История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.)

Выслушав Николаев рассказ о тарашке, Смирнов кивком головы, показав на лошадь, которая, вздрагивая кожей, сгоняла с себя с растёртой холки надоедливую мошкару, как бы между прочим спросил Ершова:

– Николай Сергеич, это вон случайно не твоя лошадь, спутанная, на лужайке пасётся?

– Ну, хоть к слову сказать, и моя, мой Голиаф. А в чём дело-то?

– Ну, раз твоя, то купи у меня телячью шкурку, она у меня третий год на чердаке без пользы валяется.

– А на кой хрен она мне спонадобилась твоя-то шкурка? – не предвидя насмешки спросил Ершов.

– Как на кой хрен? Видишь, у твоей-то лошади вся спина прохудилась, вот, наложи заплату и зашьёшь её, а то мухи всю холку разъели, инда глядеть страшно!

Заслышав эту находчиво уместную Смирновскую шутку, все игроки дружно гахнули и – ха-ха-ха! – весело рассмеялись. А Ершов, не замедлив, дал Смирнову укоризненную отповедь:

– Эх ты, просмеяльщик, и не надоело тебе в чужой заднице ковыряться, не пора ли заглянуть в свою? У самого-то в дому лошади не бывало, а ищо над людями надсмехаешься. Сам-то вековечный безлошадник! – бросил в лицо Смирнову он.

А между прочим Николай Фёдорович Смирнов вовсе не безлошадник. В одно время он, решив обзавестись конём, купил в Арзамасе на базаре по дешёвке жеребёнка и начал обучать его езде под седлом. Во время очередной дрессировки во дворе взбудораженный муштровкой глупый жеребёнок непреднамеренно копытом наступил хозяину на ногу. Не стерпев и не сдержавшись, Николай с досады остервенело ударил жеребёнка казацкой плёткой, тот как бы «сдачи» лягнув – «угостил» хозяина задней ногой в живот. От удара Николай отлетел к забору. Покорчившись от боли, он вскочил, яростно вбежал в избу, сорвал со стены саблю и в приливе бешенства отсек жеребёнку голову. Хотела отговорить жена, да где там…

Меж тем, когда мужики и парни продолжали безудержно хохотать и, со смеху поджимая животы, кататься по лужайке из-за телячьей шкурки, между обоими Николаями продолжался с перепалкой спор. Николай Ершов, задетый за живое критикой Смирнов, горделиво словесно козырнул перед ним:

– Ты, тёзк, ко мне в карман не заглядывал и денег моих не считал, а хошь, я могу такую лошадку отхватить, что закачаешься, да хотя и эта у меня неплоха, «першеронской» породы, пожалуй, вряд ли в селе-то найдётся сильнее моего Голиафа. Я его в Гагине покупал, а там плохих лошадей не продают. Это факт, а не реклама, – хвалебно отозвался о достоинстве своей лошади Ершов.

– А как ты на своего Голиафа верхом-то садишься? – вклинился с вопросом улыбающийся Фёдор. – Ведь он у тебя вон какой высоченный.

– Как! – передразнил его Ершов. – С лестницы! Вот как! А в поле-то – с бороны! – под общий новый взрыв смеха шутливо отпарировал Ершов. – Я за Голиафа тридцать целковеньких в мирное время отвалил, да за корову двадцать пудов хлеба отпятил! – продолжая выхваливаться перед мужиками изобилием денег своего кармана с явным намерением чем-нибудь опорочить всегда привязчивого к нему с критикой тёзку Николая Смирнова. И продолжая укорительную речь в адрес Смирнова, Ершов напоследок сказал: – С тобой, тёзк, спорить – только себя без дела расстраивать, – но завидя дуло нагана, торчащее из кармана брюк-галифе у Смирнова, он затих.

Аэроплан. Автомобиль Рахвальского

В среду 24/VI в день святого Иоанна Предтечи, а по-народному – Ивана Купалы, по улице Мотовилова, взбудоражив придорожную пыль, промчался автомобиль. Гулявшие до этого на улице куры, завидя его, всполошено с криком и кудахтаньем разлетелись в разные стороны. Ребятишки – Панька, Ванька, Санька, завидев пропыхтевший выхлопами мимо автомобиль, понеслись за ним следом в надежде, что он должен остановиться около сельсовета.

