Моше и его тень. Пьесы для чтения

Авраам: А когда?.. Завтра? Или через тысячу лет?.. Это смерть, женщина. А в смерти все совершается сейчас, потому что она не знает никакого «потом» и никакого «завтра», или «зайдите на той неделе», – все эти отговорки, из которых Время вяжет свои удавки, чтобы держать нас в повиновении. (Йахве). Вот почему я принесу тебя в жертву сейчас. Не откладывая ни на одну минуту. Немедленно. На том же самом камне, на котором встретил свою смерть мой Ицхак. (Идет вокруг Йахве, негромко). Не знаю, что значат все эти смешные совпадения, но они почему-то убеждают меня, что дело идет в правильном направлении… Ты готов?.. Если хочешь что-нибудь сказать, то у тебя есть для этого немного времени.

Йахве: Если я что и скажу, так это то, что ты просто неблагодарная скотина, сынок.

Предводительница (укоризненно): Цып, цып, цып…

Йахве: Неблагодарная и бесчувственная скотина, которая даже не пролила ни одной слезы над своим мальчиком. А теперь ты собираешься принести в жертву еще и меня, как будто я какая-нибудь породистая овца или дойная корова, которая должна умилостивить неизвестно кого. Но я не овца, человек…

Авраам: Ты уверен? (Посмеиваясь). А ну-ка скажи нам «бэ-э-э».

Предводительница (весело): Бэ-э-э…

Йахве: И не корова.

Авраам: Му-у-у…

Предводительница: Му-у-у…

Йахве: Я Бог, чье божество удостоверено вот этой книгой, в которой, между прочим, написано – брейшит бара Элохим хашамаим ве хаарец ве хая хаарец тоху ве боху!.. (Не оборачиваясь, показывает на лежащий на земле Телефонный справочник).

Авраам: Вот этой? (Взяв в руки справочник). Неужели? (Открывая справочник где-то на середине). А по-моему, тут написано совсем другое. Тут написано – Зиббель Мориц, краснодеревщик, двадцать пятое авеню, строение девять, квартира шестьдесят семь, телефон двести двенадцать пятьсот семьдесят сорок три ноль шесть. И еще двадцать пять тысяч Зиббелей-краснодеревщиков, не считая всех прочих, чье существование удостоверяется только вот этим самым справочником. Пока его, конечно, ни изорвали в клочья или не пустили на растопку. (Швыряет справочник на землю).

Йахве (кричит): А я говорю тебе, что тут написано – бара Элохим хашамаим ве хаарец ве хая хаарец тоху ве боху!.. И это значит, что я добровольно впрягся в эту упряжь, которую вы называете «миром» и поэтому так же добровольно могу снять ее с себя и забросить куда подальше, хоть она и присосалась ко мне, словно пиявка, которая с удовольствием сосет кровь, но ничего не хочет знать о том, кому эта кровь принадлежит!.. (Поднимаясь со стула и переведя дыхание, хрипло). Или, может, ты думаешь, что я боюсь смерти, человек?.. Этой воровки с честными глазами, которая освободит меня от всего того, что прилипло к моему имени? От всех этих нелепых историй и бессмысленных ожиданий? От утомительных славословий и самодовольного лепета? От колокольного звона и рождественских открыток? Потому что умереть, значит, в первую очередь, навсегда избавиться от глупцов и попрошаек. Вырваться из этой цепи, из которой не выпадало еще ни одно кольцо. Раствориться в тишине, которая не знает, чем отличается свет от тьмы и добро от зла… (Тоскуя, медленно опускается на колени). О, когда же оно началось, это вечное цепляние одного за другое? Эта ночь без рассвета, где один день наследует другому, где одна мысль тащит за собой следующую, словно муравей дохлую муху, да так резво, что, в конце концов, не успеешь оглянуться, как тебя самого уже спеленали по рукам и ногам, так что ты уже и сам не можешь отличить, где ты, а где твое собственное изображение? (Кричит). Когда?.. Когда?.. (Заливаясь слезами, несколько театрально тоскует, оставаясь на коленях).

