Зайтан-Бродяга

– Мы не покидаем этих мест. Когда-то давно, наше озеро было огромным. Мать, моей матери, навещала своих сестёр в других озёрах. В те времена озёр и рек было много. Сегодня осталось только наше. Но и оно высыхает. И что будет дальше я не знаю?

– А разве такое возможно? Как может озеро высохнуть?

– Поднимается холодный ил. Родники теряют силу. Когда станет совсем мало чистой воды, умрёт еда. Наступит голод.

– А правда, что вы людей едите? – Брякнул и поспешил пояснить. – Так говорят.

– Нет. – Кхну улыбнулась. – Зачем вас кушать? У нас много раха, аванты тоже хватает. Мы кушаем всё то, что живёт здесь. Нас кормит Та-а-а и озеро.

– А младенцы? Те, которых вы подбрасываете в наши поселения. Где вы их берёте?

– Твой народ плохой, а дети хорошие. Вы делаете непригодной для жизни нашу воду и не хотите жить в мире. Вы умираете, остаются дети. У нас, они пропадут. Вот мы и возвращаем Вам ваше будущее. Давно это было, сейчас всё по-другому. Ушли аги, давно ушли. Нечего и некому возвращать.

– Выходит. Всё что я о вас слышал, выдумки, обман?

– Я не знаю. – Кхну пожала щуплыми плечами. – Мы давно не встречали твоих соплеменников. Нет аги, нет проблем. – Хозяйка, потрогала мою руку, ощупала предплечье и спросила. – Болит?

– Нет, рука в порядке. Рёбра болят, дышать трудно. Чем вы меня намазали?

– Тёплый ил. Его много в глубоких ямах. – Кхну улыбнулась. – А теперь спи. Сон лечит.

Кхну помогла мне прилечь, бережно уложила на шкуру и ушла. Прикрыла щитом дыру, разогнала на берегу галдящую детвору. Лежу, гляжу в стену из камыша и думаю. Странно устроена жизнь. Ходишь, бродишь, ковыряешься в хламе, добываешь на пропитание. Занят повседневными делами и даже не подозреваешь, рядом, совсем неподалёку живут вот такие как Кхну, Кхна, Тихну. Потешные, причудливые имена. Всё у них как-то по-иному и слова говорят непонятные, и поступки трудно объяснить. Зачем автомат накрывать тиной? Почему уха пахнет пузырником и совсем без соли? Много непонятного, но это не делает болотников хуже нас. Живут себе в озере, никого не трогают. Да много кто живёт по соседству. А ты считаешь их страшными и опасными. А когда встречаешь, оказывается они думают также, только о тебе.

С такими мыслями и уснул. Неспроста юшка пахла пузырником. Добавила Кхну в неё сон цветок, от него меня и сморило.

***

Спал долго, до самого вечера. Даже снилось что-то, но вот что уже и не припомню. Не знаю, может у других как-то по-иному, помнят. А вот я такой, и рад бы припомнить, но не получается. Слышал я от людей – по снам можно предсказывать что тебя ждёт в будущем? Может правда, а может и врут? Не знаю.

Полежал ещё немного в полной тишине и одиночестве, пришла хозяйка Кхну, принесла одежду. Напоила юшкой, и не жиденькой водичкой как в прошлый раз. Плавают в плошке куски белого мяса. Но и в этот раз юшка без соли, а вот пузырником совсем не пахнет. Значит, спать меня не уложат. Да и куда спать-то? Хватит, сколько можно, все бока отлежал? Рёбра болят и теперь непонятно отчего? Может от ночных похождений, а может от долгого сна. Отлежал бока.

Надел штаны, ракушки царапают шею. Тяжёлые они, гремят и ходить с таким вот ошейником как-то не очень удобно. Края у ракушек острые, но что поделаешь, подарок. Сниму, хозяйка обидится, спал-то я в них, стало быть так нужно. Не знаю я здешних правил и порядков тоже не знаю. Так и выполз из шалаша, в штанах и бусах. Осмотрелся, на дворе сумерки. Впереди песчаный пляж, большой, чистый. Не растёт у воды камыш, нет по берегу высокой травы. Да и вода не похожа на болото. Невидно водорослей, нет лохматых кочек, а вот гнилью пахнет как на болоте. Приносит лёгкий ветерок запах застоявшейся воды.

