Сны Великого Моря

Яна глубоко и громко вздохнула:

– Началось!

Марина удивленно посмотрела на нее, слишком явно послышался доселе тщательно скрываемый восторг. Поймав на себе ее быстрый взгляд, Яна пожала плечами:

– Я знаю, ты меня не поймешь, но то, что происходит лучшее, что со мной было! – неожиданно для себя самой пылко воскликнула она, – Чтобы там не ждало впереди, я рада. Меня ничего не держит здесь, мне не на что и не на кого надеяться и, в отличие от тебя, я не строю иллюзий в отношении собственного будущего тут, – она никогда не отличалась откровенностью, тем шокирующе прозвучало это признание.

Марина чувствовала что, чтобы она не сказала сейчас, все прозвучит одинаково глупо, но Яне не нужен был собеседник, ей, может быть впервые в жизни, нужен был слушатель.

– Я всегда немного завидовала тебе – ни младших братьев, родители, которые готовы для тебя сделать так много, как мои и представить не в состоянии, ни необходимости работать, чтобы только оплачивать свое проживание в так называемом «родительском доме», постоянное «нет денег» и не на клубы как у тебя, а на необходимые тряпки, а то и еду. Я учиться пошла, лишь бы вырваться из мира средней статистики – работа, бытовые разборки, дача. А тут еще брат наркоман. Вот это все у меня где, – Яна красноречиво поднесла руку к подбородку.

Марина молча присела на лавку, по которой они только что топтались ногами.

– Прости, если заставила чувствовать себя неловко, – вдруг полностью овладев собой и вновь вернувшись к обычной своей сдержанной усмешке, заговорила Яна, – Я не хотела..

Злость, вспыхнувшая в единый миг, также быстро улеглась.

– Брось, пожалуйста. Но я никогда не видела тебя такой, если честно, даже не догадывалась…

– Знаешь, когда Пашка в прошлом году стал таскать из дома вещи, мы ни минуту не сомневались, что это временное помешательство, предки до сих пор уверены в этом.

– А ты?

– А я знаю. Забыла? – грустно улыбнулась Яна, – И теперь точно уверена, даже если я вдруг исчезну, конечно, обо мне вспомнят и поплачут, но совсем не так горько как будут в итоге оплакивать моего брата. Я – лишь взбалмошная самодурка, которую сложно понять и еще сложнее смириться с ее присутствием. Видите ли я слишком многого хочу от жизни, хотя ничего из себя не представляю. Нет, мне бы подумать о будущем, найти какого-нибудь идиота и уж свалить с их, родительской шеи. Понятное дело, в слух они такого не сказали пока…

– В тебе обида говорит.

– Наверное, – кивнула Яна, – только это ничего не меняет. Разочаровываться больно, но уж лучше, чем обманываться.

– По мне, так не лучше…

Вновь поднялся ветер, расшвыряв пожухлые, притихшие было листья, заодно оборвал с веток некоторые еще державшиеся. Небо заволокли набрякшие дождем многоярусные копны туч. Где-то вдалеке послышались первые грозовые раскаты.

Марина запрокинула голову вверх, всей кожей чувствуя скорое приближение проливного дождя.

– Справишься или нам придется промокнуть? – весело спросила Яна, окончательно отогнав от себя мрачные думы.

Вместо ответа Марина закрыла глаза, мысленно протянув руки в самую середину серой перины облаков. Плотное, похожее на скатанный в шар свежевыпавший снег, нечто неимоверно тяжелое.

– Нет, – коротко ответила она, медленно возвращаясь из накатившего в момент полусна.

Окружающие краски какое-то время еще казались серыми, Марина часто заморгала. Страха не осталось, ощущения невозможности происходящего тоже.

– Побежали домой, дождь будет сильным.

Яну не стоило уговаривать. Девушки со всех ног припустились к автобусной остановке.

Дождь лил как из ведра… Весь оставшийся день, весь вечер и всю ночь.

Марина стояла у заплаканного окна, пристально и бесцельно всматриваясь в расплывающиеся пятна света, отбрасываемые редкими фонарями. Они постоянно изменялись, от подрагивающих, сбившихся в кучу капель до ярких, режущих глаза проливных потоков. Из открытой форточки тянуло промозглой сыростью, дождь беспрерывно что-то шептал, что-то очень личное и важное, но ветер уносил смысл.

