Бруклинский мост

«Я искал тебя здесь из тех же корыстных соображений. Встретимся завтра? Как обычно?»

«Конечно. Давай уже спать. Поздно»

«И, правда, поздно. Запиши мой номер, на всякий случай…»

«Ты тоже мой запиши…»

– Как же всё просто! – подумали они одновременно.

Отныне Мел, совсем как её одноклассница Тесса Мойер, не выпускала из рук телефона, то звоня, то посылая сообщения, за что часто ругали на уроках. Подруги теперь ей тихо завидовали, точно так же как завидовали Тессе, у которой парень учится в колледже и живёт во Флориде, или Бланш, которая считалась «официальной звездой» класса, была капитаном группы поддержки и никогда не страдала отсутствием мужского внимания. Джесс не давала покоя личность Оскара, и она периодически устраивала Мел «допросы с пристрастием».

– Мел, ну расскажи всё-таки, кто он?

– Человек.

– Я понимаю, что не обезьяна! Я спрашиваю, где он работает?

– На работе.

– Он что русский шпион? Такое впечатление, что я пытаюсь выведать государственную тайну! «Секретные материалы», я Малдер, а ты Курильщик! – теряла терпение Джесс, а Мел сохраняла невозмутимость. Но всё равно любопытство Джесс её раздражало и, постепенно, Мел стала всё реже общаться с подругами, а на возобновившиеся ухаживания Майкла и на вечные насмешки и издевательства Бланш вовсе не обращала внимания. Её теперь ничего не касалось, у неё появился свой личный маленький секретный мир, идеально защищённый и идеально защищавший её от всех внешних неприятностей. Такой мир есть у всех без исключений, просто зачастую человек и не подозревает, что у него есть эта спасительная бухта. Иногда он перерастает в болезнь или зависимость, но в основном он безобиден и даже полезен. Если у человека нет такого мира, то он живёт лишь внешней физической жизнью, а внутри, в душе, он пустой, как шарик для пинг-понга. Этот мир индивидуален: у детей это любимые игрушки, воображаемые друзья, у трудоголиков это работа и бизнес, у других – семья, хобби, социальные сети, и даже любимые книги, фильмы, компьютерные игры. У Мел – это Оскар, а у Оскара – это Мел.

К этому уроку Мел не готовилась. Они проходили «Гордость и предубеждение», это был её любимый роман, впервые она прочла его лет в двенадцать и с тех пор несколько раз перечитывала, так что она могла бы процитировать его с любого места, и как-то специально готовиться было смешно, да и учитель не мог сказать ей ничего нового. Мысли поминутно уносились к грядущим событиям сегодняшнего вечера. Почему-то Мел чувствовала, что сегодня произойдёт нечто важное. Между тем, учитель, мистер Кэрридж, неожиданно решив узнать личные мнения учеников о прочитанном романе, задал вопрос:

– Как вы считаете, в какой момент Элизабет поняла, что любит мистера Дарси? Кто-нибудь хочет ответить? Мисс Оливер?

– Когда увидела его поместье, – ответила Бланш.

– Не все столь меркантильны, мисс Оливер. У кого-нибудь есть другое мнение? Мистер Лимсби?

– В книге этого не сказано, – буркнул Майкл.

– Думаю, вам стоит перечитать роман и обратить внимание на контекст. Что ж, продолжим. Мисс МакГилл? Мисс МакГилл! – Мел смотрела мимо него каким-то невидящим взглядом, словно спала с открытыми глазами, и неосознанно теребила прядь волос. Энн пихнула её локтём в бок. Мел вздрогнула, и непонимающе завертела головой.

– Что?

– Отвечайте, Мелисса.

– Простите, мистер Кэрридж, вы бы не могли повторить вопрос?

– Когда она поняла, что влюблена?

– С первого взгляда, разумеется.

– Вы так считаете? Поясните, пожалуйста.