Бежа, Ванька провозгласил:

– Эх, гоже пахнет!

– Это бензином пахнет, – отозвался бежавший впереди Панька.

Подбежав к избе-читальне, они обнаружили стоящий около её автомобиль. Обступив машину вокруг, ребята внимательно и с большим интересом стали её осматривать, ведь автомобили-то они видят впервые, и он для них в диковинку. Аэроплан они и то часто видят, хотя не близко, как этот вот автомобиль, а в воздухе, обычно первыми заслыша гул и завидя самолёт, дружно выбегают на улицу и извещающе горланят: «Ироплан летит! Ироплан летит!», вызывая этим криком на улицу народ. Тогда из домов выбегают и млад, и стар.

Вскоре автомобиль задом выехал на дорогу и, развернувшись, покатил по улице, поднимая пыль, фыркая клубами синего дыма. Из избы читальни (где в одной половине здания находился сельсовет) вышел председатель, за ним следовал незнакомый человек в очках, в кожаной тужурке и с чемоданчиком в руках.

– Ребятишки! – обратился председатель совета. – Вы случайно не с Главной улицы?

– Да! А что? – за всех отозвался Панька.

– Вы знаете, где Настёнка Булатова живёт?

– Знаем!

– Ну, так вот, отведите этого товарища к ней на квартиру.

– Айда! Пошли!

И в сопровождении троих ребят незнакомец зашагал по улице, а потом по тропинке берега, вдоль озера.

– Ну и село у вас красивое! Какая высоченная церковь! Какая добротная школа, а болото какое красивое! – с восхищением удивлялся незнакомец.

– Это не болото, а озеро! – горделиво поправил незнакомца Панька.

– Дяденьк! А ты откуда? И зачем к нам в село приехал?

– Я из Нижнего Новгорода, приехал на автомобиле. Вы ведь видели его?

– Видели! – хором ответили ребята.

– Хороша машина! – восхищённо подметил Панька.

– Ну, так вот, меня к вам в село прислали, чтоб организовать промартель. У вас чем мужики-то занимаются? – спросил он у ребят.

– Кто чем. Которые пашут, а которые детские каталки точут, – как старший ответил Панька.

– Коляски, значит?

– Даа!

– А кому они свои коляски-то сдают?

– Кто кому: Лабину, Павлову, Цапаеву, Васюнину, попросту – тресту, – деловито разъяснил Панька незнакомому дяденьке. – Ну вот и Настёнкин пятистенный дом, у неё пристенок-то пустует. Ступай крыльцом, она, наверно, дома, – сказал напоследок приезжему Панька.

И все ребятишки разбежались по своим домам, чтобы известить домашних о новости. Ванька, отворив дверь избы, и с порога впопыхах, словно за ним гналась стая собак, возвестил:

– А к Настёнке какой-то мужик приехал!

К вечеру этого же праздничного дня к сидящим на завалине мужикам подошёл Настёнкин квартирант.

– Здравствуйте, мужики! – вежливо поприветствовал по интеллигентному, опрятно одетый, в чёрной рубахе (с множеством пуговичек) в очках, с чисто выбритым упитанным лицом, с пышными усами незнакомый, лет сорока человек.

– Доброго здоровья, уважаемый гражданин! – по русскому обычаю, низко поклонившись, ответил за всех дедушка Крестьянинов.

– Просим милости на беседу к нам, не знай, как вас звать-то, – по примеру, также кланяясь, сказал Фёдор.

– Ну-ка, Олёшк, уйди с места, дай человеку сесть! – прогнал с места Фёдор сына с завалины.

Василий Савельев, Иван Федотов, почтенно подвинувшись, расширили место для гостя.

– Меня зовут Филимон Захарович, а фамилия моя Рахвальский, будем знакомы, – присаживаясь на завалину официально сказал приезжий.

– По какому случаю в село к нам понаведовали? – с уважением и тактом поинтересовался Василий.

