Убийство – дело житейское

– Прелюбопытная информация! – констатировала Эвелина Родионовна. – Что бы это значило? Похоже, моему зятю опротивела молодая, глупая гусыня… Не иначе, как потянуло старого кота на зубастую опытную хищницу. Вот и пользуется хатой сам, а ревнивую девчонку на порог не пускает. Возможно, теперь и о Тане сожалеет. При ней Валя не смела лезть к нему постель… Во всяком случае, дома…

Рийден открыл дверь, вручив свахе брелок с ключами. Оставил чемоданы в прихожей и вежливо откланялся, предупредив, что после обеда пришлет Колю с машиной.

– Николай перед тем, как поедете, пожалуйста, позвоните сюда. Мне кое-что понадобится привезти, так, чтобы не мотаться, сразу и купите. Вот деньги, пусть будут при Вас. После рассчитаемся.

Уже, спускаясь по лестнице, Коля тихо пробормотал:

– Да, шеф. Другая порода. Как думаете, кем она станет через пяток лет… Богачкой или нищенкой?

– Я не гадалка, но нутром чувствую, не к добру она тут! Сто против одного – приехала разобраться, что случилось с ее дочерью. Но, если честно, этим должен был заниматься я, а не она.

– Да Вы жизнью рисковали, когда у Вас приключилась эта семейная заварушка. А когда вернулись, так сразу Таню и вручили ее матери.

– За Татьяной приезжала ее тетка Ирина Родионовна. Она врач, а потому сумела забрать племянницу под расписку. А Лина тогда болела. Предполагали, что у нее рак. Но, как видишь, врачи ошиблись. Слава Богу обошлось, осталась жива.

– Ваша сваха женщина примечательная, но выглядит как-то странно… Похожа на классную тачку после хорошего капремонта!

… Эвелина Родионовна, расхаживая по квартире, тихо причитала.

– Господи, хоть бы раз я ошиблась! Понятно, кабинет и гостиная закрыты, там – стойкое зловонье. Но спальня и кухня? Пыли немного, но на кровати измятое замаранное белье. На кухне на чашке и на носике чайника следы губной помады. В ванной использованные лезвия с клочьями рыжих волос… Валя – блондинка, Фрося – седая, Миша – темный шатен. Значит зять водил сюда какую-то рыжую шлюху. Только амочки этого сорта пользуются ядовито-оранжевой губной помадой.

Танино жилище никогда не нравилось Пазевской, хотя находилось в отличном районе: центр, зелень, тишина. Между тем, расположенное на верхнем этаже четырехэтажного дома, оно было чрезвычайно жарким. К тому же дом был ориентирован на запад, в связи с чем архитекторам пришлось в качестве солнцезащиты сделать по всему фасаду узкие сплошные балконы, перегородив их в соответствии с квартирами металлическими перегородками. Лоджии были расположены на противоположной стороне дома и были застеклены. В отличие от них балконы остеклять не разрешалось, поэтому зимой ими пользоваться практически было невозможно.

– Таня утверждала, будто это улучшенный вариант «хрущевки». Какого дьявола, улучшенный! Типичная малогабаритная коммуналка! Прихожая маленькая, к тому же в ней шесть дверей. Смежных помещений нет, – бубнила Лина. – Да ладно, что я ворчу? На данный момент мне эта хата подходит. Здесь я смогу задержаться. Никому не помешаю. Нас пока трое. Каждому по берлоге и будем сидеть, как кроты по своим норам. Интересно, почему Таня сразу не отдала падчерице одну из комнат? Девушка, наверняка спала в гостиной, где стоит телевизор. Валентина – девица с характером. Еще более строптива, чем моя младшая. Будь у Вали свой угол, она бы чувствовала, что ее уважают! Что нужно было моей Леночке в пятнадцать лет, я знала… А вот чего добивается эта грубиянка? Хотя, если ее спросить, она, наверняка выложит, как на духу. Уверенна, будет еще и бравировать собственной распущенностью.

