе. Всю свою жизнь ты тратишь на общение с одиноко стоящим в твоей комнате компьютером.

Взгляд девушки метался по его лицу: с одного глаза, на другой, с губ на переносицу. Они плыли в грязном густом тумане так, что кроме них не было видно вокруг ничего, словно в сером молоке. Только кровавые глаза Джесс светились ярко-красным в этом бесцветном лимбе.

– Зачем нам мы? – наконец спросила она.

Невыносимый, вытягивающий душу звонкий колокол монотонно бряцал, не давая сосредоточиться, вдуматься в происходящее.

– Ты мне нужна…

– Зачем? – строго, с желанием выслушать, понять смотрела она.

Слов не находилось. Вязкий туман проник даже в голову. Джессика постояла какое-то время, разглядывая его.

– Тебе не нужна я, тебе нужны твои компьютеры…

Джессика начала поправлять на нём пальто, и в каждом её движении и взгляде Джон ощущал, что смотрит на него чужой человек. Сердце сжималось. Слёзы подступили к глазам.

– Нам надо расстаться, Джонни.

UKFDF 1000

Город лежал без дыхания, погода была мертва.

В своём грязно-сером пальто Джон остался в глубоком тумане один. Лицо его было влажным, а глаза совершенно мокрыми. Если сильно присмотреться в глубину тумана, можно было разглядеть смутные очертания расколотых могильных надгробий и побитых крестов кладбища церкви Святой Марии Магдалины.

Слегка покачиваясь, он не мог сдвинуться с места, лёгкие вдыхали густую пустоту.

Чувства начали медленно возвращаться. Пальцы сами потянулись к мёрзнущей шее – действительно, шарфа не было. Джон огляделся, развернулся и, тяжело ступая, двинулся обратно.

Приоткрыв тяжёлую тёмно-коричневую дверь, он вошёл внутрь. Яна не было, старик с шапкой тоже ушёл. В безлюдном полумраке храма раздавались мягкие шаги оглушённого Джона, который брёл вдоль тёмно-красно-коричневых рядов к скамье, где они сидели с Джесс. Шарф лежал на полу под сиденьем. Джон наклонился, подобрал его и устало сел на скамью, разглядывая и теребя пальцами шерстяное плетение.

Всё, что с ним происходило на протяжении, пожалуй, всей жизни, было как-то несправедливо. Да, он не ладил с людьми, не умел налаживать с ними связи; да, он охотнее понимал язык компьютеров. Он пришёл в этот мир таким, и на это должны были быть причины. Паук у ног терпеливо собирал воедино разрушенную паутину. Джон не находил себя. Это было больно.

Вдруг он поднял глаза на алтарь. Словно ведомый какой-то могущественной, божественной силой он поднялся со своего места и, раскачиваясь, будто в шторм, подошёл на неслушающихся ногах к огромному позолоченному кресту в изголовье зала – к витражам, которые, казалось, начали светиться изнутри самыми сочными красками.

– Бог, – вкрадчиво и почти неслышно начал он свою молитву, – ты создал меня таким не для того, чтобы я просто мучился, я знаю. Сейчас мне нужна твоя помощь. Я не понимаю, зачем я тебе и людям. В чём мой секрет?

Он остановился и осмотрел крест.

– Зачем я такой тут? – чуть громче прошептал Джон.

Эхо потекло по потолку. Где-то далеко на окраине города ритмично зазвенел тонкий колокол. Витраж стоял без движения, ни позолота, ни свечи, ни крест не накалялись. Подсказок не было.

– Каждого человека на Земле ты создал немного несовершенным, чтобы данное несовершенство натолкнуло его на какую-то мысль. Какая мысль для меня? Мои родители – математики. Я с детства копаюсь в цифрах и программах. Не умею общаться с людьми, но понимаю в компьютерах. Моя миссия – связать людей и компьютеры? Стать проводником для людей?

В груди задвигалось какое-то ощущение.

– Связать людей и компьютеры… Один человек – один компьютер.

Сердце застучало, он бросился в поисках листка бумаги, на котором можно было записать идеи, хлынувшие в голову.

– При помощи ЭВМ можно связываться и общаться, как по телефону, только на более высоком уровне: обмениваться фотоизображениями и даже короткими видеозаписями, документами и мыслями.

Бумаги нигде не было, Джон бросился к рядам. Там – на специальных полках, расположенных за спинками скамей, часто лежали книги – молитвенники, песенники.

– В будущем будет возможно обмениваться даже ощущениями. Человек сможет связать себя с компьютером таким образом, чтобы на расстоянии отправлять свои чувства другому человеку.

Толстая чёрная книга лежала на полке как раз там, где ещё полчаса назад они разговаривали с Джесс. Он схватил её и перевернул. На корешке золотом было выдавлено лишь одно слово – «Библия».

– Компьютерные сети существуют и сейчас – ARPANET, например, – но они созданы для военных, либо учёных – не для простых людей. И доступ к ней получить невозможно, если ты не военный разработчик.

С Библией в руках он замер и, взмокший от волнения, поднял глаза на крест. Сердце остановилось, дыхание свело, руки и ноги онемели. Тело обмякло под грузом этой громадины-идеи, которая теперь, сложившись в голове в единую картину, смогла в одну секунду оправдать ему всю его горькую жизнь – каждый эпизод, каждый разговор, каждую неудачу. Дрожащий от страха и трепета, он почувствовал, как прямо тут: сверху нависает Бог.

– А нужна компьютерная сеть для всего человечества! – сдавленно, но громко прохрипел Джон.

И эти слова раскатистым клокотанием отразились под сводами божьего пристанища.

Опустошённый, обессиленный, Джон рухнул на скамью. Пальцы не слушались, и долго не удавалось ухватить шариковую ручку во внутреннем кармане пальто. Он с трудом развернул тяжёлую Библию и, пролистав до последних страниц, нашёл несколько пустых листов, на верху которых была надпись «Для заметок».

Руки дрожали. Джон начал вырисовывать схему новой компьютерной сети для всего человечества. Узлы этой схемы заключались в круги, прямоугольники, овалы и облака, связывались стрелками, пунктирами, линиями. Джон лихорадочно чиркал, добавлял компоненты, замалёвывая ненужные, обводя по несколько раз ключевые слова и элементы.

Наконец основной набросок был завершён. Джон откинулся на спинку. Перед ним лежала схема в цельном виде. Она была очень запутанной и местами зачирканной настолько, что некоторые участки было не разобрать.

Он оторвал взгляд от листка и осмотрелся. Свечи прогорели наполовину, за окнами начало темнеть. Паук у ног доплёл паутину и гордо бездвижно стоял на её середине, контролируя лапками малейшее движение нитей, осматривая своё произведение, свой постамент. Джон разогнул затёкшую спину и взглянул на листок.

«П А У Т И Н А» – написал он на самом верху.

Сгорбленный, паук начал медленно поворачиваться вокруг своей оси, одну за другой переставляя все свои восемь зазубренных лапок.

«В С Е М И Р Н А Я» – дописал Джон чуть левее.

Посидев ещё какое-то время и собравшись с силами, он аккуратно вырвал исчирканный листок из Библии, сложил вчетверо и схоронил его во внутреннем кармане вместе с ручкой. Затем, кое-как намотав шарф на шею, Джон, удерживаясь дрожащими руками за спинки скамей, рывком поднялся и, шатаясь на онемевших ногах, поплёлся к выходу.