Культурное развитие Обдорского Севера в XVIII – начале XX вв.

То, что ненцы внесли за 10 ясашных по песцу на «отвоз ясака» в Березов, и по 3 лапки песцовых за «подводную гоньбу», частные комиссары так и не обнаружили в книге. Как они считают, что «все эти беспорядки и злоупотребления происходят чаще от князей, а большею частью от земского начальства».273 В конце XVIII в. был введен сбор подушных денег на различные расходы, размер которого продолжал увеличиваться. Земские повинности были одновременно и натуральными – работы по устройству и ремонту дорог, содержание подвод и квартир для проезда: «На основании общих государственного узаконения ясашных народы в Сибири сверх ясака должны платить деньгами в казну с каждой ревизской души: подушных по 44 коп., на устройство государственных дорог по 25 коп., и на составление капитала водных сообщений по 5 коп. Всего 74 коп. в год».274

«Между тем сама справедливость заставляет меня, – пишет в своем рапорте частный комиссар Булычев в защиту ненцев, – просить всепокорнейше Ваше превосходительство обратить милостивое внимание Ваше на самоедов Обдорской волости, они, уплачивая ясак и все подати вперед за год, напрасно состоят в общей недоимке по Обдорской волости и платят штрафные деньги».275 Опасения потерпеть ущерб от ясачных недоборов побуждали власть относиться внимательно к жалобам коренных жителей, препятствовать их закабалению, наказывать людей, уличенных в жестоком обращении и обмане.

Ясачные платежи и различные сборы оставались весьма ощутимыми и в XIX в.: «Ясак, платимый в казну инородцами, весьма не значителен, именно: с годного работника причитается, с остяка 85¾ коп., губернские и земские повинности с крещеного, ясака 2 руб. 27½ коп., всего 3 руб. 13¼ коп., а с некрещеного, ясака и повинностей 3 руб. 58¼ коп.; с крещенных и некрещеных самоедов ясака и повинностей 3 руб. 58¼ коп».276 Несмотря на все мероприятия правительства, направленные на организацию сбора ясачной повинности, долги продолжали сохраняться из года в год. В конце XIX в. правительство отчасти осуществило замену ясачного сбора государственной оброчной податью, однако, вплоть до начала XX в. сбор осуществлялся пушниной.

Проблема чрезмерного употребления коренными народами алкогольных напитков беспокоила правительство. На Обдорской ярмарке «вопреки распоряжения правительства и бдительному надзору местного начальства, существует с давних лет и продажа хлебного вина, существует в размерах весьма значительных, в домах большей части обдорских обывателей».277 На эти вопиющие факты указывали и земские заседатели: «Прежде самоед и остяк не знали русского вина, и не чувствовали в нем, как теперь, нужды – имел свои пески неоспоримые, неводил спокойно, заводил хорошие рыбалки и ему было чрез край довольно и пропитания, и запасов. …А теперь все лучшие пески и соры запродали русским торговцам. Потому что остякам нравится вино… Теперь остяку даже почти не достает рыбы, потому что он отдает ее за вино, разоряется, входит или впутывается в неуплатимые долги».278

О вредной торговле вином среди ненцев и северных хантов в своем рапорте указывает и надзиратель 1-го акцизного округа Западной Сибири Чернов: «к северу от Березова, где официально торговля вином запрещена, торговля эта, несмотря на все меры, принятые местными властями, существует в самой вредной для народа форме. Так, в Обдорске во время ярмарки, как заявил г-н Станкевич, остяки и самоеды находят вино, имеющее крепость не свыше 25—30° и зачастую с вредными для здоровья примесями, производящими одурение, почти у каждого промышленника, ведущего с инородцами торговлю, где приобретается вино по баснословной цене. Уличить в продаже нет возможности, ровно как нет возможности ослабить эту вредную для инородца торговлю».279 Спаивали во время ярмарки оленеводов и священнослужители, чтобы приобрести пушнину за бесценок: «Находящиеся там при церквах духовные чины, …содержат у себя в домах вино. Меньше для себя, как больше для корысти через то уповаемой от ясашных народов. Приглашают их к себе, спаивают их вином, вымогая себе разных родов мягкую рухлядь, которую ясашные должны готовить и отдавать в ясак. А вместо того пропивают, и следственно в ясашных окладах делается недоимка».280

