Зайтан-Бродяга

– Дальше и не нужно. – Не повышая голоса сообщила Кхала. – Серёжа, помоги. Давай шкаф отодвинем.

Взялся Серёга, толкает шкаф, пыхтит, силится. Стоит железная махина в пол стены, с места не сдвинуть точно вкопали её. Поспешил я к Серёге, Рафат тоже упёрся плечом. Толкаем, а шкаф как стоял, так и стоит.

– Ничего без меня сделать не можете. – Ворчит Карлуха. – Эй ты, рожа! – Окликнул мелкий людоеда. – Поставь воду. Айда доходягам поможем.

Всем миром и передвинули эту громадину. Прятал шкаф большую железную дверь с навесным замком.

– И что дальше? – Отряхивая руки спросил Серёга.

– Отойди в сторону. – Строго приказала Кхала. – И вы уходите.

– Да пожалуйста. – Согласился Карлуха. – Если ещё что отпихнуть нужно, зови.

Отошли, встали возле длинного железного стола, смотрим. Ощупала Кхала замок, вынула из колечка что у неё на балахоне висит красную верёвочку, рассматривает узелки. Развязала один, а два новых завязала. Верёвочку вернула на место, размяла пальцы на руках. Отошла от двери на два шага, выставила перед собою руки точно упёрлась в невидимую преграду.

– Трёнулась девка. – Объявил Карлуха. – Чего это она?

– Тише ты. – Прошипел Серёга. – Не мешай.

– Чему не мешать-то? – Карлуха поковыряет пальцем в ухе, поскрёб затылок, уселся на ящик. Громко вздохнул и вцепился пытливым взглядом в банку на полу. Большая круглая банка, вскрыта ножом или ещё чем-то, крышка с кривыми, острыми краями. Что в банке трудно сказать, потому как всё покрыто толстым слоем пыли. Карлуха слез с ящика, поднял с пола железку и принялся ею тыкать. Из пробитых дыр проступило что-то тёмно-коричневое. – И как это назвать? – Спросил мелкий. – Жир?

– Может я и ошибусь. – Заговорил Рафат. Бородатый мазнул пальцем по железке, понюхал и заявил. – Солидол. Смазка.

– А на кой он нужен? – Коротун пнул ногой, банка качнулась и свалилась набок. – По какой нужде мы сюда припёрлись? За смазкой?

– А я знаю? – Выпалил Рафат. Вытирает бородатый, испачканный в смазку палец о свои лохмотья. Услыхав до боли знакомый ответ, я передёрнул плечами. Припомнились смрад пещеры и наглый незнакомец в кромешной тьме.

– Что ищем? – Не унимается Карлуха. – Чего она приросла к двери?

– Кушать хочется. – Пожаловался Скуластый.

– Покушай. – Предложил Серёга. – Где твой свёрток?

– Нет его. – Опустил людоед голову и признался. – Скушал.

– Держи. – Отдал я Скуластому свой рыбу. Не хочу, чтобы он изголодался и улучив момент сожрал кого-то из нас.

– Спасибо. – Поблагодарил крукль и схватил свёрток.

– Спасибо. – Передразнил его Коротун. – Ты кроме жрачки о чём-то ещё думаешь? – Карлуха передал людоеду свою еду. – На, ненасытная утроба. Лопай.

– Спасибо, не нужно. – Поблагодарил Скуластый и отступил.

– А в рожу? – Шипит Карлуха тычет свёрток. Скуластый сжался в комок, закрыл глаза. Мне непонятно, почему крукль так боится мелкого? – Бери. – Сквозь зубы процедил Карлуха и Скуластый взял. – Ешь. – Приказал мелкий и людоед принялся кушать. Запихал в рот еду не разворачивая. Жуёт, с опаской поглядывает на Карлуху.

– Не выходит. – От запертой двери объявила Кхала, уселась на грязный пол и расплакалась. – Не получается. Ничегошеньки не выходит. – Поспешил я к Кхале, присел рядом, обнял. Уткнулась лбом в мою грудь, плачет. – Дверь поддалась. – Всхлипывая жалуется Кхала. – А вот замок ну ни как.

– Жуй. – Торопит людоеда Карлуха. – Глотай морда ненасытная.