– Он не дал совершить ошибку, не дал упасть с моста, утёр слёзы своим платком…

– Мисс МакГилл, позвольте поинтересоваться, а вы какой роман читали?

– Не думаю, что Джейн Остен считала настолько интересными подробности твоей интимной жизни, чтобы включить их в свою книгу! – ехидно заметила Бланш.

– Заткнись, Бланш! – неожиданно грубо осадил её Майкл.

– Простите, я… что-то… Простите! – пробурчала Мел и выскочила из класса.

Хлопнув дверью, она остановилась и сползла по стене на пол. Мысли лихорадочно метались, она ничего не видела и не понимала что Майкл стоит рядом, что-то говорит, тормошит её за плечи… она ничего не понимала, кроме своей неотступной, бешеной мысли: «Неужели! Всё, это конец света! Влюбилась?! И в кого! Нет, это не правда, невозможно! Точно – конец света, другого объяснения нет. Сейчас, сию секунду. И пусть майя помолчат со своим две тысячи двенадцатым! Она не может так глупо влюбляться!» Но стоит закрыть глаза, и вновь, это лицо – как фотография, нет намного более живое, и улыбка – нежная, понимающая, и прищуренные от солнца глаза, и ласковое прикосновение к волосам, и она плачет, вцепившись в лацканы его плаща, прижавшись к совершенно не знакомому, чужому человеку, а он бережно вытирает ей слёзы платком… он, самый близкий и такой родной чужой человек…

III

День потихоньку угасал. Закатное солнце медленно тонуло в Ист-Ривере, обливая золотисто-оранжевым светом ложно-готические опоры Бруклинского моста. Они молчали. Говорить совсем не хотелось, было неестественно для Нью-Йорка тихо, только тёплый лёгонький ветер нежно трепал волосы.

– Уже темнеет, а так тепло…

– Как-никак через две недели лето.

– Отсюда такой красивый закат.

– И ты.

– Что и я?

– Красивая.

Это было правдой. Солнце, как самый искусный ювелир, позолотило каждый её волосок, в карих глазах плясали весёлые огоньки. Ещё никогда он не видел её такой красивой, и ещё ни одна женщина не была настолько ему близкой, понятной и… любимой. Да, он ещё никого так не любил. Он любовался Мелиссой прищуренными от солнца глазами, тёплая волна нежности мягко заглушала разум, он не смог устоять перед этим чувством и, взяв в ладонь её подбородок, ласково, едва касаясь, провёл большим пальцем по её гладкой щеке и губам… Остатками сознания он понимал, что делать этого не следует, но всё же, нагнулся к её лицу и аккуратно, коротко поцеловал.

– Я не уверен, что это правильно.

– Я тоже, – она обвила его шею руками и поцеловала в ответ.

– Мы уже не сможем делать вид, что мы друзья, – шепнул он, даже не отстранившись.

– Похоже, что так, – также тихо ответила она. Их лица были совсем рядом и губы чуть не касались друг друга.

– С моей стороны это подло…

– С моей – глупо…

– Нас не поймут…

– Нас осудят…

– Но мне всё равно…

– Какое нам дело…

– Я люблю тебя… я с ума сошёл, боялся думать о том, как ты ко мне относишься.

– Люблю… я так мечтала, что ты это скажешь, но не позволяла себе надеяться. Ты старше, я думала, ты не видишь во мне женщины, не можешь полюбить.

– К сожалению, я только женщину в тебе всегда и видел.

С этого дня их встречи изменились. Теперь это были настоящие свидания с цветами, ресторанами и нежными поцелуями. Они перестали быть товарищами по несчастью, изливающими друг другу душу, жалующимися на свои проблемы, они стали влюблённой парой с общими переживаниями и общими проблемами. Чувство, намертво припаявшее их друг к другу, не могло не породить вороха новых неприятностей, но вместе с тем и поделило их надвое, став для них жизненно важным источником силы.

