Мама

Наталья Назарова

Мама

Когда мама уезжала с старшей сестрой в этот отпуск мы с моей средней сестрой поддерживали маму, провожая. Надо было уже тогда обо всем догадаться. Маме было очень трудно туда ехать. Последние недели она мало выходила из дома, ее розовый халат повис на ней, ей тяжело было двигать кресло…

После того, как мы проводили маму, Женя, моя средняя сестра, уехала со своим молодым человеком и, видимо, ночевала у него – передо мной она не отчитывалась. Я классно проводила время, встречалась со своим парнем Антоном и устраивала вечеринки.

Потом Женя приехала и сказала, что мама упала в отпуске, сломала шейку бедра, и ее надо забрать, сказала, чтобы я убрала квартиру, а сама поехала за ней.

Сейчас я понимаю, насколько плохо тогда соображала, насколько редко открывала глаза, чтобы увидеть, как невнимательна была к деталям и мелочам, которые всё делали явным.

Я гладила белье когда по часам их поезд уже должен был приехать. Они задерживались. Приехала Лена, моя старшая сестра, я ее накормила. Она была в гневе и кричала, что больше не поедет отдыхать с мамой, как будто мама ей весь отдых испортила. Лена необычная девушка, особенная. Меня глубоко задели ее слова, но ей это бесполезно говорить. Она поела и легла спать.

Мама приехала еще только через несколько часов. Я сошла вниз – требовались одеяла и моя помощь. Мама не могла идти – надо было на одеялах поднять ее в лежачем положении на 4 этаж без лифта. Именно тогда, когда мы ее несли, мы впервые и встретились взглядом. Она глазами немного извинялась, что все так получается, и была рада меня видеть.

Дома мы помогли маме раздеться. Когда мы помогли маме снять лифчик, я вздрогнула – на груди у нее были 2 фиолетовые шишки. Мама посмотрела на меня, взглядом успокаивая: “Всё в порядке”, и я продолжила переодевать её. Коля, Женин парень, уехал. Мы с Женей помогали маме до утра, а потом ушли на кухню. Я, без сил, сидела в кресле. Женя сказала, что они задержались потому что поехали в больницу прямо с поезда. У мамы рак 4 степени. Это неоперабельно, и мама умрет через 3-4 месяца. Мой мозг сам посчитал: в апреле. Я зарыдала. Не было и нет слов, способных это описать. “Этого не должно было случиться?” “Что?” “Почему?” Было остро жаль маму, себя, жизнь, и вся жизнь круто повернулась за три секунды на этом кресле.

Женя сказала: “Ну что ты… Не плачь…”

Я была потрясена. Женя стала бесчувственной? Она привыкла к этой мысли за те 3 часа, что у нее было? Она вообще знала заранее? Я рыдала и рыдала, и старалась рыдать неслышно, чтобы не разбудить маму в соседней комнате.

На следующий день Лена уехала к бабушке – маминой маме, с которой она и жила. А мы с Женей думали, как лучше ухаживать за мамой. Стало понятно, что надолго ее не надо одну оставлять – мама не могла встать, а, значит, не могла включить и выключить свет и телевизор, сходить в туалет и сходить за едой и водой на кухню. Но она могла садиться и ложиться сама на кровати. Мы принесли ей ее расческу и книжку, распаковали вещи. Она отвечала мягким взглядом на мои немые вопросы, которые я, впрочем, боялась задавать. При маме нельзя было плакать. Это было пыткой. Поначалу мы ходили почти на все пары в институт. Потом на самые важные. Потом я сидела на одной из “важных” пар и подумала: “Мама и Женя дома, а я здесь. Это неправильно. Я хочу быть с ними…”

Женя вообще была гораздо более полезна маме, чем я . Она готовила еду, а я только приносила. Мама больше доверяла ей личных ухаживаний, Женя раньше вставала. Я ходила отмороженной и мое поведение черствело. Мое “я” пряталось далеко вглубь меня, а снаружи осталось только пустое поведение и способность выполнять команды. Я вообще не могла встать с утра. Мозг не слушался. Я много чего не делала, что было нужно. Я не могла поверить.

