Этот свет

Старик наконец совершенно пришел в себя и мог шагать самостоятельно, чем и занимался последние несколько метров пути. Мимо них быстро, словно куда-то опаздывая, пробежала, хромая на левую ногу, девица с болтающейся не в такт рукой. На ходу она обернулась и пристально взглянула на Берга, и ему показалось, что уголок ее рта немного искривился. Если бы не общая несуразность, ее можно было бы назвать симпатичной, и Ален улыбнулся ей в ответ.

– Не отставай, – вдруг сказала она и прошмыгнула в дверь.

Он повернул голову к спутнику, желая спросить его о причинах странного поведения девушки, но тот уже просунул голову в окошко и что-то втолковывал скучающей регистраторше, лениво листавшей толстый справочник.

– Бранчик моя фамилия, – расслышал Берг взволнованный голос старика. – Ты уж посмотри в книжке, пожалуйста, здесь обязательно должно быть несколько наших. Януш Бранчик я.

Бергу стало невыносимо скучно стоять и смотреть на жутковатую особу за перегородкой, и он двинулся было вслед за поманившей его женщиной, но его остановил властный голос:

– Новорожденный, вернись!

Ален затравленно обернулся и застыл.

– Ты подошел ко мне, а значит, должен зарегистрироваться, – на сероватом, тонкогубом лице застыло брезгливое выражение. – Как, по-твоему, Комиссия узнает, сколько людей живет в нашей стране? А самое главное, кто они такие и где прячутся от вестника?

Бергу уже второй раз приходилось выслушивать чужие сентенции о неизвестных ему организациях, и он вдруг понял, что их названия почему-то внушают ему страх, неясный, необъяснимый, но вполне отчетливый.

– Мама моя девочка, – заныл старец, – пусти меня домой, я спать хочу.

Регистраторша бросила взгляд на большие круглые часы с треснувшим циферблатом, висевшие у нее за спиной на пустой желтой стене, и страдальчески вздохнула. Маленькая стрелка почти приблизилась к четверке, а большая – к двенадцати. Девица полистала свою книгу и нашла нужную запись, проведя по строчкам пальцем с длинным черным ногтем.

– Седьмая улица, дом тридцать четыре.

Мгновенно забыв про старика, радостно юркнувшего за порог, она сверкнула подведенными синью глазами на Алена.

– Берг, – сказал он поспешно. – Моя фамилия Берг.

Она внимательно оглядела его сверху вниз, причем у него создалось впечатление, будто она в состоянии смотреть сквозь непрозрачный барьер, и вновь обернулась. До четырех часов оставалась ровно две минуты, и это ей очень не понравилось. Берг почему-то боялся ее, и ему хотелось сказать ей что-нибудь приятное.

– У тебя красивые ногти, – пробормотал он. – Они такие фиолетовые!

Она усмехнулась и склонилась над своим гроссбухом, и Берг обратил внимание на прямоугольную пластинку, прикрепленную на ее блузке на уровне груди. На ней было написано витиеватыми буквами слово “Карла”.

– Улица шесть, дом девятнадцать, – сказала она через несколько секунд. За своей спиной Ален услышал шаркающие шаги, и поторопился отступить от окошка, краем глаза успев заметить смену настроения Карлы с благодушного на скандальное.

Его с непреодолимой силой потянуло вон из этого мрачного учреждения, и когда он вышел из него на каменное крыльцо и увидел глубокое синее небо и низко висящий над зданиями диск солнца, оранжево-красного и прохладного, то почувствовал, как его распирает от счастья. “Как хорошо, что я родился”, – подумал он и вприпрыжку спустился на полоску утоптанной земли, змейкой вливавшуюся в широкую дорогу, выложенную шершавыми каменными плитами. Выйдя на нее, он повертел головой, рассматривая симпатичные, но мрачноватые двухэтажные домики, громоздящиеся вплотную по обеим сторонам улицы. По ней в разных направлениях, порой сворачивая в двери или на пересекающие ее пути, двигались десятки людей, некоторые парами, но чаще поодиночке, в основном медленно и зачастую опираясь на трости. Глубокие сине-серые тени пролегли между зданиями, и заглядывать туда не хотелось.

Пока Берг рассматривал окрестности, количество людей на улице стало стремительно уменьшаться, и вскоре остались только он и самые медлительные из пешеходов.

