Моше и его тень. Пьесы для чтения

Бог не превыше ли Солнца, Луны и серебряных россыпей звездных?

Кто ты такой, человек, чтоб в безумье перечить Ему?..

С мыслию этой смирившись, отец благородный со вздохом

Чувствует, как постепенно стихает в груди его прежняя боль.

Надеюсь, тебе не надо объяснять, что она стихают, потому что он нашел опору в смирении?

Авраам: Она стихает, потому что его загнали в мышеловку. (В сторону). Дура.

Предводительница (укоризненно): Авраам…

Авраам (почти с вызовом): Что?

Откуда-то издалека доносится звук трубы.

(Быстро). Тихо!.. (Прислушиваясь). Ты слышала? Слышала?.. Это Он.

Предводительница: Ах ты, хитрец! Теперь я понимаю. Тянул время, потому что хотел дождаться Хозяина, да?

Авраам: А почему бы мне не дождаться его, женщина? Разве Он будет здесь лишним? Или ты думаешь, что это так просто – взять и зарезать собственного сына?.. Наточить нож, заговорить ему зубы, собрать хворост, связать руки?.. Чего уж проще, в самом деле… Вот пусть он тоже постоит рядом. Пусть посмотрит, как стекает кровь, как стекленеют глаза, как срывается с губ последнее дыхание. В конце концов, это ведь его затея – не моя.

Предводительница: Ты совершенно напрасно так драматизируешь, Авраам. Ведь ты же не думаешь, в самом деле, что Он способен на такое безумство, чтобы заставить тебя принести в жертву собственного сына? Ты ведь сам прекрасно знаешь, что Всемогущий просто хочет испытать тебя, чтобы посмотреть, что там у тебя на сердце. (Поспешно). Только не говори мне, пожалуйста, что Он все знает и без всяких испытаний. В конце концов, дело идет о сердце, Авраам. О сердце, которое похоже на пятнадцатиэтажный дом. Со множеством квартир, комнат, коридоров, закоулков, кладовых, помещений для прислуги, со множеством шкафов и шкафчиков, ящичков, тайников, лестниц, переходов, пожарных гидрантов, лифтов, вытяжек, кухонь, подвалов, холодильников, чердаков, и везде может прятаться грязь, пыль, дурные мысли, лень, вожделение, ненависть, зависть, самодовольство, гордость! Господи! Даже праведнику бывает трудно держать все это в чистоте и надлежащем порядке, чтобы всегда радовать своего Бога и Повелителя. Тем более что оно не всегда бывает нам подвластно, это глупое сердце. Ты ведь и сам это знаешь не хуже меня. То оно плачет, то смеется, то требует невозможного, то вожделеет, то покрывается льдом и все это чаще всего безо всяких серьезных причин и на совершенно пустом месте. Вот почему мы должны радоваться испытаниям, которые делают нас лучше и чище. Я бы даже сказала, что они похожи на генеральную уборку, после которой все в доме сверкает, радуя ангелов и повергая в уныние демонов… Ты согласен со мной?

Авраам (не сразу): Это Он тебе сказал?

Предводительница: Что?.. Ну, конечно же, нет. Тебе что же, обязательно надо, чтобы тебе кто-нибудь это сказал?.. Разве ты не знаешь, что на свете существует множество вещей, которые мы все знаем без всякой подсказки?

Авраам: Например?

Предводительница: Господи, Авраам!.. Например, мы знаем, что Бог не может обманывать, потому что Он совершенен, тогда как обман – это несовершенство, и, следовательно, Он не может обманывать и совершать другие постыдные поступки, которые выдавали бы в нем несовершенство и служили бы соблазном для слабых и злых… Ты следишь?

Авраам: Уже нет.

Предводительница: Почему?

Авраам: Потому что ты опять говоришь глупости. (Идет по сцене). Да, какой он Бог, если не может даже обмануть? Это не Бог, а какая-то, прости Господи, бесчувственная наковальня.

