Дочь капитана

Один раз к нашему штабу пришел мужчина, житель части, у которого мы утащили еще летом две хорошие доски. Он молча стоял перед нашим «архитектурным творением», долго разглядывая стены, крышу и дверь.

Мужчина был поражен и, одновременно, чем-то смущен. Провел рукой по когда-то своим доскам. Потом спросил:

– Неужели это вы все сами сделали? – и, получив утвердительный ответ, промычал что-то типа:

– Ну и ну.

Потом потоптался еще немного под взглядами высыпавшей на двор малолетней публики, доски забирать не стал, но предупредил, что, когда они ему понадобятся, он их унесет. На том и порешили.

Благополучно «штаб» простоял до конца лета и осень. Но на следующий год многие наши «штабисты» пошли в первый класс, многие – уехали «по замене» и народу поубавилось.

Мы стали замечать, что доски из нашего домика стали исчезать. Некоторые выламывались просто варварски, «с мясом». Мы с горечью смотрели на зияющие дыры, из которых дул ветер, но чинить их не было уже никакого желания. Постепенно интерес к нашему разграбленному домику у нас иссяк. Мы только изредка забегали туда, как к старому другу, который стал неинтересен. С ним стало скучно.

2.11 Досуг отца: ловля рыбы, постройка коптильни

Вернусь к своему отцу. Отец сутками дежурил, но потом у него было два дня для отдыха. Он отсыпался после дежурства и вновь приступал к домашним делам. Что-то мастерил, ходил добывать красную рыбу с другими мужчинами. Добычу мастерски разделывал: рыбу солил и коптил (смастерил в дальнем конце огорода коптильню).

В этой коптильне мы с друзьями не раз бывали, захлебываясь от сногсшибательного запаха уже готовой свежекопченой рыбы. Конечно же, мы получали из рук моего отца по добротному куску этого замечательного продукта. Съедали все очень быстро, хотя и не без смакования.

Икру добытых рыб он солил и закатывал в банки. Всю зиму мы были обеспечены деликатесным завтраком, состоявшим их бокала душистого свежезаваренного чая и огромного бутерброда с маслом и красной икрой. Папа часто готовил нам завтрак. Любил всех потчевать своими заготовками. Когда мы с братом все съедали, он, как бы невзначай, спрашивал нас с братом:

– Ну, как, вкусно?

На что мы удовлетворенно мычали в ответ «угу» и убегали в школу.

2.12 Моя мама -кулинар. Просто красавица!

Мама особенно готовить не любила. Нет, она могла, конечно, сварить борщ, суп, сделать вкуснейшие котлеты, но особой любви к кулинарии не испытывала. Была у нее в тот период чудо-печка, где она выпекала пироги и бисквиты. Любила готовить и белорусские драники. Подавались они с пылу с жару и со сметаной. Очень вкусно.

Зато любила и умела красиво сервировать стол, чтобы все располагалось на своих места, любила ощущение праздника. И, по-моему, хорошо накрытый стол нравился ей больше, чем сам праздник, ради которого все и затевалось. Всегда что-нибудь веселое мурлыкала себе под нос.

Мама у нас была очень красивая. У нее слегка продолговатое, овальное лицо, чуть вздернутый, маленький курносый носик, которым она очень гордилась. Ровные крупные белые зубы блистали во время ее очаровательной улыбки, прекрасные коралловые полные губы выдавали в ней чувственную натуру. Обрамлял ее прекрасное лицо волевой подбородок и вьющиеся темно-русые волосы. Роста она была небольшого, но пропорционально сложена и крепка телом. После макияжа мама становилась просто красавицей. В одежде, в манере одеваться ей тоже не было равных – от рождения она обладала прекрасным вкусом. Все вещи ей не просто шли, а дополняли ее образ, подчеркивая красоту и обаяние.

На всех вечерах отдыха, устраивавшихся в части с завидной регулярностью, мама пользовалась неизменным успехом у мужчин и была нарасхват в танцах. Отец даже ревновал ее и у них частенько после вечеров случался «разбор полетов».

