Подвиг бессмертия. Книга первая. Откровение

– Уважаемая учительница, – вмешалась мать Васьки, – я открою тебе тайну, почему мой сынок не любит этого ирода!

– Открывай, послушаю, – искоса кинуть взгляд Янина на сгорбленную старуху, боязливо подступающую к ней.

– Дед Музолёк дворянин – кровопийца стал быть. Не для того мы столько кровушки пролили, а они затаились и жируют… как с гуся вода! Поэтому мой Вася и вредит ему, как может, – говоря это, старушка-одуванчик вдохновилась и, похлопывая себя кулачком по тощей груди, повысила тембр голоса, приподняла трясущую бородку и, приблизившись к учительнице почти вплотную, дерзко заглянула ей в глаза.

– Что вы говорите? Это очень интересно, наведу справки, если обманули, вы мне дорого заплатите.

– Да уж заплатим, куда нам горемычным деваться?

Девушка глянула с любопытством на осмелевшую старуху, успокоилась, машинально сунула маузер в кобуру и, задумавшись, покинула дом Луньковых.

Этот инцидент стычки учительницы с Васькой не получил до поры продолжения. Обоюдное умолчание не предвещало ничего хорошего. Степан нутром чувствовал, что недоверие к нему почему-то возросло. Он продумал все нюансы их взаимоотношений, и ни нашёл ни одного прокола, по крайне мере, с его стороны.

После разговора с Музальковым Степану почему-то вспомнился рассказ отца о происхождении рода Долиных здесь, в деревне Сдесловка. Оказывается, родоначальник Долиных, некто Данилка из Курской губернии, простой рядовой солдат, был в своё время непосредственным участником Отечественной войны 1812 года с Наполеоном. На Бородинском поле он самоотверженно сражался наравне с другими героями. Из кровопролитного сражения он вышел живым и здоровым, не получив ни единой царапины. За ратный подвиг его наградили Георгиевским крестом.

На этом светлая полоса его жизни закончилась. Во время преследования Наполеоновских войск под Смоленском ему оторвало руку выше локтя, кроме этого, он получил тяжёлую контузию и многочисленные раны от шрапнели. Осенью двенадцатого года ему исполнилось тридцать два года. Руку он потерял навсегда, а вот голова, хотя она и сидела прочно на шее, но боли не покидали его ни днём, ни ночью.

В лазарете Даниил провалялся почти полгода. Всё это время за ним ухаживала сестра милосердия Лукерья Беспризорница. Рыжеволосая сирота, двадцати трёх лет отроду, стройная и худющая девица, мещанка по происхождению. Она вложила в его выздоровление энергию всей своей души. Он стал для неё родным человеком. Когда Даниил, кавалер двух Георгиевских крестов, получил отпускную, он предложил Лукерье единственную руку и своё израненное сердце. Девица, не раздумывая, отдалась ему со всеми своими потрохами, потому что с её-то внешними данными и нехваткой мужского сословия в виду военных утрат она уже потеряла всякую надежду выйти замуж.

Нет, не думайте, до войны лишних девушек, остающихся в вековухах, не было. Природа так умело рассчитывала прирост населения, что всем хватало и женихов, и невест. В рамках своих достоинств все были пристроены и распределены без обид – хорошие и здоровые молодые люди по своим природным данным объединялись с хорошими, некрасивые, соответственно, с некрасивыми, ну а контингент с изъянами, то есть с отклонениями от естества, – уроды, как сами понимаете, с ними… куда ж им деваться. И жили, и даже счастливо, и детей рожали вполне здоровых. Каждый приобретал свою половинку в соответствии с предназначением Всевышнего.

Деньжонки, по-видимому, у Дани водились, так как отступающие французы, ограбив Россию, часто несли с собой значительные ценности. Ведь, известное дело, Наполеон приходил на Московию не только с декларациями о равенстве, свободе и демократии, но и как крупный воришка – поживиться, прикрываясь этими фиговыми листками. Никому не секрет, всякие войны и затеваются с целью наживы или упрочения своей власти за счёт униженных и ограбленных народов.

Даниил Долин купил кобылку, впряг её в бричку, соорудив над которой балаган, посадив туда молодую жену и всё необходимое для дальней дороги и сговорившись с цыганами, двинулся на юг страны. Путешествие проходило без осложнений, пока отставной солдат со своей беременной женой находился с табором. Не доезжая несколько вёрст до Орловской губернии, цыгане повернули в сторону Украины.