– Да ты не расстраивайся. Подумаешь, какой-то замок. – Утешает Кхалу Серёга, подошёл к двери, рассматривает. – Мы его молотком или ломиком.

– Да-да. – Поддакивает Рафат. – Долбанём по нему хорошенько.

– Не выйдет. – Потирая глаза ответила Кхала. – Это не простой замок. Его заперли.

– Ещё хочешь? – Шипит Карлуха. – Я тебя сейчас накормлю.

– Не нужно. – Крукль завертел головой. – Уже наелся. Спасибо.

– Какое-такое спасибо? – Хмурится Карлуха. – Ещё раз заговоришь о жрачке. – Пухлый кулак приблизился к морде крукля.

– И что? – Вступился я за людоеда. Непонятно мне, почему Коротун так взъелся на него. – Ну, дашь по зубам. Что дальше?

– Ничего. – Карлуха смерил меня недовольным взглядом, почесал нос и улыбнулся. – Шучу я. Шучу.

– Может, найдём другую дверь? – Спросил Серёга.

– Нет другой. – Надула Кхала губки, потирает глаза. – Нам именно эта нужна.

– Тебе что, дверей мало? – Ворчит мелкий. – Нужна она ей. Хоть бы сказала зачем? – Спросил Карлуха и потрогал замок. – Где ключ потеряла?

– У этого замка нет ключа.

– Ладно врать-то. – Пыхтит Карлуха, возится у двери. – Если есть замок, стало быть и ключик к нему имеется.

Не видел я что делал Коротун, отвлёкся на грохот под потолком. Сквозняк раскачал трубу, ударилась она о стену. Полетела пыль, посыпалась штукатурка.

– Готово. – Объявил Карлуха. – Учись пока я рядом. – Скрипнула железная дверь и отворилась. – Чего сидишь? – Спросил Карлуха с опаской заглядывая в темноту комнаты.

– Как ты это сделал? – Часто хлопая глазами поинтересовалась Кхала.

– Так ты идёшь или нет? – Карлуха распахнул дверь и указал ладонью. – Заходи. Чего расселась?

Из темноты пахнуло сыростью и травами. Даже не знаю, чем больше? Скорее всего травы и есть причина сырости. Так пахнет свежескошенное сено. Кхала точно призрак растворилась в темноте и через минуту зажегся свет. Вернулась с масляной лампой.

– Заходите. – Позвала и ушла.

Спорить никто не стал. Я вошёл последним и дверь закрылась. Стукнулась о железную раму. С той стороны что-то упало, ударилось, загрохотало по двери.

– И как это понимать? – Спросил и ухватился за ручку. Толкнул плечом, не открывается.

– Вот и всё. – Объявил Карлуха. – Что же это получается? Сам же и отворил дверцу в свою могилу?

– Не говори глупостей. По-другому и быть не должно. – Пояснила Кхала из дальнего угла. Роется в большом сундуке. Вытаскивает какие-то вещи, бережно укладывает их на табурет. Достаёт бутылочки и баночки, выставляет на столе в один ряд.

Прошёл я в глубь комнаты, осмотрелся. Знакомая обстановка, длинный, почерневший от времени стол, по обе стороны лавки. Куда не глянь висят веники, пахнет травами. И совсем нет чёрной пыли, прибрано, чисто. Всё здесь похоже на бабушкину избушку. Кровать, лавки, печь.

– И куда это мы попали? – Осторожно спросил Рафат, внимательно рассматривает картинку на стене.

Я тоже смотрю на картинку. Тот же мужик с худым лицом и жёлтое кольцо над головой. В полумраке особо и не разглядишь, может и не тот, но очень похож. Вот только полотенцем картинка не обёрнута и полочки со свечами под ней нет.

– Ненадолго мы здесь. Уйдём и очень скоро. – Громко объявила Кхала. – Возьму всё необходимое и пойдём.

– А как мы это сделаем? Ты что, через стены ходить умеешь? – Пошутил Карлуха. Успел он обшарить всю комнату, даже под стол заглядывал. – Был один выход и тот заперли. Всё, пропадать будем.

– Ага. Умрём от голода. – Согласился Скуластый. Поглядывает людоед искоса на бутылочки и баночки, те что Кхала выставила. В свете лампы, крукль кажется очень большим, как, впрочем, и Карлуха выглядит угрожающе. Отбрасывает Коротун огромную горбатую тень, расползлась она по стене, залезла на потолок.