С письмом к Архангельскому гражданскому губернатору обратился Тобольский губернатор, где просил запретить ввоз алкогольных напитков в стойбища оленеводов коми-зырянами: «Многими и неоднократными Высочайшими указами и инструкциями строжайше запрещен ввоз к ясашным пьяных напитков, а, потому, имея честь предоставить на уважение Вашего превосходительства, все означенные обстоятельства, покорнейше испрашиваю о начальническом Вашем, кому должно предпринять, дабы жители Архангельской губернии ни под каким видом не ввозили в Березовский уезд вина. В противном случае будут приняты такие меры, что принуждены они будут оставить полезную для них промышленность или подвергнуться всей законной по суду в Березовском крае строгости».281

В 1830 г. был введен запрет на ввоз к оленеводам даже лекарств, настоянных на спирте. Правительственные запреты на ввоз и продажу спиртных напитков игнорировалась купцами, промышленниками, мещанами и виноторговля продолжала развиваться в Обдорском крае: «Зло состоит в том, что привозят они с собою пьяные напитки, соблазняя сим губительным питьем Березовских самоедов и остяков, и расстраивая чрез то их благосостояние, которые сверх сего разорение».282

Но поскольку проникновение вина на север продолжалось, то Главное управление Западной Сибири разрешило коренным народам ввозить в свои стойбища спиртное как для собственного употребления, так и перепродажи при сохранении запрета на официальную виноторговлю к северу от Березова. Генерал-губернатор Г. Х. Гасфорт, посетивший Березовский край, отметил, что торговля производилась не всегда добросовестно, и действие алкоголя приводило последних к физической и духовной деградации: «В Березове, Обдорске и Сургуте прибывает число купцов и мещан, а в племени остяков и самоедов прибывает еще быстрее число бедных, и даже воистину нищих».283 Государственная власть стремилась не только сохранить свою монополию на изготовление и продажу алкогольных напитков, но и ограничить их распространение среди ясачного населения. Управление акцизными сборами Министерства финансов Западной Сибири ходатайствовало перед тобольским губернатором о введении казенной продажи вина. В 1889 г. в Обдорске открылся кабак, который за год сделал доход на 80 560 руб. В 1902 г. власти вновь попытались ограничить потребление алкоголя коренными народами, чем сразу же воспользовались виноторговцы, подняв цену с 8 до 15 руб. за ведро водки, которая была раскуплена коми-зырянами и торговцами для «перепродажи инородцам отдаленной тундры по произвольной цене».284

Политика правительства изменялась в зависимости от состояния и потребностей страны. Соответственно, различными были задачи, решаемые государством. Правительству не было безразлично, какой веры придерживалось население Обдорского края. Необходимость поддержания мирных отношений определяла позицию веротерпимости. Правительство предпринимала меры против посягательств русскоязычного населения – искателей быстрого обогащения на местах захоронений и священных мест коренного населения. Наказание виновных было суровым к крестьянам, казакам и «гулящим людям» за разрушение могил и священных мест коренного народа и за это «быть перевешанным без пощады».285 К середине XIX в. стали проявляться новые тенденции в области национальной политики. Важную роль в проведении политики правительства в отношении религиозных традиций северных народов сыграло основание миссионерских институтов. Активное миссионерство уступило более мягкому подходу.

Глава III

Традиции и новации в культуре жизнеобеспечения населения Обдорского Севера

Поселения и жилища

В данной главе особенности развития материальной культуры западносибирских русских, коми-зырян и коренных народов за полтора столетия рассматриваются на примере жилых и хозяйственных построек, одежды, утвари. Сравнение некоторых категорий русского крестьянства разных природно-климатических зон региона с учетом влияния социально-экономических процессов, миграций, политики властей, контактов с аборигенным населением края. Инновации, связанные с городским влиянием, дополнение некоторых элементов из материальной культуры коренных народов стимулировали развитие материальной культуры русских людей Севера. Русский народ жил как в больших для своего времени городах, насчитывающих десятки тысяч человек, так и в селах в несколько десятков дворов, и деревнях, особенно на севере страны, в которых группировалось по два-три двора.

