Моше и его тень. Пьесы для чтения

Небольшая пауза. Погрузившись в свои мысли, Авраам молча смотрит перед собой.

(Возвращаясь, решительно). Что ж. Хорошо. Хорошо. Разве я спорю? Раз порядок требует от нас, чтоб мы чесали языком над мертвым телом, то я скажу о том, что мне кажется сейчас самым важным и что, наверняка, уже не будет казаться таким завтра. (Поднимаясь, становится на стул, негромко). Я скажу, что когда нет цели, то некуда спешить. А когда некуда спешить внутри все успокаивается и сердце становится мягким и податливым как воск, потому что оно понимает, что ты уже пришел. А если ты уже пришел, то место, куда ты пришел, называется Домом. Это бесспорно, хотя и не совсем точно. Человек – это существо, которое всегда имеет Дом, что выгодно отличает его от прочих тварей. Например, от ангелов, у которых в голове одни только славословия. Если же, допустим, у тебя есть Дом, но он тебе не нравится, то ты строишь себе новый, используя свое неудовольствию как строительный материал и получая взамен нечто более или менее годное для проживания. А если тебя изгнали прочь, то ты строишь Дом из своего изгнанья и в нем живешь вовсе не чувствуя себя изгнанником. А если тебя связали и бросили в тюрьму, то ты складываешь Дом из своих мытарств и несчастий, тогда как если у тебя умер сын, ты выстроишь его из своего отчаянья, слез и бессонницы. Нет ничего под солнцем, из чего можно было бы помешать человеку выстроить свой Дом. Из радости, из оставленности, из предательства. Даже из пустословия. Из позапрошлогодних мыслей. Из глупости. Из радости по поводу новых башмаков. Из ночи, проведенной с какой-нибудь девкой. Из любой дряни, которая подвернется по дороге. Человек – это скотина, которая всегда мечтает устроиться комфортно и поэтому готова строить себе дом из чего угодно, хоть из хрипов своей умирающей матери. Из дыма крематория. Из несостоявшейся жизни. Поэтому что же отсюда следует, Авраам? Во-первых, наверное, то, что самое простое есть, вместе с тем, и самое трудное. А во вторых то, что для того чтобы постичь во всей полноте всю эту нелепость и сбросить ее с себя, как сбрасывают грязную одежду, следует сначала умереть, потому что именно смерть дает нам возможность стать воистину бездомным и не нуждающимся ни в каком доме, – мысль, разумеется, не новая, но от которой по-прежнему перехватывает дыхание и сводит судорогой позвоночник… У тех, конечно, кто понимает…

Йахве (который появляется на сцене во время речи Авраама): Браво. Браво, Авраам. Нет, в самом деле. Прекрасная речь. Немного путанная, но в целом производит неплохое впечатление.

Авраам (не оборачиваясь): Кто это?

Йахве (показывая на саксофон): Мне кажется, что это я. (Подходит ближе). Пожалуй, я даже могу сказать, что я в этом уверен. (Поднеся к губам саксофон, издает долгий и протяжный звук). Нет, в самом деле. Ну, кто бы еще мог это быть, если не я? Может, ты?

Авраам: Не думаю.

Йахве: Значит заметано. Потому что, если во всем мире остались только я и ты, то ясно, что один из нас будет я, а другой ты… Или у тебя есть по этому поводу какие-то другие соображения, сынок?

Авраам (по-прежнему не оборачиваясь): Только одно. Я еще не закончил свою речь.

Йахве: Ну, разумеется. Разумеется. Давай. Говори. Скажи нам что-нибудь оптимистическое. (Отходит).

Авраам: Разве только то, что я приберег напоследок. (Продолжая прерванную речь). Быть мертвым, значит быть свободным. Быть свободным значит быть бездомным. Быть бездомным значит самому быть своим собственным домом, вот что это такое. Человек сам должен быть своим собственным домом и пусть, черт возьми, каждый понимает это, как хочет.

Йахве: Аминь.

Авраам: Аминь.

Йахве (подходя ближе): Значит, ты действительно думаешь, что человек сам должен быть своим собственным домом, сынок? Я правильно тебя понял?