Предводительница (оглядываясь, понизив голос): Тише, Авраам. Ты ведь знаешь, он не любит все эти разговоры.

Авраам: Хочешь сказать, что Он уже здесь?

Предводительница: Я тебе ничего не говорила.

Авраам: А мне и не надо, чтобы ты что-нибудь мне говорила. Потому что всякий раз, когда он где-то рядом, у меня начинают чесаться ладони. (Чешет ладони). Вот так, как сейчас. (Чешет). И еще этот запах. Всякий раз, когда Он близко, я чувствую запах квашеной капусты, от которого мне хочется завыть и бежать куда-нибудь сломя голову.

Предводительница: Я ничего не чувствую. (Нюхает воздух).

Авраам: К тому же, когда он приближается, у меня всегда бывает такое ощущение, как будто кто-то уставился мне в затылок и сверлит его своим взглядом. Когда я служил в армии, у нас был такой капитан, который любил уставиться тебе в затылок, да так, что через минуту ты начинал чувствовать, как его взгляд сверлит тебя словно тупое сверло. (Озираясь). Мы звали его Чертов Буравчик. В конце концов, он дослужился до майора и погиб, когда решил показать своему сыну, как разбирается ручная граната. Про него писали все газеты.

Звук трубы раздается совсем рядом.

Ну, я же говорил…

Из-за ширмы появляется Йахве.

(Не видя появившегося). Эй, ты уже здесь? Здесь или нет? (Оглядываясь, тревожно). Я тебя не вижу. (Негромко, сквозь зубы). Господи, какой запах…

Предводительница (негромко): Он здесь, Авраам.

Йахве (подходя): А кто тебе сказал, что ты должен меня видеть, человек? С какой, собственно говоря, стати? Я Бог, а ты всего лишь много раз растиражированное изделие из глины и земли. Замазка для дырок. (Негромко посмеиваясь). Довольно с тебя того, что ты можешь иногда слышать мой голос. (Предводительнице). Верно, женщина?

Предводительница: Да, господин.

Авраам: А как насчет голоса трубы? Тот, который я только что слышал? Это, случайно, не ты играл?

Йахве: Я? (Смеется). На трубе?.. Советую тебе хорошенько прочистить уши, человек. Потому что здесь нет и никогда не было никакой трубы.

Авраам: Но мы ее слышали. Можешь спросить у нее.

Йахве: Какой упрямый. (Подходя). А с тобой, оказывается, нелегко, человек. Ты что же, можешь представить, чтобы я играл на трубе? На каком-то там грязном саксофоне? Как какой-нибудь черномазый из Бронкса, а? Может, скажешь еще, что я зарабатываю себе на жизнь игрой в ночном клубе?.. Хорошего же ты обо мне мнения, сынок. (Предводительнице). Слышала? (Аврааму). Лучше не болтай, а скажи, где твой сын? Где твой Ицхак, Авраам? Я ведь велел тебе прийти сюда с Ицхаком, надеюсь, ты не забыл?

Авраам: Я оставил его в лесу, на камне. Он устал после дороги и уснул.

Йахве (капризно): Господин… Ты должен называть меня «господин».

Авраам: Да, господин.

Йахве: Вот так-то лучше. (Подходит ближе). Надеюсь, ты готов?

Авраам (резко): А ты?

Йахве: Я? Ну, а при чем здесь я, сынок? Ведь это, кажется, твой сын, а не мой. (Предводительнице). Какой смешной… (Негромко смеется).

Предводительница сдержано хихикает.

(Оборвав смех, Предводительнице). А кстати. Что-то я не вижу твоего хваленого хора, женщина. Разве ты не должна была прибыть сюда с хором?

Предводительница: Боюсь, что сегодня мне придется играть одной, господин. (Приседает). Сегодняшняя история показалась мне такой поучительной, что я не решилась доверить ее кому-нибудь еще. (Кокетливо). Конечно, я всего лишь Предводительница хора, но ведь это и значит, что я должна рассказывать только так, как все было на самом деле, следуя за правдой, и ни в чем не отступая от Истины.