Прежде, чем осматривать изгаженные комнаты, Эвелина Родионовна решила их хорошенько проветрить. Распахнув двери на балкон, она выглянула и увидела огромные сосульки, свисавшие с крыши.

– Сегодня потеплело, надо их сбить, а то ненароком рухнут и убьют кого-нибудь, – решила Лина и вернулась на кухню. Переодевшись в черные брюки и бирюзовый свитер, она принялась искать швабру. Не обнаружив ее в квартире Эвелина, надумала поискать ее в стенном шкафу на балконе. Нацепив валявшиеся в прихожей сбитые тапочки и на случай неудачи вооружившись стремянкой, она вышла.

Глубокий стенной шкаф, задней стенкой которого служила металлическая перегородка между балконами, являлся неотъемлемой деталью каждой квартиры и выполнял функции кладовки. Лина предполагала, что он используется по назначению. Именно там она и надеялась обнаружить швабру, чтобы сбить ею сосульки. Между тем, шкаф оказался полупустым. Одна единственная полка, прибитая под самым потолком, была завалена связками старых газет. К задней стене шкафа были приставлены две книжные полки от импортного стеллажа. Они были без стекол. На них хранилась периодика пятнадцатилетней давности. На полу горкой были составлены старые кастрюли и тазы. В них находились узлы с какими-то вещами. Оглядевшись, Эвелина обнаружила за ними необходимые ей для работы предметы: грубо сколоченную швабру, железный совок и веник. Вытащив узлы и выставив швабру, Лина постелила на пол газету и встала на колени, чтобы из-под стеллажа достать необходимые ей вещи.

– А Миша не плохой хозяин, – мелькнуло у нее в голове. – Балкон выложил плиткой. Внутри шкафа пол выстелил досками.

Пазевская достала из-под нижней полки веник и совок, бросила взгляд под нее, и обомлела: на деревянном полу виднелись глубокие желобки – такие обычно делают в сервантах, где стекла передвигаются от одного края до другого. Ощупав перегородку между квартирами, Лина сообразила, что она сделана не из тяжелых железных листов, а из пластиковых щитов, покрашенных под цвет металла. Эвелина Родионовна не поленилась, встала на стремянку и освободила верхнюю полку от газет. Просунув руку, она и на потолке нащупала такие же пазы, что были сделаны в полу.

– Вот так-так! Да это же раздвижная стена! Наверняка, один из щитов сдвигается, открывая проход между квартирами! Выходит, когда-то соседи могли ходить друг к другу в гости, не болтаясь по подъездам с четвертого этажа одного на четвертый другого. Отличная идея, особенно если учесть, что в домах этого типа лифты не предусмотрены. Хотя, я ведь тоже дома надумала поступить аналогичным образом, потому и предложила Исе проделать калитку в нашем заборе… Любопытно, кто раньше там жил, и кто теперь обитает? Вполне возможно, те же люди, что и прежде. Если это так, то надо с ними познакомиться. Вдруг откроется что-нибудь любопытное из прошлого этой семейки?

Пазевская засунула газеты на полку, смела с балкона снег, сбила сосульки и, захватив стремянку, вернулась в дом. Она сменила мокрые тапочки на свои домашние туфли и подсела к телефону. Лина решила не рассиживаться без дела, а потому, едва ознакомившись с полем своей деятельности, сразу же стала названивать Миликовой.

Софья быстро сняла трубку. Узнав в собеседнице мать Тани Рийден, она очень обрадовалась, сказала, что очень скучает по Танюше – своей единственной близкой подруге. Потом объяснила, что в настоящий момент немного приболела и пригласила Лину навестить ее, сообщив, что муж уйдет в больницу на целых двадцать четыре часа, – у него суточное дежурство, которое он ежемесячно берет по одним и тем же числам.

