Вести с полей

Следователи над изучением трех журналов просидели больше часа.

– Слышь, Ильич! – Малович подошел к окну. – Ты сам эти журналы читал? Ну, цифры всякие смотрел по сдаче зерна?

– А? – очнулся Данилкин, директор.– Да на кой они мне сдались, журналы-то? Там башку свернёшь. Я-то сам не экономист. Да и он не один считал. С женой. Захаровой Ниной. Она отдельно своё писала. Он – своё. Потом в голубой журнал сводили свои расчеты и показатели. Он мне на основе подсчетов сводную бумагу печатал на машинке. Я уточнял, ознакомил ли он с данными главного агронома? Он говорил, что это само-собой. Я тогда подписывал. На основании сводного отчета Костомаров и жена его писали последние короткие справки для Управления, обкома и Минсельхоза КазССР. Я пописывал, а Стаценко, главный агроном с Костомаровым ругался в коридоре и потом бумагу не трогал. Свою роспись не ставил. Только я один. Но и её хватало.

– А сказать тебе, на сколько они тебя подставили в прошлую уборочную? -

Малович невесело улыбнулся, сходил к столу и принёс голубой журнал. – Вот смотри. По итогам уборки твой совхоз сдал столько государству, что тебе сразу должны были дать Героя Соцтруда и звезду золотую. Дали?

– Смеёшься? – опустил голову Данилкин. – Ну, каюсь. Доверял я ему. А что там не так?

Тихонов заржал от души как на сеансе добротной кинокомедии.

– Ты, Ильич, сдал в прошлом году хлеба со своего солончака и суглинка – ставропольскому передовому совхозу и не снилось. На лучших полях Черноземья когда получают такие урожаи, плачут от счастья. А ты их тут отодрал как детишек малых ремнём и в угол поставил. Зато обком рапорты хорошие и в Алма-Ату, и в Москву отправлял. И был обком кустанайский в авторитете! Во как!

– Выходит, под тюрьму они меня подводили потихоньку, Костомаров с женой? – Данилкин сделал испуганное лицо. – Но зачем? Чтоб на моё место сесть Сергею? А жену заместителем сделать по экономике? Ну, так что ж теперь со мной будет, а, ребята? Ведь прознают в Алма-Ате или Москве – конец мне. Тюрьма.

– Не прознают, – засмеялся Малович.– Никто там без настырных сигналов или указаний с больших высот в эти цифры не вдумывается. Не до этого им. Они тоже ввысь стремятся. Потому все ваши отчеты с восторгом принимают. После высоких урожаев им и ордена на грудь, и места высокие, заветные.

– Но то, что Костомаров с женой фактически тебя вели по суд – это верняк, – шлепнул журналами по столу Тихонов и затолкал их назад, в нижний ящик.

– Мы, Григорий, не ОБХСС. Экономическими преступлениями не занимаемся.

– Малович похлопал Данилкина по плечу.– И вряд ли кто без особого распоряжения начнёт тут ковыряться в твоих бумагах. Стране слава нужна! Казахстану тоже нужна! Но ты впредь поаккуратнее. Мало ли какой враг за тобой начнёт следить. Врагов не заводи. И живи пока как жил.

– Фу-у-у! – выдохнул Данилкин и достал из шкафа начатую бутылку водки. -Будете? Граммов по сто? Я хлебну. Трясёт чего-то.

– Не, не будем, – Александр Павлович накинул шинель, фуражку нацепил. – Пей, да поехали к Костомарову. Надо это дерьмо разгребать до финала. Тут уже мало осталось.

Через пятнадцать минут они вызвали Лёню Жукова на улицу вместе с Чалым и приказали собрать побольше мужиков возле берега озера, который далеко от костомаровского дома. Прямо рядом с больницей. И чтобы взяли багры, шесты длинные, топоры и арматуру длинную и толстую. На двадцать миллиметров толщиной, не меньше.

Чалый с участковым пошли задание выполнять, а Малович постоял на крыльце, посмотрел с улыбкой на Тихонова.

– Так хочешь поскорее капитана получить? Давай, иди, вынимай из Сергея Александровича чистосердечное. А я протокол писать буду. Чего тебе, действительно, четвертая звездочка плечи продавит? А?

И они открыли дверь. И пошли в который раз уже успешно завершать раскрытие очередного особо тяжкого преступления.

