Война, которой не будет?

– 

Нет, припали они к газовой трубе, а нефть своя есть. Только добывать её трудно, поскольку месторождения все время передвигаются, причем иногда довольно быстро, – в наших цистернах.

Познакомиться с союзниками так и так не пришлось. Командиры довольно быстро, видимо из-за холодрыги, провели свое совещание, и приказали двигаться вперед, на близкого врага. А зачем всех в кучу собирали никто и не понял.

До наступления темноты враг так и не встретился. Зато уже в ранних сумерках наткнулся Пашка на перекореженный лесок. Обгорелые, вывороченные с корнем деревья представляли собой картину окончательно свихнувшегося сюрреалиста. Неподалеку встретилась деревенька, столь же фантастично разметанная по округе рукотворным смерчем на околице которой возились люди в ОВЗК (общевойсковых защитных комплектах), какими-то приборами обследовали холодные головешки. Место ночлега было определено. Эти химзащитники и указали пункт сбора для отдыха, в десятке километров к юго-востоку. Последние эти километры, преодолеваемые в крепчавшем морозце и почти кромешной мгле, были самыми тяжелыми за весь сегодняшний переход. Но и на ночлеге было не многим лучше. Расположились в небольшом перелеске, насквозь продуваемом ветром. Костров, для обеспечения светомаскировки, разжигать не разрешили. Только выдали разведчикам, за весь промозглый день, дополнение к неприкосновенному сухпайку. По промерзшим насквозь буханке серого хлеба и банкам гречневой каши да свиной тушенки, и по малюсенькой баночке сгущенного молока. А какая к каким-то светомаскировка, когда все небо обложило низкими тучами, разбрасывающими ледяную крупу. С воздуха ни черта не увидеть, если даже прямо над землей лететь. Те, кто в машинах под тентами, или в бэтээрах под броней еще как-то могли укрыться от ветра. А как ночевать пилотам «малышек», в так и не установленных брезентовых палатках, никто не объяснил. Никогда не унывающий Шурка предложил: – Слушай, Павка, забирай своих орлов, и давай двинем в городишко, здесь совсем неподалеку. Начальство все там, в центре расквартировалось, а мы тихохонько на окраине. Повезет с жильем так хоть кашу эту разогреем, а то ледяная – не расковыряешь, да и в горло не лезет. А мне всегда казалось, лучше горячая жратва на зубах, чем иней на яйцах. (Говорят, перед расстрелом приговоренному положено помечтать о исполнении последнего желания. А в нашем случае кто гарантирует, что это пожелание не последнее? Но вслух такие мысли лучше не озвучивать.)

Мечтавший любой ценой отогреть закоченевшие конечности Пашка был согласен на все, но все же пробубнил, – ну а остальные, небось, померзнут?

– 

Кто поумнее не померзнет. Вон офицера, считается они поучёнее, так все в тепле устроились. Не нравится мне, что одним пироги да пышки, а нам только синяки да шишки.

– 

Лады. Поехали, братан, только по-тихому, как в разведке. А под утро таким же макаром вернемся, глядишь, никто и не хватится. – Эй, бригада, пока мимо часовых не проскочим, толкайте свои коляски, малым газом.

Поселок производил жуткое впечатление. Казалось, он полностью вымер. Не светилось ни одно окно. Несмотря на еще не слишком поздний час, не было заметно движения по безжизненным улицам. Только ветер выл, продираясь сквозь ветхие заборы. – Давайте вон туда, – предложил один из бойцов. – Там дым из трубы по двору стелется, значит, кто-то живой есть. На продолжительный стук, дверь осторожно приоткрылась. Солдаты наперебой кинулись изъясняться кто они и зачем тут, старухе закутанной в кучу разношерстной одежды. Она осветила их лица, тлеющим фитильком, в какой-то плошке и не слишком радушно пригласила: – Проходите ребята, чего уж там. Только покормить мне вас почти нечем, да и не очень тепло у нас. Отопление было газовое, дров не запасали. А газ в связи с тем, что при бомбежке взорваться может, отключили. Это-то понятно, но вот зачем надо было электричество отключать? Так сетовала бабка, попуская их в едва теплый, неосвещенный дом.

– Ничего бабушка, пищей мы малость обеспечены, еще и поделиться можем. Освещение тебе, по крайне мере на сегодня наладим, а если есть печка, так и дров найдем, – похвалился Щурка.