Предводительница и Авраам негромко и снисходительно аплодируют. Небольшая пауза, в завершении которой Авраам, подойдя к Йахве, хочет взять его под руку.

Авраам: Пойдем.

Йахве: Не трогай меня!..

Авраам: Пора.

Йахве (поднимаясь на ноги, Предводительнице, сквозь слезы): Эй, женщина! Надеюсь, ты достойно воспоешь мою смерть? Не поскупишься на вразумительные пояснения, как это и полагается в подобных случаях? С надлежащим тактом и уважением к моей истории и сердечной жизни?

Авраам (помогая Йахве подняться на ноги): Боюсь, ты можешь рассчитывать только на то, что она воспоет твою смерть громогласным молчанием… Верно курочка?

Предводительница (неуверенно): Мне кажется… это было бы в какой-то мере, даже справедливо.

Йахве: Дура. (Кричит). Дура!..

Авраам тащит Йахве в сторону ширмы.

(Упираясь и оглядываясь на Предводительницу). Думаешь удивить меня напоследок своей умопомрачительной глупостью? Да, я всегда знал, что стоит мне только умереть, как на следующий день меня возненавидят миллионы! Сто миллионов вонючих Зибеллей, брызгающих в мою сторону слюной. И среди них ты первая!

Предводительница (с достоинством): Хам.

Авраам: Пойдем.

Йахве (упираясь): Дай же мне сказать, человек!..

Авраам: Мне кажется, что у тебя было достаточно времени, чтобы сказать все, что ты хотел.

Йахве: Нет!

Авраам: Десять тысяч лет. (Тащит упирающегося Йахве). Господи, да за это время можно было бы наговориться на сто тысяч лет вперед. (Скрывается за ширмой вместе с Йахве).

Предводительница (вслед ушедшему Йахве): Хам и скотина… (Кричит). Грязное животное! (Какое-то время смотрит вслед ушедшим, затем отходит и останавливается посреди сцены). Итак, это произойдет сейчас, сию минуту, незамедлительно и не откладывая дела в долгий ящик… (Спохватившись). Чего же я еще жду? (Быстро забирается на стул, волнуясь, всматривается вдаль). Зрители давно собрались, последний звонок прозвенел, свет медленно гаснет, занавес открывается… (Всматриваясь, в волнении). Боже милостивый! Ну, почему здесь нет никого, кто мог бы спросить меня, что я вижу?.. Кому я могла бы рассказать про это поучительное зрелище… Про кровь. Про грязь. Про остекленевшие глаза… Про то, как кровь сделала землю черной и плодородной… Как из земли поднялись зеленые ростки винограда… Как повисли над землей виноградные гроздья, наливаясь янтарным соком… Да, да, да! Как заходящее солнце смешало свой свет с виноградной кровью. Как, наконец, повеяло прохладой от близящейся ночи. Как звезды плясали до утра, пьяные от забродившего сока… Боже мой, Боже мой, какая же я сегодня счастливая!.. (Быстро спустившись со стула, с чувством декламирует).

Замерло, вздрогнув, палящее солнце в зените,

Волны морские умолкли, прервалася песня прибоя,

В час, когда Бог умирал, отдавая по капле соленой

Теплую кровь, уходящую в теплую землю,

Чтоб напоить ей поля и скалистые горы,

Лес, и моря, и холмы, и далекие звезды ночные,

Нежный эфир и морозные кручи Шеола,

Стикс онемелый и темную глубь Океана…

(Кричит). Умер! (Медленно опускается на землю, с удивлением). Не может быть… (Едва слышно). Не может быть… (Замирает).

Пауза, в завершение которой на сцену возвращается Авраам. Какое-то время стоит, разглядывая сидящую на полу Предводительницу, затем устало опускается на стул.

(Подняв голову, глухо). Все?

Авраам: Допустим.

Предводительница: Сразу?

Авраам: Мгновенно.

Предводительница: Не кричал?

Авраам: Визжал как поросенок.

Предводительница: Неправда.

