Чумной доктор

А потом…

Карантин. Изоляция. Переполненные больницы. Опустевшие города. Закрытые торговые центры, театры, парки и рестораны. Страх за близких, страх за себя – или наоборот, в зависимости от размеров своего эгоизма. Как-то быстро исчез привычный мир, а земной шар чудным образом превратился в площадку для съемок фантастического фильма на тему приближающегося апокалипсиса. Но самое ужасное было в том, что большинство людей продолжали жить так, как хотели. Им было плевать не только на других, но, что самое удивительное, и на себя. Я никогда не видел такого обилия новоявленных вирусологов, «врачей», которые с упорством идиотов убеждали, в первую очередь себя, что нет никакого вируса, что все это происки тайного правительства или фармацевтических компаний. Это было смешно и грустно одновременно. Потому что после своих пасквилей в социальных сетях, эти люди выходили на улицу, шли в магазины, на работу, всюду без средств защиты, и, будучи уже зараженными или только лишь бессимптомными носителями, заражали и убивали других. Глупо и безжалостно.

Иногда мне хотелось их ударить. Видя в супермаркете, как кашляющий и шмыгающий носом мужчина, без маски, подтирая текущие из ноздрей сопли, пытается расплатиться картой, я никогда в жизни не испытывал большего желания подойти и вмазать ему прямо по сопливому носу. Сломать, чтобы он упал и валялся на полу, утирая руками хлещущую кровь. Ему больно? Безусловно, но ему ведь наплевать на других. Он заслужил.

Это все звучит грубо, даже чересчур жестоко, но кто, если не я, имею право говорить все это? Я – врач. И своими руками вытаскивал людей с того света. Знаю и видел, как умирают люди, в каких мучениях, видел боль и страдания их родных, которые не могли даже проститься с больным, умирающем в красной зоне.

Я прислоняюсь лбом к ледяной поверхности пластикового окна и продолжаю смотреть на улицу.

Вспоминаю свои будни работы в красной зоне.

Самое сложное – входить в реанимационное отделение, переполненное страдающими людьми. Переполненное отчаянием и болью. Видеть больных, замечать угасающий свет в их глазах. Тяжело подменять кого-то из медсестер на посту, когда в отведенное время туда звонят родственники больных. У них есть два шанса в день – утром и вечером, чтобы справиться о здоровье близких. В остальное время телефон реанимации молчит, хоть и не переставая звонит, но никто из персонала трубку не снимает. Это неписаный принцип нашей работы.

Тяжело сообщать родным, что их член семьи переведен в палату интенсивной терапии. Люди не сразу понимают, осторожно переспрашивая: «это ведь реанимация, да?»

И когда ты согласно отвечаешь, произнесенные тобой короткие фразы похожи на приговор.

В начале октября я оставил свою врачебную практику в больнице и ушел в частную клинику. Многие ушли со мной. Все те, кто не справился с рутиной пандемии. Теперь я фактически доктор по вызову, при этом могу безопасно работать на дому, не сидя весь день в стенах медицинского учреждения, рискуя жизнью и здоровьем. У меня своя клиентура, к которой я выезжаю по первому же звонку, после чего клинике улетает крупная сумма за приезд доктора. Риск остался. Но он несоизмеримо ниже, в сравнении с работой в реанимации. Там, где царствует вирус. Там, где это биологическое создание иногда открыто смеется над усилиями врачей. Смеется над человечеством.

Я устало смотрю на засыпающий квартал. Свет в квартире выключен, поэтому меня не видно с улицы. Так можно спокойно рассматривать все, что происходит под моими окнами, оставаясь невидимым для других. С высоты четвертого этажа видно все как на ладони. Не далеко и не так близко. Идеально. Не люблю, когда прохожие, проходя мимо меня, поднимают взгляд и видят мой силуэт в окне. В их глазах я чувствую себя каким-то соглядатаем, подсматривающим за людьми.

Маньяком, если можно так сказать.

Нормальный человек не будет так долго смотреть в окно на людей.

Нормальному человеку это неинтересно.

Нормальный, скорей, ляжет спать или посмотрит телевизор.

Где сейчас грани нормальности? И кто вообще устанавливает нормы?