Девушка посмотрела на часы – половина четвертого. Надо было ложиться спать, не то, чтобы хотелось, просто надо. Кому надо, для чего? Ей ведь не нужно рано вставать…

В какой-то неуловимый миг она поняла Яну, поняла ее неадекватный восторг. Больше нет условностей, нет никаких надо. Они выше всех людских иррациональных идей. У людей нет и не будет выбора, они не могут не бояться – за здоровье, за будущее и себя. Ей же просто нечего бояться, по крайней мере, в этом таком знакомом ей мире.

– Не спишь? – промурлыкал запрыгнувший на подоконник Маркиз, – Поговорим? – из темноты сверкнули две фосфорические искорки хитрых кошачьих глаз.

– Подумал? Пойдешь со мной?

– Ты поверила, что я стану раздумывать, – кот выразительно фыркнул и это здорово было похоже на смешок, – Я все решил еще до того как ты захотела мне предложить, я ведь кот, я просто знаю. Я пойду с тобой.

Марина подхватила его на руки, крепко прижала к себе, зарывшись лицом в мягкую шерсть.

– Поставь меня на место, это я должен быть благодарен, наверное, – поразмыслив, закончил он.

– Я скажу, что возьму тебя познакомиться с Люськиной тоскующей кошкой.

– А может, правда заглянем к этой кошке?

– Не все сразу.

– Жаль, – вздохнул Маркиз, когда его вновь опустили на подоконник.

Где-то на улице заорала чем-то потревоженная машина, с новой силой загудел в водосточных трубах перемешенный с дождем ветер, дыхнув в окно горьковато-приторной свежестью.

Из груди вырвался неподконтрольный сознанию вздох, она чувствовала бьющую по венам силу, могущество которой боялась вообразить. Именно это нечто куда больше было Мариной, чем жалкое земное сознание с его «хочу» и «надо», воспоминаниями, невеликим опытом, условностями, привязанностями и предрассудками, но без тщедушной частички ее «Я» великое основное казалось лишь рассеянной в несоизмеримой бесконечности энергией.

Осторожно ступая босыми ногами по холодному паркетному полу, девушка прокралась в коридор, а через него на кухню, с превеликими предосторожностями, бесшумно открыла дверь на недозастекленную лоджию. Сердце бешено колотилось – ночь и дождь накрыли ее с головой, промочив насквозь волосы и тонкую ткань пижамы. Она не чувствовала холода или страха, сидя на узком карнизе, привалившись спиной к установленной, но еще лишенной стеклянной вставки раме, свесив одну ногу в черную пустоту.

Капли косого дождя сбегали по лицу, смывая всякие сомнения, одного мимолетного приказа было бы достаточно, чтобы вода не смела касаться ее, только зачем? Пусть льет. Никогда в жизни Марина не ощущала такого умиротворения – все как есть и как не быть не может. Ночь жила тысячами звуков, далеких и близких, миллионами судеб живущих и памятью об ушедших. Перед ней открывались сны всех спящих, мысли, чувства, желания. Ничего не стоило заглянуть или прислушаться, только зачем? Это чужая частная приватная жизнь.

Все просто, все ясно, все возможно и ничего не хочется, все и так замечательно.

На востоке обозначилась полоска рассвета, словно кто-то чиркнул гигантской спичкой, оставив на плотно сковавшем горизонт куполе из низких тяжелых туч выжженный белесый след. Дождь заметно поутих, сменив заунывный гул на легкий шелест, звуки стали глуше, а запахи острее. Светлая полоса загорающегося дня неуклонно ширилась, ночь все дальше отползала от ее насеста. Девушка нехотя забралась обратно в квартиру, абсолютно точно зная, что если промедлит еще минут пять, то будет застигнута на месте нескромным взглядом соседа, который уже встал и собирался пойти делать утреннюю гимнастику на балкон – маньяк несчастный.

Посередине ее кровати свернувшись калачиком, спал Маркиз. Поколебавшись, она переоделась и, обернув мокрые волосы полотенцем, все-таки решила вздремнуть. Кот послушно подвинулся, не потрудившись проснуться.

* * *

Осень полноправной царицей вступила в город, прошлась по ковру из вливших в мокрый асфальт листьев, дыхнула холодным, сырым, саднящим горло воздуха, одела деревья торжественно—траурным багрянцем и золотом.

Насквозь промокшие за ночь дома словно нахохлившиеся воробьи, грелись на робко проглядывающем из-за стремительно несущихся по небу облаков солнце, жадно ловя каждый, бьющий по стеклам лучик. Ватный воздух гасил звуки, создавая ощущение пустоты и безлюдности.