Своих приятелей не увидел. И детишек с хвостами, о которых рассказывал Михалыч, тоже не нашёл. Как, впрочем, и палки, той на которой должна быть голова змееголова я не отыскал. А вот с десяток болотников увидал, купаются они. Работают, мастерят плот из камыша. Для чего он им? По какой нужде вяжут? Они и без плота неплохо плавают.

– Иди, помойся. – Предложила Кхну. – Как себя чувствуешь? Болит что-то?

– Спасибо, ничего не болит. – Поблагодарил хозяйку и потянулся. Захрустели кости, стало совсем хорошо.

– Поторопись. Ждут нас на празднике.

– А что празднуете?

– Сегодня, хороший день, самый главный. С приходом холодной воды, мы отдаём дань Та-а-а. В эту ночь, наши дочери и сёстры отложат икру в тёплый ил. Та-а-а сохранит потомство. А когда придёт время, вернёт нам.

– Икру? Потомство? – Наверное, я сказал что-то смешное. А может, выгляжу как-то глупо. Хозяйка открыто улыбнулась, и рассмеялась, громко и звонко. Посмотрел я на неё и только сейчас заметил. Не слышится в голосе сиплость. Мох из серого перекрасился в розовый с желтизной.

– Да. Икру – потомство. – Кхну взяла меня за руку и повела к озеру. Рука у неё холодная и очень мягкая. – Здесь, – хозяйка присела, тронула воду. – Это наш дом. В нём всё, и прошлое, и настоящее, и будущее. Это Та-а-а. Понимаешь?

– Ага. – Я кивнул. – Теперь понимаю. Та-а-а – это вода.

– Нет. – Кхну завертела головой. – Вода – это вода, а Та-а-а – это всё. Понятно?

– Да. – Согласился, хоть ничего и не понял. – А где мои приятели?

– Там. – Кхну указала пальцем на противоположный берег. – Я ухожу, ты купайся. Знаю, аги стыдятся своего тела. Купайся, подожду там. – Хозяйка направилась к шалашу.

Сбросил штаны, придержал бусы, царапаются они и шагнул в озеро. Вода чистая как утренняя роса, но это не сильно обрадовало. Тут же припомнились слава хозяйки о приходе холодной воды. Я бы уточнил, ледяной. Но куда денешься, велено купаться значит так нужно. Да и попахивает от меня скверно. Отхожее место в Бочке, слизь шипаря, измазан илом. Ароматы я вам скажу не самые лучшие. Хочешь ни хочешь, а искупаться нужно. Но как купаться если вода как в полынье? Здешнее озеро – это вам не банька у Вохи.

Зашёл по колено, дальше не осмелился. Кое-как смыл грязь, и хотел было вернуться на берег. Обернулся, да так и грохнулся вводу, попятился на глубину. И теперь, озеро не холодным. Ну, может самую малость.

Стоит зверь на бережке, большой, лохматый до безобразия. Лап, или что там у него должно быть, совсем не видно, шерсть по песку волочится. Морда у него, как три мои головы. Глядит в мою сторону не моргает, таращится огромными глазищами. Синий язык набок, раззявил зверюга пасть, клыки торчат как ножи. Ни то что бы длинные, но и не маленькие. Я, конечно, видел клыкопсов, остромордов, ушастых степняков тоже встречал. Много их в полях и на окраинах Тихого. В стаи сбиваются, худые, мелкие и облезлые. Разного зверья повидал, но про таких больших и лохматых даже не слыхал.

– Вернись! – Прикрикнула Кхну и запустила в зверюгу камнем, но не попала.

Я отступаю, он идёт в мою сторону. Глаза блестят, язык набок. Болотники, те, что мастерят плот, бросили работу кричат, машут руками. Спешат на помощь, да вот беда, они далеко, а зверь близко. Прёт зверюга, прыгает, поднимает брызги.

