Этот свет

Того, кто отвлек Берга во время выступления Мари, звали Сержем, и он с интимным видом, будто старый знакомый, потряс новорожденному руку.

– Тебе обязательно надо прийти ко мне после вечеринки, перед сном! – воскликнул какой-то восторженный пожилой человек. – Мы с тобой будем самыми молодыми в семье.

– Малыш, я завтра собираюсь на экскурсию на кладбище, – доверительно молвил бородатый широколицый человек с перекошенным ртом, назвавшийся Майклом. – Зайти за тобой?

Пианист вновь ударил по клавишам, но на этот раз его просто сдернули со стула, на который усадили Мари, со снисходительным видом озиравшую толкотню вокруг новичка. Музыкант, бессмысленно улыбаясь, наклонился над Бергом и смачно поцеловал его в макушку; струйки горячей слюны потекли у того за ушами и потом по щекам, но их тотчас стерла своими жаркими объятиями костлявая морщинистая женщина, облобызавшая Берга.

– Я вас люблю! – вскричал он, освободившись от последнего из приветствовавших его людей, и подошел к Мари, с насмешливым любопытством оглядевшую его с ног до головы. Вдруг она встала и поцеловала его в губы, затем недоуменно отстранилась, будто не веря собственным ощущениям.

– Когда я прикасаюсь к нему, мне снова хочется жить, – негромко сказала она, но в этот момент все молчали, поэтому услышали ее. Мари недоуменно тряхнула головой: – Отметим же рождение нового члена семьи!

Откуда-то, кажется, с одного из широких подоконников, появились стаканы с желтоватой жидкостью, покрытые светло-коричневыми потеками, и несколько ножей, разительно напомнивших Бергу тот, которым орудовал крылатый мальчишка. Все стали аккуратно, по очереди надрезать себе вены, тут же передавая орудие стоявшим рядом и нетерпеливо вздрагивавшим людям. В руках Авраама появился небольшой серый мешок, из которого патриарх стал вынимать щепотками какое-то белое сыпучее вещество и кидать его в стаканы всем желающим. Взболтав смесь, Берги выдавливали по пять-десять капель бурой крови в свои емкости и затем жадно опустошали их, после чего лица людей приобретали умиротворенное выражение. Разрезы быстро зарастали, жидкость в стаканах заканчивалась, и слегка разочарованные, но довольные родственники ставили посуду на подоконники.

– Ах, как нехорошо, – вдруг раздался мягкий голос Мари, с улыбкой наблюдавшей за процедурой, – никто не предложил свой нож и напиток нашему новому родственнику, а он не меньше, чем вы – а может, и больше – нуждается в своей дозе.

Многие тут же протянули свои инструменты Бергу, но Мари достала из невидимого кармашка платья миниатюрное лезвие и неторопливо приблизилась к благоговейно застывшему Алену, протягивая ему свой полупустой стакан, не замутненный ее красной кровью.

– Поделишься с мамой своей влагой? – полуутвердительно спросила она, протягивая ему инструмент и вздыхая. – Без сердца нет и напитка жизни.

– Молодая кровь самая соленая, – с завистливыми интонациями произнес кто-то неподалеку от Берга.

Один из родичей протянул новорожденному почти полный стакан с водой, Авраам же со словами “Молодым костям мел нужнее всего” всыпал в него двойную дозу белого порошка.

– Я только на прошлой неделе в шахте отрабатывал, а мел уже кончается, – с некоторой обидой проговорил Майкл. – Новорожденным, кстати, мел не очень-то и нужен. Чего он разбазаривает? – забормотал родич.

Мари с нервной улыбкой смотрела, как Ален, держа в левой руке стакан, тремя пальцами ухватился за темно-красную рукоятку, гладкую и блестящую, и неуверенно приставил острое лезвие к запястью, не очень хорошо представляя себе, как правильно сделать надрез. Видя нерешительность Берга, Мари нежно, но твердо схватила его кулак, сжимавший оружие. Следующим резким движением она легко погрузила сталь в плоть, и через мгновение неглубокая темная полоска появилась в сантиметре от раскрытой ладони Берга. Из нее в подставленный стакан брызнула и тотчас иссякла тонкая струйка ярко-синей, блеснувшей в сиянии свечей крови. Вследствие неловкого движения Берга несколько мелких капель оказалось на рукаве его халата, растекшись по нему неровными пятнышками.