– Меня к вам прислали из Нижнего, промартель организовать из кустарей, чтоб вы свою кустарную продукцию сдавали не частникам, а в организацию, – коротко пояснил Рахвальский мужикам.

– Вот это дело! А какая нам от этого выгода будет? – с недоверием глядя на Филимона, полюбопытствовал Иван.

– Организованно-артельно будете работать, а мы будем вас снабжать липой, краской, клеем и прочим, – ответил Филимон.

– Это безлошадникам на руку, а нам? Мы запряжём свою лошадку и ширк в Пустынь за липняком, а то жди, когда его привезут, – с сомнением высказался Иван.

– Это верно! – поддакнули и Василий с Фёдором.

– Да нам и так неплохо: сдашь Лабину каталки, он и деньги-то на дом принесёт, а в артеле-то с заработанными деньгами нахлопочешься, – добавочно высказался Василий.

– А вы по чём их принимать-то будете? – спросил Иван.

– И мы можем вам деньги на квартиру принести, если, конечно, пожелаете, а цена вашему изделию будет определена особо, – многозначительно ответил новичок. – А вообще-то у нас цель есть и другая: на селе по всей России повести культурную революцию, всемерно изживать темноту, невежество и бескультурье, – с подробностями пояснил мужикам Рахвальский.

– А, по-моему, получится на пользу единицам, в ущерб народу. Нам от этого никакой выгоды не будет, выйдет одна прокламация и только! – с недоверием к новому зачинанию высказался Василий.

– Всего скорее хотят от воли отбить. Поживём – увидим! – сказал своё слово и Иван.

Меж тем, стало уже совсем вечереть, на село стали постепенно надвигаться сумерки. Девки, сидевшие на брёвнах, запели песню. По дороге к ним подходила ватага парней-женихов: Мишка, Ковшов, Панька.

– Ребя! Давайте у девок титьки щупать! – предложил кто-то из них.

– Давайте! – согласились остальные.

– Какая дикость! Какой животный инстинкт, – проговорил Рахвальский, заслышав уговор парней.

В воскресенье накануне Петрова дня к Савельеву дому на лавочку для беседы собралось много народу, мужиков и баб, благо, хозяин Василий Ефимович предусмотрительно и услужливо изготовил во всю ширь палисадника сиденье, а если кто не поместится на нём, он для таких вынес со двора ещё и скамью. В средине уселся сам Василий, рядом с ним поместился Филимон Захарович, рядом с ним Фёдор, дальше Иван Трынков, по другую сторону расселись Иван Федотов со своей Дарьей, а дальше Яков, Осип Семион, тут же присутствовали бабы и Алёша Крестьянинов. Как и обычно, где народ, там и непринуждённая деловая беседа на различные темы хозяйственно-бытовой жизни, сельской действительности. Здесь полная свобода слова, говорят все кто чего знает и кто о чём думает, соблюдая, конечно, правила субординации и пристойности. Тут есть постоянные ораторы, очередь говорить всегда за ними, и есть такие, что за всю беседу не проронит ни одного словечка, он только сидит и молча слушает.

Особым уважением среди беседующих стал пользоваться Настёнкин квартирант Филимон Захарович. Он и видом своим приятен и знаниями своими восхитил мужиков и баб. От Настасьи молодые бабы уже разузнали, что он от юности своей холостяк, да ещё в поведении своём какой-то вегтальянец.

– То-то, по упитанности вывески его, можно догадаться, что он весь век хорошо питался и попивал чаёк с медком и кренделями! – судачили меж собой бабы, любуясь его холёным лицом.

– Вон, слышь, бают, к нашей Земле какая-то планета приближается, – воспользовавшись временным междусловьем, сказала Дарья.

– Не планета, а комета, – поправил её Рахвальский.

– Ну, ин комета, всё равно страшно. А ну-ка да она упадёт на нас, тогда что будет? – с печалью в голосе добавила Дарья.

– А что это за комета? – поинтересовался Василий у Филимона Захаровича.