Мне, девочке, было необычайно приятно смотреть, как мама куда-то наряжалась. И не важно, был ли это рядовой поход в кино, или вечер отдыха с танцами. Никогда у меня и окружающих ни возникало никакого вопроса по поводу того, почему именно эту брошь мама приколола к вечернему туалету.

Казалось все, чего касаются ее руки, это самый и точный, безошибочный выбор. Мамин вкус в какой-то степени передался и мне. Теперь уже моя мама, которой сейчас под восемьдесят, радуется моим нарядам, нашему новому интерьеру и дизайну. И всегда восхищается.

Хотя сейчас ей хочется побольше тепла от нас, заботы. А ведь мы живем все в разных городах, и она практически весь год находится одна с редкими выездами к нам, своим детям и внукам. Прости нас, мамочка!

Раз уж я упоминала здесь про свою маму, стоит рассказать о моем самом дорогом человеке подробнее.

Глава 3. Мама

3.1 Мамины родители. Гибель отца

Мама моя, Жук Тамара Владимировна, тоже белоруска, как и мой отец. Так что мы с братом являемся чистокровными белорусами, хоть сейчас и «не модно» подчеркивать свою национальность. Отец ее, Владимир, служил лесничим недалеко от отцовской деревни. Мама ее, Софья, занималась как домашним хозяйством, так и тяжелым деревенским трудом, растила двоих дочерей. По рассказам моей мамы, у Софьи было восемь братьев и сестер. Софья была самая старшая из них. Мамины родители, Владимир и Софья, поженились по любви, жили очень дружно и счастливо. Мама и ее сестра Лидия были желанными и любимыми детьми в их дружной семье.

Жизнь семьи была счастливой до того момента, пока отец мамы не пошел зимой на охоту, и не провалился под лед. Как оказалось, он не заметил полыньи, припорошенной снегом. Звать на помощь было некого, и он с очень большим трудом выбрался из нее. Много времени провел в ледяной воде, шел лесом в мокрой одежде. Придя домой, три дня пролежал в жару с высокой температурой и умер от двустороннего воспаления легких. Страшное горе обрушилось на бабушку Софью, на мою маму, на тетю Лиду. Бабушке не было еще и тридцати. Она осталась вдовой в самом расцвете своих лет.

3.2 Замуж за Павловского. Отчим

После похорон мамина мама была в трауре целый год. После этого срока к Софье стали свататься другие парни. Она была очень красивой женщиной. Парни сватались разные, даже моложе ее по возрасту. И это несмотря на наличие двоих малолетних детей. Но самой одиозной личностью среди сватавшихся к Софье женихов, был Павловский. Бывший сослуживец отца мамы, тоже лесник. Ухаживаний за «невестой» с его стороны не было никаких.

Зато имелось двуствольное ружье, которое по долгу службы он всегда носил с собой. Был старше бабушки на пятнадцать лет. Выстрелами из своей двустволки он разогнал всех женихов и ухажеров. Охотников и смельчаков воевать с пьяным лесником, палившим из ружья куда попало, не нашлось. Хлебнув нужды и одиночества, бабушка вышла замуж за единственного претендента – Павловского. Он так и остался для всех Павловским. Никто не помнит, как его звали по имени и отчеству. Видимо, он большего и не заслужил.

С новым мужем жизнь не стала для бабушки легче. Мою маму и тетю Лиду он не любил. Да и Софью не особенно жаловал, так как был вечно пьяный и чем-то недовольный. Всю работу по дому делала бабушка. Мама вспоминала, что с раннего детства их с сестрой приучали к крестьянскому труду. Для этого необходимо было рано вставать, косить и собирать траву, пасти и доить коров, копать и пропалывать огород, стирать белье на речке. Вода в реке была холодной большую часть года. От этого у моей мамы застужены суставы на руках, а всю крестьянскую работу она не жалует и по сей день. Но в то время надо было помогать матери, а значит трудиться наравне со взрослыми.

Завтраком, обедом и ужином бабушка Софья всегда первым кормила Павловского. В это время мама и ее сестра тихо сидели на печи и не мешали ему есть. Только после того, как отчим насыщал свой желудок и выходил из-за стола (а он мог еще долго сидеть и просто так), дети спускались к столу.