Ошеломленный вздох пролетел по столпившимся вокруг родичам Берга. Он испуганно поднял глаза, опасаясь, что допустил какую-то ошибку, и словно наткнулся на невидимую стену, с таким странным выражением взирали на него еще минуту назад эти приятные люди. Мари прижала ладонь ко рту и отступила, ее широко раскрытые глаза наполнились болью.

– Неужели еще кто-то отобран? – глухо спросила она.

– Это шпион Свена! – крикнул кто-то из-за спин. От неожиданности Ален выронил наполненную голубым раствором посуду, и она распалась на три острых осколка, запятнав гладкие доски пола. Он робко, носком тряпичного тапка, сдвинул их в одну кучку и медленно поднял голову, страшась зрелища, ожидавшего его.

Берг растерянно огляделся, но увидел лишь ненависть, зримо сочившуюся из его родственников. Некоторые из них стушевались, но вдруг вперед выступил Авраам и встал прямо перед Бергом, властно взмахнул рукой, и живая стена сомкнулась вокруг новорожденного, сжавшегося под суровым взглядом патриарха.

– Что это значит? – пробормотал он.

– Признавайся, зачем ты явился на наш праздник, – мрачно сказал Авраам. – Ты вестник? Мало вам одного сердца, ты еще одно вздумал у нас отнять?

– Постой, дорогой, – внезапно вступила Мари, совершенно оправившаяся от потрясения. – Он совсем не похож ни на вестника, ни на шпиона. И на летуна, у него же нет крыльев.

– А вот мы сейчас проверим. Может, он их в несколько раз свернул, – заявил тот под злобные смешки родичей и подал знак стоявшим за спиной Берга людям. Они схватили того за воротник, и в следующую секунду его халат, лишенный пуговиц, валялся на полу, и все увидели, как из его складок торчит белый наконечник стрелы.

– Убийца! – раздался визгливый вопль пухлой старухи. Поднялся ужасный шум, но никто, тем не менее, не предпринял попытки напасть на Берга, испуганно озиравшегося по сторонам и готового зажать себе уши, только бы не слышать жутких и непонятных выкриков, звучащих со всех сторон. Он не понимал, почему так резко изменилось отношение к нему, и чувствовал потребность прижаться к груди Мари и закричать от боли и отчаяния, поразивших его. Кажется, она поняла, что новичок донельзя растерян и напуган, и властным окриком остановила поток обвинений, обрушившихся на голову новорожденного.

– Необходимо во всем разобраться, – проговорила она, брезгливо поднимая стрелу и вертя ее в руке, будто некую мерзкую тварь, способную укусить ее.

– Я согласен с тем, что этот человек, назвавшийся Аленом Бергом, в действительности шпион, засланный к нам Свеном или его адептами. – Авраам говорил жестко и решительно, сверля Берга неприязненным взглядом. – Во-первых, у него синяя кровь; во-вторых, он пронес сюда свой инструмент для изъятий – стрелу с серебряным наконечником. Пусть он зачем-то сменил свою форменную одежду на халат новорожденного, это лишь говорит о его нечеловеческом коварстве и презрении к традициям. Осталось только выяснить, кого он собирался лишить сердца, и примерно наказать лазутчика. А также отыскать его арбалет и уничтожить орудие зла.

– Даже несмотря на возможные санкции со стороны Комиссии? – усмехнулась Мари.

– Можно будет закопать его тело на старом кладбище, – высказался Майкл, предлагавший Бергу экскурсию. Похоже, он помешался на любви к могилам, если его мысли постоянно вертелись вокруг них. – Раз уж просто съесть его сердце не получится. Чем синяя кровь хуже красной?

“Что не так с моим сердцем?” – в тревоге подумал Ален.

Толпа одобрительно загудела, смыкаясь вокруг него, и он в отчаянии возопил:

– Я ни в чем не виноват! Я просто шел по улице и увидел, как черные люди с крыльями напали на Януша, и заступился за него. А стрелу я взял на всякий случай, чтобы они не смогли снова ее использовать.

– Кто такой Януш?

– Он родился в той же палате, что и я, только немного позднее, а вышел из родильного дома раньше меня. Черный сказал, что они стреляли в него для тренировки…

Берг хотел еще что-нибудь сказать в свое оправдание, но ничего дельного в голову не приходило, и он умолк, с надеждой всматриваясь в мрачные лица родственников. Наконец Мари задумчиво сказала:

– Это очень странный случай. Честно говоря, я в первый раз вижу человека с синей кровью, который помнит свое имя. Кроме того, у него нет ритуального клинка для вскрытия груди, наконечник действительно испачкан красной кровью и… в конце концов, я почему-то верю ему.