Йахве: Надеюсь, ты справишься с этим, женщина. (Отходит и почти сразу возвращается, громко). Потому что если ты не справишься, то все это дурачье опять будет показывать на меня пальцем и говорить, что я не отвечаю занимаемому мною месту. А это, как ты, надеюсь, понимаешь, неправда.

Предводительница: Да, господин. Я понимаю.

Йахве (Аврааму, резко): Ты тоже так думаешь?

Авраам: О чем?

Йахве: Что значит, «о чем»? (Подходит ближе, негромко). Знаешь, Авраам, почему-то мне в последнее время кажется – ты вечно чем-то недоволен. Смотришь в сторону, глотаешь слова. Я что, позвал тебя сюда, чтобы ты демонстрировал перед нами свое плохое настроение?.. Ну, скажи мне на милость – чем ты опять недоволен, человек?

Авраам (глухо): А ты думаешь, что можно быть довольным, когда не можешь отличить истину от сна?.. Думаешь, это так просто?.. Ты ведь, наверное, даже не знаешь, как это бывает на самом деле. Как просыпаешься утром с одной отвратительной мыслью, что тебе опять надо идти на работу, толкаться в метро, выслушивать чьи-то замечания, читать ерунду, наклеенную на стены… И вот ты встаешь, и спешишь, и ждешь этот чертов автобус, которого нет, когда он нужен, толкаешься, огрызаешься, смотришь на часы и вдруг останавливаешься где-нибудь посреди тротуара и понимаешь, что на самом деле в мире ровным счетом ничего не происходит, потому что все, что могло произойти, уже давно произошло, а то, что ты видишь вокруг себя – это только тени, которые притворяются живыми, а значит, все, что тебе теперь остается – изображать это прошедшее, притворяясь, что оно тебя страшно заботит, и изо всех сил стараясь не думать о том, что если Истина есть, то нет тебя, а если есть ты, то только благодаря тому, что нет Истины! (Смолкает).

Короткая пауза.

Йахве (сухо): Ты закончил?

Авраам молчит.

Если закончил, то послушай теперь, что скажу тебе насчет Истины я. (Негромко). Истина это то, что ты сейчас пойдешь и перережешь горло своему первенцу, потому что такова воля Небес… Знаешь, что это значит, дурачок? Это значит, что с какой точки зрения на это не посмотри, а результат всегда будет один и тот же – кровь, хрип, смерть, заключение врача… Ты меня слышишь, сынок?.. А теперь подумай сам, не все ли тебе равно – было ли это уже когда-нибудь прежде или еще только собирается случиться?

Авраам молчит. Короткая пауза.

Если хочешь знать мое мнение, то, по-моему, разница невелика. Во всяком случае, для тебя.

Короткая пауза.

(Грубо). Ну что молчишь? Надеюсь, ты еще не забыл, зачем ты здесь?

Авраам (глухо): Нет.

Йахве (вяло): Господин.

Авраам: Нет, господин.

Йахве: Тогда, может быть ты, наконец, приступишь? Порадуешь нас, наконец, своим послушанием? Или ты думаешь, что если у нас в запасе целая вечность, то мы можем транжирить ее, как нам заблагорассудится?

Короткая пауза. Авраам молчит.

(Нетерпеливо). Ну, давай, давай, давай!..

Какое-то время Авраам молча смотрит в ту сторону, откуда раздается голос Йахве, затем, повернувшись, медленно идет и скрывается за ширмой.

(Вслед уходящему Аврааму). Рази прямо в сердце, сынок! (Проводив Авраама взглядом, сквозь зубы). Чертова работа…(Садится на стул, взяв в руки Телефонный справочник, негромко). Как же все-таки трудно бывает иметь дело с людьми. Как правило, они понимают все шиворот-навыворот, а потом удивляются, что получают в результате совсем не то, что ожидали. (Листая справочник, негромко). А главное, их так много, что все их лица сливаются в одно лицо, которое, к тому же, невозможно запомнить… Вот, пожалуйста. (Читает). Зиббель Ганс… Зиббель Гасик… Зиббель Григорий… Зиббель Густав… Зиббель Генриета. Целая куча одних только Зиббелей! Мне кажется, что вполне хватило бы и одного. (Захлопнув справочник). Тем более что я уверен – ни один из них никогда не брал на себя труда подумать, почему Небеса время от времени вкладывают тебе в руки нож и посылают убить собственного сына.