– 

Какая я тебе бабушка, мне еще и пятидесяти нет. А на дрова старые шпалы, брошенные у соседского забора можно использовать, если поможете мне их принести и распилить. Сосед все равно в город убрался, да и не нужны они ему были. Остались после того, как он хлев своему хряку построил.

– Да если надо, мы и свинарник его разобрать сможем. А для освещения, разрешите нам одну свою тарахтелку у вас рядом с верандой поставить, лампочку от нее в дом протянем. Пашка, найдется у тебя провода метров пяток? – Вот и отлично, протащи фароискатель в комнату. Остальные мужики за мной, шпалы таскать и пилить.

Шпалы тупой ножовкой пилились очень тяжело, зато колоть их почти не было нужды, – в конец разбитые, они сами рассыпались, разбрасывая комочки грязи, романтически пахнущие железной дорогой. Неунывающий Щурка подбадривал работающих товарищей анекдотами. – Говорит сестрица Аленушка своему братцу: – Не пей Иванушка этой водицы, козленочком станешь. Не пей…! У козел, все выжрал.

Когда жарко горящие в буржуйке поленья наполнили комнату уютным теплом и специфическим запахом креозота, перебиваемого ароматом горячей тушенки, на освещенное пространство вынырнуло закутанное существо начального школьного возраста. Хозяйка улыбнулась, – Внученька, скинь шаль, в комнате уже не так холодно. Присаживайся за стол с солдатиками, я сейчас картошки подам. Девчушка с опаской рассматривала приваливший невесть откуда народ, но манящий запах съестного пересиливал детский страх.

– 

Папка ее по пьяни нашего соседа пырнул ножом. Соседу хоть бы что, а этого оболтуса посадили на пять лет. Дочка моя в город подалась, денег заработать. С адвокатом рассчитаться надо, да и нам кое-что высылала, пока эта кутерьма не началась. На рынке, на каком то работала, у айзербаджанца, рябой репой с тыкву рекордистку, фруктами торговала. А сейчас не слуху, не духу, – чем-то теперь торгует? А вы родненькие ешьте, ешьте, картошки у нас еще много.

– 

Уезжать вам от сюда надо хозяйка. Тут поблизости бои скоро будут.

– 

А куда уезжать? Да и не на чем нам, – автобусы отменили. Ну а бои, если бог не упасет, не страшны. Недели две назад солдаты строители тут проезжали, мужиков местных с десяток с собой прихватили. Строили в леску расположение невзаправдешней дивизии. Мы тогда еще посмеялись. Кому они нужны, кто их тут отыщет когда, с фанерными-то танками? А третьего дня разбомбили и лес и деревню Лозовку, неподалеку расположенную, даже у нас окна дребезжали. Говорят, в одну секунду все сгорели, даже не мучались. А если так, то чего бояться? Внучку бы вот только бог поберег.

137

Ладно, сударыня, после некоторой невеселой паузы сказал Шурка, – не будем о грустном. Как говаривали латиняне: – «Edamus et bibamus, cras enim moriemur.” – давайте сейчас есть и пить, потому что всё равно все когда-то умрем. (Недоучившийся студент слегка переврал и в оригинале – завтра все умрем, но ведь не скажешь так, потому что действительно возможно уже завтра). Конечно, не всю правду надо непристойно оголять. Иногда немного лжи, если не во спасение, даже, а в сохранение нервов. Хотя Вы правы, лгать некрасиво, лучше где-то недоговорить. А недоговоренность залить потоком нейтральной информации. По крайне мере сами себе честно в глаза смотреть будете. Действует. На депутатах проврено.

Во как меня понесло, почти как Шурку успевающего и жевать и развлекать наличный контингент: – А вам бойцы, во время трапезы полезно будет услышать несколько полезных советов, применительных к боевой обстановке. Итак, если очень холодно и раздеваться не хочется, а по гарнизонному распорядку необходимо, то быстро расстегните все пуговицы на одежде и интенсивно потряситесь от озноба. Обмундирование само свалится, рано или поздно. Или вот такой совет к приближающейся ночи. – Если сосед по койке сильно храпит, то не возмущаться надобно, а возрадоваться. Накиньте ему на орган, издающий раздражающие вас звуки свои грязные портянки, и к утру, они пропылесосятся так, что будут чище, нежели после рядовой постирушки.

Кто-то из бойцов перебивает: – А, ведь, Саня, я где-то подобное уже слышал. Признайся, ведь не ты это придумал?