IV

Почти всё субботнее утро Ванесса МакГилл посвятила уборке в своей квартире. Сегодня дочь должна познакомить её со своим новым парнем… или другом… или… как же назвать человека, встречающегося с твоей дочерью, но который на год старше тебя?! Она привыкла к выходкам Мелиссы, но такого ожидать никак не могла. Раздался звонок в дверь. Ванесса глубоко вздохнула, и, собрав остатки решимости, открыла.

– Привет, мам! Познакомься, Оскар Соррейс. Оскар, это моя мама Ванесса МакГилл, – Оскар несколько удивился, увидев мать Мелиссы. Мел никогда не говорила, как она выглядит, и он представлял себе женщину лет под пятьдесят, с лицом Мел, несколько изменённым морщинками. Но не тут-то было. Если бы он встретил их на улице, то решил бы что они просто подруги, такими они были разными. Ванесса – очень худенькая, маленькая женщина, с тонюсенькими ногами в облегающих синих джинсах и руками, торчащими палочками из закатанных рукавов белой рубашки, выглядела даже моложе дочери. На остром, узком лице выделялись огромные тёпло-карие глаза – практически единственное, что унаследовала от неё Мел, а волосы, напротив, были хоть такими же густыми и длинными, но тёмными и тонкими.

– Очень приятно, мисс МакГилл, – он протянул ей белую лилию. Мел предупредила, что белый – её любимый цвет.

– Боже! Можно просто Ванесса. Проходите! Чай, кофе?

– Спасибо, кофе.

Войдя, Оскар увидел сияющую неестественной чистотой только что убранного помещения просторную комнату со светлыми стенами и белой мебелью. На стеклянном журнальном столике и таких же полках лежали кипы глянцевых журналов. В простенке меж двух узких голых окон стояла высокая пальма в пластиковом горшке, а одну стену украшала большая плазменная панель.

– Какая светлая комната, – заметил Оскар.

– Как стоматологический кабинет. Мама любит минимализм. Ты садись.

Они расположились на диване. Ванесса подносом сдвинула журналы и устроилась в кресле напротив.

– Так значит, мистер Соррейс, ваша фирма занимается установкой охранных систем? – спросила она, разливая кофе.

– В данный момент я без работы, – несколько смутившись, ответил он.

– Мама! – Ванесса не обратила внимания на недовольный возглас дочери и невозмутимо продолжала:

– Берите сливки, сахар.

– Спасибо.

– Так на что же вы живёте?

– У меня остались некоторые средства.

– И живёте, насколько я знаю, у приятеля.

– Да, у меня временные трудности с жильём.

– И вы встречаетесь с моей дочерью?

– Да. Надеюсь, вы не против?

– Я? – она усмехнулась, – Мало верится, что моё мнение вас интересует.

– Мама!

– А что, я не права? Или ты считаешь, что всё это нормально?

– Мама, я бы попросила!

– Что? – поинтересовалась Ванесса, будто не понимая, что дочь имеет в виду.

– Лимон! – выпалила Мел.

– Возьми на кухне. Я забыла принести.

Мел пришлось выйти. Ванесса тут же переменилась: сдвинулась на краешек кресла и, наклонившись к Оскару, быстро заговорила громким шёпотом, как будто долго дожидалась этого момента. Впрочем, так оно и было, ведь она не могла не помнить, что Мел пьёт кофе только с лимоном, и специально даже не стала его резать.

– Скажите мне, вы отдаёте себе отчёт в том, что делаете? Мел ещё ребёнок! Ей только шестнадцать! Вы человек взрослый, у неё никогда не было отца и с вами она чувствует себя защищённой, уверенной в себе. Конечно, она влюбилась, ей кажется, что и вы её любите. Но как вы можете её любить! Она надоест вам через месяц, в лучшем случае, через год, а жизнь вы ей уже сломаете. Остановитесь, пока не поздно, я умоляю вас, оставьте мою дочь в покое, не портите ей жизнь!