Авраам (спускаясь со стула): И не только человек.

Йахве (с деланым изумлением): Как? И Бог тоже?.. Ты уверен?

Авраам: Если, конечно, он не хочет быть кастрюлькой, в которую что ни положи, все равно в результате сварится жиденький гороховый супчик для бедных… (Некоторое время рассматривает Йахве). Тебе еще не говорили, что с этим саксофоном ты похож на Чарли Паркера?

Йахве: А я и есть Чарли Паркер, сынок. Во всяком случае, в некотором, так сказать, смысле.

Авраам: Похоже, это новость.

Йахве: И неплохая.

Авраам (сдержано): Возможно. (Негромко). Мертвый Бог, играющий на саксофоне. Собственно говоря, отчего бы и нет?.. Ну и как тебе живется, мертвый Бог?

Йахве: Лучше бы ты спросил, как мне не живется, Авраам. Разве ты сам не знаешь?.. (Озираясь и понизив голос). Лучше скажи мне, где эта несносная женщина?.. Надеюсь, ее здесь нет?

Авраам молча показывает на землю.

Не может быть!.. Авраам! Ты шутишь?

Авраам разводит руками.

Неужели?

Авраам: Прекрасная новость, не правда ли?

Йахве: Еще бы. (С чувством, глядя в небо). Слава тебе, Господи!

Авраам: Похоже, от скромности ты не умрешь. Но я тебя понимаю. Можно, наконец, вопить, дерзить старшим, разбрасываешь вещи и знать, что никто не скажет тебе больше, что ты паршивый урод, который не хочет думать о своих ближних, как о самом себе… На твоем месте я бы просто прыгал от счастья.

Йахве: А я что, по-твоему, делаю? (Прыгает). Ах, если бы ты только знал, сколько крови она из меня выпила, эта старая дура! (Кричит). Старая дура!.. (Смолкнув делает несколько шагов по сцене, не в силах справиться с охватившим его волнением). Представь, ей доставляло удовольствие без конца стыдить меня за то, что иногда я был склонен поиграть пару часов после ужина на саксофоне или поваляться в траве! Тоже мне, великое преступленье! Как будто Бог это не нежное и легкоранимое существо, которое нуждается в отдыхе и заботе, а какая-то машина для бесперебойного производства истин для воскресных проповедей. (Злобно). Старая, грязная, вонючая дура!.. В конце концов, я никогда не скрывал, что люблю играть на саксофоне и читать после обеда исторические романы. Это написано во всех книгах, начиная вот с этой. (Пнув лежащий на земле справочник, вспоминает). Как это?.. Вначале Господь сотворил пару звуков, от которых у ангелов посыпались перья и Млечный путь завязал себя узлом, словно галстук. (Играет короткую музыкальную фразу). Поэтому в начале были ля, соль, до, си-бемоль и все такое, а уж потом все это дерьмо, которое думает, что если оно будет называть себя миром, то станет меньше вонять… Вот послушай. (Играет).

Небольшая пауза. Йахве с упоением играет.

(Оторвавшись от саксофона). Кстати. Совсем забыл. По дороге сюда я встретил юношу. Такой, знаешь ли, ладный, с длинными волосами. Совсем мальчишка… Он играл на флейте и называл себя Ицхаком… Тебе это имя что-нибудь говорит?

Авраам: А ты как думаешь?

Йахве: (укоризненно): Авраам…

Авраам: Это мой сын.

Йахве: Неужели? А то я уже было подумал, что мой. (Хихикает). Какой же ты все-таки странный человек, Авраам. Как будто я, в самом деле, не знаю, чей это сын. Конечно, в последнее время, я многое, к счастью, позабыл, но ведь не до такой же степени, сынок. (Играет).

Небольшая пауза.

(Оторвавшись от саксофона). Знаешь, мне кажется, ты мог бы для приличия хотя бы немного обрадоваться. Так, самую малость. Сказать что-нибудь вроде «ну, наконец-то» или «какое счастье», или, на худой конец, «прекрасная новость, Чарли». Тем более что мне показалось, что он идет сюда, к нам.