– А я – нет! – заявил Авраам. – И я могу рассказать вам, как все это выглядит на самом деле. Представьте себе, – он обратился к напряженно внимавшим ему родичам, с нажимом произнося свою обвинительную речь, – что где-то в коридорах Комиссии по изъятиям зародилось сомнение в лояльности нашей семьи. Или даже во время силентия, уж и не знаю, как еще у них синклит собирается. Как такое могло случиться и какие для этого были основания – сейчас это неважно. И вот они решают отправить к нам человека, чтобы на месте установить все подробности нашей жизни и выяснить личность главного “смутьяна”, а лучшего способа, чем выдать шпиона за новорожденного, трудно придумать. У него при себе замаскированная под одеждой серебряная стрела, но нет гвоздя, ножа и арбалета, которые в сущности и не нужны – достаточно лишить жертву подвижности, спокойно позаимствовать чье-нибудь оружие и провести изъятие. Наверное, уже этой ночью он так и собирался поступить, то есть поставить на порог смерти, фактически убить кого-нибудь из нас! Того, кто показался бы этому чудовищу в человеческом облике самым опасным или подозрительным! Но ему не повезло! По случайности он пришел в наш дом в момент празднования нами дня рождения Мари, и был вынужден вскрыть себе вену. – Авраам перевел дух и завершил на той же пафосной ноте: – Нам следует избавиться от него, пока он не сбежал и не поставил под угрозу уничтожения всю нашу семью!

Его страстная речь вызвала новый взрыв возмущения по отношению к чужаку, втершемуся в доверие к невинным людям – жертвам бесчеловечной политики Свена и его безжалостной Комиссии. Но голос Мари заглушил крики:

– У нас есть единственное надежное средство проверить, говорит ли человек, назвавшийся Аленом, правду.

– Согласен, – быстро сказал Авраам. – И после того, как все убедятся в том, что так называемый Ален Берг – на самом деле агент Свена, мы вырвем ему сердце и съедим его.

Берг, словно громом пораженный, выслушал полемику собравшихся, и тотчас до его слуха донесся их шепот, поначалу негромкий, затем все более уверенный:

– Зов крови… зов крови…

– Зов крови! – огласил приговор Авраам.

Мари подошла к Бергу и ободряюще потрепала его по плечу, пока остальные, возбужденно переговариваясь, готовили какое-то приспособление, призванное разоблачить или, напротив, оправдать новорожденного.

– Надеюсь, ты сказал правду, – серьезно проговорила она, подводя его к ровному, отполированному множеством ног участку деревянного пола. – Если ты действительно помнишь свое имя и пришел к нам самостоятельно, то кровь не отклонится.

В этот момент сильные руки родичей с двух сторон подхватили его и пригнули вниз, так что он стал напоминать сгорбленного калеку. К шее привязали тонкую веревку, на конце которой болтался привязанный за рукоятку миниатюрный нож Мари, касавшийся кончиком вытертых добела досок. Все столпились вокруг него, внимательно наблюдая за отвесом. Когда он наконец перестал совершать даже малейшие колебания – Бергу не давали пошевелиться – Авраам скомандовал:

– Режь!

Костлявая длинная рука, кажется, принадлежащая нескладному музыканту, протянулась из-за спины Берга и резким взмахом провела чем-то холодным и острым ему по горлу. Боли он не почувствовал, увидел только, скосив глаза, что тонкая струйка крови часто капает вниз; фиолетовые шарики с тихим стуком бьются о пол, быстро сливаясь в густеющую на глазах лужицу, почти идеально круглую. Через минуту поток иссяк, и его отпустили. Ален с трудом выпрямился и встретился взглядом с Мари, удовлетворенно сложившей ладони на груди.

– Он сказал правду! – провозгласила она и со вздохом опустилась на стул.

Толпа пришла в движение, многие подходили к морально выжатому Алену и касались его голого тела, словно хотели убедиться в том, что он на самом деле существует.

– Невероятно! – вскричал Авраам, встал на колени перед засохшей лужицей и провел по ней пальцем, затем лизнул его и поднял к пребывающим в немом изумлении Бергам бледное лицо. – Соленая!

Серж, приветливо улыбаясь, протянул Бергу его халат, и новорожденный поспешил его надеть, поскольку внезапно почувствовал озноб от сквозняка. Стрела оказалась у Авраама, сунувшего ее за пояс своих идеально гладких брюк и в недоумении рассматривавшего Алена.