На печи сестры сидели с тех пор, как Павловский в их адрес начал отпускать насмешки или просто откровенные оскорбления. Но бабушка Софья защищала и берегла их, как только могла. Как рассказывала мне мама, бабушка «больше» любила мою маму. Так, наверное, кажется каждому ребенку. Считала ее похожей на себя, красавицей, ладно скроенной. Сестру Лиду немного «недолюбливала» за ее вечное нытье и завистливый характер. Но это со слов моей мамы. У мамы был веселый нрав.

3.3 Гибель братика Миши. Смерть бабушки Софьи

Так они и жили. В пятнадцать лет мама поступила в медицинский техникум в городе Борисов учиться на медицинскую сестру. Бабушке Софье было тогда около сорока лет. За годы совместной жизни с Павловским у них родился сын Миша, который трагически погиб по вине Павловского. Случилось это так.

После войны вся семья жила в землянке, потому что их избу во время войны сожгли немцы, проводившие карательную операцию. Чтобы как-то подняться из пепелища, нужны были деньги. Их можно было раздобыть только одним способом: выгонять и продавать самогон. Это во все годы считалось преступлением, поэтому гнали самогон в чаще леса, подальше от людских глаз. Это было обязанностью обеих сестер. Затем первач продавался в селе, копили деньги на постройку дома.

Однажды ночью, как всегда пьяный, в землянку вернулся Павловский. Вся семья уже спала. Пьяный отчим опрокинул керосиновую лампу при входе. Начался пожар. Бабушка и сестры выскочили из землянки, а Миша замешкался и оказался отрезанным от входа огнем. Павловский, желая погасить пламя и думая, что это вода, плеснул в огонь ведро, наполненное самогоном. Пламя вспыхнуло еще больше. Миша сгорел заживо. Ему было всего семь лет.

После этого страшного пришествия, горе переполняло бабушку Софью. Она каждую свободную минутку ходила на могилку к Мише, разговаривала с ним. Сильно горевала. Но оставались еще мама и тетя Лида, ради которых бабушка Софья продолжала жить, скрепя свое, истерзанное потерей, сердце.

Чтобы дать маме «отдых» от ее учебы в техникуме, бабушка поступала хитрым способом: она давала телеграмму о своей болезни и маму отпускали на несколько дней, проведать свою «больную» маму. Погостив дома, пополнив запасы продуктами питания, такими как сало, картошка, капуста, мама возвращалась в город.

И вот как-то мама получила телеграмму о смерти бабушки. На подкосившихся ногах подходила она к своему отчему дому. Шла ночью через лес, чтобы сократить путь и удостовериться, что это очередная шутка бабушки Софьи, что она жива и здорова. Но, к сожалению, все оказалось правдой. Бабушку поразила молния, попавшая в трубу дома. Был дождь, она промокла и залезла на печь обогреться и обсушиться. Гром, удар молнии и бабушки Софьи не стало. Ей было всего сорок лет.

Моя мама и тетя Лида осиротели окончательно. Сестры Софьи не раз говорили на поминках, будто ее «забрал» к себе Миша. Бабушку там так и похоронили в деревне Колеина на кладбище рядом с Мишей. Мама моя поехала доучиваться в техникум, а тетю Лиду забрала к себе сестра Софьи тетя Галя.

3.4 «Парад» икон. Мама выходит замуж

И еще одно странное событие произошло в ночь похорон бабушки Софьи. Мама и тетя Лида, обнявшись, лежали в кровати и безутешно плакали от горя. Вдруг мама сквозь сон или дрему увидала в пространстве около печи, где скорбное событие произошло, что по часовой стрелке в воздухе начали вращаться и кружиться иконы с изображением Божьей матери и Иисуса Христа. От них в этом круженье исходил какой-то яркий лучистый свет, не похожий на обычный.

Только несколько лет назад мама рассказала мне об этом. Мы обе задумались и попытались расшифровать это послание. Поняли так, что Божья матерь как бы брала маму и тетю Лиду под свою защиту. Давала маме знак, что всю жизнь будет их защищать и оберегать.