Пазевская любезно приняла приглашение, пообещав приехать засветло и поинтересовалась номером телефона, по которому смогла бы связаться с Загориной – последним лечащим врачам дочери. Не откладывая дело в долгий ящик, Эвелина Родионовна тут же набрала номер, указанный Софьей.

Трубку сняли в ординаторской и сообщили, что Анна Петровна будет не раньше восьми вечера, так как у нее ночное дежурство. На вопрос Пазевской, сколько врачей присутствует ночью в отделении, ей ответили:

– За двумя блоками – мужским и женским – обычно присматривает один врач, и сегодня это будет Загорина.

– И этот обманывает жену! – пришла к выводу Эвелина Родионовна.

Не успела Лина осмыслить полученную информацию, как в дверь тихонько постучали. Эвелина глянула в глазок и обомлела. На лестничной площадке стояла Валентина, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В руках у нее был большой пакет.

– Привет, детка, заходи. Рада, что ты пришла. В вашей квартире мне нужен гид, а то я не знаю, где что находится.

Валя переступила порог, огляделась и сообщила, что принесла чистое постельное белье.

– Не возражаете, я тут немного похозяйничаю? – спросила она Эвелину Родионовну.

– О чем речь, дорогая? Здесь ты дома. Это я у тебя в гостях!

Валя скинула пальто, сапоги и с пакетом направилась в спальню. Через минуту, выскочив оттуда, как ошпаренная, убежала в ванную комнату, заперлась там и пустила воду на полную мощь.

– Сообразительная особа. Увидела грязную постель и сразу поняла в чем дело, – решила Лина. Немного погодя, девушка с покрасневшими от слез глазами, вышла на кухню, молча села на табурет и уставилась на пол.

– Скажи, дорогуша, ты имеешь привычку красить губы? – спокойно поинтересовалась Эвелина.

– Иногда, когда иду гулять… А что, нельзя? Вы против? – с вызовом глядя Лине в глаза, выпалила Валентина.

– Я не об этом. Погляди-ка на чайник. Кто-то пил заварку прямо из носика и на нем остались следы помады. Это отпечатки твоих губ?

Валя судорожно схватила чайник, стерла пальцем краску, отрицательно покачала головой и разрыдалась.

– Не плачь, детка. Не ты, а я должна лить слезы. Михаил – муж моей дочери. Она болеет, а он здесь с кем-то развлекается. И даже не считает нужным скрывать это от меня.

Валентина долго плакала, а потом, сквозь слезы, стала говорить.

– Меня никто не любит. Никто! Я абсолютно никому не нужна. И у меня совершенно ничего нет. Нет даже этой квартиры! Миша обозлился на меня, врезал новый замок, а ключи спрятал. А Ваша Таня мне даже отдельной комнаты не дала… А мой отец – мерзавец. Он меня обманул. Обещал любить больше всех на свете. Говорил, что будет заботиться обо мне всю жизнь. И наврал! Он меня предал! А Фрося? Надеялась, что я буду пахать на нее, как домработница, а когда не получилась, стала из дома гнать.

– Что делать, все мы не святые. Ошибаемся. Но, по-моему, и ты тоже великая грешница. Не реви. Я наведу порядок, все почищу, и сегодня же поговорю с Мишей. Объясню ему, что тебе давно пора оборудовать отдельную комнату. Ты уже совсем взрослая, должна много заниматься. Еще несколько месяцев, и у тебя будет паспорт. Сможешь выйти замуж и устроить свою жизнь. Вот моя Лена, окончила школу, подцепила хорошего человека и укатила с ним за кордон.

– Не хочу я замуж… Я ничего не хочу!

– Отвлекись, детка. Лучше скажи, что ты знаешь о своей родной матери? Я сколько тут бывала, ни разу не видела ее фотографии.