Берг не торопясь повернул налево и стал выбирать кого-нибудь посмышленее на вид, чтобы поинтересоваться дорогой к шестой улице, и тут резкий свист в воздухе привлек его внимание. Прямо перед ним с неба опускались два крылатых существа, одетых в черные куртки и такого же цвета узкие штаны. Ален узнал старика, который покинул родильный дом за минуту до него, удалявшегося от него по улице – сейчас он, зашатавшись, широко и нелепо взмахнул руками и осел на камень, растянувшись на животе. Из спины у него торчало нечто, смахивавшее на короткую стрелу без оперения.

Берг ускорил шаг и приблизился к нему одновременно с крылатыми людьми, с шумом приземлившимися рядом, заработав от одного из них, невысокого роста чернявого мальчишки с хищным одутловатым лицом, чувствительный тычок под ребра.

– Ну, что уставился? – прошипел он, сверля Берга бешеными глазами. – Проваливай, пока ходить можешь.

– Не отвлекайся, Макс! – осадил его второй, выглядевший значительно старше и солиднее, пытаясь перевернуть носком черного сапога лежавшего неподвижно старца. – А ты слушай, что тебе говорят, – проведя холодным взглядом по фигуре Берга, посоветовал он.

Макс повернулся к нему спиной и наклонился над лежащим. Его крылья, покрытые темно-серыми перьями, достигавшие кончиками колен, возбужденно подрагивали, когда он, не вынимая криво торчавшей стрелы, перевернул старика, расстегнул пиджак и сорочку и провел извлеченным из-за пояса ножом между его ребер на уровне сердца. Из раны стала сочиться багровая кровь. Сам старец в это время хрипел, его пальцы скрючились, нелепо хватая воздух.

– Эй, что это вы делаете? – спросил Берг, который словно почувствовал страх жертвы.

Парень резко выпрямился и приставил окровавленный нож к животу Алена, слегка вдавив его острие в податливую плоть.

– Проваливай, я сказал! – крикнул он и толкнул его свободной рукой. Берг отступил, наблюдая, как юный “хирург” не торопясь продолжил свое дело: сделал второй надрез под нижним ребром и вытер свое орудие об одежду жертвы, оставив на ней бурую влажную полосу. Мимо них продолжалось движение народа, и Берг заметил, что только он один проявляет интерес к происходящему, остальные же тщательно отворачиваются и обходят группу стороной.

Тем временем Макс спрятал нож и просунул пальцы в верхний разрез и схватился за оба ребра.

– Может, с одного начнешь? – насмешливо поинтересовался второй.

– Витор, я свою силу знаю, – с нотками гордости ответил юнец и, не особенно напрягаясь, дернул на себя. Раздался хруст, но кость устояла; изо рта старика потекла струйка слюны, а из ран кровь, тут же застывавшая темными потеками, не достигая камня.

– Оставь его в покое! – вскричал Берг, отталкивая Макса. Тот от неожиданности опешил, но в следующее мгновение его рука метнулась к поясу. Ален не стал ждать, когда он выхватит свой окровавленный нож, и резким движением правой руки смял его челюсть, так что она громко треснула и сдвинулась вбок. Глаза Макса съехались к носу, он обмяк и плашмя упал на каменную мостовую, глухо стукнувшись об нее затылком. Во время падения его куртка задралась вверх, и Ален увидел, что к его поясу приторочен потертый арбалет, из которого, по всей видимости, и был произведен разящий выстрел. Он развернулся вправо, готовый к атаке Витора, но тот настолько удивился, что стоял, с крайним недоумением глядя на противника, и очнулся только через несколько секунд, затем медленно отступил и приблизился к неподвижно лежащему товарищу. Его крылья, более массивные и темные, чем у Макса, как-то съежились и мелко подрагивали, их кончики нервно взметали мелкую пыль на мостовой.

Поминутно посматривая на них, Берг склонился над стариком и левой рукой повернул его так, что стало возможным выдернуть стрелу. Она вышла из тела неожиданно легко – как выяснилось, ее наконечник был невелик размером и сделан без зазубрин. Послана она была так сильно, что погрузилась в плоть на пять-десять сантиметров. Стоило Бергу удалить стрелу, как Бранчик оттолкнул его руку, бодро вскочил на ноги и изо всех сил припустил по улице. Оглянулся он только раз – убедиться в том, что его не преследуют.

