Русские байки. Вокруг света на Harley-Davidson

Километров за 20 до Атлантики ослепительно-синие небеса стали заволакивать плотные тучи. Повеяло холодным бризом. Океан! Температура градусов 15. Солнце не в состоянии пробиться сквозь низкие облака.

Все, мы в Свакопмунде. Прошли 5000 километров по Африке.

И снова увидели океан.

…Какие только мысли не приходят в голову по дороге. Иногда очень забавные. У Макса в голове все время вертелось чье-то замечание, что из трех приятных вещей – «быстро, дешево, хорошо» – всегда надо выбирать какие-то два. Если быстро и дешево, это никогда не будет хорошо. Если это дешево и хорошо, никогда не получится быстро. А если это хорошо и быстро, никогда не выйдет дешево.

…А может быть, все дело в музыке. Привезенцев слушал отличный свинг и погрузился в поток собственного сознания. А Рощин нашел в закромах максова айпода классический блюз 1950-х. И не думал, собственно, ни о чем…

2 декабря

Дэз был прав. Свакопмунд ни на что не похож в Африке, да, может быть, и во всем мире. Уже на подъезде к городу множество новых бэх и мерседесов свидетельствовали, что мы попали в какую-то особую реальность. Но никак не в африканский Биарриц – нет той умиротворенности. Скорее в камерный L.A., только говорят все вокруг почему-то по-немецки.

Стоял первый день зимы. Это если по-нашему, северному календарю. А здесь – первый день лета.

В местном баре, куда Макс и Рощин, разумеется, заглянули к ночи, сразу повеяло большой историей. На стене висела карта 1941 года, где вся территория Намибии была обозначена как DeutschSüdwestafrika со столицей именно в Свакопмунде. Мечты о Третьем рейхе навсегда…

Потомки африканеров и первых немецких колонистов, а также их сообразительных и ловких соотечественников, которые перебрались сюда в 1945-м, сидели и весело попивали виски с пивом. Все так совпало, что Макс с Володей как раз перед походом в это заведение украсили свои куртки нашивками Harley-Davidson RUSSIA MOSCOW. Нашивочки эти Рощин по случаю прикупил в любимом магазине на улице 1905 года как раз перед отъездом. И тут, оказавшись в Свакопмунде под вывеской «швейная мастерская», парни решили, что они могут оказаться весьма кстати. Прикольно устроить историческую встречу на тему: 70 лет спустя.

Немцы – на своей заповедной территории – поначалу посмотрели на русских с некоторым изумлением. Им показалось, что это мираж, какая-то картинка – либо из исторических хроник, либо из телевизора. Но постепенно освоились. Обмен воспоминани ями завершился братанием, и в итоге парни набрались до полного положения риз. Так, что наутро Макс решил было на некоторое время завязать и с печалью вспоминал Довлатова: «От первой я еще могу отказаться, а вот от третьей уже нет…»

3 декабря

Слетать на Sceleton Coast (Берег Скелетов) – это была чисто немецкая идея. За исключением музея Мартина Лютера с историческим паровозом, который когда-то курсировал здесь от Атлантики до Индийского океана и вызвал прилив техноностальгии у Макса, скелеты – главная достопримечательность местных окраин. В окрестностях здесь существует еще и самая крупная урановая шахта в мире, но туда вот ребятам прогуляться почему-то не хотелось.

А в баре парням все уши прожужжали именно о скелетах. И хотя Макс и Володя дали себе слово по возможности избегать достопримечательностей, в данном случае они были не в силах устоять перед искушением. Слишком уж готическим казалось название, и как-то оно по-особому гармонировало с имперскими ассоциациями Deutsch-Südwestafrika.

…Лететь пришлось с похмелья, к тому же на стареньком аэроплане Cesna. Молодой немецкий пилот, возможно, правнук асов Люфтваффе, которые бомбили Лондон и Сталинград, демонстрировал чудеса среднего пилотажа. Пустыня с каждым километром меняла краски и ландшафт, но фотографировать было почти невозможно. Сказывались и болтанка, и тошнота. Последние полчаса летели где-то на высоте 50 метров над берегом. Иногда казалось, что волна вот-вот слизнет самолетик. Место для посадки пилот рассмотрел только со второго раза. А вот внимательный Максим сразу определил его по сараю-ангару и ветровому флажку. Уж очень хотелось ему ступить на твердую землю…