Авраам: А по-твоему, есть еще какое-нибудь место, куда бы он мог пойти?

Йахве (помедлив): Знаешь, Авраам. Если бы мне пришлось вдруг выбирать себе отца, то, клянусь всеми святыми, что если бы я и выбрал тебя, то только после очень долгих размышлений.

Авраам: Если бы мне пришлось выбирать себе Бога, то я бы тоже сначала немного подумал.

Йахве: Грубиян. (Играет, затем оторвавшись от саксофона). Ну, ничего. В конце концов, мне приходилось терпеть от людей и не такое. Ведь главное, наверное, совсем не это, верно, сынок?.. Главное, что сумеют выдуть твои легкие и куда смогут дотянуться твои пальцы. Потому что без этого, все остальное будет стоить не больше выброшенных на помойку рыбьих потрохов. Ты ведь не станешь это отрицать, пастушок?

Авраам: Бэ-э-э-э… (Повернувшись, медленно идет по сцене).

Йахве (вслед Аврааму): Бэ-э-э-э… А кстати, овечка. А ведь я приготовил тебе что-то вроде подарка.

Повернувшись, Авраам молча смотрит на Йахве.

Ну, что ты смотришь на меня, как будто я хочу всучить тебе статую голой Геры? Если ты отодвинешь эту ширму, то сможешь убедиться что это не так.

Подойдя, Авраам медленно касается ширмы и сразу же опускает руку.

Смелее, пастушок. Вспомни как ты гонял по кручам своих овец и не боялся свалиться в горную расщелину несмотря на ветер и туман… Ну, в чем дело, пастушок? Чего ты ждешь?

Авраам: Боюсь, как бы мне не пришлось напоследок разочароваться в тебе.

Йахве: Ты, кажется, сказал «напоследок», сынок? (Смеется). Так ты все еще не понял? В Царстве мертвых не к чему ни лукавить, ни притворяться, ни, тем более, носить маски. Здесь не надо тревожиться о будущем или жалеть о прошлом, а это значит, что слова «разочароваться» и «напоследок» тут, мягко говоря, не совсем уместны. (Сердито). Ну, чего ты ждешь? Отодвинь ее и дело с концом.

Авраам медленно отодвигает в сторону ширму, открывая перед зрителями небольшое пианино. Короткая пауза. Авраам молча рассматривает инструмент.

Конечно, это не саксофон, но ведь, в конце концов, не всем же выпадает играть на саксофоне. Кому-то надо играть на пианино или на флейте, а ты как думал?.. Да, подойди же, подойди!..

Авраам медленно обходит инструмент, не отводя от него глаз. Короткая пауза.

Конечно, требовать от тебя благодарности, было бы пустой тратой времени, но все же ты мог бы сказать мне хотя бы «спасибо» или «я тронут» или еще какую-нибудь глупость, которая выгодно отличает некоторых людей от животных и растений.

Авраам (сухо): Я тронут. (Остановившись возле пианино, открывает крышку и очень медленно и негромко вызывает к жизни музыкальную фразу из «Порги и Бесс» Гершвина).

Небольшая пауза.

Йахве: Вот видишь. А ты думал, что я хочу подсунуть тебе какую-нибудь дрянь… А ну-ка, ну-ка…

Наращивая темп, Авраам повторяет музыкальную фразу несколько раз в различных вариациях. Мигает и медленно меркнет свет. Сцена погружается в полумрак.

(Мягко). Прекрасно, сынок… Нет, это и в самом деле прекрасно, разрази меня гром. Мне кажется, ты попал прямо в точку. А ну-ка, давай попробуем теперь вместе… (Подхватывает мелодию).

Авраам берет еще несколько аккордов. Йахве играет вместе с ним. Долгая, наполненная музыкой пауза.

(Оторвавшись от саксофона, в то время, как Авраам продолжает играть). Ты только подумай, – мы играем так, словно кладем кирпич за кирпичом, камень за камнем, мазок за мазком. Но если какой-нибудь мерзавец скажет, что мы здесь что-то строим, то я лично оторву ему голову вот этими самыми руками… Ты ведь знаешь почему, сынок?.. (Играет).