Иногда я приезжаю на полупустую крытую парковку одного из торговых центров. Занимаю свободное парковочное место, как правило, недалеко от входа и наблюдаю. Раздвижные двери приветливо приглашают покупателей, мгновенно попадающих в ярко подсвеченную галогенно-праздничную атмосферу центра, где на некоторое мгновение можно забыть о тех ужасах, которые творятся за светлыми мигающими фасадами развлечения. Но только на мгновение. Одно, короткое. Стоит покинуть приветливый торговый мир, и ты вновь возвращаешься обратно. В хмурую реальность.

Смотрю на вход, не решаясь войти, с какой-то теплой тоской вспоминая те дни, когда можно было всюду ходить беспрепятственно, не боясь ничего. В конце концов, даже если ты и схватишь насморк – это такая ерунда. Но сейчас все по-другому.

Мир поменялся.

Быстро. И навсегда.

Наконец звонит телефон, мигом разрушая тишину сумрака пустой квартиры. Яркий дисплей освещает комнату. Никакого света не надо. Уже издали я вижу, кто звонит. В такое время звонить может только она.

– Привет, ты дома?

– Да, дома.

– Странно, тебя почти не слышно.

Зато мне слышно ее. Как она ходит по квартире из кухни в комнату, из комнаты в ванную, где на короткое мгновение слышится шипенье льющейся воды. Для этого мне даже не надо прислоняться к холодной стенке и прислушиваться.

Слава современной звукоизоляции новостроек! Вернее, ее полному отсутствию.

– Я слышал, как ты топаешь, – отвечаю я, глядя на стену соседней квартиры.

Мысленно я представляю ее сидящей на диване перед широким экраном включенного телевизора. Она теребит свои длинные волосы и улыбается. Улыбается, слыша мой голос.

– Топаю? Я что – медведь? – смеется она своим заливистым смехом.

Нет, она легкая как пушинка. У нее фантастическое тело.

– Скорее, медвежонок. А где… твой?

Как же я могу забыть о нем. О том, кто стоит между нами.

– Я его отправила в магазин. У нас закончились продукты. В это время там мало людей. Меньше шансов все-таки…

Меньше шансов, что он подхватит болезнь. Что заразит ее. Он ведь спит с ней, бок о бок, каждую ночь. И я слышу их. Слышу даже как они поворачиваются во сне. Вновь слава современным застройщикам, которые знать не знают, что такое звукоизоляция и как ее сделать. Мы живем в тонких домах, тонких как стекло, словно сошедших со страниц романа Замятина. Знаем о наших соседях все. Слышим все.

И я слышу.

Слышу, как они разговаривает, и иногда с точностью улавливаю отдельные фразы. Слышу, как они ругаются. Как она кричит на него, когда он выводит ее из себя.

Слышу, как он трахает ее раз в две недели. Как она стонет, изредка постукивая рукой от возбуждения по стенке, словно призывая меня на помощь. Просит спасти от него. От его члена, грубых рук, запаха, летящих во все стороны капель кислого пота. Просит спасти от этих пяти минут полового акта, ведь на большее он не способен.

Мне больно слышать это отчаянное хныканье под его телом. Я закрываю глаза, мотаю головой, надеясь на время стать глухим, но все равно до меня доносятся звуки, колкими ранящими иголками врезаясь в кору моего головного мозга. Заставляют страдать.

Она имитирует оргазм, успокаиваю себя я. Она просто имитирует. Ей не может быть хорошо с ним.

Иногда мне хочется ворваться к ним в квартиру и забрать ее. Прекратить это пошлое действо секса и страсти.

– Ты слышал о новом маньяке? – вдруг говорит она мне, вырывая меня из моих мыслей и воспоминаний.

Приходится отвлечься и поддержать разговор. Отвечаю, что почти не слышал. Так, короткие сообщения. Не более. Конечно же, я вру.

– Мне страшно, – рассказывает она. – Он опасный человек и может убить любого.

По-прежнему стою перед стеной и представляю, как она сейчас выглядит. Что на ней надето? Распущены ли волосы? Всего лишь стоит протянуть руку, пройти сквозь бетонный блок, и я смогу дотронуться до нее. Почувствовать ее запах.

– Кто же он?

– Чумной доктор. Так его назвали в социальных сетях.

– Кого же он лечит?

Мне на мгновение становится смешно, а она грустно вздыхает. Томно.

– Никого он не лечит. Он убивает.