– Здесь, на Орловщине, живут самые бедные крепостные империи. Зачем нам голодать вместе с ними. На Украине хорошие чернозёмные почвы, богатые урожаи и вполне сытная жизнь, – заявил Даниилу староста табора. Возражения он категорически отверг и, не раздумывая, своротил обоз направо в сторону Малороссии.

Дальше предстали отставнику лесные разбитые дороги, нищета, грабежи, бандитизм. Пересекая границу Почепского уезда, средь белого дня они напоролись на банду разбойников. Отстреливаясь от нападающих, Даниилу удалось оторваться от шайки, но сам он при этом получил огнестрельное ранение в грудь.

В деревне Сдесловка их путь прервался. Истекающего кровью Даниила и беременную женщину принял на постой сердобольный старец Лупачёв Ерофей. Будучи на сносях, Лукерья с раненым мужем продолжить свой путь к намеченной цели не могла. Положение семьи было настолько плачевно, что все жители деревни откликнулись оказать пострадавшим посильную помощь.

Имея некоторые познания в медицине, измученная Лукерья изо всех сил старалась поставить своего супруга на ноги, у неё это, к величайшему сожалению, не получилось. Через шесть недель Даниил в тяжёлых мучениях скончался.

Похоронив останки своего несбывшегося счастья, в положенное время Лужка разрешилась слабым мальчиком, по всем признакам не жильцом на этом свете, которого нарекла в честь отца Даней. Надо отдать ей должное, она окружила новорождённого младенца и теплом, и заботой. Она ревностно оберегала его, даже муха не смела пролететь мимо, не то чтобы сесть на него. И Даня, представьте себе, выжил, постепенно окреп и возмужал, даже догнал в своём развитии своих сверстников.

Куда податься бедной вдове с ребёнком, у кого искать защиту? Так она и осталась жить в деревне Сдесловка. По своему статусу она была вольной, на мужа ей выделили десять десятин земли. К ним она прикупила ещё сорок. Она скрасила последние годы жизни старца Ерофея, который завещал ей свой дом и приусадебный участок земли. Как она уж там жила, неизвестно. Так вот от них и пошёл знатный род Долиных в Сдесловке.

У Даниила Даниловича был сын Ахрем и три дочери. Ахрем же, как ни старался, но дети у него умирали. Впоследствии выжили сын Мирон и дочь Оля. Мирон женился поздно и родил двух сыновей, Акима и Анисима, дочерей было много, они-то и опустили зажиточный дом Мирона до бедного, почитай нищенского состояния.

Остальных потомков по мужской линии мы знаем из вышеописанных повествований. Загадочная судьба сложилась у дяди Степана – Акима Мироновича. Жена достопочтенного мужа Фелиция сразу в первый же год после свадьбы родила дочь, которую нарекли Макрелией или, если вам понравится, Макридой.

После родов, спустя месяца два, пошла Фелиция на речку полоскать бельё. День выдался морозный, хотя с утра было относительно тепло и ничего не предвещало похолодания. Намахавшись пранником, разгорячилась, затем наглоталась морозного воздуха, да всё время стирки руки находились в ледяной воде, и как результат – простудное заболевание. Всё тело горело, как в огне. Все средства испробовали – от горячей бани в парной с веником до спиртовых растираний. Результат нулевой. Думали, умрёт, позвали батюшку для исповеди. После молитвы, лёжа на горячей печи, женщина уснула, решили, кончилась. Ан нет, Бог не принял такой жертвы, но за самодурство наказал – больше с тех самых пор она не смогла рожать детей.

Пришлось довольствоваться этой единственной девочкой. Она росла у них как цветок, в парниковых условиях. Пылинки с неё сметали заячьей лапкой, обидеть её никто не смел, а противоречить тем более. Воспитывали по книгам того времени. Образование в пять классов она получила в городе. Одевалась по лекалам жены Музолька. У неё было столько платьев, что могла менять их каждый лень целых две недели. А внешность у неё была на загляденье. Своей красотой не уступала благородным дамам, изображённым художниками на картинах. Высокая, стройная, пышные белокурые волосы, высокая грудь, горделивая статная походка, голубые широко распахнутые глаза, нос прямой, словно точёный, кожа бледно-розовая, чистая и гладкая, как китайский шёлк, пухлые губы прикрывали перламутровые ровные зубки.