– Это небольшого размера небесное тело, наподобие луны, только кометы всегда бывают с хвостом, она в межпланетном пространстве летит и искры от неё сзади сыплятся.

– А может она нас хвостом своим задеть? – полюбопытствовал Фёдор.

– Если только хвостом, а головой вряд ли, – успокоительно произнёс Филимон.

– Сгорим все, – высказала общее опасение Анна.

– Мы то уже пожили, а вот наши с вашими ребятишки жалко, они ещё ничего не видели на вольном свете, – с болью на душе сказала Любовь Михайловна.

– Это ещё хорошо, если она нас настигнет зимой, а ну-ка летом да в сенокос, всё село погорит, – полушутливо и полусерьёзно вставил в речь своё слово Яков.

– И в жнитво, пожалуй, не лучше будет, снопы могут вспыхнуть, – сведя беседу на шутливый тон, подметил молчавший до сего время Семион.

– Так и так гоже! – горестно вздохнув заметил Иван. – А ну-ка да она Земли коснётся хотя бы и хвостом – сметёт всё, что на Земле есть, и деревья, и постройки, да и нам несдобровать!

– Хотя и некогда мне, домой спешу и мимо бы вас мне пройти, да гляжу, вы что-то пригорюнились, дай, думаю, зайду, вашу печаль рассею, – с такими словами подошёл к толпе беседующих шедший по дороге Николай Ершов.

– Да вот мы тут про комету разговорились, как бы она нам чего плохого не настряпала, не дождавшись слов от пожилых, вперёд всех выпорхнул со своим болтливым языком Алёша.

– Да я тоже об этом мозгливо задумываюсь, – начал свою речь о комете Ершов, – только приходится успокаиваться предсказанием учёных, – как знаток астрономии добавил он.

– А что они пророчут? – полюбопытствовал Иван Трынков.

– Они зря-то нас не пугают. Говорят, что комета пролетит хотя и близко от земли, порядка не ближе десяти вёрст, но землю не заденет. – И обозрев всех сидящих, с недоверием задержав свой взор на незнакомце, Николай добавил: – А что самое главное, по словам гастрономов, комета-то пролетит не над сухим местом Земли, а над морем. А ведь всем известно, что земля к себе притягивает, а вода – нет! И искры, которые она будет разбрасывать, упадя в воду, погаснут. Так что, особенно расстраиваться нам не приходится, всё обойдётся благополучно.

– Ну, а горы как? Ведь они выше десяти-то вёрст, – допытывался Иван у Николая, приняв Ершова за знатока в этом деле больше, как Рахвальского.

– Ну что горы! Если комета и заденет за них-то, царапнет гору, как кочку плугом, только вершину срежет, подравняет немножко.

– И откуда ты это всё знаешь? – спросил Ершова Фёдор.

– Я газетку «Бедноту» выписываю, журналы почитываю и в книжонки иногда заглядываю. Вот откудова! – Самодовольно и горделиво проглагольствовал Ершов. – И в голове-то кое-что имею, своим бакланом варю, мозгатурой пошевеливаю. Недаром мой покойный отец, достопочтенный тятенька, хотел меня в ученье отдать в Арзамаское реальное училище. И был бы я сейчас анжинером или агрономом, а то и гастроном из меня получился бы не плохой! – с этими самовосхваляющими словами и отошёл Ершов от толпы.

– Это что за человек? – спросил Рахвальский, когда Ершов скрылся за мазанкой.

– Николай Ершов! – за всех ответила ему Дарья.

– Ну и ну! – удивился Филимон Захарович. – Я всё слушал его, улыбался, едва стерпел от смеха и нарочно промолчал, чтоб не спугнуть растрещавшуюся сороку, да чтоб и его не обидеть. Видать, он много, кое-что, знает и наворачивает через шлею, врёт через дугу, а главное – много от себя выдумал.

Комета от Земли пролетит на очень большом расстоянии и вреда нам, живущим на Земле, не причинит никакого! – заключая разговор о комете, успокаивающе пояснил Рахвальский.