– Возможно. Но какая тебе разница? Вот придумал я однажды такой прикол: – «Девушка, а можно ваш телефончик? – Что, так понравилась? – Дура, мобильник сюда гони – это ограбление!» а примерно через месяц, это самое, и почти этими же словами я по авторадио услышал. И что? Они у меня мое творение украли? Да нет, конечно, просто я не один такой умный, а тема сама каждый день в уши лезет.

Но бывает и по-другому, что довольно обидно: – еще на первом курсе, я в редакцию одной местной газеты первоапрельский прикол прислал. Ну, мол, расейский филиал фирмы Nokiс разработал новую модель мобильника, при замене симки в которой, если заранее не ввести специальный пароль, произойдет небольшой взрыв, уничтожающий только сам аппарат. Правда и роботу, производящему испытания железные пальцы оборвало. И по этому поводу, как бы несколько специалистов сомневаются в гуманности такого шага. Если вдруг ребенок доберется, или вору, что мобилу умыкнул, пальцы оборвет, то это ни-ни, – вора поймать надо и судить, а не как в дикое средневековье, – калечить.

Меня, конечно, не напечатали, – толи не успели к первому апреля рассмотреть и наверстать в номер, толи мой стиль изложения им не подошел. Ну, нет и нет – плакаться бесполезно. А через год в этой же газете на первое апреля мой материал напечатали, только другими словами, и фамилия автора конечно другая. Я, понимаю, на мужика обижаться бесполезно, – он сам искренне гордится, его профессия корреспондента такая же древняя, как и у проститутки. Причем интересно, почти все продажные девочки неплохо сочиняют, особенно о том, как в профессию попали, а почти все собкоры мечтают продаться подороже…. Да, а в моем случае, борзописец не думал воровать чужую идею, – просто она к первому апреля сама собой вспомнилась, но уже как своя….

Слушая негромкий трёп, разомлевший от тепла и сытости, Пашка блаженно опускался в сладкий омут сна. Последняя мысль пронеслась в сознании, – какой Шурка болтун, намаялся не меньше остальных, а наверное до утра может проговорить, – если останутся хоть одни уши способные внемлить….

Снилось бойцу, купается он в неправдоподобно чистой и прозрачной речке Казанке, и рядом Гуля, почему-то в купальнике, который подарил его матери давний ухажер. Тело девушки, ставшее от чего-то, не угловатым как в действительности, а шикарным, как у фотодивы, такое близкое, но недосягаемое для прикосновения, почти неуловимо пахло железнодорожным перроном его поселка. И черты лица были неясными, расплывчатыми, как если смотреть на облик на фоне яркого солнечного света. Пашка вроде бы и силился что-то сказать, но безмерная усталость сковывала уста.

Еще затемно Пашку спящего мертвым сном, энергично растолкали. – Ну и нервы у тебя воин. Скоро бой, а он спит как младенец. Еще и причмокивает губёшками, словно титька перед носом маячит. Техника по улице идет, значит, и наши наверняка поднялись, надо к ним скорее добираться, а то хватятся, голову открутят за самоход.

Ребята торопились, как могли. Но остывшие за ночь моторы не желали заводиться.

– Смотри, даже техника за ночь вон как скукожилась, а что бы с нами было, переночуй мы в лесу. Так Щурка пытался подбодрить предчувствующего недоброе, и поэтому посмурневшего Павла.

– 

Да, а другие как же? Они то в тепло не полезли, и не загнулись, наверное.

– 

Слушай, брат, не казни себя сам, приедем в расположение, там тебя и разделают.

– 

Чего я и боюсь.

– 

А ты не боись, дальше фронта все одно не пошлют. Вспомни, как Батя сказал: – героями не рождаются, героями умирают.

– 

Это ты к чему вспомнил?

– 

Да к тому, вижу, как ты из-за такой мелочи, что дал отдохнуть по-человечески себе и своим людям извелся весь, а может ты или они последние часы прожили, не думаешь! Впрочем, ты прав, нехрен об этом размышлять. Как там все завелись? Ну, тогда по коням!