***

Костомаров Сергей метался по трём своим комнатам, снося пьяным туловищем всё, что могло падать. Чалый и Лёня Жуков, участковый, медленно ходили по тем же комнатам. Жуков навстречу одуревшему от трёх стаканов счетоводу, а Чалый – за ним следом. Чтобы в случае чего успеть подхватить Сергея Александровича и не позволить ему проломить собой стену. Костомаров хоть и не тяжелый был, но перемещался зигзагами с такой скоростью, что её вполне хватило бы для смертельного столкновения с кирпичной кладкой. Малович с Тихоновым и Данилкин с ними вошли как раз в тот момент, когда счетовод-экономист вылетал из зала в прихожую, очень увлеченно и громко поливая сочным матом советскую милицию, совхозное руководство и всю социалистическую действительность в целом.

– Они свой хлеб за какие заслуги жрут!? Где правда? Куда упрятали Нинку?

Это милиция, сволочь, засадила её! Она убить меня грозилась! Так она ж баба! Мозгов нет. Потому и грозилась. А донес кто? А меня зачем терзают, гады, когда  горе моё во мне и без них душу рвёт!? Данилкин, падла, сдал! Он слышал! Она при нём в кабинете орала, что убьет! Так ведь дура она! А поверили! И это советская власть!? Это фашистская власть – бабу за ругань к расстрелу приговорить!

Он плюхнулся на колени, отвернулся от милиционеров и, не поднимаясь, побрел к кровати, разбрасывая ноги в стороны.

– Ну, Сергей Александрович, Вы шибко так не убивайтесь. Мы вам сейчас всё объясним. – Тихонов махнул Чалому и пальцем показал на кровать. Серёга оторвал Костомарова от пола и посадил его спиной к двум высоким подушкам, слегка примятым лёгкой головой счетовода.

– Меня слышно? – спросил его Малович.

– Ладно. От меня-то чего хотите, если сами не умеете пропавших людей искать? Милиция, бляха!– Костомаров стих мгновенно и слова эти еле из себя вынес.

– Вот мы сейчас в конторе читали ваши записи в амбарных книгах, – начал Тихонов.

– Вы мне Нинку мою, жену мне верните. За что посадили?! – то ли от  самогона, то ли от ума не пропитого пока, а  потому всё ещё хитрого, выкрикнул счетовод и очень трезво оглядел всех четверых с головы до ног.– От меня чего требуется?

– Вспомнить требуется, чем вы писали в журналах четырнадцатого января до обеда. Какой ручкой? – Малович сел рядом на кровать.

– А не хотите, чтоб я вспомнил сколько раз до обеда в сортир ходил? – Костомаров говорил зло и вполне членораздельно. Не такой он и пьяный был, как поначалу изображал. – Как я могу помнить аж про четырнадцатое января? Март уже. Ну, так вы же смотрели журналы. Зачем тогда пустышку гоняете?

– Шариковой ручкой писали вы до обеда четырнадцатого января, – как второгоднику в первом классе протяжно, отделяя слова, сказал Тихонов. – А после обеда не писали вообще. Шариковая – редкость. Все её берегут. Вот вам директор её подарил от души. Но зато пятнадцатого утром все ваши записи сделаны простой чернильной авторучкой со старым пером. Почему?

– А я помню? – возмутился счетовод.– Это ж ручка всего-навсего. Не бриллиант. Там, в конторе, небось и лежит. Мож, закатилась куда. Чего вы к ручке привязались? Вы вон отчитайтесь передо мной, почему жену не нашли? Работать не умеете, вот почему.

Малович хотел разозлиться, но передумал. Или, может, сдержался.

– Значит, потерял редкую вещь Костомаров и даже искать не стал. Плевать он хотел и на ручку шариковую и на Данилкина Григория Ильича.

– Искал я, – Костомаров очень внимательно, догадываясь, с чего бы следователи такой хитроумный заход сделали, стал глядеть на капитана. – Уборщица видела. Я искал, правда.

– Ты искал, а нашли мы, – Малович достал из внутреннего кармана кителя белую шариковую ручку.

– Она, – удивился Костомаров искренне. – А я весь кабинет обшмонал. Куда, думаю, закатилась?

– А то, что ручка пропала в тот же день, когда твоя жена, Костомаров, в город уехала, тебя никак не зацепило? -Тихонов подсел к Маловичу на край кровати.

– В смысле, что она взяла ручку в Кустанай? – Костомаров вытаращил глаза и стал красный. – Так, выходит, она её взяла и вы только ручку нашли, а Нинку упустили? Как можно в большом Кустанае найти маленькую ручку, а большую взрослую тётю пропустить, не заметить?

– Ну, ладно, – Малович поднялся. – Мужчина ты, Костомаров умный, находчивый, соображаешь как профессор. Быстро и уверенно. Крутишься тоже ловко и быстро. Как вошь на гребешке. Одевайся. Пойдём, мы тебе покажем, где валялась ручка.

– Да заберите её себе! – продолжал придуриваться счетовод, думая, что следователи сами запутались в догадках и ждут, когда он ляпнет что-то для них важное. – Я простой управляюсь не хуже.

Чалый в это время и пальто ему принес, и фуражку замшевую.

– Иди, Сергей, обувайся.

Данилкин, Малович и Лёня Жуков вышли во двор. С высоты струился аромат неба. Сладкий, молочный, напоминающий запахом чуть ли не пломбир в шоколаде. Добрая весна поливала перепуганную яростной зимой землю своим приторным елеем.

– Там ребята все собрались, на дальнем берегу? С инвентарём? – посмотрел вдаль Тихонов. Но из-за бугра не увидал ничего

– Да у нас чётко всё. Я сказал, – похлопал себя по правому карману Чалый, достал папиросу и спички. Закурил. Улыбнулся. – Не переживайте. Главное, чтобы получилось.

– Куда оно денется! – утвердительно промычал под нос себе Малович. – Ты, Серёга, поищи у него в сарае  широкую длинную доску. Попробуем перейти. Надо найти лунку широкую. Не рыбацкую.

– Я свою принесу.У него точно нет, – Чалый бегом побежал через дорогу. Управился за пять минут. Доска была большая, тяжелая. Дальше понесли её вдвоем с Данилкиным и перебросили от берега на лед.

– Выдержит лёд, – прислушавшись к тому, какой при падении звук пошел от доски, сказал Серёга.

Вскоре с бугра спустились остальные. Костомаров шел впереди и лицо его было так напряжено, будто на голову ему поставили поддон с кирпичами.

– Вот здесь лежала ручка, – Малович нагнулся, убрал отметку-веточку от прибрежного куста. – Вот так лежала.

Он аккуратно уложил ручку на место.

– То есть Вы, гражданин Костомаров, потеряли её тут четырнадцатого января. Жена уехала, а вы сразу же бегом на рыбалку. В одном пиджаке. Да?

– Почему в пиджаке? И почему я гражданин, а не товарищ? – Костомаров глядел исподлобья. Глаза не выражали ни удивления, ни страха. Равнодушно смотрел счетовод на следователей.

– А почему на рыбалку? Жена не разрешала? Ручку-то потеряли как только она уехала. И выпасть могла, только если сверху не было пальто или полушубка. Прижимает верхняя одежда пиджак. И ничего выпасть не может. А вот если без верхней одежды… – Малович высморкался и первым пошел по доске на лед.

– Давайте. Держит нормально. Все поместимся, не потонем.

Перебрались все и двинулись прямо. Метров через пятнадцать попалась пробуренная коловоротом небольшая подтаявшая лунка. Костомаров остановился. Сел на корточки.

– Дальше не пойду, – сказал он. Нет, не сказал. Прорычал.

Чалый и Данилкин подняли его, взяли под руки и пошли за следователями.

Ещё метров через двадцать все замерли возле довольно широкого круга, который подтаял только сверху, но контур обозначил чётко. Видно было, что внутри лунки заледеневший снег. Он отличался и по цвету и по плотности.

Малович побродил вокруг лунки, пригляделся, нагнулся и поднял с боковой проталины небольшой светлый пучок волос.

– Ну? – спросил он у всех сразу .– Это можно с чем-то спутать?

– Волос, блин,– Чалый глянул на Костомарова. У него задрожали руки и губы. Протрезвел он почти полностью.

Значит пойдем теперь. Здесь всё. На тот берег пойдём, – подвел итог увиденному и услышанному Тихонов.

Когда подходили к толпе мужиков с баграми, шестами, топорами и почему-то ещё и с лопатами, счетоводу стало дурно и его вырвало прямо под ноги. Кроме работяг с нехитрым инструментом народа собралось немало. Даже женщины пришли. Около десятка. А всего берег облепили со всех сторон человек сто, не меньше.

– Удалить их? – спросил Маловича Данилкин, директор.