– Ты совершил ошибку, – медленно сказал Витор, приподняв голову Макса и сквозь прищуренные веки рассматривая Алена, словно старался получше его запомнить. – Это была только тренировка, мы бы все вернули на место.

Но Берг его не слушал.

– Постеснялись бы к новорожденному приставать. Януш! Да постой же, Януш!

Он бросился вслед за ожившим старцем, но ему удалось догнать того только за поворотом, куда тот забежал при первой же возможности. Будь Берг не так расторопен, беглец не преминул бы залезть в какую-нибудь щель между домами, чтобы в ней отсидеться. Поняв, что от Алена ему не скрыться, прыткий Бранчик, загнанно дыша, прислонился к стене дома и ощупал грудь в том месте, где она подверглась препарированию. Оба разреза уже исчезли, и только потеки засохшей крови на теле и костюме, а также дырка в одежде свидетельствовали о том, что старик подвергся нападению крылатых людей в черном.

– Что ты за мной ходишь? – с придыханием вопросил он Берга, в любую секунду готовый пуститься в бегство и с испугом взирая на стрелу в его руках.

– Не бойся, Януш, это ведь я спас тебя, – примирительно сказал Ален.

– Ты специально шел за мной?

– Нет, я случайно там оказался, когда тебя уже подстрелили. Пойдем, я провожу тебя домой, а то эти плохие люди опять могут напасть. В конце концов, должен же я помочь младшему товарищу.

Бледные губы старика скривились в подобие улыбки:

– Тоже мне, старший! Зато я в рубашке родился, а ты в какой-то хламиде.

Берг хотел рассказать о содержании беседы тех, кто принимал его роды, но сдержался и вместо этого подхватил Януша под руку и повел прочь от перекрестка. На внутренней стороне его халата оказалось несколько петель разного размера и неясного назначения, и одна из них идеально подошла для того, чтобы пристроить в ней принадлежавшую летунам стрелу. Небольшая часть наконечника, не испачканная кровью, поблескивала беловатым металлом, тонкое короткое древко было жестко закреплено скобками.

– Кстати, спасибо, что ты помог мне сбежать от них, а то, по-моему, они собирались вытащить у меня сердце.

– Почему ты так решил? – поразился Ален, на мгновение представив себе распростертого на камне старика с развороченной грудью и жестоких налетчиков, складывающих в мешок награбленное. Эта картина ему не понравилась.

– Да я и сам не знаю, почему так подумал. – Януш уже вполне отдышался и шел со всей возможной для себя скоростью, перестав оглядываться только тогда, когда путники еще раз свернули, чтобы продолжить движение в нужном направлении. – Интересно, зачем им понадобились мои ребра?

– Ты же сказал, что они собирались отнять у тебя сердце.

– Разве я так сказал? Тебе могло показаться.

Берг не ответил, рассматривая таблички на домах, на каждой из которых имелось по два числа, разделенных дефисом. Видимо, Бранчик успел кого-то расспросить о седьмой улице, поскольку вел себя довольно уверенно и не вертел головой, пытаясь рассмотреть номера домов на пересекающих их путь улицах. Застройка в этом районе была проведена до крайности рационально, по четыре дома на жилой квартал, вследствие чего каждый дом имел двойную нумерацию. Неясно, присутствовали или нет здесь какие-либо другие учреждения, кроме родильного, но в той части города, где находились два новорожденных, никаких вывесок на строениях не было.

Несколько раз путникам попались на глаза странные, короткие металлические трубы, торчащие прямо из брусчатки, снабженные ручками. Возле каждой такой трубы толпилось по несколько возрастных женщин с ведрами: терпеливо двигая рукоятки на трубах, они наполняли свои мятые ведра прозрачной водой и бурно переговаривались. Вверх, кажется, они при этом и не поглядывали.

Солнце опустилось еще чуть-чуть, на едва уловимую долю удлинив тени, но его по-прежнему было отлично видно в просветы между строениями. Небо оставалось таким же чистым и глубоким, как и в тот момент, когда Берг увидел его впервые.

Шестая и седьмая улицы пересекались, и путники вышли практически точно к тридцать четвертому дому, в темных окнах которого сквозь шторы поблескивал колеблющийся огонек. Бранчик дрожал от возбуждения, когда схватился за массивную металлическую ручку на двери и потянул ее на себя.

