Убийство – дело житейское

Исмаил сидел красный, как вареный рак, и молча слушал лекцию Пазевской. Уходя, он пообещал помочь Тане получить временную прописку по уходу за матерью. Уже прощаясь в прихожей с молодой женщиной, Иса горестно прошептал:

– Ваша мама блестящий специалист. Я бы мечтал, чтобы она по-прежнему опекала моего сына. К сожалению, это уже невозможно! Ужасно сознавать, что последние месяцы жизни такого человека омрачены потоками клеветы. Сделаю все, что в моих силах, чтобы аннулировать все обвинения в ее адрес.

Урманов с энтузиазмом взялся за это дело не только по соображениям чистого альтруизма. Он искренне считал, что инсинуации в адрес Эвелины Родионовны рикошетом бьют и по его семье. Исмаил рассуждал логично: в городе все знали, что Пазевская была очень близка с Джамилей и та прислушивалась к профессиональным советам подруги. Миля с гордостью трубила на каждом углу, что под ее руководством их сын Мурад станет высококлассным специалистом. Теперь парень приехал, только начинает свою педагогическую деятельность, и от ошибок не застрахован. В создавшейся ситуации любой его профессиональный промах может быть истолкован недоброжелателями их семьи не как проявление юношеской незрелости, а как сознательное вредительство, осуществляемое в соответствии с порочной идеологией, усвоенной им в классе своего неблагонадежного и социально опасного преподавателя.

Исмаил успешно провел работу по реабилитации Эвелины Родионовны в высших эшелонах власти. Окончательно обелить имя Пазевской взялась сама Азарханова. К этому делу она приступила с энергией, достойной восхищения, так как была полностью удовлетворена тем, как развиваются события. Как ни странно, но Джамилю необыкновенно вдохновлял тот факт, что добила она подругу чужими руками. Миля прекрасно рассчитала оптимальное время для нападения. Она нанесла удар тогда, когда физические и душевные силы Лины были подорваны не только бесконечной чередой несчастий, свалившихся ей на голову, но и проблемами со здоровьем, неизбежно возникающими у женщин, перешагнувшими пятидесятилетний возрастной порог. В итоге, покончить с Пазевской оказалось настолько легко, что у Джамили возникло ощущение, будто само провидение взялось помогать ей в этом деле. И вот теперь, когда Лина находилась на пороге лучшего мира, Азарханова надумала превратить погребальный костер, на котором она так ловко сожгла доброе имя подруги, в вечный памятный огонь. Ей показалось, что из его искр она сумеет соорудить великолепный нимб для собственного отпрыска. Достаточно было объявить Эвелину Родионовну гениальным педагогом, ставшим жертвой несправедливых гонений, а Урманова – единственным из ее воспитанников, сумевшим в полной мере воспринять и усвоить традиции советской пианистической школы. После этого все почести, предназначавшиеся окруженной мученическим ореолом Пазевской, автоматически унаследует Мурад, как самым одаренный из ее учеников.

Азарханова справилась с поставленной задачей блестяще. На собрание в актовый зал училища она пригласила местную интеллигенцию, корреспондентов центральных газет, представителей горкома, обкома и профсоюзных организаций. Джамиля разразилась блистательным панегириком в адрес Пазевской, гневно обвинила в инсинуациях тех, кто писал на нее кляузы, а потом предупредила доносчиц, что впредь никто и никогда не будет рассматривать их жалобы. После сборища, закончившегося здравицей в честь умирающей, Миля пригласила клеветниц, заклейменных общественным мнением к себе в кабинет. Там она и сообщила перепуганным женщинам, затеявшим эту склоку под ее личным нажимом, об ожидающем их счастье: отныне их чада станут постигать тонкости пианизма в классе лучшего выпускника Эвелины Родионовны, а ныне студента Института Культуры, Урманова Мурада Исмаиловича. Умолчала Миля только об одной детали: ее отпрыск, использовав льготы, предоставляемые тем, кто отслужил в армии, поступил туда учиться по специальности «клубное дело», что к искусству игры на фортепиано не имело ни малейшего отношения.