Никто не обращал внимания на неторопливо бредущую по запущенным аллеям парка девушку. Кроссовки, джинсы, длинный свитер, поверх короткая замшевая куртка нараспашку, за спиной рюкзачок с торчащей оттуда кошачьей мордой – ничего странного, если бы не одно обстоятельство – перед ней разбегались лужи, вновь возвращаясь на прежнее место, стоило ей миновать его. Навстречу ей шла другая девушка, тоже в джинсах и в свитере, но в приталенном плаще и на высоких каблуках. Перед этой лужи просто высыхали.

– Привет, – улыбнулась Яна и, едва заметив кота, добавила, – и вам не хворать.

Маркиз довольно муркнул, признавшись Марине, что скорее догадался, чем понял последнюю фразу.

– Он не может говорить с тобой также как со мной, твое сознание закрыто для него, – перевела Марина, невольно давясь от смеха.

– Жаль, – вздохнула Яна

Неожиданно воздух отчаянно завибрировал, заклубился, образовав рядом с растерявшимися девушками воронку высотой в человеческий рост.

– Идите сюда, – позвал знакомый голос. Из середины смерча протянулись две руки: на среднем пальце правой горел оправленный в черный металл рубин, на левой переливался золотом аквамарин.

Девушки все поняли, Марина ухватилась за левую, Яна за правую и в тот же миг обе исчезли, только потревоженные листья неспешно кружась, возвращались на асфальт.

– Добро пожаловать домой, – с достоинством поклонился Кэрсо-Лас, отдал им кольца и отошел в сторону.

У девушек перехватило дыхание. Они стояли на совершенно плоской и круглой вершине не более трех метров в диаметре отвесной скалы, вокруг насколько хватало глаз, синело, переливаясь серебристыми всполохами небо. Из пропасти внизу поднимался густой сиреневый туман, обволакивая вершины более низкой горной гряды, обступившей их наблюдательный пункт. На многих вершинах лежал снег, но холода совсем не чувствовалось. Бескрайний океан звенящего, кристальной чистотой воздуха, в котором, несмотря на высотную разряженность, так легко дышалось. Серебристый блеск при пристальном рассмотрении оказался отсветами невероятно ярких и безмерно далеких звезд.

– Крыша мира, – восхищенно выдохнула Яна, оборачиваясь к их проводнику.

Тот неузнаваемо изменился, перед ними стоял очень высокий, могучий и одновременно стройный, облаченный в серебристую кольчугу Кэрсо-Лас или кто-то очень на него похожий. Импозантный наряд дополняли черные штаны, заправленные в черные же высокие сапоги и темно-синий, отороченный серебристо-черным мехом плащ. Красивое лицо казалось молодым, но черные волосы отливали густой сединой.

– Скорее, порог моего дома, – озорно улыбнулся он, складывая ладони у груди.

С пальцев посыпались бледно—голубые искры, вскоре, в ладонях начал расти шар очень похожий на хрустальный.

Девушки во все глаза наблюдали за происходящим, уже ничему не удивляясь, даже выбравшийся из рюкзака на плечо Марины кот, казалось, был заворожен невиданным явлением.

Шар рос и креп, Кэрсо-Лас молча, словно скатывая снежок, ровнял края, после чего также легко сломал на две одинаковые половинки, резким движением выбросив их перед собой. Раздался ужасающий грохот, посыпались искры, от его рук метнулись две молнии, расчертив синеву неба ослепительно – белыми стрелами.

– Не упади, – предупредил Маркиз, когда Марина, невольно отпрянув, отступила на шаг.

– Что он делает? – шепотом спросила она.

– Если не ошибаюсь, открывает двери, – заурчал жутко довольный собственной проницательностью кот.

Действительно, не прошло и минуты (если здесь было привычное подобие времени) как перед ними буквально из воздуха материализовалась широкая, плавно поднимающаяся ввысь лестница с удобными гладкими, но не выглядевшими скользкими ступеньками, витыми перилами и даже пуховой ковровой дорожкой.

– Я не уверен, что вы сможете летать здесь, – счел нужным пояснить гостеприимный хозяин, – Это чтобы вам было понятней, собственность сил Воздуха

– Вы что, воюете? – удивилась Яна.

– В каком смысле? – не понял тот.

– Ну, свет и тьма, борьба противоположностей, может, вы в состоянии войны с огнем или водой?