Надо подчеркнуть, что у мамы от рождения бы сильный характер. Пользуясь своей природной красотой и крестьянской сметкой, она была практична, всегда находила выход из любой ситуации. Никогда не сдавалась трудностям, чему и нас учила, своих детей.

Дом Павловский продал. Часть денег отдал на содержание сестер тете Гале, часть забрал себе. Как потом узнала моя мама, он еще не раз умудрялся жениться. Умер в одиночестве. С момента похорон мама с ним виделась только один раз, явно испытывая от этой встречи одно отвращение.

Тетя Лида заболела у тети Гали туберкулезом. Потом долго лечилась от этой тяжелой болезни. Она была очень ранимым человеком, что сказалось на ее иммунитете, который явно был ослаблен.

Мама в свои восемнадцать лет вышла замуж за отца. Техникум она к тому времени закончила и встала на самостоятельный путь. Отец маму заприметил еще до армии на гуляньях. Но поскольку в то время у него не было даже пары приличных брюк, как он сам рассказывал нам в последствии, то гулять с девушками ему особенно было не в чем. Да и мама была младше его на целых шесть лет.

А вот когда он стал офицером и приехал в родные Кобзевичи при полном параде: в галифе, гимнастерке, перетянутый в тонкой талии офицерским кожаным ремнем, в фуражке, то сразу стал объектом внимания всех девушек своей деревни и близлежащих сел. Ему было двадцать четыре года, маме восемнадцать лет. Отец посватался к ней через все ту же тетю Галю. Мама ответила согласием и восьмого июля 1953 года они поженились. Свадьба состоялась все в тех же Кобзевичах, где гуляла вся деревня. Как говорится, «и Молдаванка и Пересыпь обожали Костю моряка».

3.5 Служба отца на Западной Украине. Характеры родителей

После свадьбы мама и папа уехали служить на Западную Украину. В 1954 году у них родился первенец – мой брат Сережа, а в 1958 году – я. Во всех местах, где отцу приходилось служить, мама всегда находила работу. Ее красивое лицо и обаятельная улыбка делали свое дело, и работа тоже «шла ей навстречу».

Мама всегда любила быть в гуще событий: пела в хоре, участвовала в художественной самодеятельности, не пропускала ни вечеров, ни концертов. Родители любили друг друга, всегда советовались обо всех глобальных покупках, делах, поступках. Ну, бывало, покидают друг в друга поленьями после очередного «вечера отдыха». Ну, это так, для разрядки напряженности. А дальше, тишь и гладь.

Отец был ранимым человеком, старался свести к минимуму всякие «разборы полетов» в семье, делал все для того, чтобы отношения у них с мамой были ровные, стабильные. Мама была более эмоциональной натурой: чаще «думала» сердцем, чем головой. Эта ее черта, в какой-то степени, передалась и мне. По крайней мере, то, что папа был прекрасный семьянин, труженик, это знали все. В том числе и мама.

В молодости папа пользовался успехом у женщин. Как гармонист, в частности. Поэтому мама всегда была на «стороже» и не давала ему «сбиться с пути». Заглядываться на других женщин у него не получалось. Мама предлагала всем своим цветущим видом смотреть только на нее.

Кстати, о гармони. В первый вечер после свадьбы родителей, папа взял в руки гармонь и вышел на лавочку за ворота дома поиграть, как это он делал раньше. Тут же образовался круг из деревенской молодежи, начались танцы, пляски, пение частушек. Экспромтом частушки сочиняли все участники этого вечера. Досталось и маме, за то, что она «увела» у местных девчат такого прекрасного парня. Мама к танцам не вышла, а поскольку быстро уловила смысл нелестных излияний местных незамужних девушек, гармошку с тех пор невзлюбила и не поощряла игру отца впоследствии. Но он сделал «хитрый ход» и перешел на баян. В семейном альбоме много фотографий, где папа играет на баяне для всех окружающих и все счастливы.

Издержкой маминой профессии были вещи, пропахшие карболкой и другими специфическими запахами. Она частенько видела чужую боль и научилась спокойно, без паники, оказывать больным помощь. Нас с братом приучила к тому, что кричать и плакать – это совершенно лишнее занятие, надо уметь терпеть боль или спокойно приложить усилия к ее устранению.