Вот и всё, промелькнула в голове нехорошая мысль. Не растоптал змееголов, так загрызёт лохматый. Как назло, рёбра разболелись, ногу судорогой свело. Может утопнуть?

Остановился, сжался в комок и закрыл глаза. Что будет то будет. Зверь подплыл, ткнулся мордой в плечо. Жалобно заскулил и принялся лизать. Язык охаживает мои щёки, пачкает слюной и без того грязные волосы.

– Пошёл вон!!! – Кричит Кхну, прикладывает зверюгу большой палкой. Где она её взяла не знаю. Но мысленно порадовался. Отчего мысленно? Да от того, что говорить не могу. Дух спёрло, вода-то ледяная. – Прочь, ступай прочь!!! – Резко осипшим голосом орёт хозяйка.

Но лохматый и не думает её слушать. Загребает лапами воду у меня за спиной и толкал носом в шею, направляет к берегу.

– Не знаю, что с ним? – Оправдывается Кхну, помогает мне выбраться на песок. Я дрожу, хромаю, замёрз да так что зуб на зуб не попадает. – Вообще-то, он редко подходит. – Хозяйка что-то вылила себе на руки и принялась меня растирать. – С детишками играет, взрослых сторонница. Добрый он. Охраняет берег, душит пцахтов.

– А кто он? – Спросил я. Тело горит огнём, жарко мне. Зверь стоит рядом, склонил набок голову, смотрит, слушает.

– Не знаю. Мать моей матери, говорит раньше их было много. Потом пропали. И вот недавно опять появились. Этот. – Тонкий палец указал на лохматого. – Пришёл от Сизой дымки, той что поднимается от Серой горы. Не один, трое их было. Двое ушли, этот остался.

– Как его зовут? – Набрался смелости потянулся к лохматому. Тот сделал шаг на встречу, уселся, подставил бок.

– Никак.

– А чей он? – Почёсываю зверя осторожно, а вдруг хряпнет?

– Ничей. Ходит и ладно. Нам не мешает. А ещё. – Кхну присела, заглянула зверю в глазищи, потрепала за холку. – Слышит он далеко. Предупреждает, громко рычит.

– Предупреждает о чём?

– Рычит или скулит, когда швака выбирается из норы. Воет если угрун бродит где-то рядом.

– Что же он вашего сына не предупредил?

– Предупредил. И рычал и скулил, Тихну не послушал. Упрямый у меня сын. – Кхну махнула рукой. – Уходи. Беги отсюда. – Зверь жалобно заскулил, отошёл, спрятался за мною и улёгся. – Вот уж и не думала. – Кхну потрепала зверюгу по лохматой морде. – Ты ему понравился. Забирай.

– Вот ещё. – Я отошёл на пару шагов. Страшно, когда за спиной невесть что разлеглось. Лохматый поднялся, подошёл. Легонько ткнул меня носом в бок. Смотрит жалостно огромными глазищами. – Ты чего? – Уставился я на зверя, а он глядит на меня. – Чем я тебя кормить буду?

– Его не нужно кормить. – Кхну поскребла плечо, вынула из мха коричневую пиявку и съела. Я сделал вид что не заметил. – Сам прокормится. – Кхну отошла в сторону и бросила через плечо. – Да и выбора у тебя нет. Не ты его выбрал, он тебя.

– Ну, не знаю. – Я тяжело вздохнул. Зверюга уселась у моих ног, глядит на Кхну. – Ладно. – Согласился я. Потрепал зверю холку и только сейчас заметил, стою голый. Не совсем конечно в бусах из ракушек.

– Твоя одежда там. – Кхну указала пальцем. – Одевайся. Нам пора.

Болотники закончили мастерить плот, подтащили к берегу. Теперь-то несложно догадаться, для кого они старались?

Быстро оделся, нацепил поверх одежды бусы из ракушек. Кхну это понравилась. Хозяйка широко улыбнулась, поправила на мне ракушки. Оказывается, нужно расправить, уложить одна к другой. Теперь не гремят и не царапают. После того как все ракушки приняли должный вид, Кхну взяла меня за руку и повела к воде. Лохматый остался у шалаша, чему лично я был несказанно рад. Как по мне, лучше бы он вообще забежал куда подальше. Только зверь не торопится уходить, другие у него планы. Улёгся он на песок, смотрит в мою сторону, провожает взглядом.