– Они все молчат. Я тысячу раз спрашивала о ней. И бабушку, и отца! Отвечают одно – погибла, несчастный случай. А как все произошло, ни слова. Иногда я думаю, может и ей я тоже была не нужна, вот она и сбежала. Бросила меня и отвалила!

– Нет, дорогая, ее, к сожалению, уже нет. Была бы жива, не оставили бы. Я сама видела свидетельство о смерти Полины. Таня выходила замуж за вдовца, а не за разведенного. А комнату тебе Татьяна не отдала из-за того, что ты тогда была маленькая. Предпочитала жить у бабушки, а здесь только гостила. Поживешь, бывало, с недельку, а потом бежишь к своей «маме Еве». А вообще-то ты зря на Фросю окрысилась. Она, действительно, старая и больная женщина. Ей тяжело обслуживать четырех взрослых людей.

– Она вруша и стерва! Вы, наверно, думаете, что у нее тут был инфаркт? Дудки! Она все это разыграла, чтобы здесь валяться и ничего не делать! И чтобы Ваша дочь за ней горшки таскала! Это Фрося изгадила нашу квартиру – решила Вашу дуру в сумасшедший дом запрятать! Старуха здоровее нас всех! С утра до ночи курит вонючие сигареты! Харкает каждые десять минут, а ночью хрипит, как алкоголик! А сама, как разведчица! Завела на всех досье и кривляется. Только Ваша дебилка этого не понимала. Куда ей!

– Не ругай мою дочь, Валя. Она, конечно, попроще, понаивнее и подобрее тебя, но это не такой уж великий грех! От таких женщин, как Таня умные мужчины не уходят. Любовниц меняют, а их никогда. Главное достоинство таких жен не только в том, что они себя обеспечивают. Не забывай, у них в доме всегда покой, тепло и уют. Да и в интимных отношениях они не назойливы. Потому и не раздражают. Это от пылких дам мужчины, которые из себя что-то представляют, бегут. Год-два, а потом их начинает тошнить! Представь, пришел человек с работы, устал, а тут супруга смотрит, как преданная собака. Выжидает, когда можно будет получить свою законную долю ласки. Куда не повернешься, а она за тобой следует с похотливой улыбочкой. У мужа – свои дела. Возможно, ему нездоровится. Может, его захватила творческая идея. Так нет! Самка с влажными глазами следит за каждым его движением. Не дай Бог, оглянешься неловко, улыбнешься своим мыслям, а она уже висит на шее и шарит влажными руками по телу… От этого же можно сойти с ума! Это же не жизнь, это каторга! Настоящий дурдом.

– Так Вы думаете, если Таня поправится, отец захочет, чтобы она вернулась?

– Сейчас об этом еще рано говорить. Поживем-увидим. Лучше давай попытаемся разузнать хоть что-нибудь о твоей родной матери. Скажи, а кто живет у вас за стеной слева, их терраса начинается за задней стенкой шкафа.

– Там? Тетя Оля. Гордиенко. Она вдова. Работает где-то уборщицей. По воскресеньям моет наш подъезд. Мы платим ей раз в месяц, в складчину. У нее однокомнатная квартира. Сколько здесь живу, столько ее помню.

– Познакомь меня с ней. После пригласим к нам, порасспросим. Только ни слова об этих планах. Мало ли кого это может заинтересовать. Полагаю, ты умеешь держать язык за зубами?

Чуть позже позвонил Николай. Спросил Пазевскую, что ей привезти. Эвелина Родионовна перечислила необходимые ей продукты, а потом попросила раздобыть три больших картонных коробки, сказала – это самое главное, что ей требуется. Валентина внимательно наблюдала за Эвелиной, а потом неожиданно спросила:

– Баба Лина, а Вы хороший человек?

– Раньше была хороший. А теперь… Теперь, как все. Давай лучше переменим пластинку. На данном этапе меня интересует только одно: как, и от чего погибла твоя мать, и это я постараюсь разузнать.