А в это время насмерть перепуганная Таня плакала у постели бредившей матери, которая периодически разражалась тихим смехом, переходящим в горькие слезы. Эвелина горела, как в огне: шли четвертые сутки второго цикла ядотерапии по-тайски.

6

Отравленный мозг Эвелины проделывал с ней удивительные трюки – он складывал в пеструю, подчас совершенно нелепую мозаику ее впечатления от природы, произведений искусства, жизни. Все, что когда-то тревожило и восхищало, пугало и отталкивало ее тонко организованную, артистическую натуру, проходило перед ее глазами то в причудливо-пленительной, то в откровенно несуразной форме.

На этот раз Лина видела себя юной красавицей, гуляющей по прекрасному саду. Жаркий воздух был напоен запахами лавровых деревьев и цветущих магнолий. Под теплым ветерком тихо шелестели изумрудные листья эвкалиптов и едва покачивались ветви высоких, почти черных кипарисов. Эвелина стояла на площадке, в центре сада, откуда расходились в разные стороны три дорожки, посыпанные красным песком. Одна вела к замку, расположенному на горе, другая к искусственному озеру с пресной водой, а третья спускалась к океану.

Неожиданно на дорожке, ведущей из дворца, появилась стайка девушек, одетых в белые хитоны и легкие сандалии. Лина оглядела свой наряд и увидела, что он гораздо богаче и живописнее, чем у них: ее хитон – алый, с золотым шитьем, украшенный рубинами, сверкал, как солнце на закате.

Девушки, подбежав поближе, поклонились и защебетали, словно стайка перепуганных пташек. Одна твердила, что Эвелину требует к себе ее отец – царь Агенор, другая, что в саду у озера пасется огромный белый бык с перламутровыми рогами, а третья, что лебеди, которые всегда плавали в озере, так его испугались, что поднялись в воздух, несмотря на подрезанные крылья. Самое удивительное, что девушки величали ее принцессой Эвой. Лина, сообразив, что эти особы – ее подданные, приказала им удалится. Девушки безропотно выполнили ее приказ, а Эва направились к озеру, желая удовлетворить свое любопытство.

Она подошла к водоему и обомлела. На берегу посреди клумбы из маргариток и анемонов лежал огромный белый бык с перламутровыми рогами в форме лиры, которые под солнечными лучами переливались, словно розовый жемчуг. Его взгляд был таким покорным, что она осмелела, подошла и стала гладить. Оказалось, что бык покрыт точно такой же короткой, мягкой шерстью, как и ее любимый белый кот. Эва развеселилась и, забыв об осторожности, попросила животное ее покатать. Бык послушно приник к земле, и она взобралась на него. Расположившись поудобнее на его огромной спине и вцепившись в искривленные рога, Эва взмолилась:

– Белорожка, дорогой, ты мне так нравишься! Беги по саду и ничего не бойся. Здесь я хозяйка, и тебя никто не посмеет обидеть!

Бык осторожно поднялся и побежал. Двигался он так легко и быстро, что Эве стало казаться, будто она сама несется по аллеям с невиданной дотоле быстротой. Черные ряды кипарисов, яркие клумбы с экзотическими цветами – все мелькало перед ее возбужденным взором.