Я не пытаюсь объяснить ей, что так он, возможно, избавляет людей от страданий нынешнего времени. Особенно если это пожилые люди. Для них новый вирус буквально смертный приговор. Но молчу. Не хочу говорить о грустном.

Истошно хлопают двери лифта на нашем этаже. Слышатся тяжелые шаги по коридору, потом в замке соседней квартиры поворачивается ключ.

– Прости, он вернулся.

И она сбрасывает звонок. Я стою с телефоном, у которого через полминуты гаснет экран, и слышу голоса соседей. Не вижу, но чувствую, как она целует его, слегка приобняв за шею. Просит обязательно помыть руки, ведь там мог остаться вирус. Он улыбается ей в ответ.

Я прикасаюсь к холодной стене. Если бы сейчас она, по ту сторону, дотронулась бы хоть на мгновение своей рукой до этого же места – я бы почувствовал тепло. Обязательно.

Моя соседка.

Моя любовь.

Открываю новостной сайт и начинаю читать все, что написано про чумного доктора.

Мне интересно, очень интересно, что о нем пишут.

Где-то за стенкой, в глубине ее квартиры, она радостно смеется над его шуткой, очевидно не настолько смешной, чтобы так заливисто хохотать.

Я ненавижу этого хохочущего мудака еще больше, чем мудака, который без маски и с температурой едет в транспорте или приходит в магазин. Им обоим не место в этом мире.

Однозначно.

5

BigBOOK

Знаете, почему я стал именно чтецом книг, а не их творцом-писателем?

Ответ лежит на поверхности, как вы, наверное, уже догадались.

Из меня получился великолепный чтец, если верить поклонникам в интернете, которые, согласитесь, вряд ли будут лукавить, и совершенно безобразный писатель, если верить рецензентам из издательств и толстых литературных журналов, имевших несчастье познакомиться с моими графоманскими трудами. Думаю, они лукавить не будут тоже.

В приступах творческой эйфории я садился за слегка помятые листы бумаги, где медленно, с каким-то непревзойденным духовным экстазом мне удавалось ваять строку за строкой. В моей лысой голове красочными слайдами возникали новые миры, рождались великие исторические личности, расцветали пестрыми цветами далекие страны. Герои влюблялись, убивали друг друга, спасали, вновь влюблялись и падали в небытие. Едва дыша, рожденные слова я переносил в электронное пространство тарахтевшего компьютера, там же правил, чуть любовался, перечитывал, что-то удалял, снова правил и затем отсылал получившийся текст в какое-нибудь крупное издательство, обязательно базирующееся в Москве, или, на худой конец, в Петербурге (почему в нашей стране все крупные издательства сосредоточены именно в этих городах?). Иногда относил распечатанную стопку в редакции журналов. После наступали томительные дни ожидания звонка на указанный в контактах номер телефона, или ответного письма по почте, но все заканчивалось молчанием.

Вам удаются крупные формы, но все они в итоге оказываются бессюжетными. Простое перечисление событий, пусть и написанное весьма недурственным языком, которому могут позавидовать некоторые популярные беллетристы.

Примерно так отвечали мне редакторы. Как правило, не отвечали вообще. Те, от кого я получал скудные ответы, наверное, были чересчур воспитанными и не желали оставлять мои труды безответными. А возможно, просто жалели отчаянные потуги моего творчества.

Что ж, рожденный ползать – летать не может, рожденный чтецом, писателем не станет.

Нельзя сказать, что я оставил желание творить из-за постоянных отказов. Я по-прежнему садился за стопку бумаги, воображая себя новым Стивеном Кингом или Рэем Брэдбери, и вновь создавал новые литературные миры, которые так и оставались в этой неровной стопке, большей частью недописанными.

Согласитесь, сейчас у меня как раз кинговское состояние – я один в старом доме, хоть и брошенном посреди шумного мегаполиса, снаружи бушует пандемия нового вируса, и весь бренный мир на грани апокалипсиса, а в дверь стучится какая-то старушенция. Что ж, благо на киллера она не была похожа, опасности для меня не представляла, поэтому я спокойно отпер все замки.