– Хватит ныть. – Пробасил Серёга. – Подумаешь, дверь заперта. Навалимся всей гурьбой, выдавим.

– Не нужно выдавливать. – Укладывает Кхала бутылочки и банки в мешковатую торбу. – Отсюда много выходов.

– Сбрендила. – Заключил Карлуха. – Глаза протри. Где ты хоть один увидала? Покажи. Может за вениками? Так я глядел, нет там дверей.

– Сейчас покажу. – Не глядя на мелкого ответила Кхала, хлебнула из бутылочки и предупредила. – Немного потрясёт, закройте глаза и уши.

Не знаю, что Кхала сделала? Видел, как пила из бутылочки, сняла с колечка чёрную верёвочку, развязала два узелка, вынула палочку и сломала её. Затрясся пол заходили ходуном стены, дрожит всё, качается. Растянулась комната, поползла во все стороны. Стало мне не хорошо, упал на колени. В голове гул, во рту горько, а перед глазами всё плывёт.

13

Очнулся, лежу на боку, по лицу ползает букашка, царапает лапками нос. В голове лёгкий гул, на языке привкус крови. Спина болит и в боку покалывает. Стряхнул с лица букашку, потёр нос. Кровь на пальцах, из носа она течёт.

Опёрся на локоть и уселся. Гляжу по сторонам, не пойму где я? Нет веников, стол и лавки пропали, серо вокруг на дворе вечер. Кто-то орёт, хрипит, рассылает проклятья. Кирпичная стена, поломанный шкаф за ним высокие кусты, повсюду куски красного кирпича, мягкая трава, рыжие шапки мха. Карлуха лежит лицом вниз закрывает руками уши. Рафат катается по траве, это он истошно вопит. Людоеда и Кхалу я не увидел, нет их поблизости. А вот Серёга здесь, лежит на боку под кустом.

– Эй?! – Окликнул Серёгу. – Карлуха! – Позвал, но и мелкий не ответил. Лежит Коротун, не шевелится.

– Ай! Ой-ёй-ёй!!! – Горланит Рафат, гримасничает, сжимает руками голову, катается по траве.

– Ты чего. – Заспешил к бородатому. – Схватил за грудки, встряхнул.

– Что? Где? – Хлопает глазами, таращится на меня. – Ты кто? Там, здесь.

– Я это. Я. Ты меня слышишь? Открой уши! – Потребовал и хлопнул бородатого ладонью по лицу. Тот замолчал и обмяк. – Не уж-то убил? – Прошептал и попятился. Рафат глубоко вздохнул точно вынырнул из воды, перевалился на бок и захрапел. Спит бородатый.

– Есть кто живой? – Спросил людоед и вылез из кустов. Морда оцарапана, глаза бегают, шарят по округе. Выполз на четвереньках, поглядел на Карлуху и уставился на меня. – Что это было? – Прохрипел крукль. – Где мы?

– А я знаю? – Брякнул, сам не понимаю, как это из меня вылетело. Не говорил я так раньше. Наверное, у Рафата перенял.

– Чего это они? – Усевшись на кочку спросил крукль. – Почему не поднимаются?

– А я зна… – Заговорил и осёкся. Что же это такое? Лезут в башку чужие словца. – Ты Кхалу не видел?

– Там она. – Повернул людоед голову, глядит на кусты. – Ты посиди, я схожу.

– Не нужно. Сам пойду.

Покачиваюсь на ватных ногах, перелезаю через мебель. Поломанный стол лежит на боку, панцирная сетка от кровати, табурет к верху ножками. В голове гудеть перестало, а вот ноги всё ещё слабые, и башка чуток подкруживается. Пока перелезал дважды грохнулся, что за место такое? Дом без крыши, сарай или ещё что-то, так сразу и не поймёшь. Стены поломаны, растут кусты, деревья. Повсюду трава, мох, пищат комары, роятся мошки.

– Эй! – Позвал людоед. – Куда тебя понесло? Вылезай, здесь твоя кханкая.

– Бродяга, родненький. – Слышу знакомый голос. – Здесь я. Здесь.