Авраам: А ты бы хотела, чтобы я сказал тебе, что он умер, как принц Гамлет? Благородно и со значением?.. В любом случае во всем этом было не больше смысла, чем в яйце куропатки, когда оно выскользнет из твоих рук и разобьется, ударившись о камень… Что это с тобой?

Предводительница: Ничего.

Авраам: Мне кажется, ты вся дрожишь.

Предводительница: Это потому, что я, наверное, должна сделать важное заявление… (Ползет на коленях по сцене). Важное заявление, Авраам… Бог умер. Это случилось сегодня, в полдень, ближе ко второй половине дня, в силу непреодолимого стечения обстоятельств, которые носят имя Судьба. (Остановившись). Как-то у меня все пусто внутри… Что если попробовать еще раз? Бог умер. Но это не главное. Главное, что за этим не последовало никаких существенных перемен. Небеса не пали на землю. Луна не померкла. Океан не вышел из берегов. Даже курс доллара остался прежним, а это, с какой стороны ни посмотри, признак того, что мы живем в относительно стабильное время. К тому же если он действительно умер, то перед кем мне следует зачитать это важное заявление? Или, может быть, оно совсем не важное, а такое, которое незаметно промелькнет среди прочих новостей, никого не задев, как это чаще всего бывает с сообщениями о пожарах или катастрофах?.. (Сидя на земле и пытаясь взять себя в руки, трет виски). Все, все, все, все… В конце концов, это совсем не мое дело. Может быть, все это только сон, давление, искаженные перспективы. Единственно, что, кажется, можно сказать с уверенностью это то, что теперь все позади. (Аврааму). Во всяком случае, теперь ты можешь, наконец, отдохнуть. Лечь на землю, накрыться овечьей шкурой, положить под голову сандалии. А пока ты будешь засыпать, я могу рассказать тебе одну поучительную историю… Хочешь?

Авраам молчит.

(Подползает к сидящему Аврааму). Представь себе, в одном лесу жил большой черный медведь, которого звали Гулливер. Или Робинзон Крузо, я точно не помню. Большой черный медведь с умными глазами. Вечерами он любил ходить и смотреть, как садится за дальний лес солнце и ветер шумит в прибрежном камыше. Но однажды, когда он смотрел на заходящее солнце, к нему подкрался охотник и застрелил его из своего ружья. Пах! Пах! Пах! Какая, в самом деле, счастливая смерть, правда? Умереть, глядя на солнце. (Нервно и торопливо). В конце концов, вся что происходит, это всегда только жертвоприношение и ничего больше. Мы приносим в жертву то себя, то своих близких, то друзей, то дальних, то ближних, вещи, богов, будущее, прошлое, настоящее, – все, что подвернется под руку, все, что можно назвать, потрогать, окликнуть. Если ты пьешь, то приносишь в жертву свою трезвость, а если объедаешься, то приносишь в жертву свое здоровье и здоровый цвет кожи. Женись и принесешь в жертву свою девственность и одиночество. Не женись – и голоса твоих детей, которых ты принес в жертву, будут сниться тебе по ночам. А потом придет смерть, которой ты тоже принесешь жертву, хотя это будет самое малое из того, что ты способен принести. Самое малое и самое ненужное. (Кричит). Авраам!

Авраам: Аминь.

Предводительница (машинально): Аминь… (Тревожно). Ты так молчишь, что мне почему-то становится не по себе.

Авраам: Наверное, это потому что я, наконец, узнал тебя, женщина… (Поднимаясь со стула). Ведь это ты, верно?.. Приживалка при игрушечном Боге. Премудрость, от которой зевотой сводит скулы. Мудрость, наставляющая дураков насчет того, как им вести себя, когда их становится больше, чем один… Ну, конечно же, это ты. (Делает несколько шагов к сидящей на земле Предводительнице). Господи, какая скучища. Бог умер, а ты, похоже, надеешься жить вечно? Думаешь, получится?