Как-то раз у меня звенел будильник в шесть утра – надо было встать и идти к маме. Но я будильник не услышала, зато услышала Женя – и пошла к ней. Когда я встала три часа спустя, я спросила Женю, почему она меня не разбудила. Она сказала, что я сама должна вставать и была очень обижена на меня, что ей пришлось встать не в свою “смену”. Грустная и тупая история, но она хорошо иллюстрирует, как Женя, с которой мы так хорошо понимали друг друга, стала чужой, отдалилась от меня так не вовремя. Так выяснялись отношения – зачем-то. Наверное, я тоже была нужна Жене совсем другой, более ответственной, не расхлябанной, более собранной. Но мы были такими, какими были.

Мы с мамой особо ни о чем не разговаривали. О еде, о телевизоре, может быть, вообще ни о чем. О чем-то поверхностном? Я, честно, не помню. Ни о чем глубоком или важном. Знакомая женщина, которой я зачем-то поделилась, сказала, что постепенно мама перестанет привставать на кровати, перестанет есть и пить. Зачем я только ей рассказала? Зачем она это сказала? Это точно не про мою маму. С моей мамой все в порядке.

Вообще, окружающие не знали особо. В гости пришла тетя, мамина сестра, с двоюродной сестрой мамы. Маме было тяжело их видеть. Я испытывала радость осознания, что мы можем общаться с мамой каждый день, а все остальные почти не могут – только когда приходят, а это редко.

Я курила в форточку, и не боялась, что мама запалит. Я задерживалась допоздна – мама звонила спрашивать, где я. Меня сверлила совесть.

Женя не очень-то делилась информацией, которую давал врач. Когда я это поняла, я стала подгадывать время, когда он приезжал, и оставалась дома. Первый раз я поймала его во дворе. Он был на переделанной “Волге”. Я теперь каждый раз думаю о тяжело больных людях, когда вижу такие “Волги”.

Врач говорил то же самое, что говорила Женя. Я смотрела на него и силилась поверить в то, что он говорил. Как много времени было потеряно пока я не верила в то, что происходило. Какой черствой и неспособной ни на что я была! Мама сидела на кровати и читала. Или смотрела телевизор… а я приносила ей чая и воды, делала ее лекарство – она не пила обезболивающих, только нетрадиционные народные средства. Я приносила ей поесть, приносила, и как-то непонятно было, как остаться, как посидеть с ней. Мы ни о чем не говорили. Смотрели в глаза иногда друг другу. Она интересовалась моими оценками. Мне они были не важны. Когда была моя очередь гулять, я выходила и шла вокруг детской больницы, которая находится рядом, курила одну за одной. Встречалась со своим парнем, которому ничего не рассказала, ходила в кино с подругой. Я была плохой помощницей маме и Жене. Это я понимаю.

Однажды я доставала сметану из холодильника и пролила ее. Пришла Женя с Колей, Коля принес себе домашние тапки в нашу квартиру. Такой хозяйский жест. Но, в целом, какая уже разница. Я ушла в комнату.

Через какое-то время Женя заглянула и сказала, чтобы я убрала холодильник. Я согласилась. Я думала встать, пойти и вытереть там все, но там был Коля, а не буду же я убираться при чужом мужчине в доме. Я продолжала сидеть за компьютером, когда зашел Коля и начал на меня кричать, что я эгоистка и не могу за собой убраться, что я иждивенка в своем же доме на шее своих родных. Он кричал так громко, что мама должны была слышать. Но она не могла встать с кровати и заступиться. Было жаль, что он ее вообще тревожит. Женя тоже не собиралась заступаться. Я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Плакать при Коле не хотелось, я завязала шнурки, взяла пальто и вышла на улицу рыдать.

Когда я нарыдалась, я подумала, что всем очевидно, что это недоразумение. Возможно, с Колей можно согласиться по сути, но он не в праве говорить такие вещи таким тоном. Я думала, что, если я напомню ему об этом, ему это тоже станет очевидным.

Мне надо было рассеять это недоразумение, и я надеялась ,что Коля дома. Когда я подходила к подъезду, он как раз садился в машину. Я подошла и довольно спокойно сказала ему, что он как бы здесь чужой и надо иметь уважение к семье своей девушки. Я гордилась своей вежливостью и своим самообладанием. Он ответил, что меня он не уважает. И что он здесь не чужой, а помогает даже больше, чем я.

Я была потрясена, и мне было нечего ответить. Я думала, что неприятная ситуация затянулась, и я сейчас же скажу Жене, чтобы Коля больше вообще не приходил в наш дом!