Бык, чувствуя, что всадница от него в восторге, осмелел, подбежал к морю, кинулся в него и поплыл. Эва сама удивлялась, что относится к этому так спокойно. Возможно, ее успокаивала уверенность в том, что Белорожка ее никогда не обидит. Животное плыло легко и быстро и она, убаюканная мерным покачиванием на волнах, задремала. Внезапно Лине показалось, что все происходящее – картина, на которую она смотрит со стороны: на безбрежных, темных просторах океана, по молочно-розовой дорожке, светлеющей в отблесках заката, плывет белоснежный бык. На его спине примостилась хрупкая темноволосая девушка в алом одеянии. Рубиновые лучи заходящего солнца, отражаясь в перламутровых рогах животного и золотом шитье на одежде всадницы, золотым дождем сыплются на розовые верхушки волн. В бескрайнем жемчужно-сером небе сквозь прорехи темных с сиреневой бахромой облачков мелькают искорки первых звезд, и проглядывает полупрозрачный рожок молодого месяца. Это зрелище было столь величественно, что Эвелина Родионовна вскрикнула от восхищения и очнулась.

В комнате стояла тишина, за окном виднелось закатное небо, у кровати в слезах сидела Таня, а у стола стояла Ира и что-то наливала в стакан.

– Выпей, Танечка, успокойся… Линочка все перетерпит и поправится! Ее лечение идет строго по плану. Ты же видела, что творилось с Ларой… Ей было еще хуже. Я хоть и врач, а этого вынести не могла. Струсила. Лекарства доставала все, даже морфий. Но сидеть рядом было выше моих сил. Понимаешь, на работе черствеешь. Там это необходимо, иначе будешь не врачом, а плакальщицей! Но, когда дело касается родных – все валится из рук. Иногда просто голову теряешь.

– Ира, налей и мне что-нибудь. Так хочется пить, – еле слышно прошептала Эвелина. Таня быстро смахнула слезы, Ирина Родионовна улыбнулась и обе женщины, воспрянув духом, засуетились вокруг больной.

– Господи, у меня в голове какая-то свистопляска! – решила Лина.– Дикая мешанина из впечатлений от парка в Гаграх, кипарисовой аллеи в Новом Афоне и картины Серова «Похищение Европы». Жаль, я никогда не видела ее в цвете, только черно-белую репродукцию. Интересно, как она смотрится в подлиннике? Понятно, Белорожка – это Зевс, а я – его возлюбленная Европа … Припоминаю, в древнегреческих мифах говорится, будто они жили на Крите и у них было три сына. Старшего звали Миносом. Когда он возмужал, то стал правителем острова и повелителем на просторах Эгейского моря. Удивительно! В видениях любые образы выглядят гораздо ярче, чем в повседневной жизни. Интересно, увижу ли я продолжение этого сюжета?

Эвелина попила чай, немного отдохнула, а к вечеру, содрогаясь от страха, проглотила очередную порцию яда. Через полчаса она снова впала в забытье.

Ей виделось, будто она находится на Крите, в Кноссе в своем роскошном дворце. По ее приказу его воздвигли на живописном холме – правительнице хотелось, чтобы с его террас открывался вид на город и на море. Эве нравилась ее жилище: просторное, украшенное ажурными лестницами и колоннадами, оно особенно привлекало ее своими внутренними двориками, освещающимися сквозь маленькие окна, проделанные в потолках. Через них в помещения проникали свежий воздух и свет, благодаря ним даже в самые знойные дни внутри царили прохлада и приятный полумрак. Высеченные из камня резные вазы, великолепно расписанная керамика, роскошные изделия из бронзы, золота и серебра приковывали взор. Но самым большим чудом Кносского дворца Эва считала красочные фрески, покрывающие стены, потолки, а в ее покоях даже полы. Однако среди этого великолепия, больше всего завораживала Лину красная стена в тронном зале. На ней по ее приказу мастер изобразил мифических чудовищ-грифонов. Царица в душе посмеивалась, глядя какой страх они внушают простым смертным, приходящим к ней во дворец с просьбами.