Предводительница (отодвигаясь от Авраама, слегка оскорбленно): Что это за тон, Авраам? (Поднимается с земли). В конце концов, какая тебе теперь разница, я это или не я? Слава Богу, твоя собственная история закончилась. Все ответы получены. Все жертвы принесены. Чего же тебе еще надо, дурачок?

Авраам молча смотрит на Предводительницу.

Только не надо смотреть на меня так, как будто я в чем-то перед тобой провинилась… Я ни в чем не виновата, Авраам, и ты это прекрасно знаешь? (Тревожно). Что?

Улыбаясь, Авраам продолжает молча смотреть на Предводительницу. Небольшая пауза.

(Нервно). Нет, это просто невыносимо… Ей-Богу, Авраам, ты иногда бываешь хуже маленького ребенка. Ты ведь не думаешь об этом серьезно?

Авраам молчит.

(Тревожно). Авраам!

Авраам (негромко): Иди сюда.

Предводительница: Нет! (Быстро отходит в сторону, торопливо). В конце концов, это просто глупо, потому что я делала только то, что должна была делать и ни каплей больше. Разве ты не понимаешь, что без этого все равно не обойтись? Что кто-то все равно должен отыскивать причины, доказывать, наставлять, давать имена вещам и событиям, объяснять, что такое хорошо, а что такое плохо, указывать правильное направление и оберегать от дурных влияний подрастающее поколение, потому что если этого не делать, то начнется хаос, энтропия и разруха! Но кто же будет это делать, если не я, Авраам? (Снисходительно). Подумай сам, дурачок. Разве ты видел когда-нибудь немую Истину? (Пятясь от подходящего Авраама) И потом имей в виду – я буду кричать.

Авраам: Можешь начинать прямо сейчас.

Предводительница (пятясь): Я буду кричать, Авраам. Вопить, звать на помощь, кусаться и царапаться. (Выставив перед собой руки). Знаешь, какие у меня ногти?

Авраам (громко): Цып, цып, цып…

Предводительница (как эхо): Цып, цып, цып… (Слабея). И потом, я женщина, Авраам. Неужели у тебя поднимется рука на женщину?

Авраам: Сейчас проверим. (Негромко смеясь и протягивая к Предводительнице руки). Цып, цып, цып, цып…

Предводительница (безвольно): Цып, цып, цып… (Кричит неожиданно и громко). Не думай, что я собралась умирать только потому, что тебе в голову время от времени приходят какие-то идиотские мысли!

Авраам (подходя): Ицхак тоже не собирался, женщина.

Предводительница (отбегая в сторону): Ицхак? А кто это такой?.. Ты, наверное, спятил, Авраам! Все уже и думать давно позабыли и про тебя, и про твоего Ицхака! И правильно сделали! Потому что нельзя одновременно помнить о каком-то Ицхаке и молиться о повышении всеобщего благосостояния! (Кричит). Твоя история закончилась, пастух!

Авраам (остановившись): А мне почему-то все время кажется, что она еще толком даже не начиналась. (Глухо) Как будто я все еще стою возле того камня и готовлюсь перерезать Ицхаку горло, не подозревая, что это мгновенье длится уже десять тысяч лет… (Едва слышно). Десять тысяч лет… (Кричит). Ах ты, чертова курица! (Стремительно настигает Предводительницу).

Предводительница (пытаясь вырваться): Ай!.. Пусти! Я буду жаловаться.

Авраам: Кому?.. Может, небесам?..

Предводительница: Авраам…

Авраам: Или до тебя еще не дошло, что твоя история закончилась вместе с моей?..

Предводительница: Но я не хочу!.. (Слабея) Не хочу…

Авраам: Тогда пусть тебя утешает мысль, что после твоей смерти наступит великая тишина, когда не надо будет ничего объяснять, ничего понимать и ничего строить… (Подняв голову, озираясь и прислушиваясь) Тш-ш-ш… (Негромко). Тихо, тихо, курица… Слышишь?.. Вот… Вот.

Откуда-то издалека доносится звук флейты.

А ведь это флейта, на которой еще вчера играл мой Ицхак. Ее звуки все никак не могут умереть и скитаются теперь, надеясь, что кто-нибудь поможет им вернуться к своему хозяину.