Пауза, в завершении которой словно отвечая на игру Авраама, где-то совсем рядом раздается голос флейты.

Ты слышал?.. Мне кажется, он уже где-то совсем близко…

Прекратив играть, Авраам прислушивается. Голос флейты вновь повторяет вдали ту же музыкальную фразу Гершвина.

(Прислушиваясь). Слышишь?.. Он здесь. Совсем рядом… Ну, давай же, давай, давай!… (Играет).

Голос флейты приближается. Авраам и Йахве отвечают ему. Наконец, в глубине сцены появляется Ицхак. Его едва можно различить в заливающих сцену сумерках. Остановившись, он продолжает легко наигрывать все ту же музыкальную фразу. Ее подхватывает вслед за ним сначала саксофон, затем пианино. Теперь они играют втроем.

Длится долгая пауза, наполненная музыкой.

Занавес

Июль 2007 г.

Моше и его тень (Перейти Иордан)

Пьеса в двух частях

Действующие лица:

Моше

Фарра

Аарон

Элиазер

Иешуа

Халев

Фараон

Сепфора

Мальчик

Начальник стражи

Хранитель покоев

Египтяне, израильтяне

Часть первая

1.

Пустыня.

В центре сцены – большая, сшитая из шкур, палатка. Полог ее поднят и видно бедное внутреннее убранство: брошенные на землю овечьи шкуры, несколько глиняных сосудов для воды, каменная ручная мельница. С потолка свисают пучки сушеной травы. Рядом с палаткой, на воткнутых в землю сухих ветках, развешено разноцветное тряпье. Недалеко от входа едва тлеют угли недавно прогоревшего костра.

Появляется Моше. Оглядываясь по сторонам, он останавливается сначала возле костра, затем заглядывает в палатку и какое-то время рассматривает находящуюся в ней небогатую утварь. Заслышав приближающиеся шаги, поспешно отступает за палатку. В ту же минуту на сцене появляется Фарра – амаликитянка. В ее руках – глиняное блюдо с лежащей на нем травой. Не замечая Моше, она опускается на землю возле костра и, поставив перед собой блюдо, начинает перебирать траву, шепча заклинания и время от времени чертя рукой в воздухе какие-то знаки и швыряя траву на тлеющие угли. Какое-то время Моше молча наблюдает за ней, затем выходит из своего укрытия.

Моше (подходя и останавливаясь позади Фарры): Не кричи и я не сделаю тебе ничего плохого… Это тебя называют прорицательницей из Есевона?

Фарра (не оборачиваясь и не переставая бросать в костер траву): Да, господин.

Моше: Твое имя Фарра?

Фарра: Да, господин.

Моше: И ты амаликитянка.

Фарра: Да, господин…

Моше: Из тех, кто идет за израильтянами, питаясь крошками с их стола?

Фарра: Да, господин… Прости, что я немного задержалась, собирая траву. Но скоро все будет готово. Тебе не придется ждать.

Моше: О чем ты, колдунья?.. Уж не хочешь ли ты сказать, что заранее знала о моем приходе?

Фарра (просто): Да, господин. Я уже давно жду тебя.

Моше (резко). Ты меня знаешь?

Фарра: А разве есть здесь кто-нибудь, кто бы не знал тебя? Может быть, только маленькие дети и выжившие из ума старики…

Короткая пауза. Моше подходит к сидящей совсем близко.

Моше (негромко): Боишься?

Фарра (не оборачиваясь): Нет, господин.

Моше: Тогда почему ты не смотришь на меня?.. Повернись, я хочу видеть твое лицо.

Фарра оборачивается к Моше и вполоборота смотрит на него. Короткая пауза.

Я так и думал… Не слишком ли ты молода для того, чтобы называться прорицательницей?

Фарра (вновь поворачиваясь к костру): Бог смотрит на сердца, а не на возраст. Если Он захочет, то сумеет заставить пророчествовать даже младенца.

Моше: Что ты можешь знать о Нем, женщина?