Выбрался, обнял Кхалу прижал к себе. Держу крепко, боюсь, как бы снова не потерялась. Прижалась, дышит в грудь, гладит тёплыми ладошками по спине.

– Я это. – Заговорил людоед. – Пособирал наши вещи. Сумку кханкая принёс. Топор и плеть отыскал. Один тесак нашёл, второй потерялся.

– Прости Бродяга. – Шепчет Кхала. – Не всё я умею и не всё знаю. Голова болит?

– Гудит немножко.

– У тебя кровь. – Переполошилась кареглазая. – Нос болит?

– Нет, не болит.

– Почему они спят? – Спросил крукль.

– Побочный эффект перехода. Провал заперли, я не знала. – Пояснила Кхала, и усадила меня на травку. – Бмхарт дай мою сумку.

– Как мы сюда попали? – Сижу, смотрю на Кхалу. Роется в своей торбе, ищет что-то. – Провал? Кто его запер?

– Закрыли совсем недавно. Кто не знаю. Провал – это дорога во времени и пространстве. – Смочила тряпочку водой из бутылочки, вытирает мне лицо. – Провалы не стабильны. Нет ключа, выпадешь невесть где.

– Эх ты, недоучка. – Взял Кхалу за руку, легонько щёлкнул по носу. – Стало быть это и есть невесть где?

– Нет. – Завертела головой, взяла мою ладонь, смотрит. Внимательно смотрит, с прищуром. Я тоже посмотрел, что же она такого там увидела? А посмотреть было на что. Вся ладонь исписана причудливыми буквами и закорючками. Ровные строки, а вот закорючки выпадают. Большая часть в строке, а вот заглавные, они кособокие и чуток опущены.

– Угу. – Кивнула, прижалась. – Ты ключик от всех провалов.

– Кхаутан. – Пояснил людоед, и уселся рядом.

– Ключик? – Переспросил я. – Кхаутан?

– Именно так. – Уж как-то грустно выдохнула Кхала и обняла. – Я тебе обещаю. Об этом никто не узнает. Я тебя спрячу. Не отыщут.

– Зачем прятаться? От кого?

– От всех. – Коротко бросил людоед. – Ты кхаутан.

– Погоди. – Отстранил Кхалу. – Странно как-то получается. Он. – Обозначил взглядом Скуластого. – Знает обо мне больше чем я сам. Рассказывайте, что оно такое кхаутан? Хватит тайн и загадок.

– А давай позже? – Попросила и прижалась. – Мне нужно уйти. Вернусь, тогда и поговорим.

– Ну уж нет. Или сейчас или.

– Не злись. – Взяла Кхала меня за руку и попросила. – Не пробуждай руны. Ещё не время.

– Сколько можно? – Возмутился я и вскочил. – Кхаутан, руны, провалы. Я хочу знать правду.

– Все хотят её знать. – Глядит на меня людоед, скалится. – Рассказать некому. На тебя вся надежда.

– Замолчи. – Прошипела Кхала. – Спит в Бродяге кхаутан. Глубоко спрятали, умело.

– Разбуди.

– Эй! – Окликнул я. – А ничего что вы не одни? Не мешаю?

– Прости. – Опустила голову глядит под ноги. – Виновата я перед тобою. Нужно было сразу сказать. – Подняла взгляд, на глазах слёзы. – Не знала я что ты кхаутан. Надеялась, что это не так. И сейчас не хочу в это верить.

– Что происходит? – Присел, схватил Кхалу за плечи, встряхнул. – Кхаутан – это болезнь такая? Вы обо мне, как о чём-то гадком говорите.

– Смотри. – Кхала расстегнула на мне рубаху. – Это. – Палец указал на рисунок. – Знак разрушения, смерти, он лежит на твоём сердце. Здесь. – Палец ткнулся в плечо. – Знак власти. Сразу под ним. – Брови встали домиком, глядит хлопает ресницами.

– Что под ним? – Поторопил и раскрыл рубаху шире. – Не молчи.

– Руны созидания и мудрости. – Ответил людоед. – А это. – Крукль указал на мой живот. – Сплетение силы и добра. – Ты не кхаутан. Ты что-то другое.