…Cape Cross Lodge, куда парни, собственно, направлялись, оказался удивительным местом. Здесь, на безжизненном берегу, простирающемся на сотни километров, люди устроили оазис цивилизации, наполненный теплом и уютом. Ветер свистел в ушах, шумел океанский прибой, в волнах плескались морские котики. Долгое время Володя и Максим просто сидели в креслах и смотрели вдаль. Они не ска зали друг другу ни слова, каждый думал о чем-то своем. Потом Макс поднялся и пошел гулять по берегу. Вдоль этого побережья проходит какое-то течение, которое приносит очень много рыбы. Поэтому сюда время от времени приходят киты и постоянно живут морские котики. Но биологическое существо насколько приспособлено к физическому миру, настолько и уязвимо. На песчаном дне много острых больших камней, и в шторм волны разбивают о них животных. Их трупы выносит на берег. На берегу были сотни трупов – жертвоприношение последнего шторма. Отсюда и название места – Sceleton Coast. Таково круговращение времени, такова природа, таков океан, беспощадный даже к тем, кто считает его своей стихией. Максу вспомнились почему-то слова далай-ламы, прочитанные им довольно давно, еще в России:

«Скелеты в музеях или больницах заставляют большинство из нас чувствовать себя неуютно, хотя у каждого под кожей и мышцами есть свой скелет. Одни люди толстые, другие худые, кто-то очень красив, но если взглянуть на всех них в рентгеновских лучах, увидишь только комнату, полную скелетов, с огромными пустыми глазницами. Вот какова истинная природа нашего тела».

…Возможно, что-то подобное, из серии momento mori, проносилось и в голове у Рощина, который еще с полчаса сидел в кресле, смотрел вдаль, а потом тоже пошел гулять, но в другую сторону. Шел долго, решил немного расслабиться, прилег и заснул на теплом и влажном песке. Проснулся – прошел, может быть, час, а может, и два, – и снова шум волн в ушах, прохлада и свежесть, которую ощущает каждая клетка кожи. А перед глазами – мягкая океанская дымка на фоне серо-голубого неба.

Он еще долго лежал на спине, делал гимнастические упражнения, руками и ногами рисовал большие дуги вокруг тела, создавая силуэт ангела. Иногда зарывал ладони в песок, смотрел на пасмурное небо и думал о маме. Вспоминал какие-то сцены из детства, заново переживал их и вдруг понял, что уехал так далеко, почти на другой конец Земли, в том числе и для того, чтобы глубже понять себя самого, своих родителей, свои корни и место на земле.

…Потом Рощин медленно шел обратно, в плеере играл funk, и алчные чайки злобно клевали тушки несчастных погибших котиков. Пока там, где-то далеко, где парни родились, гремели войны и бушевали революции, пока Шекспир писал свои пьесы, Достоевский – романы, Шостакович сочинял «Ленинградскую симфонию», а Черчилль произносил фултонскую речь, кто-то до утра вис в Сети, кто-то спешил на свидание, а кто-то готовился к похоронам, здесь все так же шумел океан, приходили рыбы, за ними – киты и котики, а чайки ждали добычи и с отвратительными воплями летали над линией прибоя. Там прошли десять тысяч лет истории цивилизации, но тут они сливались в единый миг. То есть время здесь теряло значение, оставляя только «сегодня и никогда», в этих сумерках или нигде больше…

4 декабря

Утром, когда летели в Свакопмунд, сквозь плотные облака пробивалось солнце, и линия прибоя была окрашена в совершенно невероятные цвета – серо-золотой, серебряный, пепельный. Макс и Рощин видели выброшенное на берег судно – пилот рассказал, что их тут несколько десятков, – и все те же кости, кости, кости, как дань жизни и смерти, последний и первый строительный материал.

…В час дня мы уже стартовали в Виндхук, столицу Намибии. В воздухе господствовал какой-то особенный аромат: смесь эвкалипта с корицей. Пока ехали, пошел ливень, и резко посвежело. Пару раз дорогу перебегали стая обезьян и несколько кабанчиков, так и норовивших угодить под колеса.

Из-за дождя гулять по Виндхуку никто так и не собрался, да и сам город, где главной достопримечательностью считается современный стадион на 10 000 мест, вряд ли обладает особой привлекательностью. Но он такой же аккуратный и современный, как и вся городская Намибия, страна, где помнят голландских и немецких поселенцев и где самым распространенным языком остается легендарный африкаанс, несмотря на официальный английский.

«Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне» – как пелось в старинной русской песне, сложенной в далекие годы Англобурской войны. Тогда не было у нас еще ни революции, ни Первой, ни Второй мировой, ни 70 лет коммунизма, ни эмиграции и раскола, и русские люди тоже ездили сюда, на юг Африки, воевать за справедливость – в их, разумеется, том, старом понимании этого слова…

Рощин и Макс провели теплый вечер в гостинице за приятным ужином и чтением. У них было чувство, что они остановились где-то в Испании или Португалии, а никак не в дикой Африке, которой их порой так пугали…

Уже засыпая, Макс записал еще одно стихотворение:

Отпустить или встретить? Падаем или парим?

Уехать «от» или дорогой «к» счастью бежим? В конце вопросов будет немного:

Нашел ли ты радость в жизни?

А твоя жизнь принесла радость другим?

…А между тем перед нами опять расстилалась дорога. Предстоял путь за горизонт, на сей раз в ЮАР, в город Кейптаун, на самый юг континента.

5 декабря

Дорога ждала нас долгая, и, как всегда в такие моменты, возникло предвкушение счастья. Мотоциклу, в сущности, ничего больше и не надо – путь, солнце, неизведанные пространства. Мы понимали, что переживаем свой звездный час, что такого в нашей жизни точно не повторится, и от этого все ощущения становились только острее. Мы готовы были запомнить каждый километр, зафиксировать его в своей благодарной мотоциклетной памяти.

Наездники наши теперь вставали рано. На этот раз они поднялись в полседьмого утра, легко позавтракали вареными яйцами и фруктами и, не теряя ни минуты, – в седло. В восемь мы уже были в пути.

Все утро пробирались через пекло пустыни, которая, собственно, и составляет основную часть территории Намибии. Солнце жарило нещадно, что было чревато тепловым ударом. Макс ехал более или менее расслабленно, слушал какую-то необязательную музычку и отбивал такт по рулю. Рощин же выбрал тяжелый рок, и настроение у него было весьма и весьма боевое. Дубасил он сурово, голова втянута в плечи, руки немного согнуты, посадка крабиком. Возможно, настроение его передалось и дороге. По крайней мере чувствовалось сопротивление материала. Раза два у нас намибийские полицейские пытались проверить документы, приставали с раcспросами. Когда парни слушали регги – никто никого не трогал…

Вечером мы добрались до гостиницы, теперь можно точно говорить, в привычном намибийском стиле. Дом 1899 года, строили, понятное дело, немцы. Старик-хозяин оказался потомком тех самых суровых тевтонов, которые здесь обосновались уже больше века назад. Цивилизация ХХI столетия сюда не проникла. Ни Интернета, ни Wi-Fi, а отсутствие этих виртуальных наркотиков, как известно, располагает к человеческому общению. Макс и Рощин впервые за последние несколько дней провели вечер за разговором, вдвоем, у старика в баре, с добрым немецким пивом. В России в это время проходили парламентские выборы, и, несмотря на то что парни дали себе обещание всю дорогу не вспоминать ни о политике, ни о религии, тут их прорвало. Не зря многие русские люди уже почти две сотни лет утверждают, что дым отечества вызывает у них особенно сильный кашель, когда они далеко от родины. Отвыкаешь, знаете ли…

6 декабря

…Последняя внутриафриканская граница была пройдена за 15 минут. Вот и ЮАР, уникальная страна не только на континенте, но и, пожалуй, вообще в мире. Единственная держава, сама разработавшая ядерное оружие и сама добровольно от нее отказавшаяся. Государственный девиз Южно-Африканской Республики «Разные люди объединяются!» говорит сам за себя. Когда-то, в середине XVII века, голландец Ян ван Рибек основал на мысе Доброй Надежды первое поселение от имени нидерландской Ост-Индской компании. Потомки вольных гезов и французских гугенотов, мечтавших здесь, на самом юге чужого континента, о чаемой религиозной свободе, составили нацию буров, независимых и строгих помещиков-земледельцев, говорящих на языке африкаанс. Потом пришли англичане, вслед за ними – индийцы и персы с арабами. И все же больше половины населения страны составляют черные разных племен и народностей – от вошедших во многие европейские сказки и легенды об Африке зулусов до воинов коса и земледельцев банту. В Южной Африке восемь государственных языков и три столицы – Претория, Кейптаун и Блюмфонтейн.