Маму мы с братом любили и побаивались одновременно. Один строгий взгляд ее зеленых глаз заставлял нас или замолчать вовсе, смущенно опустив голову, или перестать делать какое-нибудь дело, не очень хорошее, по мнению мамы. Отец в нашем воспитании был более мягок, справедлив. Сам процесс он выстраивал, как помощь в разных хозяйственных делах. И это ему всегда удавалось. Солдаты его тоже любили за интеллигентность, уважение их личных качеств, за справедливость, но и требовательность. Любая «дедовщина» отцом пресекалась на корню.

3.6 Мама- принципиальный человек!

Вспомнился мне и такой эпизод из маминой жизни, когда она проявила мужество, смелость, принципиальность. И все это касалось совершенно чужих ей людей. Но все по порядку.

В части, где служил отец, было много молодых офицеров с такими же молоденькими женами. Частенько офицеров посылали на «точки» (мелкие островки в океане или Охотском море) для обслуживания техники. Жены оставались подолгу одни. Не всем хватало выдержки и терпения дождаться своих мужей. Вокруг было «море» солдат, их ровесников… Они вместе пели в хоре, участвовали в художественной самодеятельности, знакомились…

Так одна жена закрутила роман с солдатом. Все стало достоянием служащих части. Ничего не знал только муж. Командир части устроил публичное разбирательство «морального облика» жены молодого лейтенанта. Все происходило в отсутствии мужа. По представлению командира части, «собрание» единодушно осудило проступок жены и решило выслать ее с острова, чтобы другим, как говориться, неповадно было. Мама встала и сказала:

– Все, что сейчас здесь происходит, это позор для всех. Это грубое вторжение в личную жизнь людей и что ни у кого нет такого права. Надо дождаться лейтенанта и пусть они сами разберутся в своих отношениях.

Явной поддержки у присутствующих мамино выступление не нашло, но хоть немного остудило горячие головы. Особенно голову командира части, который был и власть, и командир, и сам «господь бог» на этом далеком острове. Никто из офицеров не хотел портить с ним отношения.

Лейтенанта сослали еще дальше, чем «точка» в океане, без возвращения в часть. До командира дошли слухи, что он был зол на него и хотел «вызвать на дуэль», или просто застрелить за те унижения, которым он подверг его жену и его самого. Но все обошлось. Жена и солдат расстались. Женщина уехала одна на материк, «Ромео» перевели в другую часть. А маму с тех пор командир части зауважал и всегда на вечерах приглашал на танец. Все спрашивал:

– Как это вы не побоялись пойти против мнения всех?

Мама спокойно отвечала:

– Не терплю несправедливости во всех ее проявлениях.

Вот такая наша мама.

О своих родителях хочу сказать еще несколько слов. Именно об их Курильском периоде, где отец впервые поставил нас с братом и маму на беговые лыжи и научил на них ходить. Катались мы и всей семьей, и по одиночке, и с гор, и по равнине.

Летом с родителями и другими семьями отдыхали вдоль горных речек, с чистейшей, вкуснейшей горной водой. Отцы рыбачили, ловили форель, а мамы варили из нее уху, жарили на костре. Шашлыков я в то время не помню, так как свежее мясо было негде достать, да и не вошли они тогда в моду. А вот то, что наши пикники проходили весело и сытно – это я помню точно. Насытившись и расслабившись, отец брал в руки баян, и все хором пели русские и украинские народные песни. Все были счастливы…

3.7 Как я «пускала кораблики»

Брат и я смотрели на собиравшуюся в дорогу маму. Было раннее летнее курильское утро.

Мы только что проснулись: нас разбудили яркие солнечные зайчики, опоясывающие комнату. Они были везде: сначала ползли по стенам, потом медленно спускались на кровати, и уже в самом конце скользили по нашим сонным лицам.

Мама стояла в легком плаще с модно поднятым воротником, подпоясанная широким, завязанным причудливым узлом, поясом.