– Расходитесь, пожалуйста, – сказал он, обращаясь к родственникам, и те, возбужденно обсуждая необыкновенное событие, скрасившее вечеринку, стали разбредаться по комнатам. Примерно половина из них отправилась на первый этаж, и вскоре рядом с Бергом остались только Авраам и Мари, молча, спиной к ним стоявшая перед распахнутым окном. Ален понял, что смертельно устал, и нетвердыми шагами подошел к многострадальному стулу, чудом еще не развалившемуся, и упал на него, тупо глядя перед собой. Но расслабиться и отдохнуть ему не удалось.

– Нам следует уйти отсюда, – проговорила Мари, поворачиваясь. Берг едва слышно застонал и поднялся, и все трое, миновав длинный коридор, свернули в самую дальнюю дверь. Мари чиркнула спичкой и зажгла две свечи возле входа, выхватив из тьмы небольшое уютное помещение, вызвавшее у Берга теплые чувства. Неизвестно, что послужило причиной их появления – неожиданный ворсистый ковер с красно-черным узором, изящные резные завитушки на светло-коричневой мебели или слабый запах самой Мари, но Бергу впервые с момента рождения стало так покойно, что он готов был лечь тут же, где стоял, и замереть. Хозяйка, похоже, уловила его настроение и ласково подвела его к потертому, но мягкому креслу возле правой стены и усадила в него. Сама она легла на высокую кровать, застеленную бордовым пледом, Авраам же занял единственный трехногий табурет, притулившийся рядом с зашторенным окном. Вторая кровать, менее удобная с виду и не такая широкая, небрежно накрытая пестрым одеялом, располагалась рядом со входом, под одной из свечей.

– Я все еще не могу поверить, что его кровь не отклонилась, – пробормотал патриарх. – За все годы я впервые вижу Законнорожденного, не влекомого к своему гнездилищу.

– Даже ты не можешь знать всего, дружок. Может быть, они и раньше появлялись, только Комиссия их перехватывала на выходе. А за этим почему-либо не досмотрели, вот он и пришел по адресу, указанному в справочнике.

– Это меня и смущает, – вздохнул Авраам.

Их неторопливая беседа действовала на Берга усыпляющим образом. С каждым словом ему было все трудней следить за беседой двух старейших членов семьи, но он крепился и держал голову прямо, хотя она норовила упасть ему на грудь.

– Мальчик страшно устал, – издалека донесся до него тихий голос Мари. – Неужели ты не видишь, что он вел себя совершенно искренне и нисколько не боялся, когда я помогала ему открыть вену? Настоящий шпион наверняка как-нибудь избежал бы этого…

– Говорю тебе, сестра, всем известно коварство Законнорожденных, их умение притворно жалеть нас, выдумывая оправдание изъятиям…

Он еще долго что-то говорил, но у Берга уже не было сил слушать патриарха, и он отдал свое сознание на волю тихого течения, подхватившего его и закружившего в море непроницаемо-белого, теплого тумана. Ален знал, что он дома, среди своих родных, следовательно, нисколько не сомневался в благополучном для него исходе спора.

Ему показалось, что прошло совсем немного времени, но когда он открыл глаза и осмотрелся, в комнате уже никого не было, а сам он, укрытый пледом Мари, лежал на второй кровати головой к окну. Сквозь плотную штору проникало слишком мало света, а свечи у входа уже не горели. Берг полежал еще несколько минут, заново переживая волнующие события, случившиеся на праздновании дня рождения хозяйки дома, и поднялся. Отодвинув край шторы, он увидел почти такой же дом, крышу которого разнообразили острые кирпичные башенки, а внизу – мощеный брусчаткой двор, пустынный и полутемный. Судя по теням, солнце все так же висело где-то возле горизонта, заполняя мир призрачным красновато-желтым сиянием.

На кресле лежала мужская одежда: черные брюки и серая сорочка, все чистое, мягкое и пахнущее чем-то сладковато-приторным. Ален скинул халат и облачился в обнову, повертелся перед зеркалом и счел, что выглядит симпатично. Его замшевые ботинки, видимо, не нуждались в замене, а потому он выдвинул их из-под кровати и надел.