История поселений отражает историю хозяйственного и культурного освоения территорий Западной Сибири. Возникновение русских и коми-зырянских поселений на территории Обдорского Севера связано с промысловой колонизацией. Предприимчивые выходцы из Русского Севера отправлялись на север в поисках новых земель и природных богатств. Продвигаясь по рекам и волокам, они вышли к Оби и ее притокам. Обитавшие здесь северные народы не оказали активного сопротивления. Напротив, архивные и литературные источники свидетельствуют о развитом торговом обмене и промысловой деятельности, которые способствовали взаимопроникновению культурных традиций коренного населения и переселенцев.

Первые краткие сведения о русских поселениях в Западной Сибири имеются в записках путешественников и исследователей Н. Спафария, П. С. Палласа, И. Фалька, М. А. Кастрена, краеведов Н. А. Абрамова, В. Н. Шаврова, М. К. Голодникова и др.286 Путешественники, исследователи не ставили цели изучения русского поселения и жилища. Их очень краткие заметки являются единственным источником для изучения особенности жилой среды русских. Они описывали местность, где располагались поселения, села. Многие указывали в своих путевых заметках расположение села на живописных местах, на берегах рек, отмечали, что «селения выстроены неправильно и беспорядочно».287 Ханты свои сельские поселения называли «пугол», коми-зыряне – «кар», а ненцы – «хард» или «мар». Название «село» в языках финно-угорских и самодийских народов отсутствовало. Термин «село» присваивался русской администрацией тем поселениям, в которых строилась церковь. Остальные населенные пункты в XIX веке назывались деревнями, юртами независимо от размеров населенного пункта и количества его жителей. Успехом у царской администрации пользовались мысовые участки, удобными считались места, расположенные возле притоков или оврагов, соединяющихся с большой рекой. Хантыйские поселения располагались по берегам рек в местах хорошего промысла с удобными транспортными связями. Прочие же поселения, в зависимости от величины и характера укреплений, именовались острогами или селениями.

Все поселения Обдорского края можно условно разделить на два типа: приречный и мысовой. Приречный тип включает в себя наиболее многочисленную группу поселений, которую характеризует очень тесная связь с рекой. Река для населения в этих местах является основой жизни:

• как источник пищи и воды;

• как транспортная артерия зимой и летом.

Немаловажным условием поселения на берегах рек являлись и эстетические потребности людей. Возникало как бы три полюса притяжения поселения – река-дорога-крепость.288 Мысовой тип поселений предусматривает расположение жилищ на мысу. Как правило, это обуславливалось, кроме вышеперечисленных условий, еще и соображениями повышенной безопасности. Они «строились большей частью на местах, обезопасенных самою природою, как-то на буграх, или мысах, окруженною реками или оврагами, в лесах, между топкими и почти непроходимыми трясинами».289 Устройство поселений на реках и использование природных условий для естественной защиты являлось одним из древних принципов не только русско-зырянского населения, но и коренных народов. Природные условия вокруг поселений определяли разнообразные виды хозяйственных занятий обдорских жителей. Масса зверей, дичи и рыбы в реках способствовали развитию звероловства, охоты, рыболовства, а в дальнейшем, оленеводства – важного подспорья не только ненецкого, но и хантыйского хозяйства.

Поселения коми-зырян располагались, как и у русских, на возвышенном месте у реки. Иногда они оседали в хантыйских рыбацких юртах Качегатских, Везенгортских, Хэ, Шурышкарских, Вандиязских, некоторые проживали в Мужах на Малой Оби, в Кушевате на Большой Оби. Там, где русские и коми-зыряне подселялись в селения хантов, происходило постепенное размывание черт, первоначально характерных для этих поселений: «деревни и села в большинстве случаев совсем не походят на обыкновенные русские поселения».290 Традиционное хантыйское поселение состояло из нескольких родственных семей. Поселения удалены друг от друга на значительные (до сотен километров) расстояния. Самым распространенным типом поселения оседлых хантов были постоянные и сезонные юрты. Они подразделялись на летние («лун курт»), зимние («тал курт»), и весенние («тов курт»). Летние поселения располагались на песках, ближе к реке, на чистых и продуваемых местах. Дома у реки чаще были вытянуты в линию по берегу, фасадами или входами смотрели на воду. Весенние – устраивались ближе к лесам, где произрастают тополь, осина. Постоянные зимние поселения располагались, как правило, вблизи зимних запоров. Дома были разбросаны поодиночке между деревьями.