– Дети, я уезжаю на два дня на Сахалин. По делу… и прошу вас вести себя хорошо, не шалить. Ты, Наташенька, во всем слушайся брата. Я скоро вернусь. Сережа, ты остаешься за старшего.

Дети дошкольного возраста, большую часть своего свободного времени были предоставлены сами себе. Правда, был один негласный закон – мы никогда не ходили по одиночке, а как минимум, по двое, чтобы присматривать друг за другом. На всякий случай. Прийти на помощь, если это потребуется…

Мы послушно кивнули, сладко потягиваясь в материнских и солнечных объятьях. Отец на суточном дежурстве и нам предоставлялась полная свобода действий хотя бы на один день.

Как только за матерью закрылась входная дверь и хлопнула дверца стоявшего рядом с домом военного «Газика», мы с братом вскочили со своих постелей и стали бросать друг в друга подушки, подпрыгивая на панцирных сетках. Вдоволь надурачившись, занялись обычными своими делами: умылись, позавтракали тем, что оставила на столе мама, подмели пол, вымыли посуду, отнесли курам корм в сарай, и, заперев дом, пошли гулять.

Детвора нашего военного поселка гуляла своеобразно. Часам к девяти утра стайки свободных от домашних дел ребятишек с самодельными удочками слетались к местной горной речке.

Начиналась рыбалка. Наживкой был дождевой червь, выкопанный вечером и заботливо уложенный в землю, насыпанную в банку из-под монпансье. Его разрывали на части цепкие пальцы и, как червячок не сопротивлялся, ему была уготована одна судьба – быть нанизанным на небольшой крючок. На червяка плевали «на удачу» и забрасывали в стремнину быстрой реки, зорко следя за улетающим в белые барашки поплавком. Через секунду поплавок тонул, и счастливчик выдергивал из воды приличных размеров серебристую рыбину, сплошь унизанную с боков красными пятнышками. Это и была форель. Самая вкусная местная рыба.

Вся разношёрстная братия, рассевшаяся на досках моста, была примерно одного возраста. Это были мальчишки и их сестры, которых некуда было деть. Мальчишки ловили, а девчонки помогали им снимать с крючков рыбу и укладывали ее в трехлитровые банки с привязанными «ручками» из обыкновенного бинта.

Часам к одиннадцати весь честной народ был с уловом и начинал разбредаться по домам, сдавая добытое матерям. Позже обедали, занимались домашними делами, отдыхали и к часам к трем снова собирались в стайки для игры в «казаки-разбойники», прятки, лапту.

Но в этот день все пошло необычно: брат раздал малышне весь свой улов: ведь все равно дома у нас никого не было. Предложил всем встретиться позже и пойти в кино в местный дом культуры. До начала еще поесть дикой малины, которая росла вдоль дороги.

Дом культуры стоял отдельно от поселка, на горе и к нему тянулась пыльная извилистая поселковая дорога. Если сойти с нее в придорожные кусты, то можно было очутиться в густых зарослях дикой малины, уже созревшей и манившей к себе своей спелостью и сочностью плодов.

Вся веселая ватага мальчишек и девчонок человек из десяти шефствовала за братом и мной никуда не спеша, лениво перекликаясь, топая по сыпучей, похожей на муку, пыли, поднимая вокруг себя ее столбы. На земле оставались отпечатки маленьких разнокалиберных ступней ног и подошв сандалий.

Наконец, все преодолели спуск в канаву и выбрались из нее, оказавшись в зарослях спелых ягод. На время замолчали, набивая рты плодами, долго смакую их аромат и вкус. Все получали удовольствие от свободы «без взрослых» и приятного занятия. Перед самым домом культуры детвора выползла на дорогу и медленно пошла вверх, вытирая руки о придорожную траву.

Внутри здания еще никого не было. Слышались только шлепки трафарета, которым билетерша тетя Рая, женщина лет пятидесяти, бойко и ритмично ставила отметины на серо-зеленых полосках.

– Куда вы, ребятки? Кино начнется только в пять. Погуляйте пока, – не отрываясь от своего занятия, промолвила билетерша. Она окинула мельком всю братию из-под сползавших на кончик носа очков и добавила: