Культурное развитие Обдорского Севера в XVIII – начале XX вв.

Основным товаром, предлагаемым коренным населением были меха, оленьи шкуры, мороженая рыба, оленье мясо, продукты морского промысла, мамонтовая кость и т. д.: «А без русских людей никогда они, самоеды, пробыть не могут, потому что меж собою у них никогда хлебных запасов, никаких товаров на их руку: стрел и ножей, и топоров, и сетей для рыбной ловли не бывает».213 Русские и коми-зыряне везли сюда, в первую очередь, «в особенности печеный хлеб, которым запасаются самоеды на целый год»,214 затем «сукна ярких цветов, очень любимые инородцами, бумажный товар, табак, бобры, употребляемые самоедками на верхнюю одежду, мережа, холст, кожи выделанные, пенковая посуда и разные медные и железные изделия».215

Торговцы проникали в стойбища оленеводов: «Некоторые из хозяев, преимущественно местные купцы, сами посылают на тундру своих приказчиков или, как называют их здесь, посидельцев, которые раскладываются на нартах и меняют товар».216 Посредники официально обладали всеми правами и обязанностями приказчиков.217 Набрав у приезжающих на пароходах весною купцов в долг «муки и товаров на инородческую руку, они отправляются в их юрты, зимою на оленях, а летом – на лодках; выменивают товары на рыбу, пушного зверя и орехи, и сдают эти последние приезжающим из Тобольска торговцам».218 В роли купца стали выступать служилые и посадские люди, которые вели обмен с коренным населением: «Мелкие русские промышленники сами объезжают более населенные остяцкие волости, снабжают остяков разными товарами и взамен того берут у них рухлядь, которую и сдают оптовым торговцам».219

Коми-зыряне находились в гораздо более выгодном положении, чем русские торговцы.220 У них были свои стада. Они обменивали хлеб, ткани, изделия из металла: бляхи, украшения для оленей упряжи, медные колокольчики (которые изготавливали мастера медного литья из мезенского села Кимжи),221 пеньку, коноплю, орудия промысла, хозяйственный и бытовой инвентарь на оленьи постели, меха, мамонтовую кость. Пушнину, которую коми-зыряне скупали у ненцев по самой низкой цене, потом на ярмарках они перепродавали русским купцам по рыночной.

Торговый обмен способствовал возникновению и развитию у коренного населения кредитной системы, благодаря которой северные народы могли сдавать продукты промыслов на месте, получая взамен товары первой необходимости. В начале XX в. коммерсанты Тетюцкие отпустили ненцам продуктов на 19000 руб., в том числе спирта на 9000 руб., продуктов первой необходимости – на 7000 руб. Тобольский купец Нартымов на реке Таз за пуд сушенной рыбы-юрка платил 2 руб. В отличие от коммерсантов Тетюцких он давал в долг ненцам на уплату ясака и недоимок, частично оплачивал их товары.222

Торговые отношения между посредниками и коренными жителями все активнее стали сопровождаться ростовщичеством и кабалой: «поскольку все эти недостатки зависят, прежде всего, от менового характера торговли, то и не могут быть уничтожены, пока существует самая эта торговля, которая влечет за собою и другие невыгодные последствия для населения и края».223 Об этих фактах мы читаем не только в записях путешественников, но и в отчетах полицейского участка, окружных заседателей и миссионеров. В долговую кабалу к мелким торговцам попадали «по бедности или по старости, – писал в своих заметках А. И. Вилькицкий, – выбиться из долга уже не придется ни им, ни их потомству».224

Важную роль в товарообмене с коренным населением стали играть спиртные напитки: «к несчастью, в этой губительной влаге здесь нет недостатка: тобольские виноторговцы и рыбопромышленники-благодетели достаточно заботятся об этом».225 Она являлась обязательным атрибутом деятельности купцов и промышленников: «почти ни одна сделка их не обходится без вина, которое признается необходимым для одурманивания и склонения инородца на всякие условия. Такие спаивания обыкновенно бывают пред сделками или во время сделок».226