Селение Мужи располагалось на возвышенном месте, около протоки Малой Оби, которая берет свое начало из Большой Оби, и «состоящую из трех домов».291 Это место когда-то принадлежало северным хантам. По описанию священника Зосима Козлова, селение Мужи состояло из простых изб, с «выходами обращенными в разные стороны, так как ни дворов, ни садов около домов нет, и все это выстроено в куче, без всякого плана».292 Церковь была расположена в центре села на возвышенном месте. Кладбище находилось на северной стороне в полуверсте от села. Граничило село Мужи с хантыйскими поселениями Аспугольским, Киеватом, Ямгорским и др. Как в селе Мужи, так и в других поселениях «дома построены в разбросанном виде, но все они стоят около реки».293 Хэ представляло собой небольшое селение, расположенное по склонам высокого берега Большой Оби. Село состояло из 20 домов и чумов, земской квартиры, церкви. В селении Кушеватском располагалась инородная управа, земская станция, церковь.294

Обдорск отличался от других селений крупнейшим центром торговли Обдорского края: «Совершенно другой вид имеет северный Обдорск, смело расположившийся на самом полярном круге, на границе печальной тундры и пределов лесов. Это довольно веселое село с двумя храмами, хорошенькими домишками, бойкою торговлей и промышленностью».295 Городок во время пребывания А. Алквиста состоял из «50—60 дворов с примерно 250 жителями, большей частью русскими».296 В. В. Бартенев, сравнивая Обдорск с другими северными городками, писал: «Мне приходилось читать описания Туруханска и Средне-Колымска, Обдорск во всех отношениях стоит выше, население многочисленнее, богаче и развитее».297 Он привлекал к себе особое внимание не только торговых людей и купцов, но и широкого круга исследователей, путешественников и ученых. Сказывалось выгодное местоположение Обдорска. Главным источником жизни села стали торговля и рыбная промышленность. Обдорская ярмарка играла большую роль в экономической жизни селения, на нее съезжались со всего Березовского края.

Все поселения Обдорского края мало чем отличаются от вышеперечисленных селений. Они довольно маленькие, состоят из 2—10, иногда больше домов или юрт, отапливаемых чувалами. Четкая планировка в поселениях отсутствовала. Наиболее распространенным планом обдорских поселений являлся беспорядочный, при котором дома располагались без видимого порядка, разделялись кривыми улицами и переулками: «селения выстроены неправильно и беспорядочно».298 В русском селении находились и жилища коренного населения – юрты и чумы, где обитала «беднейшая часть народа – разоренный инородческий пролетариат».299 Основное планирование хантыйского поселения формировалось случайно: «Перед вашими глазами торчат в беспорядке 5—8 земляного цвета „юрт“, штук пять на четырех длинных ногах, „нуром“ (род сарая для сушки рыбы), с берестяным зонтом наверху, и столько же, на тонких, длинных ногах, невзрачных амбарушек, напоминающих свайные постройки доисторических народов».300

В хантыйских поселениях обычно отсутствовала четкая планировка, улиц не было. Расстояние между селениями нередко превышали 50—100 и более км. Планировка улицы села у русских и коми-зырян была вытянута вдоль реки. По описанию священника Зосима Козлова, строились простые избы из строевого леса: с «выходами обращены в разные стороны, так как ни дворов, ни садов около домов нет и все это выстроено в куче, без всякого плана».301 Жилища их северно-русского типа на подклети, у некоторых на высоком фундаменте с глухим крыльцом на ряжах, пяти- и шестистенки. Встречаются крестовики. Крыши двух- и четырехскатные, крытые тесом, шифером. Основным строительным материалом служили кедр и лиственница. Усадьба имела много хозяйственных построек: срубное здание с высоким сеновалом для скота, дощатые сараи для хранения дров, амбары, погреб, баню. В некоторых случаях баня располагалась у реки. Рядом с усадьбой находился огород. Усадьба была обнесена невысоким забором – штакетником или горизонтально расположенными жердями, закрепленными в пазах столбов.