– Если что обнаружите, обещаете мне рассказать? Я не проболтаюсь. У Вас такое ужасное лицо… Вы считаете, тут дело нечисто?

– Я ничего не могу считать до тех пор, пока все не выясню.

– Я буду Вам помогать, можно? Меня этот вопрос уже давно мучает. Скажите, а для чего Вам коробки?

– Мы сейчас с тобой отберем все самое ценное, запакуем, сделаем опись, и ты увезешь это домой, к Фросе. Я хочу пригласить сюда людей для уборки. Собираюсь делать перестановку мебели, а потому не желаю, чтобы вы после чего-нибудь не досчитались. Давай-ка за дело. Только сначала удовлетвори мое любопытство – покажи семейные фотографии. Пока я их просмотрю, ты вытащишь сюда на стол все, что нужно: хрусталь, столовое серебро, украшения… Потом, когда квартира будет в порядке, привезем это назад. Ты разложишь и расставишь все так, как захочешь.

Вскоре, появился Николай и, договорившись с Линой, что подъедет к семнадцати часам с тортом, шампанским и цветами, увез возбужденную Валентину вместе с тяжелеными коробками к Рийденам.

2

Коля появился с точностью человека, много лет служившего под началом грозы наркодельцов – Рийдена Алкиса Степановича. Николай очень удивился, когда Лина попросила его занести в дом торт, цветы и шампанское – он был уверен, что они предназначались Митрофану Миликову, или Ми-Ми, как его в узком кругу называли все знакомые.

– Это для Загорной. К ней мы поедем позже. А сейчас мы отправляемся к Мите домой, только по дороге заглянем в хозмаг. Хочу кое-что для них прикупить.

– Чокнутая баба! – решил Коля. – Миликовы – миллионеры. Зачем им ширпотреб?

Между тем, Эвелина Родионовна знала, что ей нужно. Перед отъездом в столицу Лина узнала от Тани о необыкновенных порядках, установленных Митрофаном Алексеевичам в собственно доме: в его семье царил культ здоровья и молодости, в связи с чем он категорически отказывался обзаводиться детьми, считая, что их появление сопряжено с чрезмерными физическими и психологическими перегрузками для родителей, о чем и предупредил Софью перед свадьбой. К тому же у Ми-Ми был весьма оригинальный взгляд на методику питания. Он утверждал, что при вскрытии трупа, любой патанатом может легко определить, правильно или неправильно при жизни питался погибший. Поэтому в своем доме Митя держал только марочный коньяк, сухие вина и медицинский спирт, а от супруги требовал исключительно варено-тушеную пищу. Жарить что бы то ни было Миликов запрещал, а посему выбросил из дома все сковородки.

– От греха подальше! – наставлял он жену. – А то соблазнишься, начнешь лопать котлетки, да картошечку с хрустящей корочкой… Я-то от этой отравы застрахован, а ты еще не привыкла обходиться. А все потому, что не видела внутренние органы человека, который это ел. Поверь – там сплошная чернота! Я глянул всего пару раз – и мне этого хватило. И думать не смей об этой румяной смерти! Когда жуешь, представь, что это хрустят твои суставы! Аппетит пропадет в ту же секунду.

И вот теперь Пазевская решила побаловать Софью. Лина купила ей в подарок две невысокие, разные по объему, чугунные кастрюли с плоским дном и крышками – посуду, не вызывающую протеста у Ми-Ми, но вполне пригодную для приготовления любых блюд, включая пресловутые котлетки и картошку фри. Довольная, что перехитрила такого умницу, как Митя, Пазевская отправилась на рандеву с его супругой.

… Софью, открывшую гостье дверь, Эвелина при электрическом свете, горевшим в прихожей, приняла за чрезвычайно юную девушку. Высокая, тоненькая, как тростиночка, с прямыми белокурыми волосами до плеч, без косметики, в джинсах и водолазке, она казалась девочкой, собирающейся на пикник. Уже потом, в гостиной, при свете уходящего дня Пазевская разглядела коричневую тушь на ее длинных пушистых ресницах и следы коричневого карандаша, очерчивающего контуры нежных, по-девичьи чистых губ.