Взобрался на плот, уселся, и тут же промок. Не сразу конечно и не весь. Сначала ботинки провалились в воду, промочил штаны. Очень скоро и рубаха похолодела и отяжелела, следом и куртка промокла. Не знаю, зачем нужно было одеваться? Мог бы и голышом прокатиться.

Болотники плывут рядом, вцепились руками в камыш. Толкают плот, да так проворно что я залюбовался. Торопятся, спешат на праздник. Кхну плывёт впереди. Часто пропадает, уходит под воду. А когда возвращается, кладёт к моим ногам черепки. Этого добра полно на окраинах города, побитые горшки, чашки, тарелки. И зачем они ей?

Не стал я рассматривать находки, неинтересно. Черепки везде одинаковые, как в Тихом, так и здесь. Разве что местный хлам изрядно порос зелёными водорослями, а в остальном такой же.

Очень низко пролетела кугуша – большая, болотная птица. Красивая она, чёрная как погасшие угли в костре, а клюв красный. Голос мерзкий, кугукает и визжит, словно её кто-то режет. Вот и сейчас завизжала, утробно и громко. Крылья большущие, в клюве рыбина. Раньше я не видел так близко кугушу. Впечатляет.

Откуда не возьмись, появились букашки. Затолкали ластоногие плот в огромный рой. Висят насекомые серой тучей, пищат, не жалят и на том спасибо.

Сколько плыли сказать не смогу, мне показалось долго. Прибыли в нужное место, а у меня зуб на зуб не попадает. Замёрз, да так что ноги и седалище онемели.

Сжался я в комок и вывалился, упал в воду. Выбиваю зубами частую дробь, на четвереньках ползу к берегу. Уселся на песочек и давай растирать плечи.

После такой прогулки, нужно в парилке вылёживаться. Травяной чай хлебать большими кружками. Но вот беда, компания для парилки неподходящая. С десяток болотников и хозяйка Кхну. Забрала она черепки, даже не глянула в мою сторону и ушла. Все ушли, а я остался.

В траве стрекочут жучки, копошатся козявки. У самого берега, надрывно орут жабы. Заморосил дождик, мелкий, противный. Да и вообще всё вокруг гадкое, серое, мрачное и холодное. Не бывал я ещё на таких праздниках. Да и праздник ли это? Ночь совсем близко, а я непонятно где? Куда не глянь высокий камыш, вода, за спиной кусты выше моего роста. Где столы, где веселье? Какой же это праздник?

Стало мне как-то не по себе. В голову закралась тревожная мысль. А вдруг, они и вправду людей едят? И на этом пиршестве, мне уготовано место не за столом, а на нём.

Крадучись взобрался на холм, выглянул из-за кустов. Вот и болотники, стало быть не ушли, здесь они. Руки скрестили, обнимают себя за плечи, глядят на озеро. Не знаю, заметили они меня или нет, если и увидали, не подали вида. Стоят как каменные истуканы.

Побрёл вниз к зарослям камыша. Чавкает в ботинках вода, одежда прилипла к телу, холодно. В камышах ненамного, но теплей, ветер не задувает. Пройду вдоль берега, не хватятся сбегу. Хороши хозяева, бросили гостя.

Отошёл не далеко, остановился, гляжу слушаю. Трещит камыш, закачались толстые стебли вершатника.

– Ты куда собрался? – Из зарослей вылез ластоногий.

Шарахнулся я от него, упал на пятую точку. Вот так болотник, вот так громадина. Куда выше и шире в плечах тех что я встречал раньше. В рыбацкую сетку оделся. Грудь и живот прикрывают шипы-накладки из кожи земееголова. Плечи тоже защищены, зелено-белёсые пластины, очень похожи они на медные. В руке топорик из лопатины шипаря. От одного только вида топора можно околеть. Про рожу и говорить страшно, не рожа, а тихий ужас. Сильно поросла она мхом. Не видно глаз, губ, один только нос бугром выпирает. По всему лицу зелёная поросль, свисает завитушками до самой груди.