Фарра: Совсем немного, господин… О, почти ничего. Только то, что Он дал мне уши, чтобы я слышала Его голос, и глаза, чтобы я видела, как Он гонит на север тучи и зажигает звезды. Да еще то, что Он привел тебя сегодня сюда, господин…

Моше (перебивая, почти грубо): Замолчи!.. Я пришел сюда сам…

Фарра (смиренно): Да, господин.

Моше: Повтори.

Фарра: Ты пришел сюда сам.

Моше: Вот именно… Хочешь, чтобы я сказал тебе, зачем?

Фарра (с едва слышной насмешкой): Может быть, за тем, чтобы увидеть прошлое, господин? Или заглянуть в будущее?

Моше: Можно подумать, что к тебе приходят за чем-то другим… Не боишься, что когда-нибудь тебя поймают и побьют камнями?

Фарра: Не больше тебя, господин, когда ты оглядываешься по сторонам и прислушиваешься, не идет ли кто сюда.

Моше: Прикуси свой ядовитый язык, женщина…Лучше скажи мне о тех, кто приходил сюда. (Напряженно). Они получали, что хотели?

Фарра: Каждый получает всегда ровно столько, сколько он стоит, господин. Один больше, другой меньше, а третий совсем ничего…

Моше (перебивает): Замолчи! (Прислушивается). Ты здесь одна?

Фарра: Я отослала остальных, чтобы они не мешали нам.

Моше: Ты сказала им, что я приду?

Фарра: Не бойся. Они не болтливы.

Моше: Разве?.. А как же наша пословица?.. Если хочешь рассказать всем – расскажи амаликитянину…

Фарра: Они не болтливы, господин. Не болтливы, и боятся Бога.

Моше: Какого?.. Твоего или моего?

Фарра (тихо): Того, который научил их искать воду и отличать черное от белого, господин.

Моше (надменно): Ты, наверное, забыла. Твой бог не спас Амалика, женщина. Он повержен и отступил вглубь песков, где нет ни воды, ни пастбищ. Кости его сыновей гниют под солнцем, а ты и такие как ты ходите вслед Израиля, чтобы не умереть с голоду. Если бы он мог видеть дальше своего носа, то не стал бы раздражать Израиль, загораживая его пути.

Фарра (поднимаясь с земли и поворачиваясь к Моисею, тихо): Отчего же тогда господин ты пришел сюда, а не пошел к израильским пророчицам? Разве мало их у вас?.. Мааха, и Гофолия, и твоя сестра Мариам…

Моше (резко): Оставь мою сестру в покое, женщина! (Помедлив и стараясь говорить спокойно). Я скажу тебе, почему я здесь…Конечно, я скажу… Не знаю только, захотят ли меня услышать твои уши…

Моше и Фарра молча стоят друг против друга. Небольшая пауза.

Фарра (осторожно): Труднее всего начать, господин.

Моше: Особенно если тебе об этом не забывают напомнить. (Раздраженно). Впрочем, если ты знала, что я приду, то, наверное, знаешь и то, зачем я здесь… Ты ведь знаешь это?

Фарра: Я знаю не больше того, что мне позволено знать, господин.

Моше: Ну, так не молчи, скажи мне.

Фарра: Да, господин… Только, пожалуйста, не торопи меня. (Отходит в сторону и медленно идет по сцене, положив ладони на лоб и как будто напряженно к чему-то прислушиваясь).

Небольшая пауза.

(Издали). Я вижу, ты потерял себя, господин…

Моше: О чем ты говоришь, женщина?

Фарра: Я говорю о том, что твои глаза без устали вглядываются в темноту, а в сердце поселились страх и печаль… (Просто). Надо сказать, что время от времени, это случается почти со всеми.

Моше (резко): Я не знаю, о чем ты говоришь, женщина.

Фарра (просто): Я говорю о будущем, господин. О том будущем, которое тревожит и беспокоит тебя… (Садясь у костра). Хочешь увидеть его? Разве не для этого ты пришел сюда?