– Миликов – подонок, фашист проклятый! – тряслась от ненависти Лина, вручая подарки раскрасневшейся от удовольствия женщине. – Свою жену бережет, а мою дочь изуродовал! Она ведь тоже была и хороша, и молода. А теперь, по его милости, Таня – толстая, старая тетка! Я ему это еще припомню, гад ползучий!

– От Танюши кастрюли, которые сойдет за сковородки, а от меня – кружевная скатерть. В знак благодарности Вам и Вашему супругу за заботу о моей доченьке, – ворковала Пазевская, растягивая губы в улыбке, весьма схожей с гримасами больной, сидящей в зубоврачебном кресле.

Эвелина Родионовна просидела в гостях у Софы больше часа. За это время Лина узнала, что хозяйка родом из Ленинграда, закончила там Иняз, после чего несколько лет работала переводчицей. Была направлена на международную медицинскую конференцию в качестве синхронного переводчика, где и встретилась с Митей, который приехал туда с докладом. Через неделю после знакомства они решили расписаться, и вот уже восемь лет, как она носит фамилию Миликова и живет в Средней Азии.

Софья, узнав о причинах, по которым Лина приехала в столицу, очень удивилась. По рассказам Тани она много знала о Пазевской, а потому была поражена, услышав, что дама ее уровня согласилась на роль домработницы в семействе Рийденов. Неожиданно, молодая женщина разоткровенничалась. Сказала, что мечтает навестить своих родителей, что у Мити в ближайшем будущем намечается командировка в Ленинград, но она не может его сопровождать, так как не на кого оставить квартиру.

– Посоветуйтесь с мужем, дорогая. Я еще долго здесь пробуду, если надумаете ехать вместе, я смогу здесь ночевать. Мне это будет не в тягость. Вы проявили такое внимание к моей девочке, что я сочла бы за радость отплатить Вам тем же.

Беседуя о самочувствии Тани, Эвелина Родионовна навела Софу на разговор о Загориной.

Миликова рассказала, что Митя и Аня много лет работали бок о бок и все это время были в отличных отношениях. Но в последнее время между ними пробежала кошка.

– Понимаете, мой муж уже давно практикует, как сексопатолог. Разумеется, частно. Так вот, примерно год назад к нему обратился супруг Анны Петровны Эдуард – у него возникли проблемы с интимной жизнью. В общем, Митя Эдика вылечил, а тот возьми и женись на молодухе – танцовщице из ансамбля «Цветы Азии». Ане уже под пятьдесят, она стареет… Конечно, ее муж поступил не лучшим образом, но его можно понять. Все-таки молодость – бесценное сокровище. Так вот, Загорина считает, что все это подстроил Митрофан. Полагает, будто муж завидует ей, как специалисту, вот и отомстил.

– Да… Не слишком красивая история. Однако, я согласна с Вами в главном – нет ничего на свете прекрасней юности! Но, думаю, в данной ситуации Анна Петровна пристрастна к Митрофану Алексеевичу. Тем более, Вы говорите, ей под пятьдесят… В этом возрасте женщины бывают столь же неразумны, как во время беременности…Подвержены всяким фантазиям, страхам, а все – чистая физиология… Чего только не приходит в голову! А, кстати, сколько лет ее «бывшему»?

– Эдику? Ему пятьдесят пять.

– А его новой пассии?

– Тридцать два. Я с ней знакома, она очень хороша собой! Не улыбайтесь, Эвелина Родионовна! Митя гениальный врач. За последние три года он уже четверых мужчин преклонного возраста вернул к полноценной жизни. Понимаете? Все они воспрянули духом, окрепли физически! Он возвратил им молодость!