Эвелина бродила по комнатам в одиночестве. Она с грустью вглядываясь во фреску, на которой придворный художник запечатлел ее облик во времена ее юности – в открытом платье из тончайшей материи, отделанной оранжево-черной каймой Эва была неотразима. Со слезами на глазах правительница подошла к другой стене, там был изображен огромный бык в окружении молодых девушек. Королева с тоской оглядывала дворец, понимая, что должна расстаться со своей второй родиной, где была так счастлива. Громовержец и сам любил Крит – он здесь родился. Именно поэтому, много лет тому назад он и привез сюда ее – прелестную Финикийскую царевну, в тот момент, когда пожелал сделать своей земной супругой. Долго жили они в любви и согласии, за это время у них родилось трое сыновей. К несчастью, Зевс изменил ей, увлекшись прекрасной Мнемозиной. Правительница Крита, возможно, и перетерпела бы увлечение супруга, не будь его новая подруга столь плодовита – она осчастливила Громовержца, родив ему девять дочерей. После этого Зевс окончательно расстался с Эвой. Он решил всерьез заняться девочками, дав им достойное воспитание, так как надумал со временем сделать их музами – покровительницами искусств и наук.

Эвелине казалось, что венценосный супруг ее окончательно забыл, но на рассвете он посетил дворец и приказал ей вместе с сыновьями, не мешкая, покинуть остров. Зевс предупредил, что грядет катастрофа, и просил их, бросив все, немедленно уезжать: он хотел спасти и Эву, и сыновей, которым собирался покровительствовать всю их жизнь.

Эвелина посмотрела на небо, солнце стояло в зените, пора было собираться в дорогу. Вызвав к себе двух служанок, она приказала им уложить в серебряные лари все самое ценное и отослать на корабль. Ближе к вечеру Эва с детьми покинули дворец, а ночью началось светопреставление – гигантский вулкан на соседнем острове Фара проснулся.

Извергая из своего чрева потоки огня и кипящей лавы, он превратил море, по которому плыл корабль с Эвелиной и мальчиками в адский котел. Перепуганная царица взмолилась, призывая на помощь Громовержца и его брата – властителя морей Посейдона. Она догадывалась, что в это время чудовищные волны, опустошая Крит, уносили в море ее подданных вместе с их жилищами. Эвелина тряслась от ужаса, ее бил озноб, зубы стучали. Почувствовав страшный холод, она пришла в себя…Ира поправляла салфетку со льдом, которую наложила ей не лоб.

– Что со мной? – пролепетала Лина.

– У тебя жар, дорогая. Ты бредила, кричала, умоляла спасти тебя и детей. Слава Богу, очнулась. Сядь на кровати, не лежи, как бревно! Садись, сейчас я тебя помою.

– Бред какой-то! Мне казалось, будто я с сыновьями на парусном суденышке попала в бурю, вызванную извержением вулкана.

– Отдыхай, родная. Ты дома, Таня спит, а вчера вечером звонила из Израиля Лена. У нее все в порядке. Она пообещала прислать новое лекарство от рака. Но думаю, что ты обойдешься без него. У тебя все лимфоузлы опали, стали значительно меньше. Потерпи до утра, завтра начнешь пить противоядие.

Неделя тянулась медленно. Лина была очень слаба несмотря на то, что пила порошки, очищающие организм от отравы. Она окончательно потеряла ко всему интерес. Ее абсолютно не радовало, что на собрании в училище городская общественность постановила сменить хулу в ее адрес на похвалу, и совершенно не оскорбляло, что Джамиля отдала ее учеников своему сыну – студенту первого курса Института Культуры. Тощая и безжизненная, еле передвигаясь по дому, Эвелина с отвращением глядела на свою иссохшую кожу, сквозь которую проступила сетка вздувшихся капилляров.

– Ну, точно, сетчатый питон. Только в голове гул и ничего общего с Пифией. Видения красивые, но в чем их тайный смысл не пойму.

На седьмые сутки Лине стало полегче. Но это ее мало утешало. С утра предстояло начинать новый цикл ядотерапии, а это означило, что впереди ее ждали новые приступы бреда и высокая температура. Эвелине стало казаться, что эту неделю она уже не переживет.