Дома обдорского населения строились хаотично, это не давало возможности дорогам просыхать, проветриваться весной и осенью от снега, а летом после дождей. К тому же, дороги в селениях прокладывались по естественному грунту, и тоже как попало. В связи с этим улицы были грязными, а в болотистых и низменных местах вовсе не просыхали даже летом: «летом кучи гниющего во дворах и закоулках навоза и всевозможных экскрементов и разных кухонных отбросов издают нестерпимое зловоние».302 Привычка «вольно» обращаться с пространством обусловливала хаотичное размещение строений в селах. Застройка поселений практически никем не регулировалась: «улиц там совсем нет, дворы не огорожены; сколько-нибудь порядочных домов вы не найдете, а если встречаются иногда, то дома эти по большей части принадлежат или причту, или местным торговцам, которых в каждой деревушке имеется два-три человека».303 Однако там, где они располагались у воды, дома были вытянуты вдоль берега в линию и фасадами к реке. Исходными материалами для воссоздания облика селений Обдорского края являются описания священнослужителей, путешественников, исследователей, на которых неизгладимое впечатление производила «кучка беспорядочно разбросанных домишек, с клетушками и амбарушками, и массой переулков. И села, и деревни содержатся очень неряшливо, потому что, невежественное население не имеет ни малейшего понятия о самых элементарных правилах гигиены».304

Типов жилищ было тоже много, одни из них являлись временными, разборными, другие – постоянными: «имелись три и четыре в разных местах, также выстроенные переменные квартиры».305 Разнообразны были хозяйственные постройки, бытовали культовые сооружения. У охотников и рыбаков для каждого времени года имелось сезонное поселение и жилище. Жилища, т. е. жилые и хозяйственные постройки семей располагались близ друг от друга. Каждая семья имела свое жилище, и по количеству жилых построек можно судить (археологи иногда так и делают) о количестве семей. Информанты поправляют: о количестве семей можно судить лишь по количеству предметов семейной собственности. Поселение носило фамилию основателя, и старший из живущих являлся ответственным за состояние родового и культового места.

В оленеводческих зонах передвижными поселениями были стойбища. Стойбища оленеводов состояли, как правило, из двух и более чумов – переносных жилищ. Располагались они на расстоянии не меньше чем 5—7 километров друг от друга. В каждом чуме проживали кровнородственные домочадцы с патриархом во главе. Оленеводы и охотники устраивали свои поселения на высоких и обязательно сухих местах: «зыряне всегда ставят его на самом высоком холме, какой случится под рукою; иногда без воды, которую привозят на оленях из близлежащего ручья или озера; самоед же – в низине».306 Выбор места у ненцев был связан со временем года. Зимой чум ставили по возможности на укрытых от ветра местах, летом на возвышенностях. Обязанность ставить и разбирать чум, лежала на женщинах, которым помогали девочки-подростки. В чуме проживали обычно одна-две семьи. Существовал определенный порядок установки чума: «Перед переходом в другое место (кочевье) сначала разбирались „мяканы“. Это исключительно дело инек. Женщины снимали кожи, разбирали жерди, свертывали в тюки оленьи постели, укладывали вещи. Потом ставили нарты и грузили их».307 При каждой перекочевке чум разбирали, покрышки, постели, шесты, посуду складывали на специальные сани. Установка и разборка чумов производилась женщинами, мужчины помогали только при плохой погоде.