Стоило только немного приоткрыть дверь, как в дом ворвались порывы ветра, несущие в теплоту старой избы осенний холод. На крыльце, опершись на клюку и держа в правой руке потрепанную годами клетчатую сумку, сгорбившись, стояла старуха. На вид ей было лет девяносто, если судить по многочисленным морщинам на лице, глаза глубоко впали в череп и в сумраке улицы почти не были видны. Казалось, вместо глаз зияли две бездонные пропасти темноты. Из одежды на ней была тонкая юбка, наполовину прикрывающая худые костлявые ноги, в чулках в гармошку и синтепоновая куртка, тоже довольно легкая для наступившей холодины, да старые нелепые башмаки, явно непредназначенные для такого времени года. Гостью холод не особо заботил. Глаза ее были устремлены прямо на меня.

– Вы кого-то ищите или потерялись? – осведомился я, посмотрев на нее поверх своих очков.

На ведьму, готовую проклинать меня по какой-то неведомой причине, она не была похожа и это вселяло оптимизм.

– Он пришел! – гаркнула старуха скрипучим, действительно как в мистической истории, голосом. Клюка слегка ударила по дощатому полу крыльца.

– Кто он? – переспросил я, желая уточнения. В моем случае под такое определение мог попадать неудачливый киллер, а этого ой, как не хотелось.

– Тот, кто изменит людей, – проскрипела старуха и снова постучала клюкой по полу, будто продолжая отбивать некий ритм.

– Людей?

– И город.

– Город?

Мне даже стало интересно, хотя я понимал, что адекватность и эта старушонка на крыльце моего дома – несколько разные полюса нынешнего бытия.

– Город, – подтвердила она и потерла рукой нос.

– Вы напрасно трогаете лицо руками, на них могут оказаться следы вируса, и вы заразитесь, – учтиво сказал я. – Вам точно ничего не нужно? Может, вы заблудились?

Моя тетушка говорила, что болезнь Альцгеймера – страшная вещь для пожилых людей, и зачастую старики, забыв кто они и где находится их дом, терялись на улицах городов, замерзали и умирали, ведь им никто не помогал. В больших городах редко помогают молодым, что уж говорить о стариках? Иногда ты можешь упасть на улице, потеряв сознание, и хорошо если через полчаса к тебе кто-нибудь подойдет справиться о самочувствии. Большая часть населения примет тебя за подвыпившего и пройдет мимо. Упал, не очнулся, замерз, умер. Равнодушие двадцать первого века пострашнее любых биологических вирусов на этой грешной земле.

– Я не терялась, это жизнь теряется, – ответила пожилая женщина, повернулась и стала спускаться с крыльца. – Он пришел, пришел чтобы изменить и разрушить все.

Честно говоря, на человека, забывшего местонахождение родного дома, она не была похожа. Другой вопрос, был ли вообще у нее дом?

– Вы может хотите чего-нибудь поесть? – любезно предложил я.

Она замерла на последней ступени, подумала о чем-то своем, вновь повернулась ко мне, оценивающе оглядела.

– Конфета есть?

– Конфета? – я слегка оторопел.

– Конфета, – проскрипела опять старуха. – «Красная шапочка», «Маска», «Куротные» есть?

– Не могу сказать с определенной точностью…

– «Красный Октябрь» делает. Вкусные конфеты! Сладкие-сладкие!

Для меня любые конфеты являлись сладкими, но возражать не хотелось. Я не помнил, есть ли у меня в сумке немного захваченных из брошенной квартиры конфет. Обычно, я всегда беру с собой сладкое, будь то шоколад или карамельки. Сахар в разумных количествах хорошо помогает думать. А в наше время он единственный может сделать жизнь сладкой. В моем случае особенно.

– Секунду, я посмотрю.

Я зашел в прихожую, открыл дорожную сумку и исследовал содержимое. В самом углу мирно покоился кулек с тремя конфетам. Достав их на свет Божий, я хотел вернуться на крыльцо, но, повернувшись, с удивлением обнаружил стоявшую в прихожей старуху. Как она тихо и быстро прошла расстояние, я знать не знал.

– Вот, держите. Это не «Красный октябрь», но…

Я не обратил внимание на название шоколадного изделия, ведь вдруг там конфета с названием «Лесной соблазн», весьма сомнительного кондитерского качества и статуса, явно уступающего знаменитой фабрике, однако старой женщине было все равно. Она ловким движением выхватила у меня лакомство, развернула обертку, бесшумно и плавно спикировавшую на пол, и отправила сладость себе в беззубый рот. Почавкала и причмокнула губами от удовольствия.