Предводительница (страдая): Авраам…

Издалека доносятся звуки саксофона.

Авраам: А это играет саксофон нашего Бога-неудачника. Слышишь?.. В его голове жила одна странная мысль. Он почему-то думал, что Бог не должен играть на саксофоне и поэтому он всегда уходил в самый густой лес, чтобы его никто не слышал… Ты случайно не знаешь, почему?

Предводительница: Господи, Авраам! Да, потому что это неприлично! Потому что Он – Бог. Бог не должен играть на саксофоне. В крайнем случае, Он может играть на органе.

Авраам: Бог должен играть на том, на чем он хочет! На саксофоне, на банджо, на человеческих нервах. А ты ходила за ним по пятам, выслеживала, стыдила, и все это продолжалось до тех пор, пока он сам не стал думать, что он великий грешник, которому нет прощенья. (Повернув к себе Предводительницу). Ах ты, маленькая мразь! (Резко наклонив Предводительницу к земле, какое-то время смотрит на нее, затем резко поставив ее на ноги, ведет ее в танце под мелодию, которая рождается из звуков флейты и саксофона).

Предводительница (пытаясь вырваться): Пусти. Я не хочу…

Авраам: Заткнись.

Предводительница: Авраам!..

Авраам: Или ты думаешь, что я забыл, с кем имею дело? (Какое-то время медленно кружит Предводительницу под удаляющиеся звуки флейты и саксофона, затем силой заставляет Предводительницу опуститься на колени). Ты женщина. А женщина это всегда блуд и болтовня. И еще много лжи. И при этом все ссылаются на то, что все, о чем они болтают, подсказано им их чутким сердцем. А я скажу тебе на это – к черту! (Кричит). К черту!

Предводительница (тоскуя): Авраам…

Авраам (пригнув Предводительницу к земле и поставив на нее одну ногу, негромко): А теперь послушай меня внимательно, курица. Если бы вдруг случилось так, что я взял и пошел прямо по этой дороге, никуда не сворачивая, и шел бы так много дней, то рано или поздно ноги опять привели бы меня к этому самому месту, с которого я начал когда-то свое путешествие. Потому что Земля висит в небесном пространстве ни с чем не соприкасаясь, а значит убежать с нее так же невозможно, как убежать из собственного тела. Это похоже на человека, который никогда не может уйти от самого себя. На рыбу, которая не может уплыть дальше океана. (Кричит). На твою поганую мудрость, которая, сколько бы ни старалась, в конце концов, всегда оборачивается пустой болтовней, от которой нет никакого проку!..

Предводительница: Авраам, Авраам…

Авраам: Вот почему я без сожаления переступлю сегодня через тебя, чтобы поскорее уплыть отсюда прочь. В ту Обетованную Землю, о которой ничего не знают ни Божественное провидение, ни адская Бездна. Где солнце не садится, потому что оно никогда и не думало вставать. (Кричит). Куда не дотянут свои руки ни Истина, ни Ложь, потому что туда, куда я уплыву, никто и никогда не слышал ни о мере, ни о числе, ни о порядке! (Толкает Предводительницу ногой, так что она катится по земле, сквозь зубы). Сучье отродье…

Предводительница (торопливо, с земли, не поднимая голову): Послушай, послушай, послушай меня, Авраам!.. Ты должен это знать, потому что это важно… (Встав на четвереньки, ползет по земле в другую сторону от Авраама, остановившись). Когда я была совсем маленькая, то все вокруг было так странно, так необычно, словно это было продолжением сновидений, а не настоящая жизнь. Каждое утро по небу летел бог Ра и махал мне сверху рукой, а ночью можно было слышать шум битвы и видеть на востоке вспышки огня и все знали, что это Ра сражается со страшным Апопом, чтобы утром снова показаться в небе. И все вокруг было таким загадочным, таким непредсказуемым, таким волшебным, каким это бывает только в сказках. А я была тогда совсем девочкой, гуляла по песчаному пляжу со своим зонтиком, и какой-то грек звал меня кататься по морю на своей лодке, и сирены плыли за нами и пели гимн солнцу, а с неба падали золотые цветы, и мне вдруг начинало казаться, что все это мне только снится, и что на самом деле ничего этого нет и не должно быть, потому что в том, что происходило вокруг, не было ничего серьезного, ничего основательного, ничего солидного, а был только этот веселый сон, который, конечно, когда-нибудь должен был, наконец, закончиться, ты понимаешь?.. Ах, Авраам, скольких же людей погубили эти смешные фантазии, которые не хотели знать ни упорного труда, ни точного расчета! Эти аппетитные приманки, которые кажутся поначалу такими безобидными, что никто даже и не думает опасаться их всерьез!