– Да. – Закивала Кхала. – Не кхаутан. Ты-ты-ты. – Повисла на моей шее и давай целовать. Гладит по голове, треплет волосы. – Бродяга, любимый мой Зайтанчик. Я так рада, я так.

– Зайтанчик? – Переспросил крукль. – Зайтан?

– Да, это он. – Подтвердила Кхала. – Зайтан первое имя.

– Почему раньше не сказала? – Прорычал людоед, встал на одно колено, склонил голову.

– Чего это он?

– Сам расскажет. – Поцеловала меня в щеку и заторопилась. – Мальчики, Вы тут поболтайте, а мне нужно уйти.

– Куда?

– Не злись, пожалуйста. – Подхватила сумку, подбежала. – Когда ты злишься у тебя на лбу морщинки. – Разгладила ладошкой мой лоб, поцеловала в губы. – Я быстро. – Пообещала и убежала.

– Эй. – Позвал крукля, тот стоит на колене, морду опустил не шевелится. – Окаменел?

– Прости Зайтан.

– Ты-то за что извиняешься? Тоже уйти хочешь? Так иди я не держу. Кхала заладила – прости да прости, теперь ты. За что простить-то?

– За невежество. Пугал я тебя.

– Слышь, как там тебя? Бмрхат

– Бмхарт. – Поправил людоед. – Бмрхат – это.

– Помню-помню. Ветка без листьев. – Подошёл к людоеду, уселся, напротив. – А ты совсем не прост как хочешь казаться. Лихо ты меня обвёл вокруг пальца. Давно Кхалу знаешь?

– Нет.

– Хватит кланяться, поднимайся. Прежний ты мне больше нравился. – Сорвал травинку, сунул в рот, осмотрелся. Поломанный шкаф, сквозь него пророс колючий куст. Кирпичная стена, штукатурка отвалилась лежит горкой, мох на неё вылез, вздувается шапками. Спит Серёга, Рафат тоже спит, и Карлуха дрыхнет. Красненькие букашки под ногами копошатся. Вздохнул, пожевал травинку и выплюнул. Людоед уселся, глядит на меня. – Ну что, Бмхарт, разговаривать будем?

– Будем.

– Повторяю вопрос. Давно Кхалу знаешь?

– Недавно. Пряхи велели проследить. У ручья с ней встретился. Там и познакомились.

– В смысле? Тебе же велели проследить.

– Да, велели. – Отвернул людоед рожу, не хочет на меня смотреть.

– Из тебя каждое слово под пытками вытаскивать? Говори. А нет, так проваливай.

– Не злись. – Попросил людоед. – Проследить не вышло, Кханкая меня заметила. Сильная она, далеко видит. Почувствовала и позвала. Договорились мы с ней. Я помог вам, она мне. С кханкая нигде не пропадёшь. Они наперёд всё знают. – Глядит на меня людоед, точно ждёт чего-то. – Не говори ей. Не нужно.

– И что же ты такого сказал? Для меня это не новость. Знаю я о Кхале.

– Знаешь, но не всё. Кханкая видят будущее, они сами его и создают. Всё что происходит, они делают. – Людоед оскалился и посмотрел на спящих. Карлуха заворочался, почесал ногу, скрутился калачиком и захрапел.

– Ты его боишься? Или, очередная уловка?

– Он шигжих. – Прорычал Скуластый. – Их все боятся.

– Почему? – Развеселил меня людоед. – Что в Карлухе такого страшного? Я с ним давно знаком. Добряком не назову, но и не злодей.

– Кому как. Он, порождение зла, его мать – шахши уштр.

– А отец крукль. Такой же, как и ты людоед.

– Да. – Согласился Скуластый.

– А чего ты на колени бухнулся? – Над головой пролетела птица и села на дерево. Что за птица я не увидел.

– Ты Зайтан. Потому и бухнулся.

– Сызмальства я Зайтан. Пинали меня, тряпкой по роже били, палкой по спине. Но что бы на колени, такое впервые.

– Был бы я рядом не посмели тронуть. – Прорычал крукль. – Ты Зайтан.

– И что с того? Дурацкое имя, бестолковое.

– Почему дурацкое? – Не согласился людоед. – Ещё не свой, но уже не чужой. Очень даже толковое. Ты слыхал что бы ещё кого-то так назвали?

– Нет, не слыхал.

– Вот видишь. Много разных имён, многих ими называют. Твоё одно, нет больше таких как ты.

– Может и так. – Посмотрел на руки и не увидел закорючек. Пропали, исчезли. – Стало быть – это руны, и ты в них разбираешься. Откуда такие познания?

– Да, руны. Разбираюсь, понимаю. – Выдохнул Скуластый. – Откуда, не знаю. Наверное, передалось по наследству. Кханкая читать обучают, мёртвый язык, древний.

– Кхала не ханкая. Она ключница.

– Ключница? – Хлопает людоед глазами. – Впервые слышу. Кто это?

– Надеялся ты расскажешь.

– Знал бы рассказал. Теперь и я запутался. – Жалуется людоед. – Кханкая не кханкая, кхаутан не кхаутан. А ты действительно Зайтан? Или и в этом отыщется закавыка?

– А я знаю? – Брякнул словами Рафата. Если уже и крукль запутался, что обо мне говорить? Башка что чугунок с подгоревшей кашей. Выбросить жалко, а что с таким добром делать, не знаю. Сижу, чешу голову, спит Серёга, Карлуха храпит. Рафат зарылся в своё рваньё, дрыхнет или прикидывается понять сложно. Лежит бородатый серым холмиком, мошек над ним тьма. – Как думаешь, когда проснуться?

– А я знаю? – Выпалил людоед и запнулся. Тут-то мы и рассмеялись, ух уж этот Рафат будь он неладен. Наградил словечками, да такими что не отвяжешься.

Интересно разговаривать с круклем. Много чего он знает, бывал в таких местах, о которых я и не слыхивал. Болтаем, рассказываем разные истории из жизни. Надоело сидеть, решили пройтись. Кусты, колючки, бурьян, всё как везде. Пробрались к стене, убрали из пролома куски шифера и доски. Выбрались и замерли, раззявили рты.

Идол высечен в камне, огромный, страшный. Не знаю по какой причине, но мне показалось, похож он на Скуластого. Стоит каменная громадина, зарылась по пояс в землю, глядит поверх меня. Небо над ним низкое, тяжёлое от чёрных туч, зловещее небо. Не поймёшь, день сейчас или вечер. Вокруг бурьян, кусты, корявые деревья. Мокро везде, совсем недавно прошёл дождь. Разве такое бывает? Там, где мы сухо, а за стеною всё мокрое. И деревья в этом месте странные, точно кто-то их покрутил и не тянутся они к небу, раскорячились, к земле клонятся. Ветки извиваются как земляные черви, ползут вниз, листья на них широкие, зелёные, а по краям красные, точно кровью измарались.

В кустах стрекочут букашки, роятся мошки, висят серыми шапками, гудят. Квакают лягушки, но вот где они прячутся непонятно. Перекрикивают друг-дружку, поют жабы на все лады. Стало быть, болото рядом, а может река или озеро?

– Давай вернёмся. – Предложил людоед. – Дождёмся кханкаю. Без неё нельзя.

– Ключница она. Пошли.

***

Кхала вернулась не скоро. Принесла полную корзину еды, кувшин душистого отвара из трав. Не стал я её расспрашивать – где была и откуда еда? Захочет сама расскажет. Занята она, хлопочет над друзьями. Достала из торбы бутылочку, напоила спящих. Прошло не больше минуты, и они проснулись.

Больше других страдает Карлуха. Лежит мелкий на боку, тошнит ему, громко охает и ахает, не может подняться. Помогаем встать, злится, спать хочет. Серёга жалуется, говорит – штормит его, точно пьянствовал неделю. А вот Рафат отмалчивается, сидит в сторонке сжимает руками голову, точно боится, отпустит и отвалится она.

Кушали я и людоед, остальные на отрез отказались. Вру, Кхала съела маленький кусочек жаренного мяса, запила отваром. Устала она, вымоталась. Сидит, носом клюёт, засыпает. Сказала – к идолу пойдём на рассвете. Не стал я с ней спорить. Спешить то нам некогда, да и как тут поспешишь, трое хворых. Да и Кхала выглядит не лучшим образом. Поспать ей нужно. Тут-то я и вспомнил про панцирную сетку от кровати. Притащил, поставил ближе к огню, нарезал травы целую гору, укрыл Кхалу листами лопухатого. Не плетуха конечно, но выбирать не приходится, какое никакое, а одеяло.