В Претории заседает правительство страны, в Кейптауне – парламент, а в Блюмфонтейне – Верховный суд. Так что три ветви власти тут и в самом деле разделены. И едины одновременно, как когда-то объединились в Южно-Африканский Союз три государства, одни только названия которых вошли в целую серию приключенческих романов и романсов: Капская колония (Кейптаун), Оранжевое свободное государство (Блюмфонтейн) и Трансвааль (Претория).

…Почти всю вторую половину ХХ века в ЮАР господствовал апартеид, и о нем в ту пору знал каждый школьник. Однако расовые границы – давно уже история, и ныне о них напоминают только учебники и музеи.

7 декабря

…С первых километров по Южной Африке стало ясно, что мы попали в новое кино. С одной стороны, здесь было так же хорошо и комфортно, как в Намибии, с другой – стало еще уютнее, проще. Нам, Харлеям, вообще на какое-то мгновение показалось, что мы вернулись к себе домой, в США. Катим себе где-нибудь по югу, то ли в Калифорнии, то ли в Нью-Мексико, то ли в Техасе…

Прошли несколько горных перевалов, долины с бесконечными виноградниками. Вероятно, именно здесь сердце южноафриканского вина, оно так похоже на калифорнийское… Остановились пообедать в очередном национальном парке. На берегу – огромная колония птиц. И надпись: «Не подходи, заклюют!» «Ну, прямо как люди на Манхэттене или в Москве», – пошутил Макс.

…К вечеру мы свернули на проселок, ведущий к пустынному океанскому берегу. Всего пять километров, и вот он, наш дом на эту ночь, сложенный из ракушек и прессованного серого песка…

Парни набросали дрова неровной горкой у африканской печки с большой круглой железной трубой. Топили печь, смотрели на огонь, слушали музыку, опять болтали, молчали, вглядывались в тишину. И долго, с каким-то особым сосредоточением, курили последнюю оставшуюся сигару Total Flame на двоих – уже совсем скоро, в Кейптауне, у них будет возможность вновь пополнить сигарные запасы. Иногда разговор вспыхивал вновь, как молодой язык пламени в печи, – вспыхивал и постепенно затихал. О чем только они не говорили – вспоминали женщин, обсуждали сигары, рассказывали смешные истории…

Впрочем, это было не так важно. Слова, как нити того полотна, которое, не останавливаясь ни на секунду, ткет вечная ткачиха-судьба, соединяли непрожитые годы и покинутые земли, становились парусом на ветру странствий, на ветру времени, на ветру перемен.

Уже далеко за полночь Володя пошел к океану. И еще раз убедился, что у каждого побережья свой рокот волн. В бухтах океан молчит, там, где холодное течение – шепчет, а там, где сталкиваются холодные и теплые потоки, – ругается и плюется брызгами. «Скоро, совсем скоро я узнаю его голос на мысе Доброй Надежды», – подумал Рощин и с этой мыслью вернулся домой.

Макс же, засыпая, долго еще смотрел на огонь и думал о доме, о родине, о своих близких. Что с ними? Как они там, без него? О чем мечтают, чем заполняют вечера? Странная вещь – наши привязанности. Иногда они делают мужчину слабаком, подкаблучником. Хуже ненависти обрекают на поражение. Но и без них холодно на земле. Привязанности подобны наркотику – короткая радость и долгие ломки. Об этом знал еще Будда. Но классический буддистский пассаж, что за всякой радостью, за всяким желанием, исполненным и неисполненным, следует страдание, еще не означает, что надо отказываться от радостей и желаний…

В этих мыслях не было причесанной гармонии, а была та самая цветущая сложность, которая и делает жизнь по-настоящему прекрасной. В конце концов Макс записал стихотворение:

Медленно тянутся дни.

Быстро проносятся годы. И на краю земли

Свои принимаешь роды.

Быстрее дети растут,

Чем кажется. Мы стареем. Женщины новой уют

Надеждой под сердцем греем.

Сомнения с собой заберут Океана холодные воды.

Родина – близких приют. Быстро проносятся годы.

8 декабря

Утром их разбудило солнце. Оно щекотало им веки, когда они еще нежились в постели, рисовало на теле узоры, когда они толькотолько поднялись и делали первые движения, провожало их, когда они шли к океану, искупаться и умыться одновременно. Шум прибоя, первое прикосновение холодной воды – и у тебя на сегодня не намечается никаких дел, кроме карты местности, мотоцикла и 270 километров до Кейптауна.

Хозяин гостиницы посоветовал нам ехать по берегу, даже и не пытаясь срезать 20–30 километров через континент. Он прочертил дорогу по карте, пообещал, что грунта будет совсем немного, а в остальном там отличный асфальт и потрясающие пейзажи.

Действительность превзошла все радужные ожидания. Покрытие порой напоминало бархат. Дорожка текла через маленькие приморские поселки. Макс и Рощин останавливались, купались, снова нас седлали, заводили двигатель и – вперед. Временами совсем не чувствовалось вибрации, шуршание шин по асфальту тоже куда-то пропадало, и возникало ощущение, что ты летишь над землей.

Ко второй половине дня подул сильный встречный ветер. Парней почти сдувало, и они должны были держать равновесие из последних сил, чтобы остаться в седле. Макс сказал даже, что если выбирать между таким ветром и дождем, то он за дождь. Мы были за ветер, с ветром интереснее…

И вот наконец Кейптаун. Самый южный город в Африке. За задним колесом 7200 километров африканских дорог. Здесь, на мысе Доброй Надежды, Макс еще в Москве мечтал встретить свой 40-й день рождения…

9 декабря

Кейптаун, зажатый между Столовой горой и Атлантическим океаном, оказался на редкость уютным и веселым городом. Макс с Володей выспались, получили наконец свои долгожданные сигары, выкурили по World Trip Dark Line и отправились на покатушки – осматривать окрестности. Их не покидало ощущение, что они не в Африке, а где-то в Америке, в Калифорнии или во Флориде. Ярко светило солнце. Градусник показывал плюс 25. В бухте огромные парусные яхты соревновались за кубок Volvo. По набережной прогуливались беспечные и расслабленные люди. На местной Рублевке – в бухте Канс – ослепительно белый песок, небесного цвета океан, бесконечные рестораны и бары. И очень красивые женщины…

А в это время в Москве начались продажи сигар Total Flame. Макс даже подумал, как проницаем и мобилен современный мир. Можно путешествовать, находиться на другом краю Земли и без всякого напряга, при помощи телефона и Интернета, спокойно вести дела. На вечер у парней была назначена встреча с местными Hell̕s

Angel̕s. Вообще, мотоклубы – это отдельная тема, всегда волновавшая и нас, байки, и, разумеется, наших байкеров. Мужские союзы – в этом есть что-то очень древнее и привлекательное. Мотоклубы – в этом же духе, но все они разные. В одних царит строгая иерархия, в других – независимость и свобода. Где-то – соперничество и самоутверждение, где-то – солидарность и настоящее братство. Одни и те же клубы могут очень разниться не только в зависимости от эпохи своей истории, но и от города и страны.

81-е из Кейптауна оказались на редкость гостеприимными и открытыми парнями. Первым делом мы прокатились по городу, а потом заехали к Джойлу, основателю местного клуба, человеку легендарному и ни на кого не похожему.

Джойл, крупный, улыбчивый и очень радушный мужик со следами бурно прожитой жизни на красивом, породистом лице, недавно попал в аварию и теперь раскатывал по своему дому на инвалидной коляске. Но его жизнелюбию могли бы позавидовать тысячи внешне здоровых и крепких телом городских нытиков. Он сразу нашел общий язык с Рощиным и Максом, насоветовал им с десяток злачных мест в Кейптауне, которые следовало посетить, а наутро обещал показать свою мотокастом – мастерскую. На том и расстались.

До рассвета Макс и Рощин выполняли программу Джойла и его друзей. Была пятница, плавно перетекающая в субботу, и к утру они уже знали много нужного и много лишнего о нравах, обычаях, вкусах и привычках жителей и жительниц города Кейптауна. Возможно, не самых респектабельных из них, но уж точно не самых скучных.