Алкогольные напитки проникали к оленеводам не только путем разрешенной продажи, но и благодаря подпольной виноторговле: «Пресечь подобное зло ни полицейскому, ни акцизному начальству не представляется возможности, так как торговля эта производится весьма тайно и по обоюдному соглашению покупщиков-инородцев с продавцами-обывателями. Несколько единичных случаев наложения пени на виновных не прекратили и десятой доли зла. Бутылка вина в 30 и много в 35° продается здесь по одному рублю; нормальной же крепости вина, т. е. в 40° и ни за какие деньги ни найти».227 Коми-зыряне скупали вино и перепродавали в тундре ненцам за оленьи шкуры и меха, которые они брали за бесценок.228

Свою положительную роль в хозяйственном и культурном развитии народов Крайнего Севера сыграли торговые ярмарки. На них коренные жители имели возможность не только исполнить ясачную повинность, купить, обменять или продать какой-либо товар, но и ближе познакомиться с православной культурой. Ярмарки стали ежегодными в 0бдорске с 1750 года, в Сургуте – с 1766 года и в Березове – с 1788 года. Во время участия в ярмарке многие коренные северяне принимали Таинство Крещения, так как это освобождало их от уплаты ясака. И если в конце XVIII века это были лишь единичные случаи, то в XIX веке крестились уже целыми родами. Об этом свидетельствуют записи в сургутской церкви, где упоминаются многие роды лесных и тундровых ненцев.

Контакты, конфликты и взаимоотношения коренного и русско-зырянского населения

С русскими у ненцев и хантов сложились добрососедские и партнерские отношения. Традиционная этническая культура не уничтожалась, а коренное население заимствовало культуру, язык, новые виды хозяйственной деятельности, православную религию и др. Взаимопроникновение культур осуществлялось на самом простом бытовом уровне. Следовательно, перечисленные духовные факторы помогли переселенцам обрести психологическую защищенность и комфортность, способствовали формированию новых праздников, обычаев, обрядов и ритуалов. А вот со сборщиками ясака, воеводами и особенно священнослужителями, представлявшими центральную власть, ненцы долгое время находились в состоянии скрытой, а иногда и открытой вражды. Как свидетельствуют данные последних десятилетий XVIII в., не было материальных причин для того, чтобы русское население входило в непримиримо враждебные отношения к ненцам, как и не было причин для яростной, слепой ненависти с другой стороны.

Отношение русских к коренным народам Севера не было одинаково в каждом конкретном случае. В восприятии русских одна этническая группа отличалась от другой: «Если мозг развитого сравнительно русского человека утомляется более или менее продолжительным образом, то естественно утомляться мозгу неразвитого дикаря остяка»,229 они «бестолковы, но из предлагаемых выгод на все решаются; самоеды решаются исполнить только тогда, когда им ясно представят причины и следствие. Остяки ленивы, беспечны и нерасчетливы в хозяйственной жизни, самоеды трудолюбивы и экономны. Сличая образ мыслей и действий самоедов с понятиями и жизнью остяков, невозможно не заметить перевеса на стороне первых».230 В. Н. Шавров отмечал, что «самоеды, невзирая на их отдаленность от сообщения с русскими жителями, …они ближе к принятию просвещения».231

Отношение к ненцам было более осторожным, чем к хантам, вследствие того, что существовала нестабильная обстановка: периоды мирных, добрососедских контактов сменялись разрывами и небольшими столкновениями. Наиболее тесные и добрососедские контакты складывались у русских с хантами. Под влиянием русских хантыйское население постепенно переходило на оседлый образ жизни со стойловым содержанием скота. Наиболее плодотворное взаимодействие существовало в области экономических отношений: это и торговля, и совместное владение или аренда друг у друга средств производства, орудий труда, земли. Обоюдные заимствования в большей степени коснулись материальной культуры. Если говорить о духовной традиции, то здесь обмен осуществлялся, в основном, на уровне языческих идей и образов, которые актуализировались у русского населения вследствие ослабления церковного контроля. Особенно в отдаленных районах заимствовали элементы национальной одежды, способы приготовления блюд традиционной кухни.