Из коридора до него донеслись слабые звуки пианино, и Берг, замирая, вышел за дверь, надеясь, что прошлые обвинения, чуть не ввергшие его в слезы, сняты и он может жить здесь вместе с родственниками, познавая радость общения с ними. За инструментом сидел тот же самый долговязый пианист, что и на празднике, но на этот раз он сохранял спокойствие и наигрывал что-то менее экспрессивное. Более того, матовая клавиша уже заняла свое законное место, как будто и не выскакивала из паза. На подоконнике сидел и болтал ногами, тупо глядя перед собой, бородатый Майкл. Заметив появление Берга, он широко улыбнулся и спрыгнул со своего насеста, раскинул руки и заключил его в объятия со словами:

– Брат! Ты совсем как новенький.

Долговязый поднялся со стула и присоединился к ним, так что в течение какого-то времени все трое стояли, радостно обнявшись, и Ален, покалываемый пышной бородой, чувствовал умиротворение от того, что признан и не гоним.

– Меня ты знаешь, а этого детину зовут Виктуар, – сказал Майкл и отстранился, указывая на пианиста, – или он уже говорил тебе? Эй, ты уже назвался?

– Я не помню, – смутился Берг. – Вас было так много, стоял такой громкий шум, что все выскочило у меня из головы.

– Это ничего, – философски заметил Виктуар и вернулся на свое место за инструментом.

– Редкостный молчун, – указывая на длинного родственника, проговорил Майкл и, подхватив новорожденного под руку, повел его вниз, на первый этаж дома, – и это его главное достоинство. Целыми днями лупит по клавишам, сочиняет новые песни, а заканчивается все тем, что ему приказывают играть старые, всем известные. Тебе повезло, что я сегодня свободен! Потому что иначе тебе пришлось бы заниматься какой-нибудь чепухой с Аделией, или Борисом, или еще с кем-нибудь.

– А где они все? – решился спросить Берг.

– На службе, где же еще? Остальные гуляют или торчат в игральне, с них станется! Я бы, конечно, тоже туда пошел, но меня Мари попросила с тобой позаниматься. Ты не волнуйся, постепенно все узнаешь, поначалу все теряются. Шутка ли, считай, только что родился, а тут на тебя такие неприятности свалились! Кому такой прием понравится? Мне бы точно не понравился. Ты уж не обижайся, но Авраам сказал, что у нас никогда не было родственника с синей кровью, а ведь она еще и не отклоняется! Тут уж кто хочешь забеспокоится. Только ты пока никому не говори, что у тебя кровь синяя, ладно?

– Кому я мог бы об этом сказать? – удивился Берг. – Я же никого, кроме вас, не знаю. И ни с кем не встречался, кроме Бранчика.

– А он знает? – вдруг обеспокоился Майкл. – Да черт с ним, пусть Авраам думает, или Мари, они старшие. А мы с тобой на кладбище сходим, да? Там здорово.

Собеседники не стали никуда сворачивать и вышли непосредственно через главную дверь, и Берг припомнил, как несколько часов назад он стоял перед ней, представляя себе свою семью. Сейчас он чувствовал радость от того, что все его беды благополучно разрешились, оставив по себе только смутное воспоминание где-то в глубине души. Улицы, как и вчера, полнились праздным народом, парами или поодиночке прогуливающимся вплотную к зданиям. Какой-то седой старец толкнул возникшего из дверей Алена и рассыпался извинениями.

– Смотри, куда идешь, дебил! Ребенка не видит! – разозлился Майкл и поддержал новорожденного за пояс.

– Я не заметил, – раболепно пробормотал прохожий, – у меня зрение слабоватое.

– Ну и сидел бы дома! – продолжал кипятиться Майкл.

– Уже иду туда, иду!..

Старший родственник, не удаляясь от крыльца, внимательно осмотрел окрестности, обратив особое внимание на чистоту закатного неба. Ни единая тень не бороздила его глубокую синеву.

– Ты опасаешься черных летунов? – поинтересовался Берг.

– Всегда посматривай вверх, малыш, – наставительно молвил Майкл. – До изъятия тебе далеко, а вот учебной атаки избежишь. Ну, вроде той, которую ты перед праздником видел.

Он повторно изучил предзакатное небо и удовлетворенно кивнул сам себе.

– Можем идти, – сказал он, и родственники зашагали по улице, удаляясь от родильного центра, но на архитектуре зданий этот факт никак не сказался, и город по-прежнему радовал Берга разнообразием своих форм. Разве что ярких красок на стенах становилось постепенно все меньше – они все чаще сменялись оттенками серого. Вдоль домов все так же прогуливались граждане, группами и поодиночке, как правило, погруженные в молчание. Некоторые передвигались на креслах, снабженных кривыми колесами, многие с костылями, часть женщин катила перед собой потертые, скрипящие коляски, в которых молча лежали синеватые маленькие люди, беспомощно шевелившие пухлыми ручками. Лица прохожих выглядели умиротворенно, и Ален поймал себя на мысли, что и сам имеет точно такой же слащавый вид. Ему было хорошо: теплые лучи солнца грели кожу, остававшуюся тем не менее прохладной, а пряный ветерок раздражал ноздри незнакомыми сладкими запахами.