– Понимаю вас, я совсем не подхожу на роль спутника вашей дочери, но как это ни странно, я люблю, действительно люблю Мелиссу. В это сложно поверить, я не смогу, наверное, объяснить… понимаете, она для меня нечто большее, чем просто девушка, она спасла меня от самой большой глупости, какую я хотел совершить. Знакомство с ней это самое потрясающее, что было в моей жизни, я сделаю всё, чтоб она была счастлива. Я сознаю, это противоестественно, возможно наши отношения и выглядят пошло или ненормально, но чтобы там не казалось, это настоящие чувства. Я никогда не причиню ей боль.

– Значит, вы не хотите меня понять.

– А вы не хотите понять Мелиссу. Она сама должна решить, чего хочет.

– Она ещё слишком молода для собственных решений в подобных вопросах.

– Что ж, вам виднее. Только знайте, если бы я действительно намеривался поступить по отношению к ней нечестно, я бы вряд ли пришёл в ваш дом.

– В конце концов, закон на моей стороне!

– В вопросах уголовного права я осведомлён лучше, чем вы думаете. Пока в моих действиях по отношению к вашей дочери не было состава преступления, если вас это интересует.

– Вам просто льстит роман с юной девушкой!

– Мама! Что ты говоришь! Что тут у вас произошло? – в дверях появилась Мел с блюдцем нарезанного лимона.

– Всё в порядке, Мелли. Думаю, что мне следует уйти. Спасибо за кофе, Ванесса. Был очень рад с вами познакомиться.

– Оскар, что случилось?

– Ничего. Всё в порядке. До завтра.

– До завтра. Мама, что ты ему сказала?!

V

В школьном коридоре было по обыкновению шумно. Энн оживлённо рассказывала Джесс о том, какую чудесную блузочку она видела в торговом центре на Фултон-Стрит, куда большинство девушек из их школы ходили как в музей – поглазеть на модные новинки, а потом изводились, с нетерпением ожидая распродаж. Мел стояла, прижавшись спиной к стене, и делала вид, что ей тоже интересно про блузочку, напротив них Бланш и Майкл о чём-то мило шептались. Заметив, что Мел смотрит в их сторону Майкл нарочито приобнял Бланш, но на Мел это совершенно не произвело впечатления.

– Почему мне не пойдёт красный? – возмущалась Энн.

– Ты блондинка с серыми глазами! Какой тебе красный, тебе хорошо голубой, синий, зелёный.

– Это же скука смертная, что мне теперь, перекрашиваться? А ты, Мел, как считаешь?

– Нет.

– Что нет?

– Ты что-то сказала про окрашивание. Я говорю, нет, тебе не нужно краситься.

– Я не о том! Ты совсем не слушала!

– Не видишь, она снова в облаках витает и ей наплевать на подруг. Когда же ты нам, наконец, покажешь своего Оскара? – с усмешкой поинтересовалась Джесс.

– Он не статуэтка от киноакадемии, чтобы его показывать! – отшутилась Мел. Ей не нравились подколы подруг. Она искренне не понимала их иронию. Что из того что шестнадцатилетняя девушка влюбилась? Или шестнадцатилетним девушкам полагается влюбляться только в одноклассников? А высший пилотаж – это парень из колледжа как у Тессы Мойер? Тогда она просто астронавт какой-то! В этот момент, как нельзя кстати, зазвонил телефон. Она отошла на пару шагов и отвернулась, крепко зажимая свободное ухо.

– Привет! Что говоришь? Встретиться? Конечно! Где обычно? Нет? Подъедешь? Как это подъедешь? Ну, хорошо. У меня сегодня не будет двух последних уроков, так что я освобожусь раньше. Знаешь адрес? Форт Грин Плейс, 29. Хорошо, жду. Целую. Я тоже тебя люблю. Пока!

– Представь себе, я могу угадать, кто тебе звонил! – из-за плеча послышался голос Джесс.

– Не утруждайся.

– Слушай, я давно хотела спросить, о чём можно болтать целыми днями?

– Обо всём Джесси, обо всём! Лучше бы спросила это у нашей Барби, она от Майкла вообще не отлепляется. Впрочем, тебе недолго осталось мучиться от любопытства, сегодня ты, наконец, увидишь Оскара.

Мел вместе с подругами вышла из монументального здания школы и оглядела запруженную автомобилями улицу. Оскара она сразу найти не смогла, пока её не спросила Энн:

– Смотри, что этот старый пижон размахался?

– Где?

– Вон, на той стороне, у чёрной машины.

Мел радостно замахала в ответ.

– Ты что, его знаешь? Твой папаша, что ли объявился?

Но Мел уже не слушала, быстро перебежала улицу, Оскар привычным движением её поймал и нежно, уверенно поцеловал, так, будто они уже лет пять были женаты.

На крыльце всё происходящие произвело настоящий фурор. Лицо Бланш перекосила зависть, а Майкл уставился на них и по-идиотски моргал глазами.

– Нет, это не папаша, – констатировала Джесс.

– Значит это и есть Оскар!? – воскликнула поражённая Энн.

– Значит, этот Оскар оказался богатеньким любителем малолеток. Не думала я, что Мел на такое способна ради денег, – Джесс скривила губы от отвращения.

– Джесс, не будь занудой. Мел его любит!

– Какая ты наивная, Энн! Он же старый.

– По правде говоря, не очень. Вообще-то его отсюда плохо видно.

– Лысину видно неплохо. Купил он её, вот и всё.

– Я не вижу никакой лысины. Может он вовсе и не богатый!

– Да иди ты! Такая тачка!

– Но она же старая.

– Энн, ты знаешь, что такое «антиквариат»? – вмешалась Бланш, – Это не машина для передвижения, а предмет роскоши, эта тачка может быть четвёртой или пятой в его коллекции, собственно, как и Мел. Хотя у Мел, наверное, номер будет побольше!

– Да вы просто завидуете!

– Ничуть! – возразила Джесс, – Просто машина классная, тюнинг вообще отпад! Могу поспорить, что сиденья из кожи наппа, а приборная панель красного дерева. Майкл, не знаешь, что это за машина?

– Где? – спросил он, хотя смотрел прямо на неё.

– Да вон, чёрная.

– Бью… ик… LeSabre, по-моему, – название застряло у него в горле. И не понятно, что более поражало: машина или то, что владельцу этой машины Мел, его Мел позволяет так нахально себя целовать.

Мелисса с торжеством взглянула на шокированных одноклассников, но маленькая тщеславная мысль о том, какое она произвела впечатление, тут же сменилась другой, более серьёзной, даже несколько беспокойной – о том, что произошло с Оскаром.

– Оскар, это что такое?

– Машина. Не видно?

– Видно, но откуда? Ты что угнал этот раритет с киностудии?

– Это и есть моя машина. И не такой уж раритет, она шестьдесят третьего года. Я одолжил денег у друга и её выкупил.

– У друга-миллионера?

– Ты думаешь, её дорого оценили?

– Ещё бы! Такая красота.

– Её оценили почти как металлолом. Я снял с неё всё что можно, даже бампера заменил на ржавые и одну дверь на мятую. Подпортил основательно и её внутренности, в общем, сделал так, чтобы она была не на ходу. Целую неделю возвращал всё обратно. Садись!

– И как ты до такого додумался! А куда мы поедем?

– Только до горизонта и сразу обратно…

Шоссе нежно шуршало под шустрыми колёсами. Мел не могла и минуты усидеть на месте от переполнявших её эмоций. Она вальяжно откидывалась на кожаную спинку сиденья, и её волосы развивались как в романтическом фильме, вскакивала, махала руками, и ветер надувал парусом её белую хлопковую рубашку, а потом, стояла, оперевшись локтями о лобовое стекло и громко подпевала радио.