– Я, мне. – Только и смог из себя выдавить. Поднялся, глазею на него, раскрываю и закрываю рот.

– Угу. – Чудище кивнуло, мельком глянуло на мои штаны, указало топориком на куст. – Туда. Иди наверх.

– Я тут, мне бы. – Брякнул, а вот что и о чём сам не понял.

– Не делай этого в воду. – Предупредило чудище указывая топором на мои штаны.

– Этого? – Переспросил и опустил взгляд. Оказывается, прикрыл я руками ширинку, держусь за неё.

– Ты что, глухой? – Спросило чудище и не дожидаясь ответа, схватило меня за руку, потащило на холм.

Не знаю, справил я малую нужду или нет? Стою под кустом неприлично долго. А этот, с завитушками не отходит, держится рядом. Не торопит, воротит от меня рожу. Скрестил руки на груди, прижал топор, глядит на камыш, вертит головой осматривает болото.

Небо совсем почернело. Лягушки словно взбесились, квакают на все лады, дождь усилился, поднялся ветер, мерзко, холодно. Вернулась смелая идея, а не драпануть ли? Сбежать, куда глаза глядят. И только я собрался задать стрекоча, как послышался противный скрежет. Болото-озеро забурлило, вспенилось, гудит громко, протяжно.

– Туда. – Болотник толкнул меня в спину. Не устоял я на ногах и упал, съехал по склону, оцарапал руки.

– Да что же это такое? – Рассматриваю содранные в кровь ладони. – Ты зачем это сделал? – Спросил, да так и застыл с открытым ртом.

Из озера-болота поднялось что-то огромное. Вылез остров, торчит точно болотная кочка, поднялся над водой, завис. Переливается он, отсвечивает синим цветом. Пенными потоками бежит вода, падает. Разбивается на тысячи мелких капель и превращается в пар, белый, невесомый. Молочные облака поднимаются, окутывают остров со всех сторон, прячут за собою громадину. Болото-озеро бурлит, мигает, светится. От всего увиденного перехватило дух, гляжу и не верю своим глазам. Не уж-то такое бывает?

– Это – Та-а-а. – Пояснил болотник и встал на колени. Дернул меня за рукав и строго приказал. – Делай как я.

Подчинился, встал на колени. Мокрый, злой, с разодранными руками, бухнулся рядом с ластоногим.

Ветер разорвал пар, растащил его во все стороны. На самом краю острова показались болотники в причудливых одеждах. Длинные балахоны, высокие, остроконечные шапки-колпаки, всё пестрит яркими красками, горит и светится.

Из воды, на берег полезли ластоногие. Много их, десятки, может и вся сотня наберётся. Выходят на песчаный пляж, кланяются громадине. Несут на вытянутых руках шары.

От чудо-острова к берегу потянулся мост, не широкая полоса с мигающими огоньками. Болотники выстроились друг за другом, подняли шары над головами и пошли по нему.

Озеро-болото забурлило, вспыхнул яркий свет, в небо ударили струи воды и опали бирюзовым дождём. Остров погрузился в туман, свет погас. Темно, ничего не видно. Над головой громыхнуло, вдали полыхнула молния, одна, вторая, третья. Небо прорвалось, начался ливень.

– Хороший знак. – Подставляя дождю уродливое лицо, заверил болотник.

Увлёкся я, гляжу на молнии раскрыв рот. Позабыл что рядом болотник. От того и испугался, отскочил, отпрыгнул в камыш. Увяз по колено и плюхнулся в тину.

– Что же ты такой неловкий. – Ластоногий поспешил на выручку, протянул руку. – Пойдём.

– Куда? – Спросил, прячу руки за спину. Не нужна мне его помощь. В спину толкал ветер, с одежды стекает вода, холодный дождь льёт всё сильней и сильней.

– Туда. – Болотник указал пальцем. – Там праздник.

– Да какой праздник? Ты на меня посмотри.

– Посмотрел. И что? – Спросил и обошёл меня дважды. Проявил заботу, поправил бусы из ракушек, снял с плеча кусок тины и спросил. – Теперь хорошо? Пойдём. Не поторопишься, промокнешь.