– Ничего, быстрая смерть – не самое страшное! Я где-то читала, что одна жрица, фанатично служившая богине Гере – небесной супруге Зевса – долго вымаливала у нее для своих сыновей самую великую милость, на которую та способна. И Гера исполнила просьбу наивной матери – послала ее детям смерть во сне.

Поздно вечером Эвелина Родионовна позвонила сестре и попросила ее забрать Таню в больницу. Лина не хотела, чтобы дочь после пережитых ею потрясений, присутствовала при ее возможной кончине.

– Линочка, Танюша не безумная. Она не согласится покинуть тебя добровольно! Не посылать же за ней санитаров! Но, в главном, ты права, я пришлю к тебе двух сиделок и поговорю с врачами, чтобы они поддержали ее медикаментозно.

На следующее утро, принимая отраву, Лина шептала:

– Может, досмотрю последнюю серию удивительной истории о Зевсе и Европе. Прекрасное зрелище напоследок устроил мне Всевышний! Поистине, королевский уход в небытие!

Сутки Эвелина горела, как в адском котле. Потом температура немного понизилась и видения возродились в ее воспаленном мозгу.

Она видела себя супругой бездетного царя Астерия, который воспитал ее мальчиков. Ее старший – Минос, любимец дяди Посейдона, вернулся в Кносс, где с его помощью стал правителем. В день восхождения юноши на престол, властитель морей послал племяннику в дар быка, чтобы тот своим грозным видом внушал трепет всем, кто посещал остров. Минос чувствовал себя счастливым. Помимо власти над Критом и над Эгейским морем он владел и красавицей-женой, внучкой Солнца, Пасифаей. Правитель любил свою супругу, баловал ее, но детей у них не было. Царица Эва переживала из-за этого полагая, что кто-то из них нездоров.

Эвелина сидела на троне, погрузившись в свои мысли и не расслышала, как слуга объявил о приезде гонца с Крита с посланием от его правителя. В присланной грамоте Минос сообщал о рождении сына и умолял мать, не рассказывая об этом никому, приехать. Эва, собрав дорогие подарки, не мешкая двинулась в путь. Как проходила дорога, Эвелина не помнила, но она чувствовала на своем лице дыхание прохладного морского ветра. Придя в себя на несколько минут, Лина услышала возглас сестры. Та кому-то говорила:

– Слава Богу, температура у нее упала, скоро станет полегче.

Несмотря на это, видения у Эвелины возобновились, а потому она нисколько не удивилась, очутившись на террасе Кносского дворца. Минос нерешительно ввел ее в опочивальню, поставил около ложа скамеечку, усадил на нее королеву-мать и откинул полог. На белоснежных простынях Эва увидела крупного младенца мужского пола, его тело было покрыто бурой шерсткой, а на шее красовалась крошечная головка теленка. От ужаса Эвелина лишилась языка.

– Пасифая говорит, что ребенок пошел в деда. Она утверждает, будто ты имела дело с отцом, когда тот был в образе быка, вот поэтому и наш малыш лишь наполовину человек. Супруга назвала его Минотавром.

– Твоя жена просто скотина! Оболгала и меня, и самого Зевса! Он ко мне в опочивальню входил только в человеческом обличие. А вот твоя жена путалась неизвестно с кем! Может даже с быком Посейдона – он ведь не вылезает из вашего сада! Позови Пасифаю, и немедленно!

– Я здесь, королева, и скажу, что ты сама глупая корова! Не понимаешь, что твой сын бесплоден, как пустыня и похотлив, как козел? Я удаляюсь. Но только посмейте причинить вред моему младенцу! Бык Посейдона в тот же час разнесет ваш дворец на куски! А ты, мой супруг, мне просто отвратителен…Я – внучка великого Гелиоса, проклинаю тебя! Отныне твое семя принесет смерть любой женщине, с которой ты захочешь сойтись – оно будет полно скорпионов, змей и сколопендр! Посмотрим, во что превратится после этого твоя жизнь, и как ты станешь осуществлять свои мерзкие эротические фантазии!