Предводительница (подходя к сидящему Йахве, мягко): Но ты ведь не допустишь этого, господин? Разве ты не хотел просто испытать его?

Йахве (удивлен): Испытать?.. (Негромко смеется). Поправь меня, если я ошибаюсь, женщина, но мне кажется, будет правильно, если каждый из нас станет заниматься своим делом, а не совать нос туда, куда его не просят. Придумывать объяснения и подавать случившееся в надлежащем виде, так, чтобы оно выглядело пристойно, трогательно и поучительно – это, кажется, твоя обязанность, а не моя. (Поднимаясь со стула). Ну, что ты уставилась на меня, как будто для тебя это новость? Ты ведь лучше меня знаешь, как это делается. Пролей слезу. Опиши его душевные муки. Подбрось пару цитат. Расскажи о тяжести выпавших на его долю испытаний. Тем более что, в конце концов, ты ведь ничем не рискуешь, потому что через много лет, когда забудутся детали, все будут помнить только то, что я вовремя остановил его занесенную руку, не дав свершиться ужасному. Он и сам будет так думать, потому что человек всегда думает так, как ему удобно, а не так, как того требует истина.

Предводительница (с поклоном): Пусть будет благословенно твое имя, господин… (Помедлив). Но разве ты не обещал ему, что от него произойдет великий народ?

Йахве: А разве это надо обещать, женщина?.. Разве есть на земле такой народ, который не считал бы себя великим еще до того, как о нем услышали его соседи? (Сквозь зубы). Дьявол бы их всех побрал вместе с их величием. (Не спеша идет по сцене). К тому же, если говорить честно, никого из людей особенно не интересует то, что я говорил на самом деле. Их больше занимает то, что они прочитают в своих жалких книжонках или услышат от соседей и проповедников. Поэтому они будут кромсать мои слова до тех пор, пока из них не получится то, что смогут переварить их сушеные мозги. (Возвращаясь, слегка насмешливо). И тут, сдается мне, они чем-то похожи на тебя, женщина, а?

Предводительница (склонившись в поклоне, в смятении): Господин…

Йахве: (остановившись и глядя в сторону ширмы): Ладно, ладно. Лучше расскажи мне, что ты видишь сейчас в свою подзорную трубу? Видишь, как он осторожно подходит к камню, на котором спит Ицхак?

Предводительница (повернувшись к ширме): Да, господин.

Йахве: Как легко ступает, боясь, что спящий проснется, как вынимает нож и примеривает направление удара? Как тысячи мыслей и сомнений одолевают его, так что ему хочется вдруг немедленно бросить на землю орудие преступления и бросится прочь самому, но что-то останавливает его и заставляет вернуться к прерванному… Ты случайно, не знаешь что?

Предводительница: Может быть, он любит тебя, господин?

Йахве: Это неплохая мысль… Нет, в самом деле. Не забудь включить эту глупость в твой рассказ. Мне кажется, это может произвести хорошее впечатление. (Садится на стул спиной к Предводительнице, сквозь зубы). Чертова работа… Ну, что там еще?

Предводительница: Боюсь, что я вижу кровь, господин.

Йахве: Выходит, дело сделано?

Предводительница: Да, господин.

Йахве: Ненавижу кровь.

Предводительница: Да, господин.

Йахве: В ней есть что-то плебейское. Как будто забывают помыть руки после ватерклозета или радуют окружающих, сморкаясь без помощи носового платка. (Поднимаясь со стула). Я тебя слушаю. (Вновь медленно идет, заложив руки за спину).

Предводительница: Да, господин. (Декламирует).