– Вкусная конфетка!

С этими словами одобрения покинула дом, спустившись в темноту квартала и исчезнув в темноте. В прихожей витал слабый аромат съеденного шоколада.

На мгновение я даже забыл, что собирался сделать до пришествия в мое скромное жилище незваной гостьи. Я вновь вернулся к компьютеру, просмотрел начитанный за последний час текст, отрегулировал громкость звука и сохранил файл. Выкладывать его на видеохостинг было пока рано, поэтому мне вспомнилось, что ваш покорный слуга собирался посетить соседнюю гастрономию. Я улыбнулся своей творческой забывчивости и стал собираться на улицу.

Одиннадцать вечера – самое лучшее время для неспешных прогулок. Правда, одно дело гулять по ярко освещенным улицам центра или даже своего густонаселенного спального района, и совсем другое дело выходить в темень неизвестного и, возможно, не очень дружелюбного и благополучного района городских трущоб. В памяти тут же всплыли бразильские фавелы, в которые, если мне не изменяла память, бояться заезжать даже полицейские. Однако окружающие дома не внушали страх, а утром, когда я шел сюда, мне встретились играющие дети, поэтому самое неприятное, что я мог встретить, так это стаю бездомных собак. Судя по периодически возникающему за окном лаю, их тут было предостаточно.

Впрочем, до магазина я добрался без приключений – по пути не повстречалось ни души. Кирилл не обманывал и большинство домов уже были проданы, ожидая скорого сноса, а их владельцы оказались не настолько хитры, насколько был расчетлив хозяин моего дома.

Супермаркет приветствовал меня приятной людской пустотой, а продукты, оставшиеся после светового дня на полках, радовали изобилием и свежестью. На кассе две скучающие кассирши разговаривали о странной волне убийств, прокатившихся по городу.

– Это так страшно, – говорила своей коллеге женщина, вяло пробивая мой товар. – Полиция, как всегда, ничего не может предпринять, толком не рассказывает общественности о случившемся. Мне кажется, градус напряжения от неизвестности только растет. Итак пандемия, вон сколько смертей за сутки, а тут еще этот убийца.

– Полиции вообще наплевать, – отмахнулась другая. – Потом еще найдут какого-нибудь невиновного и повесят на него все. Что мы, не знаем их принципы работы?

– Да уж, – согласилась с ней женщина, на бейджике которой была написано «Елена» и перевела взгляд на меня. – А вы боитесь чумного доктора?

Я боялся киллера, который лично для меня был гораздо страшнее какого-то полумифического доктора, так как считался персонально моим убийцей. Не с каждой значительной личностью такое случалось, что говорить про меня, мелкого и незаметного чтеца аудиокниг.

– Почти ничего о нем не слышал, – ответил я, собирая купленные продукты в пакеты.

– Вы что! – всплеснула руками огорченная Елена. – Весь город гудит!

Мне думалось, что город, как и страна, как и весь остальной бренный мир гудел о пандемии новой инфекции, но возражать не стал.

– Он ходит по улицам в черном плаще с чемоданчиком в руках, выбирает жертву, а затем приходит к ней домой, – заговорщическим тоном проговорила за спиной другая кассирша. – И уже там убивает.

– Да не в плаще он ходит, а в длинной черной куртке, такой как пальто, – махнула на нее рукой Елена, обрывая чек, с возмущенным кряканьем вылезшего из недр кассового аппарата. – И в руках у него небольшой бокс, а не чемодан. И жертву он вряд ли выслеживает. Думаю, наобум приходит и убивает, кого ему захочется. Вы что, – это она обратилась уже ко мне. – Совсем не боитесь убийцы?

Я ответил, что в городе, где проживает полтора миллиона человек по официальным данным, и еще, как минимум, полмиллиона неофициально, шансы, что некий чумной доктор придет именно ко мне, катастрофически малы. А вот мой маленький друг с пистолетом прийти может, но говорить столь милым женщинам об этой своей печали не хотелось. Я попрощался с милыми продавщицами, до смерти напуганными новостями об убийствах, и ушел восвояси.