А вот к коми-зырянам у русского населения отношение было более негативным, чем к другим народам Сибири, вследствие того, что они являлись «конкурентами русских в их торговых делах с инородцами, а также ловких и не брезгливых в нравственном отношении соперников».232 На личностном уровне они относились к ним брезгливо за то, что «зыряне живут очень грязно и неряшливо».233 Несмотря на враждебные отношения, они заключали между собой браки. Сами же коренные жители к коми-зырянам относились плохо, которые «часто воруют у инородцев оленей и что придется».234

Конфликты между оленеводами возникали из-за пастбищных территорий и оленей. В 1722 г. обдорские ненцы дважды совершали набеги на кочевья куноватских хантов, у которых угнали 700 оленей. Следом пришел отряд грабителей из 120 обдорских ненцев под предводительством Ванюты Молдева.235 В 1778 г. в Березовское комиссарство обратились с жалобой ясачные Хыва, Заруба, Пудова, Созейниковы на то, что их «насильством ограбил… карачейский самоядин Песима Тепов».236 Известен, также, набег ненцев на Ляпинскую волость: «Приходила из-за Камени воровская Пустозерская самоядь и пограбили на 300 рублей и 300 оленишков отогнали, одного человека до смерти убили, а иных поймав взяли, и руки и ноги переломали и с собою возили, и нас рабов ваших угрожают смертным убийством».237

Особенно частыми причинами раздора между коми-зырянами и ненцами являлся захват оленьих стад путем угона в ночное время. Один инцидент был описан А. А. Дуниным-Горкавичем, где коренное население жаловалось на оленевода Онуфриева, который крал оленей и захватывал самовольно оленьи пастбища. На заявления и претензии местных оленеводов грозил ружьем.238 В 1883 г. доверенные от ненцев и хантов обратились к тобольскому губернатору с жалобой на коми-зырян, которые грабили и захватывали рыболовные и охотничьи угодья. Губернская власть пыталась решить вопрос выселением коми-зырян из Обдорского края по месту их прописки, но, на местах, как правило, это не выполнялось.239

Особенно среди коми-зырян была распространена кража оленей. И. С. Поляков пишет, что «зыряне встречаясь с одинокими остяками, пасущими оленей по Уралу, смешивают, как бы нечаянно, с их стадами свои и затем при разделении, уводят вместе со своими значительную часть остяцких оленей».240 Это очень хорошо описал В. В. Бартенев: «Кочующий зырянин разоряет и самоеда и тундру. Зыряне, сравнительно, недавно ставшие заниматься оленеводством, и притом, как промыслом наживы, ведут дело самым хищническим образом».241 Такой характер восприятия к ненцам объясняется тем, что «зыряне увеличивают собою число скупщиков пушнины, набивают цены и, таким образом, создают более выгодное положение для самоедов».242

Отношение коми-зырянского населения к представителям коренных народов можно охарактеризовать как хозяйское: «Пустить чужого человека пасти оленей на своей земле каждый род может и пускает, беря плату по 5 коп. с оленя. Зырянин находит инородца, который соглашается на такие условия, а раз получил он такое право, то, по условиям техники оленеводства, валяет со своим стадом на проход по всей тундре».243 Но разрешение пасти оленей на пастбищах ненцев, нельзя назвать арендой, т.к. они, в основном, пользовались самовольно.

О нарушении территорий касланий коми-зырянами писал М. А. Кастрен. Он отмечал, что весной стада коми-оленеводов проходили по лучшим пастбищам ненцев, тем самым нанося большой вред их оленеводческому хозяйству.244 В. В. Бартенев описывал недовольство коренного населения тем, что стада коми-зырян вытаптывали их пастбищные угодья. Арендуя у ненцев пастбищные угодья для беспрепятственного прохождения со своими стадами от верховьев Полуя до берегов Ледовитого океана, коми-зыряне пользовалась ими в угоду себе.245

Так как оленей у коми-зырян становилось все больше, то росла и нагрузка на пастбища. Нарушались не только границы территорий, но и наносился ущерб природным ресурсам. Их стада в короткий срок варварски стравливали ягельники на зимних пастбищах тундры, что лишало возможности ненцев проводить зимний выпас на традиционных маршрутах. Как считает Л. Н. Жеребцов, раздоры между коми-зырянами и ненцами возникали из-за покопытного сбора, который установили ненецкие старшины в свою пользу. К 1896 г. сбор возрос с 2 до 10 коп. с оленя и имел тенденцию к дальнейшему росту.246

Коми-зыряне не брезговали путем спаивания ненцев и хантов, а зачастую и обмана увеличивать свои стада, что иногда приводило к вооруженным столкновениям. И. С. Поляков писал, что «во время лета зыряне, встречаясь с одинокими остяками, пасущими оленей по Уралу, смешивают, как бы нечаянно, их стада со своими и затем, при разделении, уводят значительную часть остяцких оленей. Рассказывают о случаях, когда зыряне, спаивая остяков-пастухов водкой, угоняли спокойно их стада или даже убивали пастухов».247 Коми-зыряне значительно увеличивали размеры своих стад, тогда как ненцы, утратившие своих оленей, начинали переходить к ним в работники.248