Холод пронзил его сердце, когда на горе Провиденье

В руку вложило ему двусторонне отточенный нож.

Силится он разомкнуть поскорее сведенные ужасом губы,

Но лишь мычанье глухое сердце способно родить.

Йахве (остановившись на противоположном краю сцены): Это все?

Предводительница: Нет, господин. (Декламирует).

Прежде чем в скорбный Шеол улететь навсегда, без возврата,

Память о прошлом утратив и имя свое позабыв,

Носится бедная тень над поверженным телом, прощаясь,

Словно над полем ночным все кружит и кружит нетопырь.

Йахве (зябко потирая руки): Просто кошмар какой-то. (Поднявшись, делает несколько шагов и сразу, вернувшись, садится). Знаешь, что?.. Иногда мне кажется, что было бы гораздо лучше обойтись без твоих комментариев.

Предводительница: Ты ведь знаешь, что это невозможно, господин.

Йахве: К сожалению. К сожалению. К сожалению… Надеюсь, это все?

Предводительница: Почти.

Йахве: Все! Довольно. Хватит! (Вскочив, кричит, закрыв ладонями уши). Не хочу!.. (Какое-то стоит время, закрыв уши).

Короткая пауза.

(Тихо). Довольно… (Медленно идет по сцене).

Небольшая пауза.

(Негромко). Наверное, думаешь, что это я все затеял, женщина? Всю эту глупость с жертвоприношением?.. Послал Авраама в лес, сунул ему в руки нож?.. Дура… Вот уж кто тут совершенно ни при чем, так это я. (Вновь делает несколько шагов по сцене).

Короткая пауза.

(Обернувшись к Предводительнице, резко). А знаешь, почему? Потому что так устроен этот поганый мир, в котором все случается только потому, что случается, а не потому, что кому-то захотелось, чтобы это случилось!.. А ты что думала, идиотка?

Предводительница смиренно приседает. Небольшая пауза, в продолжение которой Йахве, ссутулившись, вновь делает несколько шагов по сцене, затем вернувшись, тяжело опускается на стул.

(Негромко). Ты ведь не хуже меня знаешь – все в мире складывается так, как складывается, так что в результате получается то, чего ты меньше всего ожидал. Какая-нибудь дрянь или какая-нибудь несусветная глупость, которой потом стыдишься, хоть должен притворяться, что тебе это нравится, чтобы все думали – такова твоя воля. (Пренебрежительно). Моя воля… Выдумали себе отговорку, чтобы можно было самим ничего не делать и ни за что не отвечать! (Сквозь зубы). Жалкие твари!

Предводительница: Да, господин.

Йахве: И при этом каждый считает своим долгом напомнить тебе, что ты Бог, как будто Бог – это какой-то дешевый пазл, который можно легко сложить из всякой всячины, – из могущества, милосердия, истины, справедливости, всеведенья, провидения – из всего того, что можно подсчитать, взвесить, объяснить, понять, пощупать! Тупые идиоты. Они думают, что стоит им сказать про меня, что я милосерд, или всеведущ, как они уже знают обо мне все и могут писать свои вздорные книги, и надоедать мне своими бесконечными славословиями и просьбами… Чертовы ублюдки!

Предводительница: Ради Бога!.. Что если вдруг Тебя кто-нибудь услышит?

Йахве (кричит): Чертовы ублюдки!..

Короткая пауза.

(Переведя дух, негромко). Нашла, чего бояться… Или ты уже забыла – что бы я не сказал и что бы ни сделал, все равно рано или поздно явится какая-нибудь невзрачная личность вроде тебя, чтобы перетолковать все мои слова и поступки так гладко и понятно, что весь этот сброд немедленно почувствует себя по крайней мере, магистрами богословия? (Глухо). Ненавижу тебя.

Предводительница: Ты прекрасно знаешь, что я только делаю свою работу.

Йахве (кричит): Господин!.. Ты должна называть меня «господин»!

Предводительница: Да, господин.