Она шла по телам мужчин, устилающим её дорогу. Но всё это её не интересовало. Достойных её внимания женихов в округе десяти миль не было.

Макриде пошёл двадцать третий год, а она по-прежнему оставалась самодовольной и неприступной «принцессой».

«Засиделась девка», – тревожился Аким Миронович, и чем дальше взрослела дочь, тем тревога становилась острее.

Он долго размышлял, и наконец, в его голове родилась достойная мысль. В городе Бежица проживала его тётя Оля, сестра отца, умершего в прошлом году. Под предлогом почтить память усопшего на годовщину кончины он с дочерью решил отправиться в этот город с благородной миссией, а заодно и навестить дорогую тётю. Причина своевременная и убедительная, но если объединить её с другой, не менее важной задумкой, получится превосходный гамбит. Аким Миронович таким путём хотел прозондировать почву в поисках достойных женихов в кругу тёти Оли, пожертвовав драгоценным временем.

По обоюдной договорённости Степан отвёз дядю Акима с дочерью Макридой на его лошади в город Почеп, а оттуда они благополучно доехали поездом до Бежици. Впервые девушка покидала на столь далёкое расстояние свой отчий дом. Глаза её сияли от счастья. Столько невидимых ранее новшеств, незнакомых людей, проплывающих мимо в окнах вагона населённых пунктов с архитектурными строениями. Словом, впечатлений уйма, не вкладывалось в голове.

Церемония встречи с тётей Олей навеяла на приезжих гостей удручающую печаль. Тётя, кстати, сильно постарела, плохо различала перед собой окружающее, с трудом слышала, наклоняясь вперёд к собеседнику каждый раз во время беседы, и тут же забывала тему разговора. Жила она бедно в своём большом неухоженном доме со своим двенадцатилетним внуком, которому не могла дать ни образования, ни воспитания и даже не в состоянии одеть его сносно.

После того как умер муж Ольги Ахремовны, муж её дочери каким-то образом таинственно пропал, а через три дня исчезла и дочь, оставив сына Владимира на попечение бабушки. Хорошо ещё, что советская власть не исключила паренька из школы. Хоть какая-то надежда у него на будущее теплилась.

Аким Миронович, как чувствовал бедственное положение тёти, привез из деревни сала солёного с мясом, яиц куриных и прочее по мелочам. Увидев такое изобилие, тётя Оля расплакалась, стыдно ей было за свою бедность, гостей нечем было накормить. Кроме картошки, в доме ничего не было, хоть шаром покати.

О достойных женихах для Макриды в этой нищенской среде и думать было совестно. Ничего не оставалось делать, кроме как провести оставшееся время до намеченного отъезда обратно домой в созерцании парковых ландшафтов или ознакомления с общественными зданиями, где, возможно, случайно можно встретить достойного человека. Все эти манипуляции проводил Аким Миронович в глубокой тайне от дочери и с таким расчётом, чтобы ей не надоело и было интересно.

В первый же день, когда солнце перевалило за полдень, они медленно шли по тенистой гаревой дорожке Бежицкого парка, любуясь скульптурами деревянного зодчества, выставленными местными умельцами на всеобщее обозрение жителям и гостям города.

Старый Аким устал, жара сморила его тело, хотелось плюнуть на все эти культурные городские красоты, упасть в пышный травяной ковёр, росший рядом с дорожкой, и сладко вздремнуть, хотя бы как минимум часок. Его затуманенный взгляд рассеянно скользнул по фигуре идущего им навстречу молодого человека, Уже поравнявшись, старика словно облили из ушата ледяной водой.

«Да эта ж наш помещик, Козинцев», – чуть было не закричал он. «Что делать? Враг советской власти – и свободно разгуливает по городу».

Пройдя несколько шагов, они резко остановились, и, повернув головы, стали пристально разглядывать друг друга.

– Здравствуйте, если не ошибаюсь, вы из Сдесловки? – первым заговорил Козинцев.

– Да, вы, конечно, не обязаны помнить мою фамилию, имя и отчество, но я Долин Аким Миронович. Вы наш бывший помещик Козинцев Ярослав Александрович, не так ли?

– Вы абсолютно правы. И у вас, по-моему, зреет законный вопрос, по какому такому праву этот кровосос разгуливает среди вас, да ещё и средь бела дня?!