10 декабря

Целых 20 лет Джойл конструировал здесь мотоциклы и жил бурной жизнью. Офис, бар, дом, гараж, мастерская – все в одном месте. Но, скорее всего, именно логово, логово большого, сильного и благородного зверя. Кровать – наверху, на лагах, сбоку прикручена труба, по которой Джойл спускается вниз, в свою коляску…

Такое ощущение, что вместе с траблом хозяина тут остановилось само время. Но стоит только ему прийти в норму, как часы заведутся и пойдут вперед, словно и не было этой досадной паузы.

Harley-Davidson Heritage Softail – ровесник мастерской. Мало что осталось от оригинала этого мотоцикла. Но у Джойла он – любовь на всю жизнь, и правильный человек ни за что не променяет друга на другую машину…

«А теперь, – сказал Джойл, – мы отправимся на авиашоу» – и глянул на Макса и Рощина с надеждой на понимание. Рощин и Макс знали: в годы Второй мировой войны летчики героической 303-й американской эскадрильи носили на бортах своих самолетов надпись Hells Angels и логотип: раскрытую пасть акулы. Увидев акульи зубы, немцы в ужасе бросались врассыпную. После войны пилоты сменили бомбардировщики на мотоциклы. Название Hells Angels перекочевало к ним на жилетки, а акулью пасть долгое время рисовали на бензобаке…

И вот теперь авиашоу, которое – так счастливо все совпало – проходило в эти дни в Кейптауне. Оно начиналось с экскурсии по музею авиации, и парни в очередной раз испытали потрясение. Долгие годы южноафриканская авиация была второй по значению и боевой мощи в Британском Содружестве наций, и в дни Второй мировой войны показала себя во всем блеске в боевых действиях не только на Мадагаскаре, в Северной Африке и на Ближнем Востоке, но и в Италии.

Нынешнее же авиашоу походило скорее на грандиозный спектакль, каки все подобные мероприятияна земле. Прилетели какие-то шведы, мастера высшего пилотажа, вроде русских «Стрижей» или

«Витязей», и они вместе с местными асами расчерчивали небо под восхищенные возгласы трибун. Время от времени на летное поле выезжали ретро-автомобили и мотоциклы, самолеты и вертолеты. Музейная техника заводилась и показывала себя во всей красе.

Джойл познакомил Макса и Рощина с местным дилером HarleyDavidson Микаэлем, очаровательным дядькой, который 15 лет назад приехал в Кейптаун из Голландии и остался тут навсегда. Микаэль пришел в полный восторг и от нас самих, и от самой идеи кругосветки на спортстерах, и от наших седоков. В итоге вот он, апофеоз славы. Нам предложили возглавить колонну Харлеев на этом самом авиашоу.

Долго думать не пришлось. Тусовка байкеров подкатила где-то через час. И вот представьте себе картину маслом. Колонна южноафриканских Харлеев на южноафриканском авиашоу, полные трибуны, город Кейптаун, декабрь, между прочим, месяц, 22 градуса тепла, и во главе этой колонны мы, Иваныч и Могучий, дошедшие сюда своим ходом из города Москвы, где сейчас снег, мороз и птицы на лету замерзают.

Остановились перед главной трибуной. Ведущий шоу аж прослезился, когда говорил о непростой жизни кругосветчиков. Володя толкнул ответную речь. Из России, мол, с любовью, жизнь – эта дорога, счастье в наших руках. На следующий день все местные газеты вышли с нашими фотографиями. Иваныч и Могучий – впереди, Привезенцев и Рощин – на заднем плане. В общем, звездная болезнь. А парни сразу как-то опять заболтались с Джойлом и тут же позабыли о своей славе. Мы, машины, плохо понимаем такую забывчивость…

В общем, через час они уже спокойно пили виски с Микаэлем и Джойлом и беседовали о нашем техобеспечении. Микаэль предлагал сделать ТО тут же, бесплатно, но Макс объяснил ему, что уже существует договоренность с людьми из Йоханнесбурга, и это будет правильно, потому что перед самой отправкой в Австралию, а там суровые гигиенические нормы, надо, чтобы байки выглядели как новенькие. Иначе не впустят на Зеленый континент. Через час Микаэль уже звонил коллегам в Йоханнесбург и договаривался с ними, чтобы нам оказали всяческую уважуху и обошлись с нами, как со своими собственными, домашними мотоциклами.

Вот мы и стали совсем своими в Кейптауне. Люди на дороге приветствуют нас: «Русские! Гуд трип!» Видимо, примелькались.