– Заходи как-нибудь, – сказал он и почти пропал в полумраке, скрывшем от Берга детали внутреннего убранства. Через секунду, когда глаза Януша адаптировались к новой освещенности и он, вероятно, сообразил, куда ему идти, дверь с сухим щелканьем захлопнулась перед носом у Берга.

За то время, пока Ален провожал старика, солнце практически не сдвинулось с места. Это навело его на мысль о том, что день здесь достаточно длинен и он успеет всласть погулять по родному городу, такому красивому и незнакомому. Единственная неприятность, занозой засевшая у него в памяти – стычка с крылатыми людьми, вздумавшими причинить вред его единственному другу. Но она стала уже постепенно забываться, вытесняемая новыми впечатлениями. Он немного подумал над тем, можно ли считать друзьями тех двоих, что принимали роды, и решил, что они всего лишь выполняли свою работу. Кроме того, они не представились.

Как ни странно, кажется, никто не испытывал желания бесцельно прогуливаться среди зданий, и всякое движение по улицам почти совершенно прекратилось, но Берг и так уже знал, как ему найти свой дом. Присмотревшись к табличкам, белевшим на стенах, и совсем немного поразмыслив, он определил направление, в котором ему следует идти, и направился вдоль фасадов, всматриваясь в окна и прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за стекол. Слабый встречный ветер, достаточно теплый, шевелил ему волосы, наполняя ноздри причудливыми, в большинстве своем неопределяемыми запахами.

Бергу было не слишком весело идти между домов, почти не встречая местных жителей: архитектура, хоть и вполне приятная для глаза, быстро утомила его. Ему стало понятно, почему все попрятались в своих жилищах, среди товарищей и родных, и ведут увлекательные беседы – ему тоже захотелось сесть и расслабиться в полутемном уголке родного дома. Может быть, даже под звуки приятной музыки, обрывки которой время от времени вырывались сквозь плотно закрытые рамы и глухие шторы, не позволявшие ему заглянуть в окна первых этажей. Берг так замечтался, что долгое время не сверялся с табличками, а когда опомнился и сделал это, оказалось, что он находится буквально напротив входа в свое будущее жилище. Он задрал голову и окинул взглядом его фасад, выкрашенный в стандартный светло-зеленый цвет. По нему тянулись два ряда окон, в которых красовались непрозрачные коричневые шторы. Все их окружали незамысловатые барельефы, состоящие, как заметил Берг, присмотревшись, из маленьких кособоких крестиков. От соседних зданий его дом отличался чрезвычайно высокой, островерхой синей крышей, отчего возникало впечатление, что чердак, если в него есть доступ, вполне может использоваться обитателями в качестве третьего жилого этажа. Внутри было как-то особенно шумно, и шум этот показался ему нестройным и не разбивался на отдельные фразы, а сливался в одну бессвязную какофонию.

Берг постоял еще несколько минут, чувствуя волнение перед визитом к незнакомым взрослым людям, затем тихо отворил дверь и вошел в слабо освещенную прихожую, наполненную сладковатыми запахами, струившимися со второго этажа. Оттуда доносились невнятные выкрики, слышался звон посуды и нестройный топот множества ног.

Как-то его здесь встретят? Все его родственники, все Берги города собрались под одной крышей и производили изрядный шум; особенно старался пианист, изо всех сил, иногда невпопад ударяя по клавишам расстроенного инструмента. Ален неторопливо поднялся по скрипучим ступеням, то и дело крутя шеей в попытке рассмотреть хоть что-нибудь сквозь ажурные перила, тонкой вязью опутавшие узкую лестницу и матово поблескивавшие изящными сгибами. Кажется, он преодолевал всего два небольших пролета минут пять, когда наконец твердо сказал себе, что он имеет полное право заявить о себе, не опасаясь быть выставленным вон.

Десятки свечей, несмотря на светлый закат, от которого предпочли отгородиться, пылали по стенам огромного помещения, открывшегося его взору за последним поворотом лестницы. По меньшей мере человек двадцать разбились на небольшие группы от двух до пяти членов и занимались в основном тем, что шумно беседовали и танцевали. Их телодвижения выглядели необычно, но понравились Бергу своей неуемной экспрессией. Те же, что не принимали участия в зажигательных танцах, старались перекричать соседей, в результате чего ни единого слова из их разговоров разобрать было невозможно. Некоторые держали в руках грязноватые стаканы. Берг сомневался, заметил ли кто-нибудь из них его появление, и это наблюдение придало ему уверенности – он по-прежнему слегка смущался, несмотря на непринужденную атмосферу вечеринки. Никакой мебели не было и в помине, за исключением обшарпанного инструмента, на желтоватой клавиатуре которого местами чернели прогалины отсутствующих клавиш. За ним спиной к выходу, низко склонившись, восседал на покосившемся стуле очень нескладный человек с необыкновенно длинными конечностями, позволявшими ему с легкостью извлекать любой доступный инструменту звук.