Уже съезжая со двора Павел оглянулся на спрятанное предутренней тьмой, может быть последнее в живой жизни, пристанище. В дверном проеме, а квадрате желто-красного, почти призрачного света он успел разглядеть женщину, в накинутой на плечи шали, удивительно похожую на ту, с учебника истории, с праграфа о начале Великой Отечественной войны – «Родина мать зовёт». И эта современная, как и та с плаката так же подняла руку, но не прося о защите, а чтоб проводить кресетным знаменем. Зря Вы бабушка мерзнете – подумал пилот – хоть и в большинстве крещеные мы, да только без креста на груди и не верующие, к сожалению, уже ни во что. Но в это же время, откуда-то из нутра, пришло ощущение реальной защиты прикрывшей бренное тело и даже мороз с улицы никуда не делся, но стал как-то беззуб и бессилен.

Едва прибыли на место ночевки родного подразделения, как им, всем отсутствующим ночью, передали срочно явиться к командиру полка. Вот даже начальник откуда-то нарисовался меня обматерить, – подумал Пашка.

Свеженький, сытый, тщательно выбритый командир был в ярости. – Враг в двадцати километрах отсюда, а эта банда решила отдых себе устроить. Да я вас в бараний рог сверну, чтоб тупые головы к тому месту приставить, которым привыкли думать. Да я вам…! Из-за вашего самовольства наше подразделение с выступлением на пол часа опаздывает! Кто зачинщик? Два шага из строя! Пашка не задумываясь, сделал два шага.

Подполковник с минуту молча разглядывал солдата, видимо удовлетворяясь написанным на его лице раскаянием. – Тааак понятно. Вы рядовой, помнится, не первый раз забываете, что такое воинская дисциплина!

Да помню я, – стучало в висках у бойца – Шурка объяснял, – это когда своего начальства боишься больше чем врага.

– Кому-кому, а Вам то надо сидеть тихо, как говно в сугробе. И мы Вас еще к сержантскому званию хотели представить. Под трибунал рядовой пойдете! Я не буду откладывать дело в долгий ящик, я Вас лучше в нем закопаю. В назидание тем, кто забыл, что значит неповиновение приказу командира в боевой остановке.

Дались им всем мои сержантские лычки, будь они во век не ладны, – думал Пашка, ощущая, как все окружающее становится вязким, нереальным. – На полчаса задержали, видите ли, а этот холеный воспитывая меня, час потеряет, это нормально? Со стороны до сознания донесся голос Бати. – Товарищ командир полка, – разрешите обратиться!? – После боя, я сам лично, этого раздолбая расстреляю перед строем, а сейчас разрешите начать движение на сближение с противником, согласно поставленной задачи. Начальник, несколько секунд набычившись и тяжело дыша, смотрел на капитана, – Еще один раскиздяй, но ему не положено при подчиненных доходчиво объяснять важность воспитания личного состава. Придется ждать более подходящей обстановки, коли таковая для капитана наступит. – Ладно, выполняйте боевую задачу. Потом с досадой махнув рукой, развернулся и заспешил к своей древней, но хорошо бронированной БРДМ.

Оставшись наедине с бойцами, Батя сказал: – Не будем пороть горячку, может кому повезет так и лечиться от нее еще придется. Оглядев хмурые обветренные лица, прикрикнул – Ну, чего раскорячились, как монашки перед приемом у гинеколога, – быстро по машинам. А ты, Пашка, горе мое, не бери дурного в голову. Вспомни, Ходжа Насреддин сказал, пообещав падишаху за двадцать лет выучить ишака человеческой речи, – за это время или я, или осел, или падишах околеет. Так зачем сейчас расстраиваться. Мы ж не только будущего не знаем, а и вообще, сколько нам отпущено времени на сегодня. Давай вперед, и помни, ты мне за жизни парней своих и за себя отвечаешь. И не вздумай погибнуть за родину – пусть за свою родину дохнут враги. Ну, с богом!