Несмотря на конфликтные ситуации, в быту были мирные взаимоотношения с коренным населением. Благодаря многолетнему соседству с угорскими народами они изучили язык и некоторые обычаи хантов, манси и ненцев. Кочевавшие в тундре коми-зыряне имели большое сходство в образе жизни, и это давало большее преимущество перед русскими. Среди коми-зырян, особенно в зонах наиболее интенсивных контактов с русскими, распространялось знание русского языка. Некоторые зажиточные зыряне отдавали в школы своих детей. Уже в конце XIX в. В. Бартенев отмечал, что между русскими и коми-зырянами стали стираться различия, связанные с экономическим положением и бытовыми особенностями.249 В своих путевых заметках финский ученый А. Алквист отмечает, что коми-зыряне «сохранили свой собственный язык, но с течением времени усвоили образ жизни и одежду севернорусского народа».250 Устанавливались родственные отношения между коми-зырянами и ненцами. Они не только передавали ненцам и хантам навыки более прогрессивного ведения хозяйства, но и знакомили их с основами православной культуры посредством простого человеческого общения.

В целом русские относились к коренным народам Обдорского Севера дружелюбно. Тесные взаимовлияния и взаимосвязи между коренными народами и русскоязычным населением, а также зырянами, развивавшиеся на протяжении многовековой этнической истории народов Обского Севера, обусловили многие черты регионального сходства в их культуре и быте: «Некоторые коренные жители так свыклись с инородческим образом жизни, что едят сырое мясо, просто парное, живую летом и зимою мерзлую рыбу. Употребляют иногда при разговоре остяцкие слова, как обыкновенные русские, особенно названия одежд».251 А «влияние русской народности здесь заметнее сказывается и в постройках, и в образе жизни остяков, одежде, обуви и даже в некоторых привычках и вкусах».252

В северных городках звучала речь на ненецком, хантыйском, зырянском, русском языках, а среди горожан было немало людей, связанных с торговлей и промыслами: «Стремление инородцев к знанию русского языка в его благочинии время от времени заметно увеличивается, потому что у них с знанием русского языка соединяются интересы, улучшающие их нравственный и особенно материальный быт».253 Такой сплав разных культур не мог не привести к формированию самобытного и разнообразного городского быта, к развитию гражданского и культурного кругозора северных жителей Обдорского края.

В. Иславин, А. Шренк, Г. Танфильев, В. Бартенев и другие исследователи отмечали достаточно широкое распространение среди ненцев знания русского языка, а также среди русских – ненецкого.254 «Почти все обдоряне (русские и коми-зыряне – прим. автора), – писал В. В. Бартенев, – хорошо говорят по-остяцки и по-самоедски… иногда говорят по-остяцки и между собой; встречаются и такие, которые почти забыли родной язык и совсем одичали, но это редко… Многие из обдорян произносят при этом вместо ш – с, а вместо ж – з… точно так же затрудняет их ч… а некоторых – р, л… Вследствие этого язык коренного обдорянина напоминает какое-то детское сюсюканье («узе наси плиехали», «беднязки плохо зивут», «посол к цорту», «тли любля)».255 В. Иславин отмечал, что ненцы напротив «не только совершенно чисто говорят по-русски, иногда между собою, но и приняли все оттенки русского характера».256 В конце XIX в. изучая тиманских ненцев, Г. И. Танфильев также был удивлен, что они не только прекрасно говорят по-русски, но и «знают русские песни и даже недурно играют на гармонике».257

Длительное взаимодействие коренных народов Северо-Западной Сибири и переселенцев (русских, коми-зырян), особенно в зоне наиболее интенсивных контактов, вело к постепенному изменению отдельных компонентов культуры и освоению новых стереотипов мировосприятия всех групп, участвующих в этом процессе. Взаимодействие способствовало расширению и внутриэтнической мозаичности культуры, давало потенциальные возможности выбора разных стратегий жизнедеятельности на основе усвоения иноэтничного опыта. В результате этого часть этнических особенностей стиралась либо становилась общей принадлежностью, характерной для определенной историко-культурной области.