Женя сидела на кровати, когда я пришла. Я предложила ей обсудить ситуацию, но она отказалась. Она сказала, что у нее много работы и закрылась бумагами. Когда я настояла, что надо поговорить, она начала читать свои бумаге по работе вслух. Я была шокирована. Хотелось надеяться, что это все не слишком побеспокоило маму. И было непонятно, куда бежать и идти. Почему сестра не хочет со мной это обсудить? Я готова ее простить! Или она не считает себя виноватой? Я не могла представить себе ситуацию, в которой мой реальный или любой предполагаемый парень кричал бы на нее в нашем доме.

Коля пришел на следующий день. Я попросила его удалиться. Он отказался и сказал, что ничего я ему не сделаю. Я выкинула его тапки на лестничную клетку. Он спокойно за ними сходил. Он дал мне письмо.

Я ушла в свою комнату и начала читать:

“К Наташе.

Что же, Наташа – пришло время поговорить. Быть может, послание тебе, переданное на бумаге, дойдет до тебя лучше, чем сказанное вслух, хотя я на это не очень-то надеюсь. Но хотя бы эмоциональной составляющей в этом разговоре не будет присутствовать.

Итак, я действительно не сильно уважаю тебя. Поверь мне, так было не всегда. У каждого из людей, появляющихся в моей жизни, есть некоторая презумпция уважения. То есть я изначально отношусь уважительно к новым людям (а тем более друзьям и родственникам близких людей). С тобой было также, ты не можешь этого отрицать. Но дальше уважение уже развивается с оглядкой на поступки людей. Не спорю, у тебя к каждому из приведенных поступков есть свое, вполне логичное, “оправдание” или “объяснение”. Но я не стремлюсь получить от тебя объяснений по тому или иному поводу, я хочу, чтобы ты задумалась над тем, как твои поступки видятся и воспринимаются со стороны.

Первым звоночком, что все не так хорошо, как кажется, прозвенел в тот день, когда мы устанавливали мебель у вас на кухне. Три человека (ладно, меня даже можно не считать, два, – будем говорить только о якобы “любимых” тобою людях), уставшие, потому что занимались этим целый день, но довольные собой и радостные тому, что они сделали. И ты, придя домой, устраиваешь людям скандал и портишь всем настроение. И все это из-за какой-то тетрадки, которую ты “протеряла” по собственной вине!!! Ты и вправду считаешь, что твоя тетрадка и твое плохое настроение являются достаточным поводом для того, чтобы испортить настроение всем вокруг, включая “любимых” тобой людей.

Я здесь и далее не случайно заключаю слово “любимые” в кавычки, потому что это слово в твоей интерпретации имеет несколько иное значение, чем для большинства людей. Потому что для большинства людей это слово включает в себя внимание и заботу. Безусловные внимание и заботу. То есть, не в обмен на что-то, как часто происходит у тебя, а именно ради любимых людей, чтобы им было хорошо и приятно. А у тебя все наоборот – ты что-то делаешь, но не ради близких, а ради того, чтобы на тебя обратили внимание, сказали “спасибо”. А если внимание тебе вдруг не оказывается – ты требуешь его, иногда со скандалом. Но любовь – не торговля, и ты не имеешь право что-то требовать взамен… Или это уже не любовь…

Дальше становится лишь хуже. Ты едешь с Женькой в ее студенческий лагерь. При этом ты живешь в домике с ее одногруппниками, и общаешься в ее компании. Не это главное, но ты не понимаешь, что это накладывает на тебя какие-то ограничения…

Но нет, в попытках привелечь к себе Женькино внимание ты позволяешь себе такое, отчего твоим близким было бы стыдно за тебя, даже если бы это произошло в глуши, где вас никто не знает.

Что уж говорить о компании одногруппников. Если у тебя (вдруг???) возникает вопрос “О чем это я?”, я напомню. Напомню день рождения одногруппника Женьки – Кругса, куда тебя пригласили вместе с сестрой и где ты напилась до неходячего состояния. После чего висела на шее то у одного, то у другого из них, под смешки и ухмылки остальных, которые не могли не видеть этого.

А Ванечка, добрый Ванечка, тихонечко комментировал: “Коля с Наташкой Женьку делят…”.

Так вот: нечего нам с тобой делить – почти все, что у тебя было, ты благополучно растеряла, так и не осознав, что у тебя есть.