– А! – весело расхохотался Кэрсо-Лас и, от его громкого смеха содрогнулись горы, выпустив на свободу оглушительное эхо, – Плюс и минус – это всего лишь части силы, разность потенциалов – это способ с ней взаимодействовать. Свет и Тьма – лишь красивое название не самых сложных алгоритмов такого взаимодействия, лишь сливаясь воедино, плюс и минус становятся силой. Мы не можем воевать с огнем или водой, у нас одинаковое количество изначального потенциала, нам не победить друг друга, да и зачем? Это для смертных…

– Ты хочешь сказать, мы равны тебе? – обалдело переспросила его Яна.

– Потенциально, да, но вы не умеете управлять тем, что имеете.

Пока он говорил, лестница окончательно достроилась, из призрачно расплывчатой превратилась в теряющийся в вышине мраморный монолит, немыслимым образом подвешенный в воздухе.

– Да, лифт был бы более к месту, – фыркнул Маркиз, хорошо еще мне на своих четырех туда не лезть.

– Договоришься у меня, поползешь на своих четырех, – буркнула Марина, – полезай в рюкзак, а то у меня уже плечо затекло.

Проникшись угрозой, кот поспешил сползти обратно в рюкзак, изо всех сил стараясь не впиваться когтями в плотную, но все же легко прокалываемую куртку.

Девушки с опаской ступили на ступеньку, поблескивающую изнутри серебристым светом. Лестница не дрогнула, не покачнулась, не провалилась под ними. Кэрсо-Лас замыкал шествие.

Внизу мерцала фиолетово-синяя бездна, вскоре даже горы остались далеко внизу, скрыв от их взора белые шапки заснеженных вершин. Вокруг, обливая их нереально-ярким холодным светом, то вспыхивали, то исчезали за непостижимо движущейся синевой звезды. Воздух оставался свеж и прозрачен и по-прежнему не обнаруживал ни малейших признаков разряженности.

Впереди, за серебристой дымкой угадывались очертания чего-то бесконечно величественного. Усталости не чувствовалось, не взирая на то, что шли они довольно долго и, начало чудесной лестницы давно проглотила вездесущая полыхающая серебром синева.

– А что особенного в нас? – вдруг нарушила торжественную тишину Марина.

– Я не знаю, – был простой ответ, – Вы здесь, чтобы понять это.

– Какая разница, мне нравится! – воскликнула Яна. Ее голос эхом прокатился по ступеням, резко оборвавшись где-то далеко внизу.

– Вот и мой дом, – вздохнул Кэрсо-Лас.

Будто отдернулся призрачный занавес, и перед глазами вырос очень похожий на готический замок с многочисленными башенками, шпилями, огромными вытянутыми окнами, затянутыми, словно шторами, холодной, странно притягивающей чернотой, в которой отражался весь окружающий мир, стоило приглядеться внимательнее. Стены казались сложенными из диковинного синего мрамора с серебристо-черными прожилками. Как и лестница, замок просто висел в пустоте – величественный и прекрасный.

Еще чуть-чуть и стало видно, что лестница буквально упирается в кажущуюся крошечной по сравнению с масштабностью сооружения дверь. Девушки пошли быстрее.

Вскоре замок полностью закрыл горизонт. Он не отбрасывал тени, как, впрочем, и все остальное. Еще несколько сот метров и дверь перестала казаться крошечной, напротив, теперь она напоминала ворота, в которые запросто могли въехать в ряд два экскаватора.

У Марины перехватило дыхание.

– Ты живешь здесь один? Это же целый город!

– Ко мне приходят гости, – хитро ухмыльнулся Кэрсо-Лас, – и я не часто принимаю телесный облик, чаще я просто ветер и мне нужно пространство. Поймете, скоро поймете, – заверил он, перескочив прямо на крыльцо,.сразу через пять ступенек,

Четыре стройные колонны поддерживали причудливо свитую крышу арки – то ли камень, то ли застывший порыв ветра. Только теперь оглянувшись назад, Марина почувствовала, что устала. Стоило им ступить под свод арки, как лестница начала струиться, и, не успели девушки ахнуть, как мощная конструкция растаяла в воздухе.

– Прошу, – Кэрсо-Лас щелкнул пальцами, выбив миниатюрную молнию, которая змеей пробралась в едва заметную замочную скважину, в следующий миг ворота бесшумно разъехались в стороны, – Простите за спецэффекты, мне очень хочется показать вам свой дом.

– Прощаем, – лучезарно улыбнулась Яна, первой переступив порог.