– Смотрите в корень! Нам это любопытно узнать из ваших уст.

– Я вам охотно разъясню, если у вас есть время, желанием, к счастью, вы обладаете.

– Времени у нас хватит с избытком, если вы не сбежите.

– Причин для этого у меня нет, да и намерений тоже, – твёрдо заявил бывший помещик. – Так вот, с чего только начать, чтобы быть кратким… До революции, будучи студентом университета в Санкт- Петербурге, я посещал ячейки социал-демократов. Туда же я захотел привлечь и свою жену. Она принципиально отказалась заниматься политикой, и по мере углубляющего конфликта в семье мы расстались. На содержание дочери понадобились деньги. Я продал имение и вручил их бывшей супруге. Вскоре меня арестовали, лишили дворянского звания и отправили на каторгу.

Так что, уважаемые товарищи, в настоящее время я и не помещик-кровосос, и не дворянин, а каторжанин. В данный момент состою на службе в Красной Армии комиссаром по кадровым делам.

По всему видно было, что Макрида произвела на него очень сильное впечатление, и чтобы продолжить общение, он пригласил их в кафе-мороженое.

– Извините, Аким Миронович, не представите ли вы мне свою очаровательную спутницу? – смущаясь, обратился с просьбой Козинцев, не сводя глаз с лица зардевшейся девушки.

– Почему бы и нет. Представляю вам свою единственную дочь и наследницу, если можно так выразиться в наше время, Макрида Акимовна Долина. Или, если вам будет угодно, Макрелия! Прошу любить и жаловать!

Макрида Акимовна, как истая дама, галантно подняла свою ручку, которую Козинцев с благоговейным трепетом поцеловал, проговорив при этом:

– Весьма польщён, очень приятно познакомиться с вами. Прошу не отказать в моей просьбе сопровождать вас и быть вам полезным.

Макрида многозначительно посмотрела на отца, который со вздохом сказал:

– Мы, к сожалению, уезжаем через два дня на поезде в сторону Почепа.

– Здесь сильно душно, осмелюсь пригласить вас посидеть в удобном прохладном месте за чашечкой кофе с мороженым.

– Мы, Ярослав Александрович, не возражаем. По правде сказать, я сильно устал, и отдых лично мне не повредит.

– Тогда тронемся, кафе в двухстах метрах от нас, – и Козинцев галантно предложил свою руку даме.

Кофейня располагалась в полуподвальном помещении двухэтажного особняка и представляла собой уютный грот, вырубленный в скале. Большие кадки с заморскими растениями типа фикусов и пальм стояли, отгораживая столики друг от друга.

Как только они заняли удобное место в углу, к ним торопливо подошёл молодой официант с висящим полотенцем на руке. Он поклонился и предложил даме меню. Вскоре на стол принесли приборы, а следом кофейник, сливки и мороженое.

Макрида, прожившая год в городе, знала, как управляться со всем этим, но Аким Миронович не торопился выявлять своё кулинарное невежество, он медлил, выглядывая, как орудуют другие, и только тогда начинал действовать со своими приборами со всей уверенностью, что действует правильно.

Старик остался доволен не только пищей, которую он и за пищу не посчитал – полынь, заваренная кипятком, мороженое, правда, он с удовольствием съел, сколько вниманием, оказанным им Козинцевым, как ни говори, а в недавнем прошлом их господином.

С того момента, как Аким Миронович отхлебнул этой горькой полыни, крыша его поехала, стала плавиться до такой степени, что перестала нормально реагировать. Он замечал, что Ярослав Александрович не менее, чем он, попал под влияние обаяний Макриды и готов был продать Родину за единственный взгляд чаровницы.

Под вечер следующего дня Козинцев обратился к отцу девушки выдать за него замуж его дочь. Немного поразмыслив и чтобы не показаться слишком заинтересованным, заявил:

– А, что по этому поводу думает невеста? Даёт ли она своё согласие на брак?

– Аким Миронович, с ней этот вопрос мы согласовали в первую очередь. Дело стопорится только по вашей милости.

– Моё решение не заржавеет. Милостивый государь, вы первоначально растолкуйте мне, какие условия вы представите нам в связи с женитьбой на моей дочери?

– Странно это слушать от вас, дорогой Аким Миронович, Я люблю вашу дочь, и этого для меня будет вполне достаточно, – с горячностью высказался Козинцев.

– Я допускаю это, ваше положение позволяет такие вольности. Где же вы собираетесь жить с молодой женой, не на вокзале же?

– Свадьбу мы сыграем, как только отремонтируют выделенную мне квартиру. Это событие произойдёт не ранее месяца. Квартиру я уже показывал Макрелии. Мы там были, ей очень понравились и квартира, и место расположение дома, почти в центре.

– Ну что ж, сынок, я согласен передать тебе своё сокровище. Надеюсь, ты не обманешь меня и проживёшь с ней всю жизнь в любви и согласии, – сказав эти слова, Аким Миронович вытер набежавшую слезу самодельным платком.

– Отец, радоваться надо.

– Да это слеза радости. Теперь уж и горевать не придётся, наверно, не о чем будет! Все земные дела подходят к завершению.

Все эти дни наречённые ни на минуту не расставались. Казалось, даже Аким Миронович, и тот был им в тягость. А он, почувствовав это, самоотстранился от них.

Поезд издал тревожный гудок и, обдав провожающих густым клубом дыма и гари, медленно набирая скорость, отошёл от перрона. Колёса то и дело пробуксовывали, издавая металлический скрежет, будто торопился, задыхаясь и сбиваясь с ритма.

Комиссар по кадровым делам шёл рядом с окном вагона, махая рукой, что-то говорил. Голоса его из-за двойных стёкол не было слышно, но по выражению лица можно легко было догадаться, что скоро они с Макридой встретятся. Она и без этого знала, что ровно через месяц он приедет за ней в Сдесловку и на белом коне увезёт её в заоблачную высь, где их ждёт бесконечное счастье.

Но такой долгий срок может вытерпеть только смертный, но не влюблённый. Уже через неделю ответственный по кадровым вопросам комиссар нагрянул в город Почеп с проверкой набора призывников в Красную Армию. Проверив, как полагается, циркуляр разнарядку и сделав соответствующие замечания, в тот же день он потребовал верховую лошадь и выехал без охраны по району с целью проверки положения на местах. Такой командир в сознании подчинённых был отмечен с чрезвычайно положительной стороны.

В сумерках того же дня Ярослав Александрович объявился на пороге хаты своего бывшего конюха, которого одним своим появлением перепугал до икоты. Увидев наяву живого и здорового своего бывшего помещика, перед глазами конюха поплыли картины пыток, одна страшнее другой.

– Терентий, не переживай ты так сильно. Боюсь, тебя может кондрашка схватить. Я не белогвардеец, а чиновник аппарата Советской Армии, – поторопился успокоить конюха товарищ Козинцев и в знак доказательств показал ему свой мандат.

Перепуганный бывший конюх, не до конца ещё успокоившись, взял всё-таки мандат и, повертев его в руках и даже проверив на просвет, вернул владельцу. Писать и читать в школе ликбеза он так и не научился, и вот в данный момент сожалел, каково было бы удивление господина помещика, увидев преобразившегося в культурном отношении конюха.

– О моём приезде никто не должен знать. Это военная тайна. Проболтаешься кому-либо, будешь наказан. Ты меня понял, Терентий? – строго приказал комиссар. – А теперь отнеси вот это письмо Долиной Макриде и передай ей лично в руки, и никому кроме… только ей. Понятно?

– Будет сделано, господин… то есть товарищ Козинцев.

Степан почти каждый день возвращался домой, когда солнце касалось горизонта. Дома его ждали некоторые дела по хозяйству. На личную жизнь времени, как всегда, не хватало. Вот и сегодня, выйдя из усадьбы на тополиную аллею, он увидел идущую ему навстречу двоюродную сестру Макриду. Заметив Степана, она смешалась и торопливо свернула в кустарник, за которым виднелся посёлок Козинка. «К кому это она идёт? – подумал юноша, перебирая в памяти кандидатов для её посещения. – Наверно, к гадалке, тётке Авсеехе, торопится на ночь глядя, суженого-ряженого захотела приворожить!» – усмехнулся Степан.

В это же самое время, разморённая дневным зноем, на веранде в кресле-качалке сидела Янина Самойловна с бутылочкой самогона и время от времени маленькими глотками поглощала это уже ставшее привычным для неё деревенское зелье. Отставив в сторону самогон, женщина решила вздремнуть, но перед тем как закрыть веки, ей показалось, что там, внизу, в темноте, между стволами деревьев, кто-то ходит и даже послышались тихие волнующие голоса, женщины и мужчины.