Да и не ведут себя так с любимыми людьми – не причиняют сознательно боль, чтобы привлечь внимание, не заставляют плакать из-за своего поведения…

Напомню также, как ты привела в домик (который, как ты помнишь, ты занимала вместе с Женькиными одногруппницами) к себе в постель на ночь парня , которого видела второй раз в жизни. Здесь я не ставлю себе задачи обсуждать твои моральные принципы, а хочу подчеркнуть, что твое поведение в такой ситуации оценивается через призму Женьки. И именно ей в дальнейшем общаться с этими людьми, и именно ей будет больно и неприятно само сознание того, что они об этом знают.

А тебе ничего, ты своей цели добилась – привлекла к себе внимание. Цель оправдывает средства, Наташенька??? Только вот захочет ли кто-нибудь после этого с тобой общаться??

Не знаю, чего ты этим добилась, но я сделаю все возможное, чтобы больше не оказываться с тобой рядом на отдыхе. Дабы уберечь себя и Женьку от лишних расстройств и нервотрепки.

Да ладно Женька, но даже мама, “любимая” мама, уже тогда не очень здоровая, возвратившись из вашей совместной поездки на юг, в доверительной беседе со мной пожалела о том, что ты ездила с ними, что на тебя “потратилось много нервов”, и она “совсем из-за этого не отдохнула”. Правда ведь, твой отдых и твоя свобода были гораздо важнее маминого здоровья??? (здесь, я надеюсь, у тебя хватит сообразительности на то, чтобы не бежать к маме за выяснениями отношений, учитывая ее нынешнее состояние).

У меня создается ощущение, что негативный способ привлечь к себе внимание ты для себя выбрала как основной. Действительно, это очень просто – сделал что-нибудь не так, как ожидают от тебя или не то, о чем просят тебя близкие, и вот результат – на тебя обратили внимание ( пусть и негативное), с тобой разговаривают, что-то объясняют.

Делать что-либо так, как тебя об этом прост гораздо сложнее – мало того, что нужно что-то сделать, так еще и не факт, что за это на тебя сразу обратят внимание… А ты хочешь как в магазине: деньги дал – тут же покупку забрал…

Что так у нас еще??? Ах да. Попытка привлечь к себе внимание, сделав что-то полезное. Ремонт в коридоре.

Хорошая идея, но вот воплощение совсем безобразное. Делать ремонт по ночам, мешая болеющей маме спать – хорошее решение??? Второпях нарезать обои тяп-ляп??? Поклеить их так, что тут же приходится клеить заплатки??? Покрасить рамы окон не “подумав” заклеить стекла???

Одновременно поклеить обои и покрасить краской окна, так что в квартире стоит химическая вонь, но нельзя открыть окна – ведь клеятся обои??? И все это при том, что маме в соседней комнате нужен воздух??? Взвесив все это, не стоило даже браться за ремонт в таких условиях. Но все опять крутится вокруг твоего собственного “Я”: “Я давно хотела именно такие обои”, “Я не успеваю это днем”, “Ну ведь я не профессионал,” “Я не подумала”… Как будто это твое “я не подумала” является оправданием для чего-нибудь.

Нет, оно является оправданием только твоей глупости. Если ты совершаешь поступки, не думая, к чему они приведут, чьи интересы (хотя бы из близких людей) они могут задеть, и кому принесут неприятности – ты глупа.

Далее. Совместное житье. Ты, живя с другими людьми в одной кварире, не удосуживаешься даже за собой убирать. “А что??? Вам надо вы и убирайте!” О каком уважении к тебе может идти речь в подобных ситуациях??? Я уж не говорю о полном отсутствии у тебя обязанностей по дому.

Повторю: обязанности – это не то, что ты делаешь иногда, когда тебе захочется, а то, что ты делаешь всегда, по мере надобности. И эта надобность диктуется не тобой. То есть, к примеру, если это мытье посуды, то после любой еды посуда должна быть помыта, чтобы человек, готовящий в следующий раз, мог просто взять посуду со своего места.

И уж, как минимум, ты должна убирать за собой. Не спорю, в жизни есть немало ситуаций, в которых невозможно или сложно все сразу убрать за собой, но ты не ставишь себе такую задачу. Очень показательной была твоя встреча нас по возвращении из Египта, после двухнедельного отсутствия: “Я позавчера все убрала, но вот вчера была вечеринка, поэтому до завтра по всей квартире будет вонь и грязь! Это же жизнь!” =( При этом, ты точно знала, что Женька возвращается, и что застать дом в таком состоянии ей будет очень неприятно. Но ты сознательно (я надеюсь) устроила вечеринку и не удосужилась убраться после нее. Ты считаешь свое такое поведение нормой??? Ну-ну.