Посредине огромной, огороженной несколькими рядами стройных, терявшихся в синеве неба колонн площади развевался белый гигантский парус, словно на мачте, закрепленный на башне, похожей на маяк, в верхнем окошке которой горел совсем обыкновенный, привычный желтоватый свет обитаемого жилья. За рядами колонн громоздились другие, стремящиеся ввысь башенки, шпили, куполообразные и другие строения, в окнах которых царила ночь.

Лестницы, переходы, арки, похожие на древнегреческие открытые храмы смотровые площадки и террасы – чудесное произведение искусства, застывшая мечта, но только башня в центре «проходной» площади по-настоящему пленяла.

– В башне ты живешь, когда ты человек, так я понимаю? – осторожно спросила Марина, вдруг с удивлением отметив, что вокруг них бушует настоящий ураган. Она совсем не чувствовала ветра, но парус под резкими его порывами рвался на части.

– Да, там мой кабинет, туда я приглашаю вас, – кивнул Кэрсо-Лас, – вам, наверное, нужен отдых.

Под ногами лежали прозрачные, лишь слегка отливающие белизной в призрачном свете звезд камни. Создавалось впечатление, будто они ступают по пустоте, идут внутри серебристо-синей бездны.

Парус оглушительно хлопал у них над головами, пока Кэрсо-Лас открывал сейфовую дверь башни: два раза повернул круглую ручку вправо, три влево, потом еще один раз вправо.

Внутри горел свет, пахло мятой, свежесваренным кофе, теплым деревом и свечным нагаром. Один этаж – одна комната, наверх вела витая лестница.

– Располагайтесь, – предложил Кэрсо-Лас, захлопывая дверь.

– Все совсем по земному, – кивнула Марина в сторону развернутого к камину широкого дивана

– Это смертные бездумно набрались от нас наших пристрастий.

Марина поставила на диван сумку с задремавшим котом и оглянулась по сторонам – окон не нашлось, на стенах висели живописные гобелены со сценами охоты, морскими пейзажами и сюрреалистическими сюжетами, на деревянном прогретом полу вальяжно раскинулся пушистый ковер, на залитом воском столе доживали последние мгновения огарки свечей.

– Вот к примеру, сжигать себя после смерти, – невозмутимо продолжал Кэрсо-Лас, удобно устроившись на диване, – это ведь изобрели огневики, не хотели, чтобы с их трупами возились живые и взяли моду вспыхивать перед смертью. Правда, это было на заре времен, когда внутриземные представители огня еще помнили о своей силе. А что удумали смертные? Хотя вы наверно, лучше меня знаете…

– Сжигали на кострах ведьм, вдов и рабов, якобы обязанных и после смерти служить своим хозяевам, – вздохнула Яна.

– Да, а еще в знак протеста поджигают себя на площадях, – добавила Марина, – кстати, кремацию тоже они изобрели?

– Ну, кремация, это скорее мера необходимости, – пожал плечами Кэрсо-Лас, – на всех земли не хватило бы, хотя саму идею, огневики подкинули. Да и вообще в земной истории огневики расписались, пожалуй, побольше остальных. Оно и понятно, они сама страсть…

– А легенды? – вдруг осенило Яну, – например о Прометее?

– Переврано, все переврали, – улыбнулся Кэрсо-Лас, – коротка земная жизнь, коротка память смертных и велика их мечта о вечности, отсюда и богатство воображения…

– Так Прометея не было? – разочаровалась Яна.

– Был какой-то огненный, променявший вечную внешнюю сущность на мечту. Его потомки жили дольше и принесли не мало бед, мудрости и благодати смертным.

– Но печень ему никто не клевал? – Яна с видимым удовольствием сняла сапоги и протянула к камину ноги.

За резной решеткой полыхнули поленья.

– Надеюсь, ты не против?

– О, пожалуйста, – великодушно разрешил гостеприимный хозяин, – но какую печень ты имеешь в виду?

– Ясно, – Яна махнула рукой.

Марина сняла куртку и тоже присела на диван.

– Миф о Прометее не единственный, как я понимаю?

– Все великие мифы, легенды и сказки хоть на миллионную долю правдивы. Искажены подробности, факты, идеи, что уж говорить о помыслах и характерах героев подобных мифов, но что-то всегда реальность.

Марина привалилась к мягкому меху разметавшегося по спинке дивана плаща Кэрсо-Ласа. Теплый, а пахнет ледяным ментоловым холодком. Перед закрывающимися глазами вновь предстала прорезанная миллионами серебристых линий синева бездны и белые, похожие на мраморные, ступеньки убегали из-под ног, и громоподобный голос смеялся над страстями Прометея.