– Ты в своём уме?! – Взорвался я, перекрикивая шум ветра и дождя. Не знаю откуда взялась смелость? – Я уже мокрый! Ты это понимаешь?!

– Понимаю. – Болотник кивнул. – Праздник у нас, кушать хочется.

– Кушать? – Внутри всё похолодело, сжал кулаки и заорал. – Хочешь сожрать, ешь прямо здесь! Вот он я, зачем куда-то ходить?!

Болотник раскрыл и тут же закрыл рот. Перебросил топор из руки в руку. Что-то проворчал себе под нос, покрутил пальцем у виска и ушёл в озеро-болото. Обиделся.

Он ушёл, а я остался. Спасибо хоть дождь поутих. С неба ещё капает, но не сильно, ушла гроза, грохочет над лесом. Вот она свобода, но что с нею делать? Куда идти? Без оружия, вещей и еды, да ещё и в ночь?

Выбрался из воды, уселся на траву, обхватил колени руками. Сижу, гляжу в темноту. Мокро, холодно, на душе скверно. Может зря я его обидел? Да и этот тоже хорош, кушать ему хочется, топором машет. Откуда мне знать каким должен быть праздник на болоте?

– Бродяга! – Окликнули сзади. – Ты чего расселся? – Гунька склонился, тронул за плечо. – Там такое? Пошли сам увидишь.

– Куда?

– Туда. – Гунька ухватил меня за руку и потащил. – Шевели ногами, промокнем.

– А как ты меня нашёл?

– Подсказали. – Брякнул приятель и ускорил шаг.

***

В глубоком яру спряталось приземистое здание с покатой крышей. Утонуло оно в зарослях и черноте ночи. Если бы не Гунька сам бы я не нашёл дорогу. Раскидистые кусты, бурьян в человеческий рост, густая трава, под ногами едва заметная стёжка. По ней мы и вышли к этой громадине.

Уходят вверх массивные колоны, освещает их тусклый свет что пролился с потолка. Что там светится понять сложно. Опутаны колоны вьющимися травами, растрескался камень, чернеют выбоины. С прогнувшихся балок свисают нити лозы горького слинца, качаются от сквозняков растопыренные пальцы-листья. Они-то и не дают разглядеть что светится наверху. Под ногами битый камень, черепки глиняной посуды. Наверное, именно сюда хозяйка Кхну унесла поднятый со дна не потреб. Вот только зачем он здесь?

Спустились мы с Гунькой по изрядно истёртым ступеням и оказались в узком коридоре. Из щелей в полу пробивается свет – синие дорожки огней подмигивают и убегают. В чёрных пятнах выбоин высокие стены, на них, там, где уцелела штукатурка видны рисунки и причудливые письмена.

Тараканы, клопы и жуки повсюду. Завидев нас спешат, убегают, прячутся в щели и дыры. Ленивые и нерасторопные трещат под ногами. Пахнет гниением и сыростью. Стены почернели, в отдельных местах плесень и жёлтый грибок поднялись выше моего роста. Там, где их нет, можно разглядеть картинки.

Угрожающего вида остроносые машины, громоздкие механизмы и тысячи ластоногих в причудливых одеждах. Длинные балахоны и остроконечные шапки-колпаки. Такие шапки я уже видел там, где чудо остров поднялся из воды. На рисунках можно отыскать и других болотников. Большие шары вместо голов, за плечами бочонки, в руках палки с коробками.

– Видал? – Гунька мазнул пальцем по стене и ускорился.

– Догоняй Бродяга.

– Куда нас занесло? – Спросил, глазею по сторонам. И там, и здесь ряды колонн, отполированный белый камень, коричневые прожилки на нём и чёрные пятна. Только по выщерблинам и можно понять, старые они, совсем древние. Огромные горшки, навалены у стены. Целые, треснувшие, разбитые. В таком горшке мы с Гунькой поместимся ещё и место останется. Лежат горой, пропадают без дела. Вот бы всё это добро да на рынок к вольным. И о чём я только думаю? Какой рынок? Под ногами жуки, черепки, битый камень. Местами проросла трава, вздувается шишками-буграми жёлтый и красный мох. Занесло меня в подземелье, как бы зверюга на вылезла.