Моше (быстро): Нет!.. (Помедлив, глухо) Да. (Почти кричит). Да! Да!.. И пускай демоны вырвут мой язык, если это не так. (Устало). Ты права. Конечно, я пришел сюда за этим. Пробрался, словно ночной вор, избегая посторонних взглядов, выбирая безлюдные места и прячась среди камней. (С горечью). А что бы сделала ты, если бы тот, кого ты вопрошаешь, перестал отвечать тебе?.. Если бы он скрывался тогда, когда ты ждешь от него ответа?.. Ускользал, отмалчивался, недоговаривал всякий раз, когда ты спрашиваешь его о будущем? Так, словно ты соглядатай, подосланный неприятелем разнюхать, чтобы потом вернее нанести вред! Сколько раз я хитрил, чтобы заставить Его проговориться, но всякий раз Он ускользал от меня, как сухой песок ускользает сквозь пальцы, как будто я был опасен для Него и мог помешать его планам!.. Разве было когда, чтобы я не пришел, когда Он звал меня или отказался слушать Его, когда он хотел, чтобы я Его слушал?.. А может я служил чужим богам и ходил перед ними, слушая их наставления? (Оборвав себя, резко). Я сказал что-то смешное?

Фарра: Нет, господин. Но в тебе говорит обида, а в обидах всегда есть что-то смешное.

Моше: Думаешь, я обиделся на Него?.. Глупости!.. Мне не на что обижаться. Все знают, что Он нашел меня и нанял меня, и с тех пор я работаю на Него, как погонщик работает на хозяина стада, не покладая рук, не досыпая, не доедая, но сберегая все до последнего клочка шерсти… Я пасу его стадо и у меня нет времени на обиды, женщина.

Фарра (тихо): Зачем же тогда тебе знать будущее, господин?

Моше: А ты хорошо плетешь свои сети, колдунья. Но я не попадусь в них. (Наклонившись к Фарре, почти шепотом). Затем, что в последнее время мне кажется, что Он сам ничего не знает о нем.

Фарра, подняв голову, смотрит на Моше. Пауза.

(Отходя от Фарры). А теперь угадай, что может быть хуже этого?

Фарра: Я не знаю, господин.

Моше: Тогда я скажу тебе. Хуже этого может быть только мысль, что двенадцать сотен человек нуждаются в тебе и смотрят на тебя так, как будто ты бог, для которого нет ничего трудного, в то время как на самом деле ты не знаешь даже, что ждать тебе от завтрашнего дня… (Резко). Вот почему я должен знать, что ждет нас впереди, женщина. И ты мне поможешь!

Фарра: Я могу только увидеть твое прошлое и будущее, господин… Это все, что я умею.

Моше: Тогда начинай… Начинай… И пусть никто не помешает нам сегодня, даже если тут соберутся все демоны пустыни, чтобы заставить нас отказаться от этого своим воем!..

Фарра (поднимаясь): Все уже готово, господин. (Идет в палатку и сразу возвращается с глиняным сосудом в руке) Вот. Выпей это.

Моше: Что это?

Фарра: Здесь твое прошлое и твое будущее. Все, что еще случится и что уже случилось. Ведь одно не бывает без другого.

Моше: Сначала ты.

Фарра: Как пожелаешь. (Отпив, передает сосуд Моше).

Моше: Надеюсь, ты знаешь свое ремесло, женщина. (Пьет).

Фарра: Да, господин. (Бросая траву в огонь) А теперь сядь и жди.

Моше (опускаясь на песок): Не слишком ли много дыма ты напустила?

Фарра: Сейчас его будет еще больше. Он понесет тебя туда, где ты получишь ответы на все твои вопросы.

Моше: Лишь бы не туда, откуда уже не возвращаются… (Резко). Что это?

Фарра: Ты что-то видишь?

Моше (всматриваясь перед собой): Как раз то, что мне хотелось бы видеть меньше всего… Мицраим… Тронный зал… И этот запах. Знакомый, словно я вдыхал его еще вчера. Запах лести, страха, лицемерия и коварства… (Глухо). Так пахнет смерть… С чего ты решила, что мне надо вспомнить Мицраим, женщина?