Политика администрации по отношению к коренным народам

По отношению к коренным народам севера администрация была весьма внимательна и заинтересована в их развитии. Это подтверждается частыми соответствующими рекомендациями местным воеводам. Вот наставление из архивного документа, адресованное в сибирские земли: «Ясак и пошлины с ясашных людей брать, смотря по людям и по промыслам… давать в ясаке сроки насколько пригоже… выбирать с ясашных людей мягкую рухлядь (меха) ласкою, а не жесточью и правежем…, чтоб тем ясашных людей от государева жалованья не отогнать и тем бы их не оскорбить».258 Его целью было «замирение» северных народов: превращение их в исправных плательщиков дани (ясака); даже за нередкими бунтами обычно не следовало чрезмерно жестких карательных санкций.

Отказавшись от методов силового принуждения и окончательно перейдя к методам административно-бюрократического контроля, государство нарабатывает новые приемы и формы взаимоотношений с коренным населением Севера. Ясачные волости были достаточно устойчивыми окладными и административно-территориальными образованиями. В 1823 г. губернские власти возродили институт старшины, статус и право родового управления. Ответственность за население лежала на родовых управлениях и на инородных управах.

Первым частным комиссаром Обдорской волости стал Василий Павлович Лагунов.259 К 1840 г. комиссарства переименовали в участки с теми же названиями, сохранившимися до конца XIX в. Они должны были «состоять из головы и двух выборных и если возможно, то завести письмоводство из письмоводителя; по Обдорской инородческой управе с давнего времени и едва ли с учрежденной оной, присутствуют двое вместо головы; обдорский князь в качестве председателя и один из ближних обдорских родовых остяцких старшин по избранию обдорского князя».260 Инородным управам подчинялись старшины отдельных родов и ватаг. В результате реформы 80-х годов XVIII в. власть в северных уездах перешла к Нижним земским судам во главе с земским исправником и заседателем, «при котором находились несколько казаков, служащих переводчиками в сношении с инородцами и постоянно в Обдорске живущих».261 Отдельным заседателем Обдорска был Дмитрий Григорьевич Скорняков.262 В конце 1890 г. была проведена очередная административная реформа. Вместо округов были учреждены уезды, которые стали делиться на 11 волостей.

Представители административных структур и священники считали, что «инородцы Березовского края неразвиты ни нравственно, ни умственно, пристрастны к вину от природы…».263 Отношение же русского населения к представителям коренных народов Севера можно охарактеризовать как снисходительное: «Сами по себе инородческий народ добродушный, незлобивый, но, к сожалению, чем дальше, тем больше развивается среди них пьянство».264 В. В. Бартенев считал, что для этих детей природы не нужны цивилизованные условия жизни: «Прогресс для всего племени в целом почти невозможен. …каждый дикий народ, которому природа ставит пределы развития, неминуемо должен погибать, раз он сталкивается с цивилизацией», и дополнял: «…брать детей из самоедов и остяков для того, чтобы давать этим отдельным личностям профессиональное образование, совершенно излишне. К чему, в самом деле, искусственно создавать профессиональную интеллигенцию из членов низшей расы, когда под рукой есть раса более для того пригодная?».265

Ясачная повинность продолжала определять экономическое положение коренных народов в составе Российского государства. Кроме родового управления никто не имел права собирать ясачную повинность, которая записывалась в специальные шнуровые книги. Родовое управление решало, сколько семья должна сдать пушнины и денег. Всю первую половину XVIII в. власти старались регламентировать действия ясачных сборщиков. Ясачной реформой 1760 г. был введен принцип породового обложения и сбора ясака. Функции сбора ясака передавались в руки князцов и старшин. Главы родов утверждались в должности губернскими властями. Комиссия 1763—1769 г. закрепила ненецкие роды в состав Обдорской волости, тем подтвердив административную зависимость от волостных хантыйских князцов Тайшиных.