– Оскар, это потрясающе! Ну, привстань, привстань на секунду!

– Мелли, я за рулём.

– Ну, на секундочку! Дорога ведь прямая! Let’s to fly! Around the whole sky! Let’s to fly, only you and I!1 – вторила она любимой мелодии, играющей из динамиков. Оскар привстал и проглотил поцелуем окончание припева. Вдруг он почувствовал, что колёса больше не катятся по ровному асфальту. Быстро отстранившись, он увидел, что они съехали с шоссе и летят прямо на дерево. В последнюю секунду он вывернул руль и выскочил обратно на дорогу.

– Мелли, я так нас угроблю!

– Значит, мы умрём в один день.

– Хотелось бы, чтобы перед «умерли в один день» было «жили долго и счастливо».

– Ого! Так ты хочешь жить со мной «долго и счастливо»? Ловлю на слове, я тебя за язык не тянула! Хотя, я уже счастлива…

Они долго колесили по прибрежным трассам Лонг-Айленда, пока не выехали к пустынному галечному пляжу. Это было очень уютное и красивое местечко для пикника, но Мел долго отказывалась спускаться к воде: она ненавидела ходить по гальке, да и её босоножки на шпильках были не самой подходящей обувью для таких прогулок, но, в конце концов, Оскар решил проблему кардинально, взяв Мел на руки и усадив на огромный валун. Здесь они провели весь остаток дня, перекусывая сэндвичами, купленными по дороге и кидая камешки в море на дальность. Под конец, Оскар решил попробовать температуру воды, и, сняв ботинки и закатав брюки, пошёл в море.

– Оскар, стой! Ну что ты делаешь?! Ты прямо как ребёнок! – Мел вскочила с камня и попыталась побежать за ним, но подвернула ногу.

– А ты – старушка! Иди сюда! Вода тёплая!

– Да какая она тёплая?! Это в мае она тёплая?! Вылезай, простудишься!

– Не брюзжи, бабуля! – Оскар мигом подлетел к ней и, подхватив на руки, понёс к воде.

– Пусти! Оскар, ты – дурак! Пусти сейчас же! – вопила Мел и отчаянно брыкалась.

– Сейчас отпущу! – Оскар размахнулся, как будто хотел бросить её в воду.

– Нет! – она вцепилась в его рубашку и спрятала лицо.

– Ты что, правда, боишься? Плавать не умеешь?

– Нет, умею. Холодную воду не люблю.

– Да вода классная, сейчас увидишь! – он закружился на месте.

– Хватит! Не смешно!

– Ладно, пойдём на берег, – Оскар развернулся и пошёл обратно к валуну, но неожиданно сзади накатила большая волна, он поскользнулся на каменистом дне и рухнул вместе с Мел в воду. Судорожно карабкаясь, чтобы не накрыла следующая волна, они выбрались на берег и хором захохотали.

– Не убивай меня!

– Не жди пощады! – Мел пихнула его кулаком в бок.

– Эй, больно! Было же не страшно. И весело.

– Очень! Ты испортил мне брюки и босоножки! Как я вернусь домой в таком виде?!

– Я тоже не поеду домой в мокрых штанах. Лежим и сохнем.

– И долго нам так лежать?!

– Мелли, чего тебе не нравиться? – он смотрел на солнце прищуренными глазами, – Отпусти себя, ведь всё так классно! Мы лежим на пляже, ничего не делаем, нам никуда не надо, солнышко светит, камешки тёплые – красота! И ты смеялась.

– Над тобой. Ты так на меня посмотрел, как будто я тебя, по меньшей мере, четвертую. Хватит щуриться, может ты, всё-таки купишь солнцезащитные очки?!

– Я не ношу очки. Терпеть их не могу.