Пасифая исчезла, а Эва и Минос остались стоять, как громом пораженные. Не прошло и получаса, как встревоженная стража им доложила, что бык Посейдона взбесился, проломил ограду сада и, круша все на своем пути, убежал куда-то за город. В эту минуту Минос – гроза Эгейского моря, упал на колени и заплакал, простирая руки к статуе своего отца, стоящей посреди тронного зала.

– Я немедленно отправляюсь в Дельфы, в храм Аполлона к Пифии. Пусть спросит Зевса о твоей судьбе. А ты не печалься, сынок, у меня под стражей за убийство своего племянника находится величайший зодчий нашего времени Дедал. Его доставят к тебе тайно, а я оповещу всех, будто он сбежал. Дедал построит дворец для этого мутанта, да такой, что тот не выберется из него. Будешь давать ему пищу, и дело с концом. А пока он маленький, приставь к нему корову, пусть кормит его, как обычного телка. Главное, не говори никому, что его родила твоя жена. Оповести подданных, будто Пасифая отправилась к своим родителям, так как собирается рожать под их присмотром.

Как добиралась королева Эва до Дельф, Лина не знала. Она только чувствовала страшный холод, и сквозь мрак замутненного сознания до нее долетал встревоженный голос Иры, кричавшей кому-то, чтобы несли горячие грелки и теплые одеяла. Эвелина постепенно согревалась, и ей чудилось, что тепло исходит из расщелины горы, около которой стоит Пифия, облаченная в черный развевающийся плащ. Едкие пары белыми клубами поднимались к небу и сквозь них, как сквозь туман Эве чудился глухой голос прорицательницы.

– Слушай, наивная женщина, – изрекла незнакомка, – за Миноса не тревожься, его великий отец не оставит без поддержки. Придет время и на Крите появится куртизанка Прокрида. Она излечит Миноса и помирит его с Пасифаей. У них будет трое детей. Их дочь Ариадна прославится в веках. Став девушкой, она поможет герою Афин Тесею уничтожить своего сводного брата-людоеда Минотавра, а после выйдет замуж за бога Диониса.

– Ты хочешь сказать, что мой сын простит Пасифаю?

– Простит! Она скажет, что поступила так же, как и ты. Только тебе повезло, а ей нет. Тебе попался Юпитер, а ей – обыкновенный бык. И не переживай ты за Миноса! Он еще потиранит и позверствует на своем веку. Пойми, для тебя это – прошлое! Лучше подумай о настоящем. Побеспокойся о своей беззащитной и несчастной дочери! Ты должна поехать к ней в дом и наказать тех, кто пытался ее уничтожить: лекаря – отравителя, супруга – убийцу, свекровь – сводню и падчерицу – блудницу.

– Я бы рада защитить Таню, но я сама на пороге смерти, – сквозь слезы пролепетала Эвелина.

– Да, сейчас ты находишься у ее ворот, и ты войдешь в них. Однако твоя миссия на земле не окончена, а потому придется возвратиться назад. Но помни, жить ты будешь только при условии, что каждую весну в течение недели станешь пить свою отраву. Чувствовать ты будешь то же, что и питон, когда меняет кожу. Возможно, со временем ты станешь Пифией и заменишь меня. А пока учись читать в книге имен и береги силу своей ненависти! Запомни одно: не связывайся с Аджиной. Она злой дух, а потому – моя добыча! Только я ведаю, как ее победить. Ты еще удивишься, узнав, как я с ней обойдусь. Аджина, охваченная любовью, сама меня призовет, но вместо меня столкнется со своей собственной космической сущностью. И помни, тебя это не касается! Главное, никогда не забывай Белорожку! Кто еще кроме Зевса – отца муз в этом мире может о тебе позаботиться? Сама же прекрасно понимаешь – по меркам своего времени ты – откровенная безбожница!