Посмотрев в другую сторону, Берг убедился, что там, по всей видимости, находятся жилые комнаты, расположенные по обе стороны от узкого, почти не освещенного коридора.

Внезапно откуда-то из глубин толпы возникла нарядно одетая женщина и приблизила к Бергу свое бледное лицо, покрытое мелкими блестящими капельками пота. Кружась, она остановилась возле него и схватила его ладонь своей прохладной рукой. Берг, оглушенный слепым восхищением ее грацией, во все глаза смотрел на нее, испытывая прилив искреннего восторга. Ее пышное ярко-красное платье, широкими складками подметавшее дощатый пол, завершавшееся на гладкой груди розовыми кружевами, постепенно остановило колебательное движение, словно нехотя принимая ту же неподвижную позу, что и его хозяйка, в свою очередь, с холодным изумлением уставившаяся на Берга. Ее взгляд, еще секунды назад непринужденно-веселый и бездумный, наполнился пылающими искорками любопытства, как будто она увидела волосатого таракана. Но Ален решил, что именно так и встречают новорожденных, и приветливо улыбнулся. Неровный шрам, тянувшийся через все ее горло, опечалил Берга настолько, что он протянул руку и сочувственно коснулся его пальцем, ощутив его влажную мягкую плоть, на которой в точке прикосновения осталось пятнышко более светлой кожи, быстро пропавшее. Тонкое лицо незнакомки едва заметно гневно скривилось, будто ей причинили не столько физическую, сколько душевную боль, она всхлипнула и отодвинулась от Берга, вызвав бурную затухающую волну на поверхности своего наряда.

– Прости, если я сделал тебе больно, – взмолился Берг, протягивая к ней руки.

Она улыбнулась и мимолетно оглянулась на присутствующих в комнате людей, но никто из них не смотрел на пару, застывшую у входа.

– Меня зовут Мари, – смягчилась она.

– А меня Ален, – обрадовался Берг, поняв, что она на него не сердится. – Неужели это моя семья?

– Если твоя фамилия Берг, – с шутливой строгостью сказала Мари.

– Да, да! – закивал он, всматриваясь в незнакомые разгоряченные лица.

– Ты немного опоздал, – укоризненно сказала она, беря его за руку и увлекая за собой, в гущу танцующих. Пианист, похоже, обрел второе дыхание и выдал что-то настолько забористое, что Берг неожиданно для себя пустился в пляс, хаотично вскидывая руки, но Мари охладила его пыл, показав, как выглядят требующиеся от него телодвижения. Но им не удалось закончить урок, поскольку музыкант выдохся и упал на клавиши тощей грудью. Одна из них издала свой последний звук и свалилась на пол, вызвав бурное веселье присутствующих.

– Наш праздник не прервать, даже если мы вовсе сломаем этот паршивый инструмент! – возгласил седой человек благородной наружности, тряхнув редкими, липкими от пота волосами. Его строгая черная сорочка была наполовину расстегнута, и через распахнутый ворот виднелись тонкие ключицы. – Все годы, что я знаю нашу Мари, она сама была музыкой, услаждавшей не только наши уши, но и глаза. И этот день рождения мог бы стать таким же радостным событием, как и все предыдущие, если бы не…

– Остановись, Авраам! – резко воскликнула Мари. – Ты знаешь, что пришла моя очередь.

– Да, знаю, – разгорячился оратор, – но скорблю со всем нашим семейством, потому что ты заменила Селену и стала для нас матерью. Все, кто отмечает здесь твой день рождения, впервые придя в этот дом, встречали тебя и получали свои первые уроки жизни. Я помню, как страдал, когда после сложных родов, ослабевший от избыточной потери крови, полз домой, и ты поделилась со мной своей жизненной силой, разрезав себе вену, и буквально заставила меня пить животворные соки своего тела!