– Почему?!

– Но ты же не любишь холодную воду. А я не люблю очки. Противно когда перед глазами что-то мешается.

На обратном пути Оскар пытался научить Мел водить машину, и, порядком помучив и себя, и Бьюик, она проехала несколько километров, но пришла к выводу, что на этом «круизном лайнере» ездить не в состоянии.

Яркое солнце расплавленным золотом плескалось на стеклянных фасадах раскинувшегося у подножия холма города и весёлыми бликами скакало по мелким волнам спокойного залива. Они остановились на вершине и долго смотрели вниз. Ни он, ни она даже не подозревали, что родной, надоевший до скрежета в зубах, серый, вечно спешащий, тесный, задымлённый выхлопами Нью-Йорк со стороны может казаться таким прекрасным.

– Оскар, это просто необыкновенно!

– Уже поздно, пора возвращаться.

– Так не хочется! Давай не поедем домой?

– А куда же мы денемся?

– Сбежим!

– Нет, как это сбежим? Так всё бросим и сбежим?

– А что тебя держит?

– Как что, ну скажем работа… да и долги надо отдать. А, впрочем… ты, кажется права. Как может держать работа в охране гипермаркета? А деньги можно перевести на счёт.

– Вот именно! И меня ничего не держит.

– Как это? А твоя мама, а школа?

– Маме я позвоню. Потом. Мы всё равно уже неделю в ссоре. А школа… занятия, экзамены, послезавтра тест по истории… слушай, а тебе очень важно, чтобы я была образованная?

– Я не твой работодатель, мне важно то, что тебе самой важно.

– Я знаю, учиться надо, но разве чтобы быть образованным обязательно ходить в школу?

– Тогда ты не поступишь в колледж.

– Оскар, я и так не поступлю! Как можно куда-то поступить, если ты всеми фибрами против?

– Ты можешь испортить себе всю жизнь. Это моя вина, – он быстрым шагом вернулся к машине и сел за руль.

– Ты что, наслушался мою маму? – она села рядом, громко хлопнув при этом дверью, – Жизнь это не бифштекс, её нельзя испортить. Но даже если и так, то всегда найдётся какой-нибудь майонез и всё исправит. Надоело жить «как положено», хочу сделать что-нибудь сумасшедшее, перевернуть обычную жизнь с ног на голову, пройтись по лезвию ножа! Сыграть в русскую рулетку, что ли?

– У меня нет револьвера. А этим не получиться, – он достал спрятанный сбоку под сиденьем увесистый SIG-Sauer P226.

– Это что?! Откуда у тебя? Ты что всегда возишь с собой пистолет?!

– Мелли, Мелли, не паникуй! Это так сказать, память о ФБР.

– А разве вы не должны возвращать оружие?

– Должны. У каждого агента всегда минимум два пистолета. Один получаешь, другой покупаешь сам. Этот мой. Но для твоей русской рулетки всё равно не годиться.

– А для чего годиться?

– Застрелиться или застрелить. Но это в мои планы не входит. Хотя… одного бы человека я застрелил…

– Это кого же?

– Вон видишь светиться вывеска банка American Way?

– И что?

– Именно у них я брал кредит на открытие своего дела. Оставался последний взнос. Но к несчастью их генеральным директором оказался Эван Сайлачек. Он провернул одну аферу и увёл не только моё дело, но и мою жену. Вот бы кто его ограбил! Тогда бы он понял, что значит быть тряпкой, о которую вытерли ноги.

– Может, этот кто-то будем мы?

– То есть? Ограбим банк? Ты совсем с ума сошла?

– Да почему? Ты же сам сказал, что нам нечего терять. Кроме друг друга. А я хочу быть с тобой. Я не хочу больше расставаться и идти домой, мне хорошо только с тобой. Мы можем сбежать. Но нас все равно будут искать. Мама наверняка заявит в полицию. Но мы можем сбежать с деньгами.