Марина заснула, уронив голову на плечо человека—ветра.

– Она спит? – удивленно спросил тот, разворачиваясь так, чтобы ей было удобнее.

Яна наклонилась над подругой, прислушалась к спокойному размеренному дыханию.

– Как сурок, – хихикнула она.

– В смысле спит крепко? – на всякий случай переспросил Кэрсо-Лас.

– Именно, именно. И честно сказать, меня тоже разморило, – для убедительности Яна широко зевнула.

– Ладно, отдыхайте, я забрал вас из вашей юдоли как раз в период статики.

– Это как?

– Долго объяснять, – поморщился Кэрсо-Лас, – достаточно сказать, что пока здесь не совершится полный цикл Парка, у вас на земле не пройдет и пяти минут. Цикл только пошел, так что…

– Цикл – это год, месяц, день?

– В переводе на привычное для вас исчисление?

Яна энергично закивала.

– Примерно что-то около пяти лет.

– Пять лет! – Яна аж присвистнула, – А у нас пять минут!

– Один год – одна минута, кажется так. Здесь время будете ощущать иначе. После цикла Парка, начнется цикл Калаэдэли, там сложнее – год за секунду, а следующая секунда за месяц…

Марина беспокойно заворочалась во сне.

– Ладно, пойдемте в гостиную, там диваны удобнее, – он легко, будто пушинку подхватил ее на руки и широким шагом направился к ныряющей в потолок лестнице.

Яна схватила рюкзак со спящим котом и свои сапоги, ринулась за ним, почему-то побоявшись остаться одной в этом пусть очень похожем на человеческий, но все-таки принадлежащем абсолютному нелюдю доме.

Планировка второго этажа в точности повторяла первый – камин на том же месте, но вместо гобеленов на стенах и на полу красовались расшитые чудесными узорами ковры. Вдоль стен стояли низкие широкие диваны, заваленные подушками разного калибра, на низком столике посредине комнаты высился резной, увитый тонкими металлическими листьями канделябр, достававший Яне до плеч. Свечи были цвета спелой ежевики.

Кэрсо-Лас словно хрупкое, бьющееся изделие опустил Марину на диван, достал из-под подушки два пледа, одним укрыл спящую девушку, другое протянул озирающейся по сторонам Яне.

– Отдыхайте. Я понимаю, вам трудно адаптироваться сразу. Собственно сюда я вас притащил именно для того, чтобы вы притерлись к здешнему климату, если так можно сказать, находясь в максимально приближенных к привычным вам условиях.

– Но мы не чувствуем дискомфорта, только усталость, – сладко зевнула Яна, не мудрствуя лукаво, устраиваясь на диване около камина, за решеткой которого тотчас затеплились угольки, – что неудивительно, учитывая пройденную лестницу и громадье впечатлений…

– Конечно, это же и ваш мир тоже, – усмехнулся Кэрсо-Лас, уже занеся ногу на ступеньку, – только завтра, пройдя такой путь, вы не заметите и тени усталости.

Яна закрыла глаза, невольно прислушиваясь к заглушенным усталостью звукам.

Кэрсо-Лас сбежал вниз по лестнице, хлопнула «входная дверь», неистово загудел снаружи ветер. В камине потрескивал сгорающим деревом набирающий силу огонь, на соседнем диване мирно посапывала Марина, заскребли коготки выбравшегося из рюкзака и теперь свернувшегося между подушками Маришкиного кота… и ни грохота трамваев, ни пьяных ссор соседей, ни извечного городского гула – только ураганный ветер, беснующийся где-то за крепкими стенами.

«Это мой мир» – подумала Яна, прежде чем окончательно провалиться в сон.

Глава 3

Марине снилось море, великий, безбрежный океан. Ласковое солнце танцевало на изумрудно-синих легких волнах, высоко в небе парили белые птицы. И не было страха, печали, забот, и радости почему-то тоже не было. Только покой и безмятежность. Пустота, которая совсем не тяготила, но оттого не переставала быть пустотой.

«Это прекрасный сон, но я хочу проснуться» – вдруг отчетливо осознала Марина.

Она открыла слипающиеся глаза. Уютно потрескивали в камине догорающие поленья, ровно горели свечи, где-то тикали часы. Стоп. Часов здесь быть не должно. Марина приподнялась на локтях и не смогла сдержать изумленного возгласа.