– Да кто его знает? – Заговорил Гунька. – Пойди и спроси. – Приятель указал взглядом на болотника, тот как сторож возле амбара стоит у колонны. Рослый, крепкий, с зелёными завитушками, одет в сетку. Очень похож на того что бросил меня под проливным дождём. Хотя нет, этот без топора, палка у него с наконечником. – Видал, какой? – Прошептал Гунька. – Охраняет. Но вот что?

– Черепки с горшками стережёт. – Высказал я догадку и полез следом за Гунькой. Протиснулся в узкий проход между камней. Рухнул потолок, упали балки, загородил дорогу. Чёрная бездна над головой, моросит дождик. – Долго ещё? Где наши?

– Почти пришли. Тут свернём. – Гунька подтянул штаны и зашагал ещё проворней. – Когда мы сюда спустились, этой дыры не было. – Гунька остановился завертел головой. – Трещать начало. Сверху сыплется, снизу гудит, дрожит. Подумал – тут и помру. – Приятель умолк.

– И что потом?

– Ничего особенного. Потрещало и затихло. – Гунька поскрёб щеку. – Туда. – После минуты раздумий указал Гунька. – Когда греметь и трясти перестало, появилась дыра. Пыль улеглась, а там проход и ступеньки.

– А что внизу?

– Проход. За ним здоровенная комната и озеро. Представляешь, озеро под землёй. Светится оно. – Поведал Гунька. – Вода тёплая-тёплая, местами горячая. Я искупался. Рыбки плавают, маленькие такие, стайками кружат, щиплют за ноги. Сначала как-то не по себе. А потом хорошо, даже приятно.

– Рыбки? – Я поёжился, холодно здесь, сквозит в спину. Захотелось поскорей добраться к озеру, залезть в него и не вылезать.

– Ага. – Гунька часто закивал. – Рыбки маленькие, камни горячие. Я на них лежал. Не хуже, чем в Вохиной баньке на лавках. Жаль пара нет.

– В бане хорошо. – Согласился я. От одной только мысли про баню стало теплей, но ненадолго. Потянуло сквозняком, пробрало до костей.

– А кто спорит? Конечно хорошо. – Приятель взъерошил рыжие волосы. – Там, не только озеро и горячие камни. – Гунька лукаво подмигнул. – Большущие столы, горы еды. Одно плохо, кислой нет. – Вздохнул Гунька и пожаловался. – Сам понимаешь, какой праздник без выпивки?

– Это точно. – Согласился я, впервые захотелось напиться. Да так что бы позабыть обо всём что приключилось. А там, пусть хоть варят, хоть жарят. Уже не важно, пьяному помирать легче (наверное).

Оставшийся путь, прошли молча. Перекрёстков и развилок больше не было. Растрескавшиеся стены, колонны, горшки, черепки, всё одинаковое. Впереди ступени наверх и высокая арка. Когда-то она была оштукатурена, расписана картинками. Штукатурка отвалилась, лежит большими кусками, можно рассмотреть рисунки. Всё те же болотники в причудливых одеждах, машины, механизмы.

У входа два ластоногих с топориками. Эхом разносятся голоса, но кто говорит невидно. Не соврал Гунька, комната действительно огромна что вверх что в ширь. Как не силюсь, не разглядеть дальнюю стену. Может её вообще нет? Да я бы и не назвал это комнатой. Пещера.

Над головой чёрная бездна. Свисают канаты лохматых корней, их так много что кажется всё опутано волосатой паутиной. Стены, грубый нетёсаный камень, мокрый, холодный. Зелёный мох вылезает из щелей, торчит из трещин.

Большие, бесформенные куски стекла источают голубой свет. Разбросаны эти стёкла повсюду. Где у самого пола вросли в камень, но чаще выступают из стен. Большие с мою голову, малые, совсем крохотные с ноготь. Чем меньше, тем ярче свет. А вот с потолка ничего не светит, чёрное всё.