Тут многие стали вспоминать эпизоды, когда Мари приходила им на помощь или даже вырывала из лап шпионов Свена, а то и черных летунов, но получилось очень нестройно и вразнобой, так что Берг не смог выделить ни одного связного рассказа. Пианист также очнулся и извлек несколько громких аккордов, но на него прикрикнули, и он обиженно умолк.

Мари подняла руку, и постепенно гам стих; все уставились на нее с откровенным обожанием.

– Это мой последний день рождения, – сказала она, обводя родственников равнодушным взглядом. – Но я еще долго – солнце шесть раз успеет скрыться за горизонтом, – буду с вами. Правду говоря, у меня уже не осталось сил участвовать в жизни моей семьи с той же энергией, что и раньше, и я хочу признаться вам, что с радостью встречу час своей смерти.

– Она сильно изменилась с тех пор, как прилетел вестник, – пробормотал некто над самым ухом Берга, стоявшего поодаль от основной массы людей.

Он взглянул влево и увидел, что его с интересом рассматривает худощавый, хорошо сохранившийся человек со скошенным назад черепом, как будто его раскололи по горизонтали надвое и крайне небрежно сложили снова. Его единственный глаз был зелен, как краска на стенах дома. Берг растерялся и смущенно улыбнулся, желая произвести благоприятное впечатление на незнакомца.

– А когда это случилось? – полюбопытствовал Ален.

– Почти восемнадцать лет назад, – печально ответил одноглазый. – Как я понимаю, недавно из родильного учреждения?

– Да, только прийти и успел. Сколько же ей тогда лет?

– Двести пятнадцать. Совсем старая, правда? Даже старше Авраама.

Держа левую руку на уровне груди, Мари продолжала свою речь, расписывая воспитательные достоинства Авраама и других старейших представителей семьи, но отвлекший Берга человек не дал ему возможности как следует прислушаться к ее словам.

– Без сердца она уже не та, что раньше, – тихо произнес одноглазый, – совсем не та, хоть на первый взгляд это и не так заметно. И молодежью она теперь почти не занимается, хотя вначале и старалась жить как прежде. До вестника часто водила нас в цирк и на состязания кадетов, и вообще была добрая, а сейчас все больше сидит в своей комнате и никуда не выходит.

– А мне Мари понравилась, – заметил Берг, потрясенный известием о том, что кто-то лишил эту славную женщину сердца. Он с содроганием вспомнил крылатых людей в черном, пытавшихся вырвать ребра у старика Бранчика.

– Разумеется, малыш, – с готовностью согласился собеседник, – просто она помнит, как любила родных, вот и старается выглядеть прежней. У нее это неплохо получается.

Он замолчал, отвернувшись, а Берг внимательно всмотрелся в открытый участок груди Мари, пытаясь рассмотреть признаки варварской операции. Но если они и имелись, их скрывала ткань. Впрочем, следы разрезов у Януша исчезли довольно быстро, поэтому отсутствие шрамов у Мари было вполне возможным.

– …Вы только не забывайте, что наш род не прекратится, когда я рассыплюсь горкой праха! Что бы ни говорил Авраам о Комиссии и пастыре, – она укоризненно покачала головой, – мы родимся заново в новом, справедливом мире. Непреложный закон жизни, которому я и другие старшие учили вас, пока у нас были силы – все когда-нибудь умирают, но им на смену приходит новое поколение, юное и энергичное. И вот вам доказательство! – Она подняла руку и указала ей на замершего в смущении Берга, невольно сделавшего шаг назад. – Ален, познакомься со своими родственниками, а вас всех прошу принять и любить нового члена нашей семьи.

Она устало сжалась, переведя внимание присутствующих на Берга, и как-то незаметно растворилась в общей массе, а новорожденного окружили весело вскрикивающие люди и стали все вместе и по очереди представляться и тискать ему ладонь, а то и сжимать в объятиях. Среди них, наряду с ничем не примечательными личностями, попадались поистине причудливые, поражавшие его своим видом и манерами. Один был покрыт мокрыми сиреневыми пятнами, издававшими приторный, манящий запах, другая прижала его к монументальному бюсту и обслюнявила толстыми липкими губами, еще кто-то приподнял над полом и уронил, чуть не отдавив ему ногу. Берг почему-то испугался, что при этом может обнаружиться стрела, висевшая у него на петельке, но все обошлось. Родичи буквально лучились доброжелательностью и горячо поздравляли Берга с благополучным прибытием.