Эвелина подошла к краю скалы, пытаясь получше разглядеть прорицательницу, но не удержалась и полетела вниз, в смрадную бездну. Она почувствовала, как ее подхватил жаркий и душный смерч и поволок по темному туннелю, притягивая к раскаленному центру земли. Но в тот момент, когда пылающая бездна протянула свои огненные пальцы, чтобы ее схватить, появился Белорожка. Он поднял ее на рога и вышвырнул на поверхность. Эвелине показалось, что, взлетев, она пробила головой что-то неимоверно твердое. Закричав от невыносимой боли, она очнулась…

Глубокая ночь. В доме – тишина. Она лежит на своей постели. Голова гудит, как орган в церкви. В открытом окне в черном небе виднеется серебристо-серое облако, похожее на громадного вздыбленного быка, у которого на месте рогов сверкает перламутровый рожок молодого месяца.

Вскоре появилась сиделка, притронулась к ее влажному лбу и вскрикнула:

– Ирина Родионовна, у Вашей сестры температура упала! Идите спать, я уж за Вас до утра подежурю.

Вошла Ира, пощупала пульс у Эвелины, чмокнула ее в щеку и, спотыкаясь, побрела прочь.

– У Вас всю неделю было за 40. Ваша сестра измаялась, глядя на это. Она, конечно, могла бы сбить температуру, но боялась, что из-за этого все лечение пойдет насмарку. Только раз, когда Ваше состояние было критическим, она сделала инъекцию, чтобы поддержать сердце, – пояснила сиделка.

Наступило утро, но Эвелина этого не заметила. Она лежала истерзанная и страшная, похожая на застывший детский скелетик. У нее не было сил взглянуть на тех, кто суетился вокруг нее. Лине казалось, что у нее нет сил даже лежать. Время для Пазевской перестало существовать.

Между тем, Ирина, измотанная и постаревшая, предоставив заботу о сестре сиделкам, пригоршнями глотала витамины и успокоительное, пытаясь поскорее привести себя в норму. Таня же целыми днями что-то готовила, понемногу стирала, убиралась, а по ночам бродила по дому, печально уставившись себе под ноги. Как-то раз позвонила Ефросинья Павловна узнать, не сможет ли сноха вернуться, чтобы снова взяться за ведение хозяйства своей семьи, старуха заявила, что ей не под силу обслуживать сына и внучку. К счастью, в тот момент в доме оказалась Ирина Родионовна. Она взяла трубку и так отчитала Фросю, что та больше не пыталась связаться с ними. А Эвелина без сил, без мыслей, без надежд лежала повернувшись лицом к стене: она считала, что жизнь прожила, будучи наивной до бездарности, ко всему, настоящее виделось ей омерзительным, а будущее – отвратительным. Любить она больше не желала, а на ненависть не было энергии. Все потеряло для нее смысл, все умерло. Только однажды, услышав за окном веселые детские голоса, Лина подняла голову и спросила дочь: – Какое сегодня число? Оказалось – первое сентября…

7

Учебный год для Азархановой начался великолепно. Вернувшись в училище из обкома в полдень, она попросила секретаршу заварить чай и принести чайник к ней в кабинет. Миля была счастлива, все складывалось так, как она запланировала. На какое-то мгновенье ей даже показалось, будто госпожа Удача бережно несет ее на своих крыльях. Оглядевшись, она удовлетворенно хмыкнула – менее чем за год руководства, она обустроила свое рабочее место так, как хотела: любой входящий сразу понимал, что имеет дело с влиятельной, деловой женщиной и при этом, эрудированным специалистом. Солидный письменный стол с телефонами, кондиционер, концертный рояль, великолепная стереосистема, стеллажи с книгами, нотами и экзотическими сувенирами, огромный напольный ковер и портрет вождя, вышитый народными мастерицами, составляли прекрасное обрамление ее персоне, подчеркивая всю ее значительность. Особое удовольствие Джамиле доставляла просторная приемная, в которую она переоборудовала соседний класс, изъяв его из учебного процесса.