Пакеты с покупками оказались не такими тяжелыми, и я решил пройтись по соседней улице, и только потом вернуться к себе. Не было ни прохожих, ни машин. Только я. Тишина позволяла задуматься о вечном. В такие минуты к тебе всегда приходят неожиданные идеи.

Я правда не думал о чем-то великом, не придумывал замысел нового рассказа или повести, тем более все равно писатель я хреновый. Нет – все мои мысли крутились вокруг того, какую книгу выбрать для следующей начитки. Еще один рассказ Лавкрафта или «Престиж» Кристофера Приста?

С праздными мыслями о литературе я брел по улице и вдруг понял, что нахожусь здесь не один. Больше всего я ожидал увидеть бродячую собаку или какого-нибудь запоздалого работника, возвращавшегося домой. В худшем случае, встретить подвыпившую компанию, гремящую банками пива. Но, словно сошедший с ленты новостей, взору моему явился удивительно похожий человек на описанного перепуганными продавщицами чумного доктора. Был он довольно высокий, одетый в черную длинную куртку и теплую шапку, и совершенно неожиданно для меня выплыл из сумрака соседних домов на ярко освещенный фонарями перекресток. Лицо его скрывала медицинская маска – привычный и печальный атрибут времен пандемии – а в руках был желтый бокс, похожий на тот, что возят с собой фельдшера скорой помощи. Человек спокойно пересек дорогу и направился в сторону входа во двор девятиэтажки. Я не знал, мог ли он меня видеть или все же не заметил. Хотя как можно на этой пустынной улице не заметить одного случайного встречного?

Мы были одни во всей округе.

Ответ напрашивался другой – ему просто наплевать на меня.

Мог ли это быть чумной доктор – тот самый загадочный убийца? По описаниям да, но окончательно я не был уверен, да и стоит ли верить россказням из интернета?

Не знаю почему и зачем, но я решил последовать за ним и узнать, куда он идет. Если это действительно убийца, надо ли предупредить полицию? Неужели убийца, за которым охотится вся полиция Екатеринбурга, убийца, внешность которого знает даже ребенок, вот так спокойно бредет по улицам… куда? К очередной жертве?

Мне казалось, что я сплю, и словно в тумане шел за ним, стараясь не потерять темный силуэт в мрачных пространствах екатеринбургских дворов, безобразно подсвеченных скудным освещением.

Гипотетический чумной доктор повернул в сторону крайнего девятиэтажного дома. Я побрел следом, но стоило мне отвлечься на что-то и вновь повернуть голову в сторону преследуемого объекта – впереди никого уже не было видно.

Чумной доктор исчез.

Будто провалился сквозь землю.

Если он вообще был.

Он пришел, пришел, чтобы изменить и разрушить все, сказала мне часом ранее загадочная старуха. Шла ли речь именно о докторе, или же блаженная имела в виду кого-то другого? Я не знал.

Не знал и что мне делать сейчас. Телефона с собой у меня не было, а время шло. Возможно, где-то сейчас убивали ни в чем неповинную жертву. Я посмотрел на мерцающие огни новостройки и красноватую вывеску супермаркета. И молниеносно принял решение.

Конечно же, в супермаркете кассирши испугались, стоило мне появиться на пороге и заявить о том, кого я только что повстречал на пустынных улицах спального района. Даже дремавший у камер хранения охранник мгновенно пробудился от сна. Я боялся, что меня и слушать не станут, особенно после моего первичного скепсиса. Но мне поверили, и Елена, нервно теребя руками крестик на шее, вызвала полицию.

6

Ян

Ян после не самого удачного начала расследования решил прогуляться по улицам города, и даже внезапно накатившая усталость не позволила отменить эти, внезапно возникшие, планы.

Недалеко от дома, где нашли тело одиннадцатой жертвы, он увидел парк. Учитывая будний день и прохладную погоду, там было пусто, если не считать зевающей девушки в нелепом кандибобере, расположившейся на соседней с Яном лавочке. Он какое-то время с любопытством рассматривал её, пытаясь понять, почему некоторые современные люди одеваются исключительно по моде, при этом совсем не обращая внимания, что эта мода им не идет. Девушке головной убор не подходил, при этом она с величавым достоинством, закинув одну ногу на другую, деловито смотрела что-то в мобильнике. Окружающее ее не касалось. Не заметила она и пристального взгляда Яна, составлявшего ее психологический портрет.