После очередного поворота перед глазами путников возникла обветшалая, высотой в человеческий рост кирпичная стена с пробитым в ней узким проходом, поперек которого возвышался тучный гражданин, облаченный в длинные, до колен, красные шорты и плотную черную майку. Его нижняя губа свисала примерно до середины подбородка, обнажая выщербленные, кривые зубы.

– Привет, Вадим! – крикнул Майкл и хлопнул толстяка по животу. Тот нахмурился и схватил его за шиворот.

– Кто таков?

– Это же я, Майкл!

– А, – осклабился Вадим. – Не признал бродягу! Проходи, отвлекись от забот. А кто это с тобой?

– Меня зовут Ален, – осмелился сказать Берг.

– Недавно родился?

– Совсем недавно.

– Завидую молодежи! – патетически воскликнул Вадим, разбрызгивая липкую слюну, часть которой осела на лицах обоих Бергов. – Все у них впервые. Порядки знаешь?

– Я расскажу, – поспешно вставил Майкл, нетерпеливо хватая Алена за руку и вводя под сень огромных растений, беспорядочно произраставших из бурой земли.

– По головам не ходить! – крикнул вдогонку страж.

– Зачем он тут стоит? – полюбопытствовал Берг, посматривая назад и пропустив мимо ушей странное высказывание Вадима.

– Нравится, наверное, – пожал плечами Майкл. – А может, ему Законнорожденные приказали. Скорее всего, так и есть – пригрозили сердце сожрать, вот он и стоит как проклятый. Обычное дело.

Забыв о Вадиме, Ален осмотрелся.

– Это деревья? – С задранной ввысь головой он любовался колышущимися ветвями, укрывшими его от пустого синего неба.

– Откуда ты это знаешь? – удивился бородач. – Нет, все-таки ты странный парень. Обычно названия появляются в голове через месяц-другой после рождения. Хм… Ну, если человек с замедленным развитием – то через три месяца.

Ален смущенно промолчал, переключив внимание на постепенно проявившиеся в полумраке теней металлические ограды, зияющие черным прямоугольные ямы, деревянные и каменные домики, и в глубине кладбища – высокий кубический домик, возле которого глухо вскрикивала небольшая, но плотная толпа посетителей. В его стене, на высоте примерно трех метров, зияла узкая дыра, через которую порой с едва слышным пыхтением вылетали облачка полупрозрачного тумана. Они медленно оседали на задранные головы людей.

– О каких порядках говорил Вадим? – полюбопытствовал Берг. Но родственник не ответил, устремившись по направлению к строению, и Ален поспешил за ним, спотыкаясь на неровной тропинке, из которой повсюду торчали отполированные подошвами корни. Майкл с нервно подрагивавшей бородой ворвался в толпу и, словно угорь, стал проталкиваться сквозь нее, стремясь к подножию стены. Собравшиеся в ней заволновались, послышались резкие, скандальные возгласы, лишенные всякого смысла, но явно преисполненные негодования. Толпа заволновалась, отторгая пришельца, и вскоре потрепанный Майкл вынырнул на ее поверхность, почти не пострадав от соприкосновения с враждебной средой. Его рот искривился еще больше, чем обычно, но все же скорее напоминал улыбку, чем гримасу.

– Теперь можно и подождать, – вздохнул он и пристроился вплотную к широкой спине стоящей с краю дамы. Берг был озадачен увиденным, но решил промолчать, чтобы попытаться самостоятельно постичь смысл сцены. В воздухе витал слабый незнакомый запах, не вызвавший у Алена никаких мыслей относительно его происхождения. Поначалу он только щекотал ему ноздри, но постепенно, по мере привыкания, раздражал почему-то все больше и больше, и уже спустя несколько минут Берг был вынужден отойти от стены подальше. Майкл между тем стоял совершенно неподвижно, весь подавшись вперед, насколько ему позволяло туловище дамы, его глаза были плотно закрыты, черты лица полностью разгладились, и даже губы приобрели правильный изгиб. Ален поднял взгляд повыше: в косых лучах солнца вилась тонкая, почти невесомая пыль.