Янина сразу поняла, что это контра. Настал миг, может быть, единственный, оправдывающий смысл её жизни, – действовать. Она дрожащими от волнения пальцами нащупала маузер и осторожно вытащила его из кобуры. Крадучись, как кошка, тенью, затаив дыхание, выплыла в сад.

Молодая луна, только что заступила на дежурство, осветив сказочным флуоресцентным сиянием окрестности. Шаг за шагом, петляя между стволов деревьев и заглядывая под кусты и тенистые места, стала осматривать прилегающую к дому территорию сада. Хмель в голове и острое возбуждение привели к тому, что молодая женщина не заметила валяющее полено и, споткнувшись, упала, при этом нажала спусковой курок маузера. Раздался выстрел, нарушив все заповеди ночной тишины.

Метрах в пятнадцати за углом покосившего сарая, на куче сена, лежали в любовных жарких объятьях только что встретившиеся Макрида и комиссар по делам кадров. От звука выстрела они вскочили, и, впопыхах застёгивая пуговицы на ширинке галифе, он крикнул Макриде:

– Беги!

Увидев появившуюся из-за угла Янину с маузером в руке, Ярослав Александрович встал таким образом, чтобы прикрыть своим телом отступление Макриды.

– Ну что, контра, попался? Сдаёшься, или я вышибаю тебе мозги первой же пулей, – вопила несвязным голосом полупьяная дама, размахивая оружием и подходя, пошатываясь, всё ближе и ближе к Козинцеву.

– Хорошо, так и быть, сдаюсь на милость победителю, только предупреждаю вас, я не контра, я свой…

Мысль эту ему не дала договорить Макрида. Она неожиданно появилась в тылу Янины и со всего маху нанесла ей удар по голове тем поленом, о которое она споткнулась. Учительница упала, свернувшись калачиком, как ребёнок, – маленькая, щупленькая и беззащитная. Маузер её валялся рядом, не представляя никакой угрозы.

Ярослав Александрович потрогал пульс и констатировал:

– Готова…

– Ой, что ж мне теперь будет? Я ж не хотела! – расплакалась Макрида, предчувствуя непоправимую беду на свою голову.

– Ничего тебе не будет, если не проговоришься. Ты ничего не видела, не слышала и не знаешь. Иди сейчас домой и соблюдай покой. Я сразу же вернусь за тобой, как только здесь всё утихомирится. Ну не горюй, мой цветочек, до скорой встречи.

Он проводил её до конца липовой аллеи, и они расстались. Расставание получилось натянутым и каким-то вымученным. Напряжение сквозило в каждом движении: и прощальном поцелуе, и в объятьях, и даже в случайных касаниях не было того трепета и волшебства. Она бегом побежала к своему дому, а он, отвязав от стойла у конюха своего жеребца, рысью поскакал по направлению города Почепа.

Не успела Макрида добежать до дома, как Янина Самойловна, простонав, открыла глаза. Она потрогала больное место на голове и, обнаружив там приличную шишку, сдавленным голосом проговорила:

– Пить надо бросать…

Прошёл обещанный месяц, прошёл второй, прошёл, наконец, и третий. Аким Миронович почувствовал неладное недоразумение в отношениях дочери с комиссаром. Вызвав её на откровенный разговор, выяснил причину, по которой жених не кажет глаз в Сдесловке. Но главная беда, которая насквозь пронзила незащищённое сердце Акима, заключалась в беременности Макриды. Оставив все дела на потом, старец выехал в Бежицу разузнать истинную причину разрыва, приведшую к катастрофе.

Там во всех инстанциях его даже не пускали на порог заведений. Выслушав его просьбы встретиться с Козинцевым Ярославом Александровичем, отвечали, что данный товарищ находится в командировке по служебным делам. Только один, видимо, совестливый человек доверительно сообщил ему, что комиссар Козинцев переведён в город Гомель на постоянное место службы. Сразу узнав это необнадёживающее известие, Аким Миронович сник здоровьем и домой вернулся больным. Его незыблемое понятие порядочности и веры между людьми основывалось на заповедях Господа, и нарушение этой связи порывало веру, обнажая незащищённую душу.