– Не надо. Свидетели это. Бумага с собой? – спокойно спросил он Тихонова. Пиши пока протокол осмотра места обнаружения трупа. Потом все свидетели распишутся.

– А если того… Не получится? – шепнул Тихонов.

– Эй, ребята! Начинайте лед толкать. Глубина какая тут? – крикнул Малович.

– Возле льда метр примерно, – ответили двое сразу.

– А кто с топорами не боится зайти по пояс и покрошить лёд? Ну, хотя бы метра на три вперёд.– Капитан ещё и договорить не успел, а четверо мужиков с топорами вошли в ледяную воду и стали рубить. Образовалась довольно большая, широкая полукруглая полоса воды. Лёд оказался хрупким и скоро к берегу поплыли разнокалиберные осколки ледяные.

– Вылезли все и побежали переодеваться! – скомандовал Тихонов. – Теперь шестами толкаем лёд от себя. А двое крутите шестами же воду подо льдом. Воронку делайте. Рядом встаньте.

– Ну, а я что говорил! – Малович первым, естественно, увидел как подо льдом движется к открытой воде большой, темный и объемный предмет. – Свидетелей прошу поближе к берегу.

Сначала показались ноги, потом переворачиваясь по оси, медленно выплыло тело в пальто. Задранном вместе с платьем до пояса. А через пару минут тело выплыло полностью. Ледяная вода почти не изменила черты лица, хотя оно сильно распухло, как и всё тело. Мужики с баграми зашли по колено в воду, зацепили труп за одежду и подтянули к берегу.

– Кто может опознать утопленницу? – крикнул Малович.

– Все могут, – сказали из толпы. – Что тут опознавать? Нина это. Захарова.

Женщины заплакали громко и отвернулись. Мужики подошли поближе к следователям, Чалому и Данилкину, которые присели у трупа.

– Она это, – сказала наиболее стойкая из женщин, продавщица Завьялова. -

Серьги её. Кофта у меня такая же. Вместе в Кустанае брали. Родинка над губой. Она это.

– Зубы золотые. Нижняя челюсть, – подсказал Данилкин. Он взял с земли щепку от жерди и с трудом опустил нижнюю губу утопленницы.

– Протокол подпишите, свидетели, – Тихонов прошел вдоль ряда собравшихся  – Там указано место, где найден труп. И опознание в трупе личности Захаровой Нины Васильевны.

Пока понятые расписывались, Костомаров впал в безнадёжную истерику. Он бился головой о землю, судорожно скрёб пальцами твердый наст возле трупа, сдирая ногти, рыдал и тонко выл, задирая к небу  исказившееся лицо.

– Вы, гражданин Костомаров, признаёте в женщине, которую достали из-подо льда, свою законную супругу Захарову Нину Васильевну?

– У-и-у-у-и… – выл счетовод. И только когда Чалый и его земляк гомельский Вениамин Кириченко поставили его на колени, а Малович с Тихоновым застегнули на запястьях его наручники, тихо сказал. – Да. Признаю. Это моя жена Нина Захарова.

Но вокруг было ещё тише и все услышали признание Костомарова.

– Всем слышно было. Признал, – крикнули из толпы.

– Тогда всем спасибо за помощь! Расходимся! – Малович показал двумя руками, что народу надо расходиться.

– Да и мы пошли, – сказал Тихонов Чалому и Данилкину.– Под руки счетовода возьмите. Дотащим до его дома.

– Да ясно всё. Чего к нему домой переться? Сразу в следственный изолятор и везите. Чего тут непонятного? – почесал под шапкой затылок Данилкин. Малович с Тихоновым в стороне смотрели протокол. Чалый незаметно нагнулся к уху Костомарова и пошептал быстро.

– Про Данилкина ни слова. Понял? Всё бери на себя. Сам её порешил. И Петьку тоже сам. Ты приписки делал и его боялся. Понял? Так скажешь, во всем расколешься, мы тебя из «четверки» через год вытащим. Маловича уговорю, чтобы вышак тебе они не рисовали. Суд согласится. Но мы тебя выдернем, если директора не потянешь за собой. Усёк?

– Ты что там, молитву ему читаешь? – засмеялся Малович.– Пошли, что ли…

Чего тут стоять? У нас дело-то пока посерёдке застряло. Надо дальше колоться. Да, гражданин Костомаров?

– Суки, – ссохшимися губами прошелестел счетовод. – С-суки позорные, легаши, твари…

– Ну, ну!– покобенься маленько. – Излей зло на милицию. Такую славную жизнь порядочному дяденьке ломает ментовка легавая.

И маленькая кучка уставших людей тихо двинулась к открытой калитке костомаровского дома. Чтобы передохнуть часик и начать длинный, похоже, разговор с Костомаровым обо всех делах его недобрых и о злодейском убийстве агронома Петра Стаценко.

В том, что разговор этот закончится в пользу справедливости, не сомневался даже сам счетовод-экономист.

Рано или поздно судьба человеческая обязательно вытащит все его недобрые тайны на свет божий.

Закон этот жизненный, никем не писанный, никогда ещё не могли отменить

Никакие силы. Ни злые, ни добрые…

                    Глава четырнадцатая.

***

Фамилии действующих лиц и названия населенных пунктов кроме города Кустаная изменены автором по этическим соображениям.

***

Грустно началась весна в Корчагинском совхозе. Хотя и капель, вроде, билась о бетонные отливы перед фундаментами радостно. Она валилась с крыш торопливо, весело шелестя в тёплом воздухе большими своими каплями. Они разбивалась о бетон как  гранаты, разбрасывая вокруг места встречи с бетоном осколки – брызги. Розовые, фиолетовые и желтые. Так смотрелись взрывы капель под осмелевшими лучами солнечными, которые протискивались даже в узкие дверные щели. Изо всех сил извинялась весна за сестрёнку свою старшую – зиму, у которой в этом году неважное было настроение и попортила она природе жизнь основательно. И птицам дал март

счастья навалом в виде рассыпанного и оттаявшего зерна на полях да возле зерносклада.

  Пшеница разбухла в талой воде и маленькие воробьи, окуная животы в воду, мочили перья, клювы и головы, доставая тяжелые зёрна из луж.

Зато наедались так, что взлетали вроде гусей, с разбега, и плыли в согретом воздухе к крышам натужно, как под завязку нагруженные бомбами самолёты.

Кур в совхозе держал один Толян Кравчук. Они, видно, мозгами своими куриными врубались в собственную эксклюзивность и потому гуляли по всем улицам, не стесняясь ни собак, ни почти таких же размером ворон. И море воды на дорогах было по колено им. Они беспрестанно били клювами  пробивающуюся из-под снега землю и уже от этого им было хорошо. Много чего вкусного осталось на дорогах с осени. Собаки с удовольствием облаивали всё происходящее, потому как победило тепло и собакам тоже необходимо было его  с этим поздравить. Народ как змея, сбросившая тяжелую задубевшую кожу, приоделся в фуфайки легкие, кепки, платки и тонкие сапоги резиновые, а потому перемещался в теплом пространстве быстро, но сбивался с резиновых ног своих на потаённых ледяных останках, падал, раскидывая вокруг себя и волны, и радужные брызги. В целом это нравилось всем, потому как бегать мокрым в тёплом воздухе было куда полезнее для здоровья, чем сухим по сорокасемиградусному морозу.

На этом и кончалось всё, не вызывающее печаль. А так, если вдуматься, очень разрушительным был колотун дикий. Стены на многих домах трещины дали, около двухсот человек отморозили руки, ноги и лечили теперь их в больничке у Ипатова. Еду привозили с Урала  не так регулярно, как договаривались. А своего почти ничего не осталось. Помёрзли погреба у всех поголовно, потрескались и почти разрушились многие печки от перегрева, в сараях пропало всё, что  не смогли в дома затащить. Причём не только еда пропала. Стёкла запасные полопались. Даже  щипцы всякие, плоскогубцы, ключи разводные, которые не успели смазать хорошенько солидолом, уже не открывались и не крутились. Да это ладно. Что – то восстановить можно, а что нельзя – легко купить. Но, например, Петю Стаценко и Захарову Нину насовсем потеряли. И не мороз сгубил их. А вот от рук человеческих после буйных первых целинных лет в последнее время почти не было смертей. Года три назад, правда, в блатном краю села подрались семеро пьяных придурков. И одному в суматохе воткнули заточку в печень. Помер. Но его и не жалел никто. Поганый был парнишка. Своих задирал, у них же воровал папиросы, самогон, деньги. Когда напивался – тянуло совершать гадкие подвиги. И вот он единственный ночами приходил на ту сторону села, где обычные люди жили. Шарахался по сараям, мелочь всякую тырил, электрические провода отрезал перед некоторыми домами, двух собак ломом убил. Чалый с ребятами тогда физическим насилием и культурным убеждением успокоили многих в том краю, а сам «герой» три недели у Ипатова лежал, переломы лечил. Ну, а когда зарезали его – даже милиция не приезжала. Директор заявление  написал в УВД про несчастный случай со смертельным исходом. Мол, один пьяный напоролся ночью боком на арматуру в строящемся доме. Блатные день пили после похорон, да и забыли про него через неделю.