– Понимаю… Как Мефистофель Фаусту.

– Почти, что так! Только Фауст, став молодым, погубил Маргариту, а они женились на своих возлюбленных и живут с ними в согласии!

– А что, все эти «маргаритки» из «Цветов Азии»?

– Не язвите, Эвелина Родионовна! Хотя, конечно, такое сравнение просто само срывается с языка… Да, все они танцовщицы из этого ансамбля.

– И эти дамы по-прежнему выступают?

– Что вы! Кто из солидных мужчин потерпит, чтобы его супруга гастролировала по десять месяцев в году?

– Ну, так Ваш благоверный рискует головой. Руководительница «Цветочков» сживет его со свету! У них, если мне ни изменяет память, заправляет знаменитая Кира Караева. Уверенна, эта особа никому не позволит обрывать ее «клумбу».

– Что вы! Караева – очаровательная дама. Когда ансамбль в городе, она приходит к нам в гости. Кира и Митя отлично ладят. Можно сказать, они не просто приятели, они друзья!

– А сколько Вам лет, Софа, если это, конечно не тайна?

– Это не секрет. Мне тридцать три. Я свои годы не скрываю, даже горжусь! Это восемь лет назад я сбавляла себе возраст… Я ведь тогда выглядела старше, чем сейчас. Это все Митя… Питание, режим. Никаких женских проблем, и ни каких младенцев.

Софа благодарно улыбнулась и опустила глаза, но Лине показалось, будто последние слова она произнесла с затаенной печалью. Пазевская глубоко вздохнула: – На старости лет мы все становимся эгоистками. Хотим внучат и не думаем, во что они обходятся нашим детям, – и стала прощаться.

– Если мы с Митей надумаем уехать вместе, Вы присмотрите за нашей квартирой? Не возражаете? – с надеждой спросила Софья.

– Обсудите этот вопрос с мужем, и если я понадоблюсь, найдете меня через Мишу.

Эвелина Родионовна откланялась и ушла.

Николай, увидев Пазевскую у машины, вздрогнул. Ее глаза метали такие молнии, что испепелили бы и менее наблюдательного человека.

– Я устала с дороги. И еще этот визит… Хотелось бы отдохнуть полчасика, прежде чем мы поедем в больницу, – мягко произнесла Лина, усаживаясь на заднее сиденье.

– От нее исходит такая энергия, что, пожалуй, машина не заведется, – подумал Коля и резко вывернул руль, выезжая на проезжую часть.

…Было около девяти вечера, когда машина с Пазевской подъехала к тому отделению городской больницы, из которого летом прошлого года Ирина Родионовна увезла ее дочь.

Перед Линой предстала, окруженная высокими деревьями, одноэтажная постройка с решетками на окнах. Занавески были отодвинуты, и с дороги было видно, как в палатах, освещенных тусклыми лампочками, вяло копошатся женщины в вылинявших халатах. Чуть дальше находилось отделение для мужчин. Облаченные в одинаковые полосатые застиранные пижамы, они уныло сидели на кроватях, уставившись в пол.

Оставив Николая в машине, Эвелина постучала в двери приемного покоя. Никто не отозвался, и тогда она пошла вдоль окон. Увидев ординаторскую, в которой мирно пили чай несколько женщин в белых халатах, Лина принялась решительно барабанить по стеклу. Разглядев через окно прилично одетую даму с цветами, тортом и бутылкой шампанского, они приветливо замахали ей руками, показывая в сторону противоположную той, где располагалась приемная. Пазевская двинулась в указанном направлении, дошла до торца здания, завернула за угол и увидела приоткрытую дверь. Там ее уже ждали тихо посмеивающиеся женщины.

Лина представилась, поблагодарила всех за внимание, проявленное к ее дочери Тане Рийден, и поинтересовалась, кто из присутствующих – Анна Петровна, выписавшая Татьяну прошлым летом под расписку Ирины Хидновой.