Вскоре к беседующим мужикам с дороги подошёл незнакомый им мужичок в лаптях и, поздоровавшись, обратился к сидящим, предложив:

– Мужики! Может, вам луга для покоса нужны? Ведь завтра Петров день, а там и сенокос начнётся. Я от лесничества и могу вам продать лугов, кому сколько понадобится.

– Неужели луга не надо! Луга нам, крестьянам, всем нужны! – оживлённо проговорил Иван Федотов.

Пришельца дружно обступили заинтересовавшиеся предложением мужики.

– А где они, луга-то? – полюбопытствовал Василий.

– В лесу. Про выездновские луга слыхали?

– Как не слыхать. Кашивали! – вступил в разговор Фёдор.

– Ну, так вот, давайте договоримся – сколько десятин вам нужно, и дело с концом! Цена – пять рублей за десятину. Луга добротные, трава по пояс.

– Ведь недорого! – тряся своей жиденькой бородкой, усмехнулся Иван Федотов.

Расспросив о подробностях, где находятся луга, мужики с лесником договорились, а со вторника решили пойти в лес, осмотреть и поделить их меж собой.

После ухода представителя лесничества, беседа приняла другой уклон и стала затихать.

У мужиков в голове появилась мысль о предстоящем сенокосе.

– Пойду, с чердака косу сниму. Надо поглядеть, наверно, позаржавела немножко, – покидая беседующих, проговорил Фёдор и ушел.

– Гляньте-ка, эт что идёт по дороге-то? – проговорила Анна, первая заметившая какую-то невидаль. – Вроде ряженый, не ряженый, да и время-то сичас не святки, рядиться-то, – с недоумением добавила она.

– Погодите, он сюда идёт, подойдёт поближе, всё узнаем, – устремивши взгляд в даль улицы, проговорила Дарья.

– Три копейки, пара – пятачок! Три копейки, пара – пятак! – одно и то же твердил подходящий мужик, весь обвешанный нанизанной на шпагате сухой воблой.

– Ты нас совсем напугал! Нам подумалось или ряженый, или леший какой по дороге-то идёт! Издали-то не поймёшь, – хихикая, встретил Иван подошедшего вобловщика.

– Почём продаёшь?

– Вам говорят, три копейки штука, а пара помельче пятачок! Дорого не берём, почти так отдаём! Сам бы ел, да деньги надо! – балагуря, шутил продавец воблы.

– А не дороговато ты её продаёшь? – усомнившись в цене, спросил продавца Иван. – Ты вот что, – предложил он продавцу воблы, – давай, уступай! По две копейки за штуку, тогда мы у тебя всю расхватим!

– Вот какой ты дешёвый мужик, – отрицательно качая головой, возразил вобловщик. – Воблу-то надо сперва наловить, потом засолить, затем высушить да привезти из Астрахани, продать, на всё время нужно. Я её сам по копейке за штуку в Нижнем Новгороде брал, там её навалом, горы навалены, поезжай, там и ты по копейке купишь.

– Бабы, давайте брать. Ведь, в сущности разобраться, не больно дорого, тем более, пост ещё не кончился, а семью чем-то кормить надо, – предложила бабам Любовь Михайловна, намереваясь купить десятка два воблы.

– Воблой-то семью не накормишь! – возразила Дарья. – К вобле-то хлебец спонадобится! – деловито добавила она.

– Но всё же, для разнообразия, ребятишки её погложат! – заметила Любовь.

– А мы, восейка, с мужиком в городе тарашки больно хорошей накупили. Что ни таращина, то с икрой! – хвалебно высказалась Анна.

Раззадорившись, не отступая друг от друга, воблу у мужика побрали почти всю. Только один Семион воблы не купил: «Я бы купил, да карман худой!» – шуткой покрыл он своё безденежье. Он нарочно пошебуршил по карманам, говоря: «Хотя я вру, что денег у меня нет. Где-то в кармане был семишник, да он мне на другое дело спонадобится. Вот он, нашёлся, мой медный семишничек, но я его на воблу не променяю. Он мне на спички пригодится. Без воблы-то можно обойтись, а без спичек огоньку, небось, не вздуешь, а кремень с кресалом я давно из кармана выбросил. Что за диво, вроде работаю, редко из хомута выпрягаюсь, а в хозяйстве припылку нет, денег за душой даже целкового нет – воблы купить не на что, а на людей завидно, и мы с Марфой воблы-то погрызли бы!» – так почти сам с собой разговаривал Семион.