Скуластый нарубил колючих веток, завалил ими проломы в стене. Нет здесь крупного зверья, а вот мелкое гуляет. Большого вреда от них не будет, но цапнуть могут. Ночь совсем близко, небо чернеет с каждой минутой. Развели небольшой костерок. Людоед насобирал сучьев, притащил табурет для растопки, доломал шкаф. Запаслись дровами на всю ночь. Все улеглись и только нам не спится.

Танцуют языки пламени, отбрасывают тени, пляшут они вырывают из мрака колючие ветки и добрый кусок кирпичной стены. В пляске теней, есть что-то зловещее, пугающее.

– Слыхал? – Спросил людоед и побрёл к пролому в стене.

– Что там? – Поспешил вслед за ним, прихватил секиру. Стою, заглядываю круклю через плечо. Впереди дыра, завалена она колючими ветками. Темно за проломом хоть глаз выколи.

– Оставайся здесь. – Убирает Скуластый ветки, освобождает проход.

– Ты куда? – Схватил людоеда за руку.

– Пахнет. – Втягивает крукль носом воздух, задрал нос, нюхает. – Хорошо пахнет. Я быстро. Уйду, завали дыру.

– Да ты спятил. – Только и успел сказать. Выскользнул людоед и пропал в темноте. Растворился, ни шороха, ни звука.

Завалил дыру, сижу у огня, гляжу на стену. Квакают жабы, стрекочут букашки, где-то в кустах щебечет запоздала птица, потрескивает, выбросает к небу искорки костерок. Тени выплясывают на кирпичах, рисуют страшные картинки.

Время растянулось в бесконечность. Часто хожу к пролому, всматриваюсь в темноту, слушаю. Один только раз мигнул огонёк, точно кто-то зажёг спичку и тут же её погасил. Темень вокруг непроглядная, вот и мерещится разная всячина. Стрекочут букашки, квакают жабы, разгулялся ветер. Подбрасываю в огонь палки, осматриваю колючие ветки пролома. Тревожно мне, неспокойно. Малейший шорох или треск заставляют вскакивать. За кирпичами вспорхнула ночная птица, я уже у стены. Ветер качнул ветку, я с секирой бегу туда. Чудится разное и в кустах, и по ту сторону пролома.

– Зайтан. – Тихо позвали из темноты. – Убери ветки. Рванул я к дыре, освободил проход. Вывалился мне под ноги большой мешок, за ним второй. Показался людоед, скалит зубы.

– Ты где был урод? – Не знаю, что мне взбрело в голову, но ухватил я крукля за ухо и потащил к огню. Молчит Скуластый, не сопротивляется. Отпустил я его и спрашиваю. – Нагулялся?

– Ага. – Закивал и убежал к пролому. Завалил дыру ветками, прикрыл куском шифера, схватил мешки и бегом ко мне. – Вот. Бабушка поделилась.

– Какая бабушка? – Прошипел оглянулся, не хочу разбудить Кхалу. – Ты где шлялся морда зубастая?

– Там. – Тычет пальцем. – Бабушка. – Глядит не моргает. И я на него смотрю, а сам думаю. – Свихнулся Скуластый, лыбится, на шее бусы из ягод. Умом тронулся людоед.

– Сбрендил, какая бабушка? Ты у кого мешки стащил? Зачем бусы, ты где их взял?

– В пещере. – Шепчет крукль озирается. – Люди там, побитые они. Кровью пахнет, человеческой.

– Какие люди, откуда им взяться? – Не поверил я людоеду, уж больно неправдоподобен его рассказ.

– Не знаю. Вот. – Скуластый протянул мне бусы. Крупные ягоды рябинихи чередуются с чёрными ягодками пытря. Между ягодами, узелки и торчат палочки. Что-то похожее я видел у Кхалы на верёвочках. Тоже узелки и палочки, но вот ягод там не было.

– Откуда они у тебя?

– Кханкхая дала. Я ей отдал жёлтенькие железки. Выбрала три, остальные вернула. Велела передать одной из внучек.

– Хватит врать. Темень вокруг, как можно что-то увидеть?