Время от времени по мере необходимости семьи оленеводов объединялись в стойбища для совместной охоты, для эффективного ведения хозяйства или ритуальных действий. Все семьи в стойбище не только вместе пасли оленей, но и совместно пользовалась охотничьими и рыбными угодьями. Добыча с территории также была общей. Однако оружие, орудия труда и одежда считались личной собственностью каждой малой семьи в отдельности. В силу естественных причин они обменивались брачными партнерами. В этом случае вряд ли приходится говорить о порядке брачно-социальных связей, которые не имели четких границ, поскольку люди вели кочевой образ жизни, а обмен носил сезонный характер.

Жилище с давних пор было не только областью удовлетворения потребности человека в жилье, но и частью его экономической, хозяйственной жизни. Разумеется, в особенностях жилища, его размерах, благоустроенности отражалась и социальная дифференциация общества. Для каждой эпохи характерны свои особенные черты в жилых и хозяйственных постройках, в их комплексах. Изучение этих особенностей дает нам дополнительные знания о прошлой эпохе, сообщает подробности не только о бытовой жизни ушедших поколений, но и о социальных, хозяйственных сторонах их бытия. Оно было, преимущественно, носителем «внутреннего» признака: оно оберегало человека от невзгод внешнего мира, создавало атмосферу безопасности, определенности, организованности, противостоящей внешнему хаосу. Закрытое, обжитое пространство, где главенствовали такие атрибуты дома как постель, печь, тепло, издавна осмыслялось как женское в отличие от неуютного холодного внешнего мира, в котором главную роль играл мужчина – землепроходец, строитель, завоеватель, охотник и т. д.

Русское жилище, как и жилище любого народа, имеет много разных типов. Но есть общие черты, который характерны для жилья разных слоев общества и разных времен. Прежде всего, русское жилище – это не отдельный дом, а огражденный двор, в котором сооружалось несколько строений, как жилых, так и хозяйственных. «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля отмечает, что слово «дом» означает в русском языке не только «строение для жилья» или «избу со всеми ухожами и хозяйством», но и «семейство, семью, хозяев с домочадцами».308 Жилище обычно представляло собой комплекс построек, обслуживавший различные нужды крестьянской семьи, причем на первый план чаще выступают не бытовые, а хозяйственные ее потребности, хотя в реальной жизни отделить одни от других весьма затруднительно. Следовательно, историческое развитие крестьянских построек тесно переплетено с историей развития крестьянского хозяйства, с технологией процессов, развитием орудий труда. Как правило, жилища богатых и бедных крестьян в поселениях практически отличались добротностью и количеством построек, качеством отделки, но состояли из одних и тех же элементов. По мере обустройства жилые дома увеличивались в размерах и усложнялись в планировке: «Некоторые из крестьян здесь живут весьма достаточно и имеют довольно порядочные домы, кои, однако, кажутся хорошими, будучи взяты индивидуально».309 Все постройки в буквальном смысле слова рубились топором.

На основе архивных данных жилище русских в Сибири было исследовано в работах М. Громыко, Н. А. Миненко, Л. М. Русаковой, О. Н. Шелегиной. Наибольший вклад в этнографическое изучение поселений и жилищ русских сделан В. А. Липинской. Работы В. А. Липинской содержат конкретный материал и методику изучения поселения и жилищ. Большое значение имеют археологические раскопки, которые проводились в северных городах Мангазее, Казыме, Лозьвинске, Пелыме. Опубликованные результаты археологических раскопок дают фактический материал по строительству, технике, типам построек конца XVI – XVII в.310

В районе Березовского края в целом сохранялась типология крестьянского жилища. Однако в зоне тундры при дефиците строительного материала срубы до половины засыпали землей, делали как можно меньше проемов. Крестьян, занимающихся охотой и рыбной ловлей, удовлетворял минимум хозяйственных построек. Усадьбы здесь не огораживали. Для таежной и севера лесостепной зон, заселенных на первом этапе освоения западносибирской территории, было характерно преобладание добротных рубленых многочастных жилищ на высоком и среднем по высоте подклети, как на Русском Севере. Наиболее распространенной была замкнутая усадьба с крытым или полукрытым двором, рациональным в сибирских условиях: «русские здесь сравнительно зажиточны, и их жилища, особенно срубные дома со встроенными печами, стеклянными окнами и часто с великолепной домашней утварью, чисты и приветливы».311