В общем – внешне весна гляделась красиво и как будто вливала  свежие силы в людей. Но сил этих новых пока не хватало для радости после больших потерь.

***

  Просидели Малович с Тихоновым, да с Лёней Жуковым, участковым, допоздна у Костомарова, но почти бестолку. После того, как достали из воды труп жены, да сразу и заковали его в наручники, счетовод ушел так глубоко в себя, что на любые вопросы следователей произносил только одну букву.

– А?

Данилкин ушел к парторгу Алпатову инструктировать его по специфике похорон утопленной Захаровой, Чалый тоже  отпросился у Маловича. Ему надо было обойти домов десять, сказать – во сколько похороны, чтобы эту информацию  все разнесли по своим соседям, то есть – оповестили весь совхоз.

– Ладно.– Пристально оглядел Костомарова Александр Павлович. Понял, что толку с Костомарова сегодня уже не будет.– Пошли, Володя и мы домой к Данилкину.  Девять часов уже. Чаю попьем, да ложиться надо. Устал немного.

– Ну, правильно.– Тихонов взял портфель. – С утра полегче и у нас пойдет дознание, да и подследственный очухается.

– Ты, Леонид, дежуришь ночь. Завтра отдыхаешь. – Малович поднялся с табуретки, надел фуражку. – Приглядывай, чтобы он на себя руки не  наложил. Гляжу я – не в себе Костомаров. Самогону можешь налить ему. Пусть  уснет. Ну, давай. Пошли мы.

По дороге встретили Данилкина, директора. Он тоже шел домой из столовой. Поминальный стол с поварихами расписывал.

– Ну, что?– поинтересовался директор, закуривая.– Выбили – кто надоумил его зарезать Петьку Стаценко?

– Ты с чего взял, Гриша, что он его зарезал?– хмыкнул Малович.

Тихонов тоже улыбнулся, но как – то не так, не по дружески.

– А даже если вдруг и окажется, что это он?  Так разве сам Костомаров не мог его убить? Только если кто- то попросил сильно? У самого причины не было?

– Ну, не я же его просил.– Сказал Данилкин, директор.– А причин личных было три как минимум. Стаценко сводки его с приписками не признавал. Жаловался везде. Собирался в Москву поехать. В ЦК партии. А это тюрьма Костомарову. Вредительство в чистом виде. Я – то не знал, что он приписывает с женой вместе. А Петя проверял всё. Ругался с ним всегда. И посадить обещал. Но вот когда Костомаров про Москву услышал, то и понял, что уж там не отмахнутся как наши. А прихватят его всерьёз.

– Жену – то зачем убил? – Малович остановился.– Она же вместе с ним отчеты делала. Чего бы ему бояться Захарову? Оба бы на один срок пошли. Или под вышку. Приписки- то огромные. По старому они оба – враги народа. К стенке и пулю в затылок каждому.

– Потом ещё две причины.– Данилкин тоже остановился.– Он главным агрономом хотел стать. Значит решил себе место освободить. А третья причина- сама Захарова. Уж кому быть главным агрономом, то ей. Она и экономист посильнее раза в два. На агрономическом факультете в Тимирязевке три курса проучилась. Пока  в шестидесятом он её не позвал к нему приехать. Замуж за него выйти. Они из одного города, из Жукова под Калугой. Только он в пятьдесят седьмом к нам приехал. А она учиться хотела. Он знал, что Нина посильнее в агрономии. Её убрал. Потом Петра.

– Ну, ты придумал, Ильич, версию! Это для плохого кино годится.– Малович пошел догонять Тихонова.– Чтобы на место агронома в захудалом, извини, совхозе сесть, ни один идиот двух человек убивать не станет. Да ещё так топорно. Видно же, что всё глупо довольно сделано.Без подготовки. Так можно в состоянии аффекта убить или в приступе бесконтрольного психоза. Нервы сдали. Но когда на мокрое идут  ради спасения своей шкуры или шкуры начальства, от которого судьба его зависит- тут готовятся тщательно. Комар носа не подточит.