Низкие тучи, гонимые ледяным ветром, никак не могли разродиться нормальным снегопадом. Но, что плохо для людей, – пошел бы снег, немного бы потеплело, хорошо для техники, – неширокие утрамбованные Бореем (северным ветром) сугробы почти не тормозили движения. Откуда-то из недалека докатился рев канонады. Вот и начинается, липким страхом зашевелилось в мозгу. Таким как Шурка всё по плечу, но он почти высокий, значит ниже чем по пояс, в смысле по …. А я жуткий трус, вот только даже самому себе трудно в этом признаться. Во, мандраж уже покатил по всему телу. Сразу желудок, пытаясь оказаться подальше от этих событий, напомнил о своем существовании. Эх, не хватило времени опростаться перед боем. Может тормознуться на минутку, – подумал Пашка, и даже попытался рассмотреть, крутя головой, словно озадаченная сова, где находится старавшийся не отставать БТР. – Увидят, засмеют потом: – Эва, как прихватило со страху разведчика – диверсранта. Бронетранспортера он не заметил, зато узрел, как малышка его нескладного земляка круто уходит вправо. – Куда он? Пронеслась мысль, и тут же забылась, потому что темные предметы, наблюдаемые впереди, которые он принял за брошенные стога соломы, оказались стремящимися навстречу вражескими танками. Сразу вспомнилось, как инструктор предупредил насчет забрала. Пластик отбрасывал блики, мешающие напряженному до предела зрению. А хищные орудия вражеских монстров извергли пламя. Снаряды, прошелестев над головой, унеслись в наш тыл. По бэтээрам бьют, я для них слишком мелкая фигура, – понял боец. Рация ожила и скрипела какими-то командами, смысл которых никак не доходил до сознания. Тело само выполняло натренированные приемы. ПТУРС на боевой. Не снижая скорости, пойман в прицел первый попавшийся танк. Только бы пробиться сквозь комплект навесной динамической защиты. Отдача? Танк словно наткнулся на невидимое препятствие, подпрыгнул, так что многотонная башня улетела вперед выполняя задуманное своим командиром желание, как можно дальше прокатиться по чужой территории. Крутой вираж, как на учениях, уйти от возможного ответного удара. Вторую машину на прицел с менее защищенного борта. Выстрел. Танк продолжает двигаться. Почему с обидой думает Пашка, ведь я же явно попал. Какую-такую броню хитрые хани придумали против кумулятивных зарядов. Нет, все в порядке, вон какое пламя поднимается. Не поможет и автоматическая система пожаротушения. Мертвый этот танк, только еще сам не понял это. Потому как мозг его, – экипаж, никогда больше не даст никакой команды. И будет танк слепо ползти, пока не заклинит горящий двигатель. Еще одна машина загорается чуть в стороне, – это мой третий из звена сработал, – с гордостью думает Пашка. Вот Батя, а ты предсказывал, только один выстрел сделать успеем. Жаль, у меня тяжелая артиллерия кончилась, а то бы я еще огого.

Джуни оценили угрозу, исходящую от непонятного вида колясок. Кругом расстелились дымовые завесы, а воздух вокруг вскипел от проносящихся мимо разнокалиберных пуль. Уцелевшие махины грозно повернули стволы орудий. – Батя учил, надо прорваться за передовую линию. Ну, тогда – алга138. Пулемет и противопехотные гранаты для танка конечно безобидный раздражитель, поэтому побережем боеприпасы. А вот скорость единственная защита. Так за первый подбитый танк проскочили, а дальше? В отдалении их еще вон сколько. Сразу и не сочтешь. Самое интересное, сюда не спешат, никак, что замышляют поганцы. Лучший вариант переждать под прикрытием чадящего дыма. А где мои бойцы? Неужто остался один? Как перед Батей отчитаюсь? А землячек, похоже, слинял. Если так, то сам потом пристрелю суку. Несколько минут простоял Пашка, а тянулись они как час. Навалилась непонятная усталость, с чего бы? Ведь повоевал только пару минут, от силы.

Осторожно выехав на открытое пространство, боец двинулся вслед уцелевшим ханьским машинам. Внимательно озираясь, заприметил раздавленную танком «малышку». Первым устремлением было подъехать к ней. Но, представив, что могло остаться от тела товарища побывавшего под гусеничным траком, не решился этого сделать. Самому убивать оказывается не страшно, особенно когда не видишь людей, а вот убитых друзей, да еще раздавленных рассматривать – никаких силёнок не хватит. Проехав еще немного назад, он рассмотрел наш подбитый БТР. Немного в стороне от него стоял танк ТИП-80, а вокруг суетились какие-то люди. Только подъехав почти вплотную, он понял, это джуньские танкисты устраняют какую-то поломку. Они узрели в нем врага с опозданием. Метнулись под защиту брони, но Пашка не задумываясь и почти не целясь, срезал двоих одной недлинной очередью. А кто-то вещал, мол человека убить трудно. Вот они родненькие и не взбрыкнули лишний раз. А на душе ни раскаяния, ни радости. Только досада, что еще один успел спрятаться между гусениц, для пулемета став недосягаемым. – Эй, узкоглазый, ту ю мать, как тебе объяснить, чтоб понял. Вылазь с поднятыми руками. Убивать не стану…. В ответ раздался выстрел. Пистолетную пулю бронежилет выдержал, но больно ударил в грудь так, что перехватило дыхание. Хорошо еще, между ним и нежным телом находился толстый ватный бушлат, куртка хэбушки, шерстяной свитер и полушерстяное нижнее бельё. Ах, ты ж падла и еще много чего хотел выговорить боец на явную подлянку от бездарно упущенного врага. Но сейчас, неловко ворочаясь, нацелил гранатомёт и заплюнул гранату точно под днище вражьей махины. Только и прохрипел боец, – Умри легко! Танк, гукнув из под себя кучку осколков и сопутствующей всячины даже не покачнулся, а вот тот, который решил, что это надежное укрытие чегой-то боле не рыпался. Ну и ладно. Есть время восстановить дыхание.