Ярморка. Сласти. Забавы. Аттракцион и Ершов

Наступил Петров день (29-е июня по старому стилю, 12-е июля по новому стилю). В селе Чернухе исстари в этот день Ярмонка. В этот день со всей округи, из сёл и деревень, съезжаются и сходятся пешком парни и девки, мужики и бабы, старики и старухи. В этот день, в Чернухе на Ярмонке, веселья и радости, удали и блаженства – на воз не покладёшь и под гнётом не увезёшь! Сюда в Чернуху ради прибыльной торговли съезжаются красные купцы из Нижнего Новгорода и из Арзамаса и навезут всякого товару на потеху молодёжи и на удовольствие пожилым, видимо-невидимо. Тут и карусели – девичья потеха, тут и пятиминутная фотография, тут и разнообразные игры, тут и выпивка, тут и закуска, тут и мороженое, и пугачи – мечта парней-подростков, тут и розовое ситро в бутылках, вышибая пробки из горлышек которых, издают звук как из ружья. Тесновато от народа, торговых палаток и каруселей на Ярмонке, но приехал походный цирк, и место для него нашлось. Размалёванный на все лады рыжий клоун своими шутками-прибаутками занимает, веселит народ. Одним словом, на Ярмонке по дешёвке можешь приобрести всё, что душа желает. Веселись, ликуй, потешайся! Вынимай счастье у смиренно сидевшего на ящике с пакетиками разноцветного попугая, ешь вдоволь, запивай баварским квасом – ублажай душу и тело, и всё это за какие-то пятачки и копейки.

Ванька Савельев со своими друзьями-товарищами Панькой, Санькой и Васькой под водительством брата Саньки направились в Чернуху на Ярмонку. У Ваньки в кармане имелись деньги – пятьдесят копеек, заработанные им во время поездок в ночное. Отец «платил» ему по десять копеек за ночь, пять ночей – он получил полтинник, а это для парня на Ярмонке деньги! Весело переговариваясь дорогой, ребята и не заметили, как быстро дошли до Чернухи, а там вступили на площадь, где нарядного разгуливающего народу было уже, как говорится, кишмя-кишело. Санька брат, имея у себя другие, свои собственные намеренья, вскоре отошёл от ребят и скрылся в бурлящей ярморочной толпе. А ребятишки остановились у школьного здания, на парадном крыльце которого размалёванный разными красками с рыжими волосами клоун-карлик, призывно крича, смешил и разными шутками и прибаутками забавлял народную толпу. Время от времени он как-то искусно вздыбливал свои рыжие волосы, истошно орал, своими фокусами и проделками удивляя и смеша публику. Стоявшая на дороге толпа зевак весело смеялась. И ребятишки, заинтересовавшись, поразинув рты, наблюдая, смотрели на клоуна с неиссякаемым интересом. В разнаряженной шумной ярморочной толпе Наташка Статникова, ища глазами Саньку Савельева, и не найдя, подошла к Ваньке и спросила: «Ты не знаешь, где ваш Санька?»

– А куда он тебе? – спросил ее Ванька.

– Да он хотел меня на карусели покатать, а найти я его никак не могу.

– Народу-то вон сколько! Где-нибудь там ищи, около фотографий, – отговорился Ванька.

Наглядевшись на клоуна, ребята влились в толпу народа, которая неторопливо разгуливалась по торговым рядам палаток и торговли прямо на земле и с рук. В первую очередь Панька с Ванькой отхватили себе по пугачу и по десятку пробок к ним, уплатив за это всё по пятиалтынному. Испробуя их бой, ребята выпили по полбутылки розового ситро, а потом, купив мороженого, полакомились им.

В знойном воздухе то и дело раздавался призывной голос зазывал, которые, рекламируя свой товар на Ярмонке, приглашали к своим палаткам, а также слышны были и завлекающие призывы разнообразных игр: «Здесь у меня на моей вертушке-рулетке каждый может выиграть: за копейку – пятак; за пятак – четвертак; за гривенник – полтинник; за полтинник – два рубля с полтиной!» – кричал игрок в публику, привлекая к себе для игры молодых мужиков и парней. А девки гуртовалесь около каруселей и фотографа. Парни услужливо катали девок на карусели за свои деньги, женихи со своими невестами «на память» фотографировались.

Ребята подошли к заманчивой игре, где на стойке наложено всякой всячины из забавного, сладостного и соблазнительного товару. Нужно уплатить пятак и, испытывая своё счастье, крутнуть за специальный бегунок и ждать, где он остановится. Счастливцу он укажет на предмет, а для несчастливца пробежит мимо. Присмотревшись, Ванька вынул из кармана пятачок, подал его хозяину.

– Я хочу испробовать.

– Крути, – ответил хозяин игры.

Ванька крутнул что есть мочи. Бегунок, обежав несколько кругов и треща по гвоздочкам, указатель остановился.

– Вот это да, вот какой ты счастливчик! – похвалил хозяин, подавая коробку печенья, изготовленную на фабрике «Моссельпрома». Под одобряющий гул приближённой толпы Ванька, раскупорив коробку, стал пробовать печенье, которое оказалось весьма сладким и вкусным. Попробовав печенье, Ванька поделился и с товарищами, дав им по паре штук. Ребята обошли всю площадь, завистливо осмотрели всю торговлю.

Несколько поодаль, в стороне от торговых рядов, на стене амбара прибита доска, а на ней написано объявление, около которого толпится толпа парней и молодых мужиков. Переминаясь с ноги на ногу, нудятся, томятся, соблазнительно поглядывают вверх. Написанное на доске гласит: «Аттракцион «Удача для верхолаза»; затейник – купец Шапиро из Арзамаса. Выбирай любое: самовар, сапоги, ружьё или примус, и только за тридцать копеек!» Что и говорить, заманчиво и соблазнительно не только для парней, но и для пожилых и стариков. Тут в землю врыт гладкий шест высотой метров восемь. Наверху шеста на крест-накрест перекладинах развешены ценные вещи: самовар, сапоги и примус. Уплатив 30 копеек, кто залезет по этому шесту и снимет оттуда любую вещь – вещь будет собственностью этого верхолаза. А для того, чтобы тот, кто залезет на шест и, сорвавшись оттуда, не расшибся, вокруг шеста предусмотрительно насыпан речной песок. Несколько раз порывался Панька вскарабкаться на этот шест и попытать счастья овладеть чем-нибудь из висящих вещей, так соблазнительно для глаз побалтывающихся на ветру в высоте. «Лазил же я у Савельевых во дворе по шесту на сушилах, только тот вроде чуть пониже!» – думал про себя Панька, наблюдая, как один парень лез на шест и, не достигнув верха с метр, начал скользя спускаться с шеста ни с чем.

– Ванька! Дайка взаймы гривенник, у меня не хватает. Я решил слазить! – обратился Панька к Ваньке за гривенником. Отдав 30 копеек хозяину аттракциона, Панька, поплевав на ладони, полез на шест. Крепко цепляясь руками за шест, он по-обезьяньи вскарабкивался всё выше и выше. Притихшая толпа с затаённым дыханьем наблюдала, все взором устремились вверх, ведя бородами всё выше и выше. «Эх, как кошка лезет, язви его в дыхль-то!» – удивлялись в толпе. Паньке осталось преодолеть метр, аршин, вот он уже совсем у цели и, схватив одной рукой примус (он был всех ближе к Паньке), он, сорвав его с места, бросил на песок, к ногам торжествующей толпы. Толпа, расхваливая ловкача Паньку, буйно шумела: – Вот это парень! – Вот это ловкач! – Сукин сын! Уж больно цепок! – дуй ево, горой-то! – Эт чей такой? – Да Панька Крестьянников, из Мотовилова! – Это его варваром-то зовут? – кто-то спросил из бурлящей толпы.