Йахве: Вот так-то лучше… (Поднявшись со стула и отходя в сторону). А теперь, пожалуйста, сделай мне одолжение. Заткнись и приготовься, потому что я слышу, как он возвращается.

Предводительница: Да, господин.

Почти сразу из-за ширмы появляется Авраам. В его руке испачканный кровью нож. Он медленно проходит по сцене и ни на кого не глядя опускается на стул. Предводительница и Йахве молча смотрят на него. Пауза.

(Негромко). Авраам…

Авраам (в пустоту): Он проснулся…

Предводительница: Что?

Авраам: В тот самый момент, когда я поднял руку. (Негромко смеется). Стоило мне подойти… как он проснулся, открыл глаза и все понял…

Йахве (сухо): Когда открываешь глаза, это иногда случается.

Авраам (озираясь и не видя Йахве): Что?

Йахве: Я говорю, что когда открываешь глаза, это случается, человек… Он открыл глаза и понял, что происходит, а ты, в свою очередь, понял, что он понял, что ты сейчас перережешь ему горло… Чик, и готово. Надеюсь, ты не остановился на полпути, сынок? С твоего позволения, мне бы хотелось в этом удостовериться.

Авраам: В чем?.. В том, что он лежит в луже крови, на левом боку, держа в руке флейту, которую я подарил ему в его тринадцатую весну? Флейту, на которой он играл, когда пас овец или когда я просил его поиграть мне перед сном? Что ж, иди, удостоверься.

Йахве: Непременно, сынок. Потому что мы живем в такое время, когда никому нельзя доверять, кроме самого себя, тем более, когда речь идет о таких важных вещах, как жертвоприношение… (Медленно идет по сцене, заложив руки за спину). Конечно, все это очень трогательно, сынок. И флейта, и все остальное. Но только почему-то мне кажется – было бы гораздо лучше, если бы ты подарил ему не флейту, а барабан… Бам! Бум! Бам!.. Я думаю, что барабан был бы тут кстати. (Предводительнице). Ты тоже так думаешь, женщина?

Предводительница приседает.

Авраам: Он играл мне на флейте, а не на барабане.

Йахве: Разумеется, он играл тебе на флейте, человек. Однако у барабана есть множество достоинств, которых нет у других инструментов, о чем ты, может быть, даже не догадываешься. Например, он прост в обращении, и играть на нем смог бы даже такой идиот, как Хавель. Его можно легко использовать в качестве фляги или бурдюка. К тому же его звук разносится на довольно значительное расстояние, так что, при надобности, он может заменить сигнальные ракеты или даже телефон. (Предводительнице хора). Хочешь что-нибудь сказать?

Предводительница: Да, господин. Я хотела сказать, что с помощью барабана можно легко переплыть реку.

Йахве: Ты слышал? С его помощью можно легко переплыть реку, человек. А что, по-твоему, можно переплыть с помощью флейты?

Авраам: Он не собирался ничего переплывать. Просто играл мне на флейте и больше ничего.

Йахве: Я это уже слышал. Но что бы ты там ни говорил, мне все равно больше нравится барабан. Мне даже кажется, что он как-то демократичнее что ли, потому что понятен всем без исключения. Бам! Бум! Бам!.. Что может быть еще понятнее?.. (Подходя к ширме). Поэтому если в следующий раз ты захочешь приобрести какой-нибудь музыкальный инструмент, то, мой тебе совет, – подумай сначала о барабане. (Исчезает).

Короткая пауза.

Предводительница: Он ушел.

Авраам: Да.

Предводительница: Но это ненадолго. Сейчас он вернется, и будет лаять или мяукать, как будто он собака или кошка, или залезет под стул и будет кашлять, как простуженная обезьяна.

Авраам: Зачем?

Предводительница: Он думает, что это смешно.

Авраам: Мяукать или кашлять?

Предводительница: Да.

Из-за ширмы на четвереньках показывается Йахве. Медленно подползает к Аврааму, кусает его за ногу и лает. Авраам молча отодвигается. Короткая пауза.