Мама еще пыталась и имела достаточно авторитета, чтобы сподвигнуть или заставить тебя делать что-либо по дому. Сейчас, в связи с известными тебе событиями у вас в доме все изменилось, стало гораздо больше дел по уходу за мамой, по хозяйству и т.д. Что в своих привычках и обязанностях изменила ты??? Ничего!!! Разве что дома стала появляться чуть чаще… Или я не прав?? Тогда подскажи, какие обязанности по дому или уходу ты взяла на себя??? Чем ты пожертвовала или от чего отказалась??? Позволю себе предположить, что ничем.

Во всяком случае, ничем видимым. Женька делает все возможное, чтобы маме было легче, чтобы она улыбалась хоть иногда… А ты, что ты делаешь??? Занимаешься своими делами пока “отбываешь повинность дома”, раз в полчаса спрашивая маму “что-нибудь нужно?”. Нужно, очень нужно, но она тебе этого не скажет, да и ты, боюсь, не сможешь ей этого дать: Внимание и заботу.

Поэтому же и Женьке проще во многих ситуациях сделать все самой, а не просить, и уж тем более, не убеждать тебя в том, что что-то нужно сделать (сейчас, а не когда тебе вздумается!). А ты вместо помощи устраиваешь скандал, по поводу того, что с тебя кто-то что-то требует! Ты же просьб не воспринимаешь: тебя несколько дней просили, чтобы ты помыла за собой же холодильник, который смердит как помойка!!!

И чтобы ты мыла посуду хоть за собой!!! И где эти просьбы??? И на какое отношение к себе со стороны Женьки или меня ты после этого рассчитываешь???

Но поверь, в таких условиях мне проще считать тебя маленькой и глупой (ну хорошо, не глупой, а не очень умной) девочкой. Девочкой, которая о многом не задумывается… Девочкой, которую, как ей кажется, ближние обделили вниманием и заботой… И которая совершает поступки, не думая об их последствиях, руководствуясь лишь эмоциями…

Но даже это не добавляет уважения к тебе, лишь жалость и грусть…

Но, если это не так и ты не маленькая глупая девочка, и полностью осознаешь цену своих поступков, ты – чудовище.

Без принципов, без ценностей, без души… На мой взгляд уж лучше маленькая девочка – она хотя бы может со временем повзрослеть…”

Надо ли говорить, что да, все эти ситуации – ремонт, поездка на Волгу, их возвращение домой – действительно были, но написать о них так? Я хотела ответить ему письмом, но у меня физически не было времени написать его. Сил тоже не хватало.

Он меня сломал, подломил.

Маленькое ничтожество человека, который ударил в слабое место в самый больной момент.

Мне не сразу стало понятно, что он просто готовил почву для своих дальнейших решений, и меня, и умирающую маму не воспринимал, как людей, достойных тишины и спокойствия в такое непростое время.

Так много дерьма было вокруг умирающей Мамы… так много… и все благодаря какому-то мудаку, которого Женя впустила в дом. Потом, через год или два, я смогла увидеть, что в этом письме было на самом деле – вопли человека с чувством собственной неполноценности, который нашел удобную цель, чтобы самоутвердиться, но тогда я не могла этого видеть, тогда мне просто было больно.

Жизнь превратилась в ад.

Женя со мной не разговаривала, не обсуждала ни то, что она за меня не заступилась, ни Колин поступок, ни свои чувства, неохотно обсуждала маму… Хуже всего то, что неохотно обсуждала маму. Что ей нужно, что сделать, что ждёт мама, что ждёт Женя?.. В чем-то Коля был прав – я правда была очень эгоистичной и мало делала по дому. Но какое это имело значение когда умирала мама?

Мне не с кем было поговорить, не с кем поделиться, не с кем поплакать…

И при этом я очень хотела помочь чем-то маме. Не просто принести еды, а как-то развлечь или отвлечь, но чтобы она не подумала, что это из-за того, что она умирает. Я не знала, как…

Все это было такой ошибкой! Если бы мы знали, что у нас не так много времени, как мы думали…

Мама перестала привставать на кровати, стала только лежать. Она разговаривала с бабушкой по телефону. Бабушка, похоже, не знала, что происходит, не знала, что мама умирает. Надо было ей сказать, наверное, но мама имела право решать, кто сколько знает, и я просто была рада, что я могу быть рядом с ней, что я знаю, что я живу с ней в одной квартире. Мама, мама… Я уже неживая была тогда, когда это происходило, но насколько же я была живее и настоящей, чем я есть сейчас.

Я старалась сидеть с мамой и делать вид, что смотрю телевизор. В какой-то момент, когда я в свою очередь гуляла вокруг морозовской больницы, я чуть больше поняла, что мама умирает, я так и не понимала этого до конца, только сейчас, может быть, понимаю…

Я старалась представить, что мама выздоровела, и я с ней гуляю вокруг больницы – апрель, тает снег, мама в инвалидном кресле, я везу её и мы весело разговариваем. Нельзя сказать, что хорошая картинка, но намного лучше того, что нас ожидало…

Я решила рассказать Маме двух тайнах, которые у меня от нее были – четыре года назад я принесла домой котенка и соврала, что нашла его на улице, иначе бы мама не дала мне его оставить. Мама нашу кошку очень полюбила, и, в принципе, можно было давно ей сказать, но руки не доходили, и я чуть-чуть боялась, что она будет сердиться.

А еще однажды я отпросилась на вечеринку и не вернулась на ночь. И на следующую ночь тоже не вернулась. Я звонила маме и говорила, что я на даче, но она знала свою дочь, когда я пришла домой в конце концов, она просто спросила меня, где я была. А у меня не хватило сил сказать правду. Я не знаю, почему. Я случайно уехала в Питер. На спор зашла в вагон, а, когда поезд тронулся, было поздно что-то делать. Но маме я, почему-то, тогда не сказала. Хотя, мне кажется, она бы не сердилась.

И я пришла к ней. Села рядом с ее кроватью. Она спала. Или была слишком слаба, чтобы отвечать, и сделала вид, что спит. Или у меня не хватало смелости, чтобы все же рассказать ей. Или мне казалось, что мое облегчение от груза тайн не стоило маминого спокойствия… наверное, все вместе, понемножку. Я рассказала маме, как все было на самом деле, разговаривала со спящей… или не отвечающей мамой… Неумело ей объяснила, почему не пришла раньше. Было неудобно, что как будто я… думала, что она умрет, и поэтому это рассказываю. И, хоть это и было правдой, не хотелось, чтобы это было правдой. Не хотелось, чтобы мы обе в этом признавались. Если вы хоть чуть-чуть понимаете, о чем я… Я рассказала ей, молчащей, и ушла. Все-таки, ее спокойствие, и замалчивание всего этого было важнее, чем мои перед ней тайны.

Потом она перестала есть. Только пила.

Близился новый год, но было все равно. Я купила маме и Жене в подарок музыкальную шкатулочку. Я хотела маме настоящий необычный подарок на Новый год. Ездила за ним часа два, лучше бы с мамой сидела…

Я отказалась ходить на пары.

Пришел врач. Он осмотрел маму, вывел нас в коридор и сказал, что, если мама не будет пить, она не доживет до нового года. Я была потрясена. Они же говорили три-четыре месяца! Это итак чудовищно, нельзя сокращать срок и так внезапно! Он дал нам сильное обезболивающее, трамал. Сказал, что маме очень больно. Это итак было понятно. Сказал, чтобы мы смешали обезболивающее с водой. Сказал, чтобы мы давали маме больше пить, что люди умирают от интоксикации и обезвоживания, а не от боли. И ушел.

Хочется так много писать о маме… Я так хорошо помню то немногое, что помню… Та я, когда мама еще была жива… Совсем другая я, настоящая, не та, что сейчас. Я написала стих о том, что верю в чудо. Что отдала бы что угодно, свою жизнь бы отдала, лишь бы этого не происходило. И я понимала, что вместе с мамой умираю и я, потому что та я, которая принимает все это – это уже не я, абсолютно не я, потому что я не принимаю. Потому, что я живая, я есть. Та, что привыкает и может привыкнуть, никогда не будет мной! Я бы никому не пожелала, чтобы он меня сейчас понял. Это лучше, чем знать, каково это – терять любимую.