В XVIII в. у ненцев Низовой стороны был единый глава – Казан Садин, с Каменной стороны – Гитпад Хамин.266 Главной обязанностью их был сбор ясака. Князек Тайшин стремился и надеялся восстановить свой статус единоличного административного лидера в Обдорском крае. Но в связи с жалобами на хантыйского князя власти дозволили ненцам выбрать себе своего старшину. Им стал Пайгол Нырмин. К 1830 г. ненцы вновь стали сдавать ясак князцу Тайшину. В 1866 г. было образовано «отдельное самоедское управление», старшиной был избран старшина из рода Окотетто Пайвол Нырмин и помощниками были утверждены Лакури Худиных и Адер Хымданону.267

Вначале XIX в. потребовалось новое реформирование системы ясачного сбора. С 1824 г. стал реально работать «Устав об управлении инородцев». Ясачный сбор был переведен на денежную основу. В этот же период были установлены размеры ясачной повинности и составлены окладные книги. В 1835 г. была завершена реформа ясачного обложения.

В первой половине XIX в. русские власти при раскладке ясака руководствовались «общим согласием» старшин и «лучших людей».268 И хотя эти старшины официально не наделялись правами родовых управлений, на практике они выполняли функции данного органа. Когда речь шла об интересах всего рода, принималось во внимание мнение всех его старейшин.

Возраст ясачных плательщиков был определен комиссией от 18 до 50 лет, но бывало, что ясак вносили и за детей, о чем свидетельствует следующий документ: «Под командою ясашные самоеды детей своих, не положенных в ясак, не только в казну, но еще 15 и ниже 12 лет, привели всего самоядцев одного человека, которые в казну его Императорского Величества нынешней (1762 г.) платили ему ясак по два, а другие на первый случай и по одному песцу белому, а впредь по промыслу и более платить также и других малолетних самоедских детей у коего найдут, объявлять желают вносить».269 Это происходило потому, что размер угодий, закрепленных за каждой семьей, определялся в зависимости от числа членов семьи, а размер (видимо, пропущено какое-то слово) от величины территории угодий. Те, кто нес повинность, обладал более высоким статусом и имел определенные преимущества: «По такому обычаю даже старики непременною обязанностью считают уплачивать также ясак, ибо иначе теряют все свое влияние и право суда и разбирательства, приобретенное именно через старшинство лет, столь почитаемое».270

Ведение учета плательщиков ясака было связано с большими техническими трудностями. Ясачные книги нередко заполнялись со слов князей и старшин, которые старались назвать меньшее число ясакоплательщиков, к тому же мужское население всячески укрывалось от сборщиков налога. Запутанность в документах позволяла злоупотреблять положением как со стороны земских чиновников, так и со стороны ясачного начальства: «Ясашные начальники не имеют никакого понятия о числе ревизских душ… и вовсе не знают сроков, на которые должно вносить 74 коп. … Березовское земское начальство не имеет верных именных списков о числе душ, ясак вносящих по каждой волости, и не озаботилось сделать расчленение по какой волости, сколько с каждой ясашной души следует в год 74 коп. суммы полагаемой с ревизских душ».271

Несмотря на все мероприятия правительства, направленные на организацию сбора ясачной повинности, долги сохранялись из года в год. Из документов «частных комиссаров», командированных в Березовский край, мы обнаруживаем причины недоплаты ненцами ясачной подати. В частности, за счет обдорских ненцев шла оплата повинностей и недоимки ясачных хантов. Приведем пример из «сравнительного расчета ясака Обдорской волости» по донесению частных комиссаров: Так, ненцами 2057 человек по ревизии, из них 1050 ясашных: было внесено в 1820 г. из расчета 74 коп. на сумму 3208 руб. 45 коп.: песцов – 1 тыс. штук по 3 руб.; лапок – 923 штук по 15 руб.; белок – 30 по 20 коп. Получается, что вместо 74 копеек ненцы внесли 1 руб. 55 ¾ коп. Хантов по ревизии насчитывалось 1604, из них ясашных 1000 человек. Внесли в казну 741 человек: песцов – 148 по 3 руб., 260 горностаев – по 60 коп. Деньгами вложило 229 человек по 74 коп. – 169 руб. Всего получилось на сумму 773 руб. 46 коп. В итоге одна ревизская душа заплатила вместо 74 копеек только 42 коп. Отсюда видим, что 1604 ханта должны внести по 74 копейки с каждого – 1186 руб. 96 коп.: «по сему расчету, казалось бы, что Обдорская волость за 1821 г. … сумму заплатила, напротив оказывается, что за 2-ю половину еще не внесено. Сих денег следует за 3661 душу – 1354 руб. 64 коп. Пени считать по 15 февраля – 54 руб. 16 коп. Всего 1408 руб. 80 коп.».272