Авраам достает из складок одежды нож.

(Поднявшись с четверенек и оставаясь стоять на коленях спиной к Аврааму). Но потом, слава Богу, все мало-помалу изменилось. Боги спрятались за облаками, и уже никто не мог позволить себе летать по небу, не учитывая законы аэродинамики и земного притяжения. (Повышая голос). И это было справедливо, Авраам, потому что мир должен быть прозрачным и понятным, ведь кроме таких, как ты, на свете есть еще множество других людей, которые не хотят вникать во все эти скучные загадки, а желают просто есть, пить и веселиться, получать за свою работу деньги, тискать в кинотеатре девок и рожать детей и ведь, в конце концов, они совершенно правы, хотя бы только потому, что их всегда гораздо больше, чем тех, у кого в истории болезни редко когда не найдется какой-нибудь эпилепсии, туберкулеза или сифилиса. (Поднимаясь на ноги и по-прежнему стоя спиной к Аврааму). Мне кажется, тебе следовало бы поучиться у них, Авраам, – у этих прекрасных людей, которые плывут по жизни, не нарушая ее вечный порядок пустыми фантазиями, – у этих замечательных домашних животных, – иногда злых и неделикатных, как дети, иногда же добрых и отзывчивых, словно ангелы, но всегда простых и понятных как дождь или, как трава, которая стелется, если дует ветер и тянется к солнцу, когда стоит ясная погода…

Авраам (делая к Предводительнице шаг): Вот и отправляйся к ним, дура…

Предводительница (быстро обернувшись): Что?

Авраам: Я сказал, чтобы ты отправлялась в Ад. (Закалывает Предводительницу). В Ад…

Короткая пауза. Повалившись на Авраама, Предводительница обнимает его за шею.

Предводительница: Я умираю.

Авраам: Если это новость, то неплохая.

Предводительница (издали): Цып, цып, цып… (Умирает).

Короткая пауза, во время которой Авраам держит тело Предводительницы, не давая ему упасть, затем медленно опускает его на землю.

(Негромко). Цып, цып, цып… (Пятясь, садится на стул).

Небольшая пауза.

(Негромко). Ну, вот и все… Наверное, следовало бы сказать что-нибудь подходящее к случаю… Какую-нибудь прочувственную глупость… Что-нибудь вроде того, что все истины смертны, а некоторые из них смертны безо всякой надежды на воскресение… Возможно, что у кого-нибудь это вышибло бы из глаз слезу… (Издалека). Цып, цып, цып, цып… (Смолкает).

Долгая пауза, в завершении которой Авраам поднимается со стула и молча оттаскивает тело Предводительницы за ширму.

(Вернувшись, подбирает валяющийся на земле Справочник. Опустившись на стул, листает его и бормочет). А, старые друзья… Зиббель Марк… Зиббель Михаил… Зиббель Моника… Зиббель Николай… Зиббель Павел… Зиббель Петр… Все Зиббели мира, из которых ни один не подозревает, что все они осиротели сегодня в начале второго часа пополудни. (Захлопнув Справочник). Бедное дурачье. Пройдет тысяча лет, а потом еще столько же, а они все так же будут пить, есть и рассуждать о достоинствах человека, не подозревая, что все они только говорящие тени, которых не разглядишь даже в самый сильный микроскоп… Покойтесь с миром! (Швыряет Справочник на землю).