Проехав к горевшей нашей машине, в жухлом кустарнике, цепляющемся за землю рядышком, Павел уловил какое-то движение. Направил пулемет туда. В ответ поспешно раздалось. – Ратуйте139! Не стреляйте, здесь свои. В небольшой воронке, еще дымящейся теплой землей, прятались трое солдат. Четвертый, видимо серьезно раненый был без сознания. – Что ж вы тут хлопцы отсиживаетесь, могли бы хоть хунрузов у танка расстрелять, – расшумелся Пашка.

– 

Та, нас тильки пьятеро осталось из девяты, тай то Мыкола выживэ, чи ни. Що мы можемо зробиты з жализом. Тэпер ховаемось й поныне.

– 

Пришли воевать, нефиг отсиживаться. Раненому хоть перевязку сделали? Куда ему вмазало? Где пятый?

– 

Павло, командир, в тыл утёк за допомогой, а тут хлопчику намотали бинтов да укол зробылы. Только в живот его осколок стукнул. Сгынэ низащо людына.

– 

Ладно, попробую его в тыл, до своих доставить. А вы тут зря не торчите. Может танк кто водить умеет, или хотя б стрелять из пушки?

– 

Та ни, как з ней стреляты? Бис его знае. Я вот только на гранатометчика учился.

– 

Вот и хорошо, это почти одно и то же. Идите мужики в танк, сюда вполне возможно ракетами пальнут, воронка вас не спрячет, а за броней оно надежнее. И от нечего делать из пушки и пулеметов постреливайте, только разверните башню в другую сторону, туда, откуда хани пришли. Куда побежали? Сначала раненого помогите пристроить.

С раненым на коленях ехать было крайне неудобно. Тяжелый, хоть и не очень высокий, боец закрывал почти весь обзор. Еще и по этой причине просмотрел Пашка отползающие назад немногие уцелевшие джуньские громадины. Зато они его приметили, и по достоинству успели оценить противника. Сразу несколько взрывов вздыбили землю неподалеку. Горячей волной самого близкого удара легкую машинку подкинуло в воздух и, перевернув, швырнуло на землю. Почувствовав незапланированный полёт и проводив взглядом потерявшую своё законное место землю, ставшим каким-то ватным сознанием, спокойно размыслил Павлуха – вот и всё, кранты, а ведь даже струхнуть не успел. И чего Её все боятся?

Сколько времени пробыл Павел в бессознательном состоянии, кто знает? Из черного мрака его вытащил Щурка. – О, живой чертинушка! Я знал, тебя так просто хрен чем пришибешь! – Кричал он. Нако, вот еще нашатырочки нюхни, окончательно в мозгах прояснится. Лицо Сашки приобрело маскировочную окраску – бледное с серыми разводами копоти, как и весь снег вокруг. Подавляя приступы подступающей тошноты, Пашка отвел руку друга с остро пахнущей ампулой.

– 

Я вроде бы раненого вез, что с ним?

Моментально погрустневший Шурик ответил тихо, так что Павел едва расслышал его голос сквозь звон в ушах: – Царствие ему небесное.… И малышка твоя накрылась, ладно хоть бензобак не взорвался, то б ты заживо зажарился.

С трудом поднявшись на негнущиеся ноги и пошатываясь, Пашка осмотрелся по сторонам. Рядом, на боку валялась его «Наташка». С первого взгляда было видно, она свое откатала, но дугами и ремнем безопасности спасла своего наездника от страшного удара о мерзлую землю. Тут же лежал пехотинец, которого Павел пытался доставить в мифический медсанбат. Лицо его прикрыли отстегнутым капюшоном куртки пилота, чтоб открытые глаза не вопрошали бесполезно у хмурого неба, – За что?